Книга: Великие художники: избранные жизнеописания
Назад: Жизнеописание РАФАЭЛЯ из Урбино, живописца и архитектора
Дальше: Жизнеописание МИКЕЛАНДЖЕЛО БУОНАРРОТИ, флорентинца, живописца, скульптора и архитектора

Жизнеописание АНДРЕА ДЕЛЬ САРТО, отличнейшего флорентинского живописца

Так вот, после жизнеописаний многих художников, отличившихся кто своим колоритом, кто рисунком, а кто выдумкой, мы дошли и до Андреа дель Сарто, мастера отличнейшего1, ибо в нем одном природа и искусство показали, на что способна живопись, когда она в равной мере пользуется и колоритом, и рисунком, и выдумкой. В самом деле, если бы Андреа обладал характером несколько более смелым и решительным, в соответствии со свойственными ему одаренностью к этому искусству и глубочайшим его пониманием, он, без всякого сомнения, не имел бы себе в нем равных. Но некоторая робость духа и какая-то неуверенность в себе и доверчивость его натуры не дали возможности проявиться в нем тому живому горению, тому порыву, которые, в сочетании с другими его способностями, сделали бы из него поистине божественного живописца; ведь как раз по этой причине ему не хватало того блеска, того размаха и того обилия различных манер, которые мы видели у многих других живописцев. Тем не менее его фигуры, несмотря на некоторую простоватость и жесткость, отлично разобраны, безупречны и, в конечном счете, совершенны. Выражения лиц у младенцев и женщин – естественные и прелестные, а у юношей и стариков – удивительно живые и непосредственные, складки одежды – донельзя хороши, а обнаженные тела – отлично разобраны, и хотя рисунок у него и простоватый, зато колористические решения его на редкость изысканные и поистине божественные.

Родился Андреа во Флоренции в 1478 году от отца, всю жизнь занимавшегося портняжным ремеслом, почему все всегда и называли его сыном портного. Когда он достиг семилетнего возраста, его из начальной школы, где он обучался чтению и письму, перевели в золотых дел мастерскую, в которой он всегда по природной склонности с гораздо большей охотой занимался рисованием, чем орудованием инструментами для обработки серебра и золота. Поэтому-то Джан Бариле2, живописец флорентинский, но неотесанный и простоватый, увидев, что мальчик так хорошо рисует, взял его к себе и, заставив бросить ювелирное дело, приобщил его к искусству живописи, которым Андреа начал заниматься с величайшим удовольствием, поняв, что для этого занятия и создала его природа. Вот почему он в кратчайший срок стал выполнять в цвете такие вещи, от которых и Джан Бариле и другие художники этого города приходили в восторг.

Однако когда по истечении трех лет Андреа, уже получив прекрасные навыки в своей работе, продолжал упорно трудиться, Бариле пришел к заключению, что мальчику, если только он будет столь же упорен, предстоит исключительный успех, и, поговорив о нем с Пьеро ди Козимо3, почитавшимся в то время одним из лучших живописцев во всей Флоренции, он познакомил с ним Андреа, который, страстно желая научиться, не переставал трудиться и изучать свое дело. Природа же, родившая его живописцем, настолько была в нем сильна, что он, обращаясь с красками, делал это с такой легкостью, словно он уже пятьдесят лет как занимался живописью. За это Пьеро проникся к нему величайшей любовью и от души радовался, когда слышал, что Андреа, пользуясь каждым мгновением свободного времени и в особенности по праздникам, проводил, рисуя вместе с другими юношами, целые дни в Папской зале, где находились картон Микеланджело и картон Леонардо да Винчи4, и что он, несмотря на свой юный возраст, превосходил всех других рисовальщиков, как местных, так и приезжих, которые без конца там толпились. Из них по натуре своей и по своему обращению больше всех ему понравился живописец Франчабиджо, которому равным образом понравилась и натура Андреа дель Сарто.

И вот, когда они на этой почве подружились, Андреа как-то сказал Франче, что терпеть чудачества совсем одряхлевшего Пьеро ему уже невмочь и что он поэтому хочет завести себе отдельную мастерскую. Франча, который был вынужден поступить подобным же образом, так как его учитель Мариотто Альбертинелли к тому времени уже бросил живопись, услыхав решение своего товарища Андреа, сказал, что и ему нужна мастерская и что поселиться им вместе было бы на пользу и тому другому. И вот, заняв помещение на Пьяцца дель Грано, они написали много вещей сообща и в том числе завесы, которыми занавешены образа главного алтаря в церкви сервитов и которые были им заказаны церковным старостой, ближайшим родственником Франчи. На этих полотнах они написали: на том полотнище, которое обращено к хору, Благовещение, а на другом, что спереди, – Снятие со креста, подобное тому, которое было изображено на находившемся там образе работы Филиппо и Пьетро Перуджино6.

Во Флоренции, в конце Виа Ларга, еще выше, чем дома великолепного Оттавиано деи Медичи и как раз против сада Сан Марко, обычно собирались члены сообщества, которое именовалось делло Скальцо и покровителем которого значился Св. Иоанн Креститель. Сообщество это в те времена начало отстраиваться при участии многих флорентинских художников, которые в первую очередь соорудили в числе других построек также и дворик, окруженный галереей с невысокими колоннами. И вот некоторые из членов сообщества увидели, что Андреа скоро займет место в рядах лучших живописцев, но, владея богатствами скорее духовными, чем денежными, они все же решили поручить ему написать по всей галерее дворика двенадцать одноцветных фресок с изображением двенадцати историй из жизни Св. Иоанна Крестителя7. Приступив к этой работе, Андреа изобразил на первой фреске Христа, принимающего крещение от Св. Иоанна, написав ее с большим умением и в прекрасной манере, завоевавшей ему доверие, честь и славу настолько, что многие стали обращаться к нему с заказами, считая, что он со временем, без сомнения, с честью для себя достигнет того, что было обещано таким из ряда вон выходящим началом его деятельности.

