Зимой 2018 г. после длинного дня, насыщенного публичными мероприятиями и встречами в Берлине, мы уже были готовы поставить точку. Однако Дирк Борнеманн и Таня Бём из нашей местной команды в Германии считали иначе. Они настаивали на еще одном визите — в бывшую тюрьму в северо-восточной части города.

Неделю назад возможность такого отклонения от маршрута казалась довольно интригующей, но холодная погода и усталость после длительного перелета поумерили наш энтузиазм. Этот крюк, однако, обернулся одним из самых незабываемых событий того года.

Когда мы ехали по улицам столицы Германии, короткий зимний день уже угасал. За окном автомобиля непрерывной чередой проносились силуэты старых зданий, рассказывая историю города. Дома, построенные во времена Пруссии, Германской империи, Веймарской республики и фашистской Германии, сменялись безликими бетонными коробками коммунистического периода с приближением к месту нашего назначения: Хоэншёнхаузен, тюрьме времен Германской Демократической Республики.

Некогда секретный военный комплекс был частью штаб-квартиры Штази, т.е. службы государственной безопасности. Штази выполняла роль «щита и меча» Восточной Германии, используя репрессии, политический надзор и психологические манипуляции. Ко времени падения Берлинской стены на службе в Штази состояли почти 90 000 оперативных работников, которым помогала сеть из 600 000 сексотов, шпионивших за коллегами, соседями, а иногда и за членами собственной семьи. Штази накопила громадный объем дел, документов, фотоснимков, видео- и аудиозаписей, которые, если их выстроить в ряд, растянулись бы на 110 км. Граждане, которые могли перебежать в Западный Берлин, угрожать режиму или совершить асоциальные действия, попадали в Хоэншёнхаузен, где их держали в застенках, запугивали и допрашивали. Такая практика началась после завершения Второй мировой войны и продолжалась до самого конца холодной войны.

Когда ворота бывшей тюрьмы распахнулись, и мы проехали мимо бетонной сторожевой вышки, нас встретил 75-летний Ханс-Йохен Шейдлер, бывший заключенный. Его атлетическое телосложение и непринужденная улыбка как-то не вязались с возрастом и перенесенными в тюрьме страданиями. Он энергично пожал нам руки и проводил в большое серое здание, где ему пришлось провести семь месяцев.

В 1968 г. Шейдлер уехал из Берлина для получения ученой степени в области физики в Карлове университете в Праге. «Пражская весна была самым счастливым временем в моей жизни, — сказал он, вспоминая о снятии ограничений и политической либерализации в том году. — Каждый выходной я проводил на улице, чтобы вместе со всеми разделить ликование». Однако свобода в Чехословакии продолжалась недолго — в страну вошли войска стран Варшавского договора и задушили реформы.

В августе того года 25-летний Шейдлер находился дома в Берлине, когда услышал обескураживающие новости. Мечта о новой эре, «более гуманной версии» социализма, с его точки зрения, испарилась. В знак протеста Шейдлер и четыре его друга напечатали листовки с критикой советского режима и ночью стали раскладывать их по почтовым ящикам в Восточном Берлине.

Их поймали с поличным, арестовали и отправили в то самое место, где мы сейчас стояли. Шейдлер провел семь месяцев в одной из маленьких темных камер в изоляции от других заключенных, без возможности перекинуться словом с кем-нибудь и почитать газету. Его родители понятия не имели, где он находится и почему исчез. Это была жестокая психологическая пытка. А после освобождения Шейдлеру запретили учиться и заниматься исследованиями в области физики.

Цель нашего визита в тот день неожиданно стала предельно ясной.

Сегодня львиная доля политической активности в мире начинается не на улицах как во времена Шейдлера, а в интернете. Электронные коммуникации и социальные сети создали платформу для мобилизации, получения поддержки, распространения информации и выражения несогласия, позволяя сделать за несколько дней то, на что во время Пражской весны требовались недели. Ханс-Йохен занимался в 1960-х гг. своего рода эквивалентом электронной рассылки. И его арестовали как раз в тот момент, когда он нажимал на кнопку «отправить».

Когда в Microsoft речь заходит о вопросах неприкосновенности частной жизни, мы нередко упоминаем ту роль, которую правительство Германии сыграло в принятии и реализации новых законов. Дирк и Таня хотели, чтобы мы своими глазами увидели, почему они и другие немцы так трепетно относятся к этим вопросам. Как организации, имеющие дело с огромными объемами персональных данных, технологические компании должны понимать не менее глубоко, чем люди, пострадавшие от нацистов и Штази, риски попадания данных в дурные руки. «Многие из тех, кто прошел через эту тюрьму, были арестованы за вещи, которыми они занимались конфиденциально у себя дома, — сказал Дирк. — Это была система тотальной слежки, нацеленная на контроль людей».

