Спасенная от горца

Сегодня у нас что-то новенькое. «Спасенная горцем». На самом деле серия – старая как мир. Про этих «горцев» написано уже миллион книг и снято сто сериалов. Но Пингвиныч надеется в отработанной руде накопать еще что-то. По словам Игумнова, Варшавский отлично наладил конвейер в своем отделе и на него работает уже целая армия молодых писательниц. Но Вике писать он категорически не советует, хотя девочка рвется в бой, мечтая о славе новой Донцовой. Пингвиныч говорит, что у Вики куда более серьезные ресурсы и перспективы, но ей не надо спешить. Надо набраться опыта и рвануть бомбой. Однако из спальни своей сквозь дверную щель я не раз замечал, как Вика по ночам включает свой старенький ноутбук и что-то яростно строчит. Ох, чувствую, она рванет! Так, что и от меня клочки полетят!

Он был похож на древнего воина. Килт обнажал мускулистые ноги. Он возвышался над другими мужчинами.

– Скажи, Вика, вы, женщины, действительно представляете в своих фантазиях мужчин именно такого типа?

– Какого?

– Ну, таких культуристов с квадратной челюстью, с буграми мышц под кожей и мускулистыми ногами.

– Конечно! А что тебя удивляет?

– Но они же… дебилы.

– А вы любите умных женщин? И не мечтаете о глупых блондинках с большими сиськами?

– Возможно, но мы не признаёмся в этом публично.

– Потому что вы трусы, а любовные романы – территория женского откровения. Нам плевать на то, что об этом думаете вы!

Джинна унаследовала от матери рыжие волосы и бледную кожу, но глаза ее были слишком большими, и слишком большим был ее рот. К тому же она была полновата. Зато у нее было хорошее приданое – замок, завещанный отцом.

– Скажи, папик, а ты бы женился на богатой девушке? – неожиданно спрашивает Вика.

– Ни за что! Иноземцевы – не продаются!

– А если бы она тебя искренне полюбила?

– Я тебя умоляю! Что такое любовь? Ее придумали женщины. Сходи в зоопарк и проведи час возле обезьянника. Полюбуйся, как один самец куртуазно ухаживает за самкой, а другой – задумчиво онанирует в сторонке. «Папа, а что он сейчас делает?» – «Пойдем, дочка, посмотрим на слона». Да, слонам с этим сложнее.

– А как же твоя жена? Ты ее не любил?

– Это другое. Со мной случилась беда. Тамара тогда была рядом. Мы с ней прожили хорошую жизнь.

– Ты говоришь об этом уже в прошедшем времени. Ты окончательно от нее ушел?

– Я никуда не уходил. Я всегда жил один, в своем автономном пространстве, и никого в него не впускал.

– Но ты же впустил меня. И, кстати, не хочешь выпускать.

– Ты мне интересна… Ты кого-то напоминаешь, только не вспомню – кого? Может, девочку из параллельного класса… Или – двоюродную сестру, в которую я был влюблен еще подростком.

– Значит, все-таки был влюблен?

– О да! Когда мы с ней в шутку боролись на диване, ее короткая юбка задиралась до самого пупка.

– Да ну тебя! Читай дальше!

Джинна с ненавистью думала о замужестве с человеком, которому нужны только ее деньги. В сердце своем она хотела мужчину, который полюбит ее.

– Что ты думаешь о Джинне? – спрашивает Вика.

– Как и все вы, она помешались на Большой Любви и кроме этого не видит вокруг себя ничего. Вот что сказала мне одна моя знакомая, карьерная женщина, но и мать троих детей: «Вы, Иннокентий, не знаете женщин. Имейте в виду, когда девочка отправляется на первое свидание с мальчиком, она в голове уже проводила с ним сына в армию». Давай, колись, ты уже проводила со мной сына в армию?

– Почему именно сына? – задумчиво возражает Вика. – Может, это будет дочь? Зависит от того, кто кого любит сильнее.

– Предрассудок, не подтвержденный статистикой, – ворчу я. – Ты еще про курицу и огурец вспомни. «Если снится курица – значит, будет дочь», как говорится? Стыдно, Вика!

Нужно ли говорить, что великолепный горец с орлиным носом и аршинными плечами влюбился в нашу рыжеволосую толстушку Джинну с первого взгляда? Когда Джинна возвращается с турнира, где увидела сурового горца, на нее нападает шотландский барон, который мечтает завладеть замком ее отца. Отец Джинны стар и слабеет на глазах, и местные барончики подбираются к его замку через дочь, однако она всем резко отказывает. Тогда один из баронов решает ее изнасиловать. Но отважный горец спасает ее.

