20

Сара

Дом Портеров на Вайн-стрит

Декабрь, 1911

Через полгода супружеской жизни Сара стала бояться, что Рейчел родит прежде нее.

Осенью сестра вышла за француза по имени Феликс, с которым у нее был бурный роман. Отец и брат познакомились с ним прошлым летом, когда навещали родственников в Оларге. Семья Феликса владела виноградниками, по делам хозяйства он приехал в Нью-Йорк и в один из уикендов поездом прикатил в Холлингвуд.

Рейчел влюбилась в него моментально – ее покорили не только темные вьющиеся волосы и красивая европейская внешность, но еще решительная и страстная натура, не характерная для кавалеров из Новой Англии. Свои мысли Феликс излагал, не стесняясь в выражениях, что порой создавало напряженность за столом.

– Уксус! – заявил он, отведав поданное Брайди вино, которое к обеду принес один из гостей.

Сара сочла благом для семейных отношений, что Рейчел и Феликс, без помпы поженившись (никто из его родных не смог приехать на свадьбу), отбыли к виноградникам в Лангедоке. Однако она опасалась, что благодаря страстной натуре мужа Рейчел родит первой в их поколении Холлингвортов. Прадед Титус, желая предотвратить распри между своими шестью детьми, установил обычай, по которому основа семейного состояния отходила старшему в поколении ребенку, а уж он, по своему усмотрению, мог выделить доли остальным родичам.

Эдмунд уговаривал Сару не тревожиться раньше времени. Кроме того, перспективы скобяной фабрики Холлингвортов были неясны. Через юридическую фирму Эдмунда проходили патенты, говорившие, что вскоре станки вытеснят ручную обработку меди.

Как такое возможно? – недоумевала Сара. Ведь всегда будет спрос на медные пуговицы для форменных тужурок, медные колокольчики, чернильницы, дверные ручки, кроватные ограждения, каминные щипцы и пепельницы для каждой комнаты в доме.

Она осторожно расспросила отца, и тот заверил ее, что фабрика шагает в ногу со временем.

– Мы приступаем к выпуску медных карнизов для новых оконных украшений!

Но Сара всё равно недоумевала.

* * *

В конце января, когда минул второй месяц без «нездоровья», Сара наведалась к доктору Спенсеру. Задав пару вопросов, он подтвердил ее подозрения, и за ужином Эдмунд, Сара и другая миссис Портер отметили это бутылкой шампанского.

Внезапно Сара стала видеть то, что прежде ускользало от ее внимания: младенцев в вязаных конвертах, на столешницах дожидающихся, пока их матушки обследуют магазинные полки, младенцев в плетеных колясках, оставленных перед входом в мясную лавку, малыша на руках няньки, которого хозяйка дома украдкой поцелует, прежде чем пригласит гостей к столу.

Теперь она разглядывала предлагаемые журналами особые модели одежды под названием «Мамочкин наряд». Хитро скроенные платья скрывали интересное положение дамы, а прорезь в блузке с кружевными оборками позволяла кормящей матери дать грудь младенцу, не раздеваясь.

Раньше женщины прекращали показываться на люди, когда живот становился заметен. Сарина мать до последнего носила жесткий корсет, а потом заточала себя в доме.

Но доктор Спенсер был противником корсетов, даже современных, позволявших в них сидеть. На восковом муляже с табличкой «Зло от корсета» он убедительно продемонстрировал, как у женщины, стремящейся обрести форму песочных часов, деформируются все внутренние органы и собственно плод.

Сара ужаснулась. Так вот что стало причиной маминой смерти?

– Нет, ее сгубило предлежание плаценты, – сказал врач. – Наконец-то медицина разобралась в этой аномалии, и я не допущу, чтоб подобное случилось с вами.

* * *

Больше недели свекровь ежедневно изводила Сару вопросом:

– Какой у тебя срок?

– Три месяца, – всякий раз отвечала Сара, после чего следовало неизменное продолжение:

– Три? О господи! Вот тогда-то я потеряла дитя, которое носила до Эдмунда. Пожалуйста, будь осторожна, дорогая. Ты даже не представляешь, сколько женщин не могут выносить ребенка, и выкидыш у них случается именно на этом сроке.

Перепуганная Сара бросилась к доктору Спенсеру, но тот сказал:

– Чепуха!

Однако Сара облегченно выдохнула, когда февраль закончился, то есть пошел четвертый месяц. (Но пошел ли? Вдруг она ошиблась в подсчетах? Надо было вести дневник, как делала Лил. Увы, подруга поделилась опытом, когда поезд уже ушел.)

* * *

Если родится мальчик, она хотела назвать его Эдмундом, невзирая на протесты мужа, мол, три Эдмунда Портера – это уже перебор. Если будет девочка, она назовет ее Мэй, в честь своей мамы, или Агатой, в честь трагической героини нового романа. Но Эдмунд возражал против Агаты, в сокращенном варианте превращавшейся в Агги. Тогда решили подыскать красивое имя, у которого нет уменьшительной формы.

21

Сара

Холлингвуд

1911

У Сары возобновились мигрени, от которых она мучилась в юности, отекали ноги и руки, и посему доктор Спенсер рекомендовал ей вернуться в Холлингвуд. В доме, где две миссис Портер, сказал он, неизбежны стрессы и волнения, совсем нежелательные в ее положении.