Пережитое во времена нацистов и Штази, объяснил он, заставляет сегодняшних немцев с подозрением относиться к слежке с использованием электронных средств. Откровения Сноудена лишь подкрепляют эти подозрения. «При сборе данных всегда остается возможность злоупотребления, — говорит Дирк. — В наших глобальных операциях очень важно помнить, что правительства могут меняться со временем. Посмотрите, что происходило здесь. Данные о людях — их общественно-политических и религиозных взглядах — могут попасть в дурные руки и породить кучу проблем».

Когда я обсуждал вопросы неприкосновенности частной жизни со своими сотрудниками в Редмонде, история Шейдлера помогала мне наглядно показать, что именно стоит на карте, когда мы имеем дело с клиентскими данными. Неприкосновенность частной жизни была не просто правилом, требующим исполнения, а основополагающим правом человека, которое мы обязаны защищать.

Эта история также помогала понять, что превращение облачных вычислений в глобальный сервис связано не только с прокладкой волоконно-оптических кабелей через океаны и созданием дата-центров на других континентах. Оно влечет за собой адаптацию к культурам других стран при сохранении наших ключевых ценностей, включая уважение и защиту права на конфиденциальность.

Лет десять назад некоторые в технологическом секторе полагали, что клиентов со всего мира можно обслуживать исключительно через дата-центры на территории Соединенных Штатов. Однако опыт решения реальных задач быстро развенчал эту идею. Людям требовалась мгновенная загрузка веб-страниц, электронных писем и документов с фотографиями или графикой в мобильные телефоны и компьютеры. Оценки потребителей говорили о том, что задержка всего в полсекунды раздражает людей. Законы физики требовали строительства дата-центров в других странах так, чтобы контент не приходилось передавать по кабелям с другого конца света. Географическая близость — ключевой фактор сокращения того, что называют латентностью данных, или задержкой в передаче.

Еще до создания дата-центра в Куинси мы начали подыскивать место в Европе для того, что должно было стать первым нашим дата-центром за пределами Соединенных Штатов. Сначала мы рассматривали Великобританию, но очень скоро в наше поле зрения попала Ирландия.

С 1980-х гг. Ирландия была чем-то вроде второго дома для американского технологического сектора. Microsoft первой решилась вложить туда большие деньги. Поначалу Изумрудный остров привлекал налоговыми льготами и англоговорящей рабочей силой. Потом он, как член Европейского союза и страна с очень доброжелательным народом, стал притягивать для жизни и работы людей со всей Европы, а позднее и всего мира. Особенно это касалось района Дублина. Все это обеспечило процветание Ирландии, которая получила название «Кельтского тигра». Microsoft очень гордилась своим участием и вкладом в ее экономический рост.

В 1980-е гг. наши европейские клиенты устанавливали программное обеспечение с CD-ROM, которые выпускались в Ирландии. Однако по мере перемещения софта в облако становилось все яснее, что CD-бизнесу осталось жить недолго. Стране нужно было делать экономическую ставку на что-нибудь другое.

Ирландское Министерство предпринимательства, торговли и занятости увидело перспективу и заложило фундамент для привлечения дата-центров в страну. Их представители приезжали ко мне и другим руководителям в Редмонд, когда облако находилось еще в зачаточном состоянии, и уже в те времена предлагали создать наш первый европейский дата-центр неподалеку от Дублина. В состав делегации входил высокопоставленный чиновник по имени Рональд Лонг, с которым я работал в свою бытность адвокатом юридической фирмы Covington & Burling в Лондоне. Как-то раз мы с ним полдня улаживали сложный политический вопрос в Дублине.

Я невольно замялся на встрече с ним в Редмонде и объяснил, почему Ирландия не подходит для строительства нашего первого европейского дата-центра. Там не было высокоскоростной волоконно-оптической линии связи с материком, а без этого строить дата-центр не имело смысла.

Рон тогда сказал: «Дайте нам три месяца».

Разве можно было ответить на такое отказом?

Три месяца спустя ирландское правительство заключило контракт на прокладку именно такого кабеля, который нам требовался. И мы приступили к строительству дата-центра в южной части Дублина. Для начала было заложено небольшое здание, потом к нему добавили еще одно, потом еще…

В 2010 г. Microsoft стала хранить в Ирландии данные всех европейских клиентов. Сегодня у нас есть дата-центры и в ряде других стран Европы, однако ни один из них не может сравниться по размерам с центром обработки данных в Ирландии, который ни в чем не уступает нашим крупнейшим объектам на территории Соединенных Штатов. По площади он занимает пять квадратных километров. В сочетании с крупными дата-центрами Amazon, Google и Facebook он превращает Ирландию из небольшого островного государства в информационную сверхдержаву.

Ирландия сегодня — одно из лучших мест в мире для размещения дата-центров. Хотя кто-то может подумать, что все дело здесь в налоговых льготах, в действительности это результат других, намного более важных факторов. Один из них — погодные условия. Дело в том, что дата-центры являются крупнейшими потребителями электроэнергии, а мягкий климат Ирландии с точки зрения температуры идеален для работы компьютеров. Здания не нуждаются в искусственном охлаждении, а тепла, выделяемого серверами, нередко хватает для их обогрева зимой.