– Что здесь верно схвачено, – говорю я, – так это то, что все девушки просто грезят о том, чтобы их изнасиловали. Ручаюсь, что некрасивая толстенькая Джинна воображала это не один раз – причем в разных вариантах.

Вика смотрит на меня, выдвинув нижнюю челюсть.

– Ты и правда так думаешь? Ты уверен, что девушки мечтают об изнасиловании?

– Неправильно меня цитируешь. Не мечтаете, а грезите. А потом всю жизнь мстите мужчинам за первый половой опыт, который вы, в отличие от нас, воспринимаете как что-то эпохальное. Зигмунд Фрейд заметил, что, когда женщину бросает ее первый любовник или муж, она бессознательно мстит следующему, потому что не отомстила предыдущему.

Мы сидим в полутьме при свете торшера, зрачки Вики сильно расширены. Ее глаза из карих становятся черными. И смотрит она на меня как-то странно… Нижние зубы закусили верхнюю губу так, что я физически чувствую, как ей больно. Ее задели мои слова, но не об изнасиловании (это она записала в блокнотик), а о мести за первый половой опыт.

Мне вдруг становится не по себе. Господи! Что я знаю об этой девочке, о ее прошлом? Откуда она вообще здесь взялась? И почему я впустил ее?

Однажды Вика застала меня голым. По утрам я обычно просыпаюсь от ее пения на кухне. Но как-то я не спал всю ночь и отправился в душ рано, пока Вика еще спала. Когда я, что-то мурлыкая себе под нос, перешагнул через край душевой кабины, Вика неожиданно вошла в ванную комнату, потому что я не запер дверь. Увидев меня в чем мать родила, она встала как вкопанная. Мне показалось, она испытала настоящий шок и потому не отвернулась, не выбежала с криком «ой, извини, я не знала!», а стояла в шаге от меня и, разинув рот, смотрела на то, на что смотреть не следовало.

– Закрой рот, – сказал я, – и дверь тоже.

Она так и сделала, но не так, как нужно.

– Я имел в виду – закрой с другой стороны, – уточнил я.

Тем утром мы завтракали в полном молчании. У нее был загадочный вид. Временами она бросала на меня удивленный взгляд.

– Что тебя так удивило? – спросил я. – Я не похож на нормального голого мужчину?

Можно подумать, она никогда этого не видела! С ее-то темпераментом. Они лишаются девственности в пятнадцать лет. Она хотела лечь со мной в постель в первый день нашего знакомства, и если бы не моя порядочность…

Продолжаем читать про горца. Но почему-то мне кажется, что Вика меня совсем не слушает.

– Папик, – неожиданно ласково просит Вика, – расскажи, как ты разделался с тем ублюдком.

– Но я уже рассказывал…

– Ну па-апик! Расскажи!

Это случилось несколько дней назад. Я возвращался из издательства и возле дома увидел трех молодых кавказцев. Они стояли у подъезда и что-то горячо обсуждали. Про одного из них, Нугзара, я наслушался от соседей с первого дня, как переехал сюда. Сын богатого папаши, криминального бизнесмена, имени которого лучше не произносить вслух. Ездит на «ягуаре», возит девочек в наш дом, где у него квартира, из которой он сделал трахательный полигон. Время от времени учиняет пьяные дебоши на весь подъезд, но лучше с ним не связываться, в милиции у его папы все схвачено, так что даже и не думайте, Иннокентий Платонович!

Мне не понравилось, как Нугзар поставил во дворе свой «ягуар», – так, что закрыл места для парковки еще как минимум трем машинам.

– Нугзар, – сказал я, – ты бы подвинул тачку. Видишь, сколько снега навалило, парковаться негде.

Нугзар спорить не стал. Он был выше этого.

– Конечно, Иннокентий! С пацанами перетрем, и я уеду.

Вот и ладненько.

Но в квартире я увидел заплаканную Вику с красным пятном на щеке.

– Что случилось?

Оказывается, эта макака в дорогих джинсах с постоянно откляченной, как подобает горному орлу, жопой давно не дает Вике прохода. Видно, она ему понравилась, а к отказам девиц он не привык. К тому же он знает, на каких правах Вика живет у меня, и, разумеется, понимает по-своему. Сначала он просто спросил ее, сколько я ей плачу, заранее предлагая больше. Потом, сука, стал угрожать, что отвезет ее в лес, изнасилует и закопает. А сегодня вечером, когда она снова его послала, на этот раз при свидетелях, врезал ей оплеуху.