Лишь кровать Желтой комнаты была достаточно большой для роженицы, однако Сара не захотела спать на ложе, ставшем смертным одром ее матери. Она опять заняла Розовую комнату, их с Рейчел бывшую детскую, окна которой выходили на запад, предлагая вид на озеро, а подъемные фрамуги обеспечивали доступ свежего воздуха.

Эдмунд остался с матерью на Вайн-стрит. Вдовствующая Альма Бригг-Портер не могла обойтись без сына, поскольку, как она говорила, одна везла на себе весь дом. Подобные заявления обескураживали ее многочисленных слуг, но она имела в виду, что все работники – кухарка, прачка, экономка, разнорабочий, садовник – приходящие и в доме не живут.

– Жду не дождусь, когда ты вернешься к нам, дорогая, – говорил Эдмунд, ежедневно навещая Сару по дороге со службы домой, и неизменно добавлял: – Мама тоже по тебе скучает.

Конечно, это была неправда, но Эдмунд хотел, чтоб оно стало правдой, и надеялся, что когда-нибудь так и случится.

Сара старалась представить, каково это будет – с ребенком вернуться на Вайн-стрит. Похоже, дом безраздельно принадлежал свекрови, никогда не считавшейся с ее желаниями. Например, Сара захотела переставить мебель в их с Эдмундом спальне. Конечно, воля ваша, с несчастным лицом сказала свекровь, но до чего жалко трогать шкаф, который прадедушка Эдмунда сам смастерил, постаравшись вписать его именно в этот угол.

Даже выбор хозяйственных товаров Саре не доверялся. После помолвки она преподнесла миссис Портер мыло, которое Брайди сварила с добавкой мяты, выращенной Нетти. Минул год, а перевязанная лентой коробка с брусками так и стояла нетронутой. Миссис Олсен, приходящая прачка-шведка, сказала, что получила указание хозяйки не пользоваться этим мылом, слишком грубым для ее белья.

* * *

Дом, в котором прошло детство Сары, был воистину родным, и особняк Портеров не мог вызвать подобного чувства, пока в нем обитала свекровь. Но Альме Бригг-Портер исполнилось всего сорок четыре года, и она была из рода долгожителей. В прошлом году свекровь устроила прием в честь золотой свадьбы своих родителей, на который дед Эдмунда прибыл в форме участника Гражданской войны. Сара пыталась представить, как они с Эдмундом отмечают пятьдесят лет совместной жизни, но 1959-й казался невообразимо далеким.

По своей матери она тосковала постоянно. Хотелось о многом ее спросить. Сара хранила флакон ее духов с ароматом сирени и временами, откупорив, проводила крышечкой по запястью – запах напоминал о маме и как будто наделял маминым мужеством. Рождение ребенка казалось подвигом сродни покорению горной вершины, чем занимались только мужчины – потому, видимо, что подвиг деторождения им был недоступен.

* * *

С каждым днем Сара всё больше уставала. Полдень ощущался полночью. Даже простейшее дело вроде очистки яблока казалось титанической задачей. Подъем по лестнице отнимал последние силы.

Как-то в воскресенье Сара потихоньку пошла в церковь, чтобы хоть ненадолго сменить обстановку, но главное, показаться в новом «мамочкином платье», заказанном по каталогу. На скамье перед нею сидела супружеская пара, недавно приехавшая в поселок, мужчина баюкал на руках ребенка. Уродца. У него что-то было с лицом. Родители этого как будто не замечали – только ворковали над ним и укачивали, если он принимался плакать. Не дай бог, думала Сара, у нашего ребенка будет какой-нибудь изъян, Эдмунд потребует сдать его в приют. Смогу ли я пойти на это?

Господи, избави нас от такого! – мысленно взмолилась она. До конца службы Сара старалась не смотреть на уродца, вспомнив поверье бабок (скорее всего, выдумку): если женщина на сносях поглядит на безобразное дитя, ее плод станет таким же.

* * *

По утрам Брайди приносила ей кофе, завтрак и читала новости в газетах.

– Впервые в истории аэроплан поднял в воздух более десятка человек, – прочла она однажды. – Во французской коммуне Музон тринадцать пассажиров совершили десятиминутный полет…

– Интересно, далеко ли Музон от Лангедока? – Сара помешивала ложкой в тарелке, остужая горячую овсянку. – Может, Рейчел и Феликс были среди этих смельчаков?

– Я надеюсь, им хватило ума не рисковать жизнью в крылатой машине, выдуманной человеком, – пробурчала Брайди и вдруг, ахнув «Матерь Божья!», издала вопль раненого зверя, какой Сара никогда и ни от кого не слышала.

– Что? Что случилось? – всполошилась она.

– Ой-ой-ой… – стонала Брайди, выронив газету на колени и закрыв руками лицо. – Ой-ой-ой-ой…

Сара отставила поднос и, перегнувшись с кровати, схватила газетный лист.

Три заметки под общим заголовком.

Трагедия на швейной фабрике… 146 работниц погибли в огне… Почти все они недавние переселенки в возрасте от 16 до 23 лет…

– Мастера запирали двери в цеху… – проговорила Брайди, – чтоб мы не бегали на перекуры…

– Ты там работала? – ужаснулась Сара. – Гадкое место!

Порой она тревожилась, не оказала ли медвежью услугу, забрав Брайди из города, где у приезжих гораздо больше возможностей проявить себя. Но теперь все сомнения отпали.