Однако еще важнее — политический климат в Ирландии. Эта страна является частью Европейского союза, для нее характерен устойчивый политический консенсус и, наконец, она уважает и защищает права человека. Она идентифицирует себя как твердого, но прагматичного сторонника защиты данных, который с пониманием относится к технологиям и, одновременно, заботится о том, чтобы технологические компании защищали персональную информацию своих пользователей.

Как я однажды заметил на встрече с официальными представителями во время поездки по странам Ближнего Востока, «Ирландия для данных — это то же самое, что Швейцария для денег». Другими словами, именно там людям следует хранить свою самую ценную информацию. На мой взгляд, это место, в котором наименее вероятно появление чего-то похожего на современный аналог тюрьмы Штази, где мы побывали во время посещения Берлина.

К сожалению, глобальное использование дата-центров намного сложнее, чем простое накопление данных в местах вроде Ирландии. Одна из причин заключается в том, что все больше стран хотят хранить свои данные на собственной территории. Хотя такая перспектива никогда не радовала технологический сектор, в некотором смысле подобное стремление понятно. В определенной мере это вопрос национального престижа. Это также дает правительству гарантию того, что оно может действовать в соответствии со своими законами и получать ордера на обыск, дающие доступ ко всем принадлежащим стране данным.

Расширение круга стран, в которых размещены дата-центры, выливается в одну из самых серьезных мировых проблем, связанных с соблюдением прав человека. Когда персональная информация всех людей хранится в облаке, авторитарный режим, склонный к тотальному надзору, может замахнуться не только на жесткий контроль того, что люди пишут, но и того, что они читают и смотрят в сети. Имея такую информацию, правительства могут преследовать, подвергать гонениям и даже казнить тех, кого сочтут подозрительными.

Это фундаментальный факт жизни, о котором каждый работающий в технологическом секторе должен помнить постоянно. Нам посчастливилось работать в одном из самых финансово привлекательных секторов экономики нашего времени. Однако деньги, стоящие на кону, бледнеют на фоне ответственности за свободу и жизнь людей, которую мы несем.

По этой причине каждое решение о размещении дата-центра Microsoft в новой стране требует тщательной оценки с точки зрения соблюдения прав человека. Я занимаюсь анализом собранных фактов и лично участвую в решении всех вопросов в случае появления опасений, особенно когда мы собираемся дать отрицательный ответ. Есть такие страны, где мы не размещаем и не будем размещать дата-центры из-за слишком высоких рисков, связанных с соблюдением прав человека. Даже в странах с более низкими рисками мы храним данные компаний, а не индивидуальных пользователей, вводим дополнительные меры обеспечения безопасности и постоянно находимся начеку. Новые требования могут неожиданно создавать скрытые, но очень масштабные кризисы. Случаются такие дни, когда сила духа тех, кто несет ответственность за облако, подвергается серьезнейшим испытаниям.

Даже когда все идет хорошо, процессы второго порядка могут свести на нет защиту, которую обеспечивает хранение данных в таких местах, как Ирландия. Например, когда правительство одной страны добивается от технологической компании предоставления данных, находящихся в другой стране. Если бы не было цивилизованного процесса защиты прав человека, страны по всему миру могли бы требовать информацию друг у друга, включая такие островки безопасности, как Ирландия.

В каком-то смысле эта проблема не нова. Веками правительства по всему миру мирились с тем, что их власть, включая действие ордеров на обыск, заканчивалась на границе страны. Они имели право арестовывать людей и обыскивать дома, офисы и здания на своей собственной территории, но не могли по своему усмотрению задерживать людей или изымать документы в другой стране. На это требовалось согласие правительства соответствующей суверенной территории.

Бывали, конечно, случаи, когда правительства игнорировали эту систему и действовали самостоятельно. Такое неуважение к государственным границам усиливало международную напряженность и провоцировало события, которые приводили к конфликтам вроде войны 1812 г. между Великобританией и Соединенными Штатами. Враждебность отношений между двумя странами резко усилилась, когда британский военный флот, господствовавший на море, стал испытывать нехватку матросов в результате морской войны с Наполеоном. Для пополнения экипажей англичане стали посылать «отряды вербовщиков» в иностранные порты, где они похищали людей с иностранных кораблей и заставляли их поступать на службу. Хотя теоретически королевский флот должен был набирать на службу британских граждан, отряды вербовщиков не смотрели на паспорта. Когда выяснилось, что они хватают людей без разбору и заставляют даже американцев служить в королевских ВМС, Соединенные Штаты потребовали положить конец безобразию. Молодое государство полностью запретило британским военным судам заходить в американские порты. Посыл был предельно ясным: уважайте наши законы или убирайтесь из страны.