Все это я выслушал не раздеваясь и тут же пошел разбираться.

– Не ходи! – крикнула Вика. – Их там трое!

Как будто я этого не знал.

Парни все еще стояли у подъезда.

– Нугзар, – громко сказал я, – пацаны в курсе, что ты педрила? А может, не знают?

Нугзар ниже меня ростом, но он качок. Я понимал, что шансы мои против него практически равны нулю, а против троих уходят в минус бесконечность. Я понимал, что через минуту огребу по полной, но меня уже несло.

– Нугзар, зачем ты пристаешь к девочке? Все знают, что у тебя член стоит только на пидарасов. Пацаны, а вы, случайно, тоже не пидарасы?

Похоже, неминуемое возмездие откладывалось только благодаря моей наглости. У этой троицы просто заклинило в мозгах. И это был мой единственный шанс.

Когда-то меня травили в школе. Подобные травли среди подростков ничем не мотивированы, и не имеет смысла их морально осуждать. Это закон человеческой стаи. Однажды стая выбирает жертву и преследует ее, потому что подспудно это заложено в нашей животной природе, но не находит выхода. Такая травля прекращается так же немотивированно, как и начинается. Ее нужно просто вытерпеть, но при этом не дать себя опустить. Я этого закона, конечно, тогда не знал, но интуитивно действовал правильно: дрался, кусался и брыкался, в результате получая по первое число, конечно, но и оставляя за собой хоть маленький след из крови противника. Родителям не жаловался, учителям – тем более.

Но однажды мне это надоело. Я накопил из денег на школьные обеды три рубля, обменял эту мелочь на одну зеленую бумажку и пошел к главному дворовому хулигану с просьбой типа «Побей, но выучи». Он сидел на краешке детской песочницы и курил, что в его пятнадцать лет было вызовом всему мировому человечеству. Я молча протянул ему трехрублевку. Парень так же молча сунул ее в накладной карман рубашки и только тогда с интересом посмотрел на меня.

– Ребята достали, – сказал я. – Научи, как отвязаться.

– Выруби одного, – ответил он, – остальные отстанут.

– Но как?

Парень смерил меня медленным взглядом с головы до ног, прикидывая мои возможности.

– Короче, так, – сказал он, сплевывая мне под ноги. – Бей или беги! Но и то, и то, делай без предупреждения.

– Как это?

– Ну вот мы с тобой сейчас базарим?

– Да.

– Ну вот я встал (он встал) и продолжаю с тобой базарить?

– Да.

– Это неправильно.

– А как правильно?

– А вот так!

И поганец врезал мне кулаком в кадык. Когда я захрипел и схватился за горло, двинул ногой в пах. Когда я согнулся пополам, вмазал коленом в переносицу.

И неторопливо ушел, оставив меня истекать кровью.

Но я не зря потратил свои три рубля. Буквально на следующий день я таким же манером вырубил вожака стаи в школе. И травля тут же прекратилась.

Когда Нугзар захрипел, потом охнул, потом забулькал и сполз по стене, откинув голову и держась одной рукой за яйца, а второй – за сломанный нос, его дружки сперва отпрянули и начали озираться в поисках группы поддержки, которую я, по их понятиям, обязательно должен был вызвать. Иначе не вышел бы из подъезда такой в себе уверенный. Увидев, что никого нет, они двинулись ко мне. При этом молчали. Это было самое нехорошее. Если бы они подняли кипеж, это означало бы, что они великовозрастная шпана. Но это были парни серьезные.

Бежать поздно. Да и куда бежать от своего дома, где на пятом этаже сидит Вика и они, если я сбегу, первым делом пойдут к ней. Но удивительно, что, отступая, я не испытывал страха и не думал о том, что сейчас меня убьют или покалечат на всю оставшуюся жизнь. Почему-то я представлял себе именно это: как они поднимаются на лифте и звонят в мою дверь, как Вика открывает им, думая, что это я… И все, что происходит потом, я прокрутил в голове очень ярко, во всех подробностях. А прошла всего минута. Странная штука – человеческий мозг…

О том, что случилось после, я Вике не рассказывал. Из тьмы зимней ночи ярко блеснули фары, и к нашему подъезду медленно подкатил «мерседес» последней модели. Фары светили так мощно, что мы невольно закрыли руками глаза. Потом они потухли, и со стороны переднего пассажирского сиденья вышел круглый дядечка в дорогом костюме, с благородной сединой и тоже кавказской национальности, но уже как бы «московский». Это и был отец Нугзара. Страшный криминальный авторитет.