Это привело к развязыванию войны 1812 г., которая продолжалась до тех пор, пока правительства не одумались и не согласились уважать суверенитет друг друга. Появилось новое поле для заключения международных соглашений, предусматривавших экстрадицию преступников и доступ к информации в других странах. Эти соглашения получили название договоров о взаимной юридической помощи, или MLAT (от англ. mutual legal assistance treaties). В последнее десятилетие, однако, стало очевидно, что такие соглашения плохо подходят для эпохи облачных вычислений. Правоохранительные органы по понятным причинам крайне недовольны медлительностью процедуры MLAT, но, хотя правительства и обсуждают пути обновления соглашений и ускорения процесса, ситуация меняется мало.

После перемещения данных в облако правоохранительные органы стали пытаться получить доступ к ним в обход процедуры MLAT. Они обычно предъявляют ордер технологической компании, находящейся в их юрисдикции, с требованием предоставить им электронную переписку и файлы, которые хранятся в дата-центре на территории другой страны. С их точки зрения, процедура MLAT в этом случае просто не нужна. Ни к чему и уведомлять другое правительство о том, что они делают.

Большинству правительств, однако, не слишком нравится, когда технологическая компания извлекает информацию их граждан и передает ее иностранцам в обход действующей в стране системы правовой защиты. Принятый конгрессом США еще в 1986 г. закон о защите информации, передаваемой с помощью электронных систем связи (ECPA), содержал положение, не допускающее подобных действий со стороны других государств. Конгресс не хотел, чтобы иностранцы действовали в отношении цифровых данных подобно отрядам вербовщиков. В соответствии с ECPA передача американской технологической компанией определенных видов цифровых данных вроде электронной почты считается преступлением, даже если такая передача происходит в ответ на законный запрос иностранного правительства. Аналогичным образом закон 1968 г. о прослушивании возводит в ранг преступления перехват сообщений на территории Соединенных Штатов в интересах иностранного правительства. От нас требуют вместо этого действовать в соответствии с установленной международной процедурой MLAT.

Европейское законодательство не содержит в явном виде таких запретов, однако мы знаем, что там этот вопрос заботит людей не меньше, чем в нашей стране. Они не хотят, чтобы иностранные правительства бесконтрольно действовали на их территории, особенно с учетом существующих в странах Европейского союза жестких законов по защите права граждан на неприкосновенность частной жизни. Мы знаем, что, как и британские корабли в американских портах в начале 1800-х гг., наши дата-центры будут желанными гостями на европейской земле только в том случае, если мы согласимся уважать местное законодательство.

По мере того, как облачные вычисления превращаются в повсеместно распространенный сервис, а данные становятся все более доступными, у правительств растет соблазн получить доступ к данным в других странах в одностороннем порядке. В отдельно взятых случаях с учетом специфики, это понятно. Следователю правоохранительных органов постоянно требуется информация, причем как можно быстрее. Зачем тратить время на процедуру MLAT и связываться с другим правительством, если технологическую компанию, офис которой находится неподалеку, можно заставить сделать все намного быстрее? В случае возражений со стороны другого правительства технологической компании грозит всего лишь скандал, а не претензии местного прокурора.

Microsoft очень быстро оказалась в самой гуще этих новых баталий, и ей пришлось уворачиваться от ударов с обеих сторон. Прецеденты в двух странах стали типичными проявлениями этой проблемы.

Одной из этих стран была Бразилия. Январским утром 2015 г. руководитель нашего бразильского филиала присутствовал в Редмонде на совещании по вопросам сбыта, когда ему позвонила жена. Она находилась дома в Сан-Паулу и была на грани истерики. К ним приходили полицейские, чтобы арестовать его, и требовали сказать, когда он появится. Они ворвались в дом и заблокировали квартиру. Что такого он мог натворить? Ведь его работа связана с Microsoft.

Бразильская полиция требовала, чтобы мы передали ей личную переписку, имеющую отношение к одному из уголовных дел, которые расследовались в соответствии с законодательством страны. В то время у нас не было дата-центров в Бразилии, и физически переписку нужно было взять на территории Соединенных Штатов. Мы объяснили, что по американским законам это будет считаться преступлением, и предложили затребовать информацию в соответствии с действующей процедурой MLAT. Бразильские власти имели смутное представление, о чем идет речь. Один раз в похожей ситуации они уже возбуждали уголовное дело против нашего местного руководителя в Сан-Паулу, и налагаемые на Microsoft штрафы увеличивались ежемесячно.

Мы попросили Нейта Джонса переговорить с бразильскими властями. «Мы оказались между молотом и наковальней, и бразильский молот не хотел идти нам навстречу», — впоследствии сказал он.

Если Нейт мог спокойно обсуждать сложившуюся ситуацию, находясь в безопасности в Редмонде, то о наших местных руководителях в Бразилии этого сказать было нельзя. Власти в Сан-Паулу упекли на какое-то время в тюрьму одного из наших руководителей и долгие годы отказывались снять с него уголовные обвинения. Мы немедленно взяли на себя расходы, связанные с его защитой в суде, и заявили, что вывезем его вместе с семьей из Бразилии, если преследование не прекратится. Мы также опротестовали наложенный на компанию штраф размером более $20 млн.

Второй прецедент произошел в самих Соединенных Штатах. В конце 2013 г. мы получили ордер с запросом на передачу электронной переписки в связи c расследованием дела о торговле наркотиками. Хотя это было совершенно рядовое явление, анализ учетной записи быстро выявил кое-что необычное. Переписка, по всей видимости, принадлежала человеку, который не был гражданином США. По этой причине она хранилась не на территории Америки, а в Ирландии.

Мы надеялись, что ФБР и Министерство юстиции обратятся к ирландскому правительству за помощью. В конце концов, Соединенные Штаты и Ирландия — тесно сотрудничающие союзники, имеющие актуализированный договор о взаимной юридической помощи. Мы переговорили с официальными лицами в Дублине и заручились их поддержкой. Однако в Министерстве юстиции решили, что этот прецедент приведет к установлению нежелательной для него практики. Там заявили, что мы обязаны подчиниться предписанию.

Для нас этот прецедент был не менее важен. Если правительство США сможет получить что-то на территории Ирландии в обход местных законов или хотя бы без ведома ирландского правительства, значит то же самое смогут сделать и другие правительства. И такая практика воцарится везде. Мы приняли решение судиться, а не подчиняться.

В декабре 2013 г. мы подали иск в федеральный суд в Нью-Йорке. Наш поход в здание суда на Фоли-сквер в Южном Манхэттене заставил меня вспомнить о том, как я начинал профессиональную деятельность. В течение первого года после окончания Школы права Колумбийского университета в 1985 г. я работал в штате окружного судьи на 22 этаже того же здания рядом с Уолл-стрит. Эта практика помогла мне изнутри разобраться с механикой законодательства.

Нью-Йорк совершенно не походил на Аплтон, город на северо-востоке штата Висконсин, где я вырос. Образ жизни в крупном городе резко отличался от привычного жителю Среднего Запада, однако я и не подозревал при первом появлении на работе, что тоже несу с собой кое-что новое. Помимо амбиций выпускника школы права у меня было нечто необычное для легендарного здания суда — тяжелый, но мощный персональный компьютер.

Свой первый компьютер я купил осенью предшествующего года. В те времена это устройство было еще в новинку для большинства людей. Если говорить честно, то этот IBM PCjr, выпуск которого вскоре прекратили, нельзя было считать серьезным компьютером. Однако я установил на него программу, преобразившую мой последний год учебы в школе права. Это был текстовый редактор Microsoft Word 1.0. Он мне настолько понравился, что я до сих пор храню в своем кабинете дома диски, руководство и пластиковую коробку от него. По сравнению с ручкой и бумагой или пишущей машинкой, которыми я пользовался в колледже, работа с текстом на компьютере казалась чудом. Поэтому я, перед тем как отправиться на свою первую работу, убедил жену Кэти, тоже новоиспеченного юриста, потратить 10% от моей годовой зарплаты размером $27 000 на покупку более мощного персонального компьютера для офиса. Она, слава богу, не возражала.

Судье, на которого я работал, было в то время 72 года, а офисное помещение с моим столом заполняли стеллажи с аккуратно расставленными ящиками, где хранились сделанные им подробные описания разбирательств и дел более чем за два десятилетия. Также там находилась привычная и испытанная временем система хранения отпечатанных карточек с информацией по каждому пункту, которые требовалось подбирать для инструктирования жюри. Мое появление с персональным компьютером очень удивило некоторых. Именно тогда я впервые осознал, насколько важно использовать компьютер в своей работе — составление циркуляров и подготовка проектов решений суда — так, чтобы не нарушать старую практику, которая все еще прекрасно действовала. Этот ценный опыт я держу в голове до сего дня: используй технологию для улучшения того, что поддается усовершенствованию, и уважай то, что все еще хорошо работает.

В 2014 г. мы вновь пришли с новой вычислительной технологией в то же самое здание суда. С самого начала было ясно, что нам предстоит долгая баталия. Эта точка зрения быстро нашла подтверждение, когда местный мировой судья вынес постановление против нас, дающее старт длительному восхождению на вершину апелляционной иерархии.

Наше дело моментально вызвало общественный резонанс, особенно в Европе. Через месяц после нашего поражения я провел ряд встреч с представителями правительства, членами парламента, клиентами и журналистами, которые начались в Берлине. Я знал, что наш ордер с запросом на передачу информации из Ирландии должен привлечь внимание, но не ожидал такого накала страстей и интереса к делу. По правде говоря, во время первой встречи с журналистом рано утром я никак не мог вспомнить имя того мирового судьи, который вынес первоначальное постановление против нас. Наша команда, участвовавшая в судебном разбирательстве, уже оправилась от удара, собралась и разогревалась перед вторым раундом у окружного судьи. Мы ушли вперед, но немцы, как быстро выяснилось, никак не могли сдвинуться с места.