– Что тут происходит? – спросил дядя с неярко выраженным кавказским акцентом. – Кого мочили?

Дружки Нугзара посмотрели на него подобострастно и бросились объяснять ему что-то – не по-русски.

– Вас я не спрашиваю, – презрительно отрезал дядя. – Нугзар, что тут было? Кто тебя так избил?

– Я его избил, – сказал я.

– За дело? – уточнил он.

– За дело.

– Если за дело, тогда правильно, – неожиданно легко согласился он. – Нугзар! Подойди ко мне.

Тот с явной неохотой повиновался.

– Сядь в машину, – приказал отец.

Сынок поплелся к своему «ягуару».

– Нет, не туда. В мою машину. А вы, – отец Нугзара посмотрел на его дружков, – отгоните его тачку в мой гараж.

– Ну, рассказывай, – снова обратился он ко мне. – Если ты был прав, ничего тебе не будет – клянусь!

Рассказал…

– Где научился драться?

– В школе.

– Хорошая была школа!

– Ну, и что мы будем делать дальше? – спросил я, чувствуя, как у меня постыдно дрожит голос.

– Дальше? Дальше мы ничего делать не будем. Ты был прав, Нугзар – неправ. Сколько раз я говорил: «Сынок, никогда не бери чужого! Никогда не путай обычных блядей с порядочными девушками!» Не понимает, щенок! Ничего, дома с ним мать говорить будет. Так с ним говорить будет, что мне уже самому страшно становится. А ты иди к своей девушке и никого не бойся. Вот моя визитка. Нужно – звони. Я таких уважаю! Жаль, что ты его корешей не отмудохал.

Когда они отъехали на двух машинах, я посмотрел на визитку. «Гиви Ашотович Жвания». Профессии – никакой. Но телефон есть, сотовый. Визитка, конечно, дорогая. С золотым тиснением.

Вика сидит на диване, положив подбородок на коленки, и смотрит на меня сияющими влюбленными глазами. Кажется, даже ее ночнушка светится от счастья. На следующий день Нугзар встретил ее у подъезда и галантно, как это умеют кавказцы, извинился, подарив огромный букет алых роз. Дурочка не нашла ничего умнее, как водрузить его в вазе на журнальный столик. Разумеется, я тут же выбросил букет в помойное ведро. Но я был доволен. Я чувствовал себя героем. Я ведь не знал, что появится отец этого дебила, у которого были какие-то дела с сыном. И появится, честно говоря, вовремя.

С этими мыслями роман о влюбленной девушке и чудо-горце читается повеселее. Мы только на середине книги, а герои уже вернулись из церкви мужем и женой. И вот оно – главное!

Она сомкнула бедра по сторонам его головы и выгнулась, вся отдаваясь блаженству. «Не останавливайся!» – хрипло скомандовала Джинна. Он не остановился! Губы его сомкнулись на ее крошечном бугорке, и – милосердное небо! – он начал…

– Ты не против, дорогая, если я сполосну рот виски? – спрашиваю я и наливаю себе пятьдесят грамм.

– Мне тоже, – командует Вика.

– Обойдешься! Между прочим, я ни разу не видел твой паспорт. Откуда мне знать, что тебе восемнадцать? Может быть, ты раньше пошла в школу и родилась в декабре.

– Я родилась в августе, и ты это знаешь. Мы с тобой отмечали мой день рождения. Но допустим, я родилась в декабре. Что дальше?

– А это уж как решит судья. От пяти до восьми лет за попытку совращения несовершеннолетней.

– Ты плохо знаешь Уголовный кодекс. Вам, мужикам, давно вышла амнистия, и по согласию вы можете делать это с нами в шестнадцать лет. Ты просто отстал от жизни, папик.

– Не смей называть меня папиком!

– Какая прелесть! – мечтательно говорит Вика, закатив глаза. – Тебя посадят в колонию, а я буду приезжать к тебе на свидания. Нам отведут отдельную камеру с кроватью…

– Ага, щас! Насмотрелась американских фильмов. Хотя, знаешь, я не против посидеть в тюрьме. Наберусь нового опыта, напишу об этом крутой роман, как Андрей Рубанов.

– Кто это? – зевая, спрашивает она.

Я замечаю, что Вика почти засыпает. Подозреваю, что роман про горца был нужен ей только для того, чтобы я еще раз рассказал историю этой драки. Про спасенную от горца.