К концу второго дня пребывания в Берлине малозначительные детали решения и имя мирового судьи, который его вынес, намертво врезались в мою память. Куда бы я ни приходил, на меня почти сразу обрушивались вопросы о судье Фрэнсисе. Практически никто за пределами узкого круга юристов в Нью-Йорке о нем и не слышал, но в Берлине в 2014 г. имя Джеймса Фрэнсиса IV, мирового судьи, вынесшего решение против нас, стало притчей во языцех.

Вопросам, казалось, не будет конца. «Что он хотел показать этим…? Почему он сказал…? Что было потом?» Немцы добывали копии решения судьи Фрэнсиса и тщательно аннотировали его. Несколько раз мне даже зачитывали выдержки оттуда. Многие тщательно штудировали каждую страницу.

К тому моменту первого дня, когда дошел черед до моей встречи с начальником информационного управления одной из самых крупных земель Германии, я был вымотан до предела. Чиновник положил решение судьи Фрэнсиса на стол передо мной, постучал указательным пальцем по нему и заявил: «В моей земле размещение наших данных в дата-центре любой американской компании будет запрещено до тех пор, пока вы не добьетесь отмены этого».

Этот вопрос преследовал нас во всех зарубежных поездках на протяжении целого года. В Токио я не ожидал такой же реакции, как в Берлине. Однако на приеме меня осадила толпа корпоративных клиентов, которые хотели лично сказать, насколько важен для их бизнеса исход дела с нашим ирландским дата-центром. «Microsoft просто обязана выиграть это дело», — твердили они. В Японии также очень внимательно следили за движением нашего дела через судебные инстанции. При появлении на публике в разных концах света я не уставал повторять, что мы не оставим это дело и дойдем, если потребуется, до Верховного суда.

На фоне медленного развития событий мы все яснее сознавали, что даже в случае победы судебное разбирательство не принесет нам нужных результатов. Оно может ответить на вопрос о пределах действия ордеров на обыск по существующему законодательству, однако не приведет к появлению нового закона или нового поколения международных соглашений, заменяющих устаревшие договоры MLAT.

Мы начали выдвигать новые предложения и обивать пороги государственных ведомств по всему миру в поисках союзников, которые могли бы возглавить более широкие инициативы. Законодательством занимался конгресс, однако нам нужно было подкрепить обращение туда международной поддержкой.

В марте 2015 г. нам повезло. Одна из встреч в Белом доме, на которой я присутствовал, позволила поднять назревшие вопросы неприкосновенности частной жизни и надзора. Когда я стал рассказывать об уголовном деле против нашего руководителя в Бразилии и штрафах, наложенных на Microsoft, президент Обама прервал меня и заметил: «Это действительно неприятная история». Группа обсудила, а президент дал отмашку на разработку нового подхода к международным соглашениям предпочтительно вместе с кем-нибудь из ключевых союзников вроде Великобритании и Германии.

Спустя 11 месяцев, в феврале 2016 г., без особой помпы Великобритания и США предложили проект более современного двухстороннего соглашения об обмене данными. Наконец-то начали вырисовываться контуры одного из наших фундаментальных блоков. Однако соглашение не могло вступить в силу без принятия нового закона конгрессом, а Министерство юстиции, несмотря на широкую поддержку идеи на Капитолийском холме, продолжало сопротивляться принятию законов, которые могли положить конец его практике выдачи ордеров на получение информации из любого уголка мира. Мы попали в законодательный тупик, и без более широкого согласия наши перспективы выглядели не слишком оптимистично.

В конечном итоге Верховный суд сам нашел выход из ситуации, и совершенно неожиданным образом.

Дело тянулось вплоть до конца февраля 2018 г., когда одним не по сезону теплым утром мы отправились по 1-й улице в Вашингтоне в направлении Верховного суда Соединенных Штатов. Чуть задержавшись перед великолепным фасадом, мы вошли в здание, где должны были представить девяти судьям картину глобальных изменений, связанных с облачными вычислениями.

Величественное четырехэтажное здание Верховного суда расположено прямо напротив Капитолия, словно подчеркивая неразрывную связь американской судебной и законодательной власти. Посмотришь в одну сторону — и увидишь блестящий купол Капитолия. Повернешься в другую — и взору откроются мраморные ступени между высоких колонн, ведущие к входу в суд с монументальными резными дверями.

К моменту нашего прибытия 27 февраля у здания собралась длинная очередь людей, желавших поглядеть, как мы будем бороться с собственным правительством. Это судебное представление должно было стать последним в череде сражений, которая началась четыре года назад, когда мы отказались предоставить электронные письма из хранилища на другом конце Атлантики, в Ирландии.

В четвертый раз Microsoft отстаивала свою правоту в Верховном суде. Это действо всегда производило на меня сильное впечатление. Мы приходили с проблемами, связанными с самыми современными технологиями, в зал суда, который выглядел практически так же, как и столетие назад. Пользоваться телефонами и ноутбуками не разрешалось. Каждый раз, оставив гаджеты за дверью, я занимал место в огромном красном зале, который напоминал театр с опущенным занавесом на сцене, а потом смотрел на единственный имеющий отношение к технологиям предмет — висящие на стене часы.

Меня всегда волновал вопрос, сможет ли Верховный суд понять технологические аспекты в обстановке, где не видно никаких следов современных технологий. Наше первое судебное дело в 2007 г. касалось проблем с патентами, которые возникли при производстве CD в Ирландии. Через неделю после изложения аргументов я повстречался с одним из руководителей суда, который сказал: «Ты выглядел немного обескураженным, когда выступали некоторые из судей».

Тогда мне не удалось сдержать эмоций. Я хорошо помню тот случай. Один из судей обсуждал с адвокатом противной стороны последствия того, что Microsoft будет «отправлять фотоны» из Нью-Йорка на компьютеры в Европе. «При чем здесь фотоны? — недоумевал я. — И почему они твердят о Нью-Йорке?»

Это был ценный урок для меня. Я понял не только то, что во время слушаний нужно сидеть с каменным лицом, но и то, что судьи, хотя и не всегда понимают детали новейших технологий, имеют разбирающихся молодых помощников. А еще у судей помимо реального понимания вещей есть мудрость и проницательность, которые, бывает, заставляют выходить за пределы самого закона. Несмотря на недовольство публики назначениями и ряд нашумевших дел, Верховный суд остается одним из подлинно выдающихся институтов мира. В большинстве случаев девять судей стараются решать сложные проблемы сообща. Я бывал в залах суда в разных концах света и на практике убедился в том, что Верховный суд США — это действительно высшая инстанция.

Тем утром после часовых судебных прений девять судей оставили обеим сторонам меньше уверенности, чем им хотелось бы. Можно было сколько угодно строить догадки о том, кто победит, но реальная возможность предсказать исход сражения отсутствовала. Случайно или нет, судьи создали идеальную атмосферу для поиска согласия сторонами.

Существовало, однако, одно очень серьезное препятствие. Только принятие нового закона могло примирить стороны и сделать решение Верховного суда ненужным. Другими словами, для урегулирования требовалось новое законодательство, которое находилось в ведении Капитолия на другой стороне 1-й улицы.

В то время просить о чем-либо конгресс было все равно что просить о Божьей милости. Согласие там не наблюдалось практически ни по одному вопросу, и протолкнуть что-то через него было немыслимо. Однако небольшая возможность все же существовала. Я детально проработал варианты с Фредом Хамфрисом, нашим давним представителем в Вашингтоне, который возглавлял команду Microsoft по связям с государственными органами. И мы вместе с Белым домом решили рискнуть.

Такая возможность вряд ли появилась бы без инициатив со стороны обеих партий в сенате и палате представителей, которые стали выдвигаться вскоре после подачи нашего иска четыре года назад. И вот, после двух слушаний по вопросам законодательства и череды взаимных шагов навстречу мы с представителями Министерства юстиции уселись за одним столом для заключительного раунда переговоров при посредничестве сенатора Линдси Грэма, председателя подкомитета по борьбе с преступностью и терроризмом.

Грэм всегда старался помочь людям найти общий язык. Без малого год назад, в мае 2017 г., он организовал вызвавшее большой интерес слушание, на котором я давал свидетельские показания. Для участия в нем британское правительство прислало заместителя советника по национальной безопасности Пэдди Макгиннеса. Это был человек с приятным шотландским темпераментом и прагматичным и твердым пониманием того, что требовалось для борьбы с терроризмом на территории Великобритании. Советник Белого дома по национальной безопасности Том Боссерт регулярно общался с Макгиннесом и делал все возможное, чтобы найти общий язык в конгрессе.

После прений в Верховном суде на свет появилась новая редакция документа, которая устроила обе стороны. Ей присвоили новое название «Закон о правомерном использовании данных, хранящихся за рубежом» (Clarifying Lawful Overseas Use of Data — CLOUD).

Этот проект содержал положения, к принятию которых мы стремились. Он уравновешивал распространение действия ордеров на обыск на зарубежные данные, которого добивалось Министерство юстиции, признанием права технологических компаний обращаться в суд и оспаривать ордера, противоречащие закону. Иначе говоря, если Ирландия, Германия или Европейский союз в целом, желавшие заблокировать односторонние иностранные ордера на обыск через свое законодательство, решат избрать более прозрачный или нацеленный на сотрудничество подход, они вполне могут сделать это, а мы сможем опереться на их решение в американском суде.

Еще важнее, что законопроект CLOUD создавал новую базу для современных международных соглашений, которые могли устранить односторонние действия. Такие соглашения позволяли бы правоохранительным органам получать доступ к данным в другой стране быстрее, но с соблюдением правил, защищающих неприкосновенность частной жизни и другие права человека. Как все другие законы, особенно те, что строятся на основе компромисса, этот законопроект был далек от совершенства, однако он включал в себя подавляющую часть того, чего мы добивались более четырех лет.

Так или иначе, найти проводника, который обеспечил бы принятие законопроекта CLOUD, было крайне сложно. Вряд ли стоило рассчитывать на то, что и сенат, и палата представителей найдут время в своих плотных графиках для рассмотрения проблемы по существу, да еще до того, как Верховный суд примет решение. Нужно было включить наш законопроект в виде дополнения в какой-нибудь другой законодательный акт.

Мы понимали, что единственной реальной возможностью протолкнуть наше предложение было его включение в бюджетный законопроект. Подобная задача была не из простых по двум причинам. Во-первых, бюджетные законопроекты проходили через конгресс с большим трудом. А во-вторых, с учетом первого пункта, лидеры конгресса крайне неохотно шли на включение небюджетных предложений в бюджетные законопроекты.

Все понимали, что при поддержке сенатора Грэма республиканская часть сената могла принять идею. Это, однако, ничего не даст, если демократы упрутся. Впрочем, мы знали одного человека, способного изменить ситуацию. Лидер сенатского меньшинства Чак Шумер был в наших глазах не только автором многих законодательных инициатив, но и обладателем пробивной силы. Несмотря на очень поверхностное представление о вопросе, он быстро вошел в тему и включил ее в свою повестку дня.

Боссерт, Грэм и Шумер развернули лихорадочную деятельность по привлечению на свою сторону лидеров в палате представителей. Вскоре оба спикера, Пол Райан и лидер меньшинства Нэнси Пелоси, активно обсуждали вопрос включения CLOUD в бюджетный законопроект. Переговоры привели к еще одному раунду внесения поправок. Каждые два дня инициатива практически заходила в тупик, однако мы привлекали Боссерта и общими усилиями не давали ей умереть. Как это ни удивительно, но ее удалось удержать на плаву. В конце концов, 23 марта 2018 г. президент Дональд Трамп подписал объемистый бюджетный законопроект вместе с нашим приложением. CLOUD стал законом, и дело в Верховном суде вскоре было закрыто.

С того момента, как мы впервые обратились в федеральный суд в Нью-Йорке, прошло более четырех лет, а после посещения Верховного суда на решение проблемы ушло меньше месяца. Последние этапы противостояния пролетели так быстро, что решение стало неожиданностью даже для тех, кто находился в самой гуще дел.

Хотя мы были довольны результатом, он все же вызывал смешанные чувства. На наш взгляд, закон CLOUD создавал хорошую правовую базу. Однако, как и все другие законодательные акты и судебные решения, он не был лишен компромиссов. Давно известно, что участие в сражении щекочет нервы, а заключение мира приносит выгоду. Как правило, заключение мира — это единственный путь к прогрессу. А мир всегда требует взаимных уступок.

Он также предполагает неустанное разъяснение результата, особенно когда результат не вполне однозначен. По этой причине мы обычно заранее готовимся к разным исходам и держим под рукой необходимые информационные материалы. Но в случае с CLOUD события развивались так быстро и требовали такого объема переговоров в Вашингтоне, что мы оказались не так хорошо подготовленными, как следовало бы.

На нас обрушился поток запросов от клиентов, групп правозащитников и представителей правительств со всего мира. Все хотели получить разъяснение, о чем именно говорится в законе CLOUD и как это будет реально работать. Клиенты задавали вопросы, а группы правозащитников выражали опасения. Мы приняли экстренные меры и довольно быстро начали проводить брифинги по всему свету и публиковать разъяснительные материалы. К этому процессу были подключены торговые представители Microsoft практически во всех странах — это стало ясно, когда месяц спустя во Франции меня остановил на улице один из наших местных сотрудников. Он заметил меня, когда я проходил мимо ресторана во время обеденного перерыва. Выскочив из-за стола, он догнал меня и засыпал вопросами о новом законе.

Результат показывал, как далеко мы ушли и как далеко нужно уйти миру в целом. Теперь у нас была основа для выстраивания другого будущего, основанного на новых соглашениях между странами. Как выразился заместитель генерального прокурора США Ричард Даунинг в первую годовщину действия CLOUD, этот закон «предлагает не просто решение текущей проблемы, а перспективную концепцию». По его словам, это «решение нацелено на формирование сообщества идейно близких, уважающих права человека стран, которые чтут принцип верховенства закона. Такие страны могут свести к минимуму противоречия своих законодательств и действовать в обоюдных интересах на основе общих ценностей и взаимного уважения».

Закон CLOUD создает своего рода фундамент для возведения новых зданий. Мы живем в мире, где правоохранительные органы должны действовать быстро, неприкосновенность частной жизни нуждается в защите, а границы государств заслуживают уважения.

Новые международные соглашения могут сделать все это возможным, если их как следует продумать и последовательно применять. Другими словами, нам предстоит еще долго работать над этим.