В числе других вещей, выполненных им тогда в этой первой манере, он написал картину, находящуюся ныне в доме Филиппо Спини8, где она пользуется большим почетом в память о столь великом художнике. А немногим позднее ему был заказан для одной из капелл церкви Сан Галло монастыря братьев-отшельников обсервантов августинского ордена, что за воротами Сан Галло, образ на дереве с изображением Христа9, который в обличии садовника является в саду Марии Магдалине. Вещь эта по своему колориту благодаря особой мягкости и слитности вся настолько нежная и так хорошо написана, что послужила поводом к тому, что он вскоре после нее написал еще две в той же церкви, о чем будет сказано ниже10. Все три доски находятся ныне в церкви Сан Якопо тра и Фосси, что на углу виа Альберти. После окончания этих работ Андреа и Франча переехали с Пьяцца дель Грано в новое помещение на земле Сапиенцы, около монастыря Нунциаты. И вот случилось так, что Андреа и Якопо Сансовино, в ту пору еще юноша, там же обучавшийся скульптуре под руководством своего учителя Андреа Контуччи, так сильно и тесно сдружились, что ни днем, ни ночью друг с другом не расставались. Беседы же их по большей части были посвящены трудностям искусства, и не удивительно, что оба они впоследствии в нем отличались, причем сейчас идет речь об Андреа, а в своем месте будет сказано о Якопо.

В то самое время в упоминавшемся нами монастыре сервитов за свечным ящиком стоял некий монах из ризницы по имени фра Мариано с Канто алле Мачине, который, слыша, что не было человека, который не восхвалял бы Андреа за его удивительные живописные успехи, решил по сходной цене добиться выполнения засевшего в нем замысла. И вот, искушая Андреа (человека мягкого и доброго) на почве его честолюбия, он стал под видом любовной о нем заботы предлагать ему свою помощь в деле, сулящем ему честь и пользу и такую славу, что он никогда больше не испытает нужды.

Уже много лет тому назад в первом дворике этого монастыря Алессо Бальдовинетти написал на стене, примыкающей к Нунциате, Рождество Христово, о котором говорилось выше, а с противоположной стороны в том же дворике Козимо Росселли начал историю, изображающую, как Св. Филипп, основатель ордена сервитов, постригается в монахи. История эта не была закончена Козимо, которого смерть застигла во время работы. Так вот этот самый монах, возгоревший желанием довести это дело до конца, решил, чтобы Андреа и Франча, которые из друзей успели превратиться в соперников по искусству, начали друг с другом соревноваться и чтобы каждый из них выполнил часть работы, благодаря чему он не только был бы наилучшим образом обслужен, но ему пришлось бы меньше платить, а художникам больше трудиться. И вот не скрывая своих намерений от Андреа, он уговорил его взять на себя это поручение, доказав ему, что эта работа, выполненная в столь людном и посещаемом месте, доставит ему известность не только среди флорентинцев, но и среди приезжих, и что ему нечего и думать о том, чтобы самому назначать цену, и не только не следует заставлять себя просить, но и что он сам должен был бы этого добиваться, если же он не согласен, то на то есть Франча, который уже предложил свои услуги, предоставляя заказчику установить цену.

Все эти доводы сильно содействовали решению Андреа взять на себя эту обузу, так как он был человеком в высшей степени слабовольным, последний же довод, касавшийся Франчи, заставил его решиться окончательно и заключить письменное соглашение на всю работу в целом без участия кого-либо другого. Опутав его таким способом и дав ему денег, монах первым долгом потребовал, чтобы Андреа продолжил житие Св. Филиппа, получая лишь десять дукатов за каждую историю, и к тому же добавил, что он и эти деньги платит от себя и делает это скорее на благо и для удобства Андреа, чем ради нужд и пользы самой обители.

И вот, продолжив с величайшим рвением эту работу, Андреа, которого больше заботила честь, чем выгода, в кратчайший срок полностью завершил и показал первые три истории. А именно: первую, где Св. Филипп, уже после своего пострига, одевает нагого человека, и вторую, где он обличает игроков, которые кощунственно поносили господа и поднимали на смех Св. Филиппа, издеваясь над его наставлениями, а упавшая с неба молния ударяет в дерево, в тени которого они сидели, двух из них убивает и повергает в неописуемое смятение остальных, из которых одни, оглушенные, схватившись за голову, повергаются ниц, а другие с криком в ужасе разбегаются, и в то же время некая женщина, обезумевшая от грома и от страха, бежит так естественно, что кажется поистине живой, а лошадь, напуганная грохотом и всеобщим смятением и сорвавшаяся с привязи, своими прыжками и страшными движениями убеждает нас в том, насколько все внезапное и неожиданное способно повергать в ужас всякое живое существо; словом, во всем видно, насколько Андреа понимал все многообразие совершающихся событий, руководствуясь соображениями, безусловно правильными и необходимыми для всякого живописца. Наконец, в третьей истории он изобразил Св. Филиппа, изгоняющего злых духов из одержимой ими женщины, со всеми особенностями, какие только можно вообразить себе в действии такого рода. Не удивительно, что все три истории принесли художнику величайшую честь и славу13.

Ободренный этим успехом, он написал еще две истории в том же дворике. На одной из стен мы видим усопшего Св. Филиппа в окружении плачущей братии и тут же мертвого младенца, воскресающего от прикосновения к одру, на котором возлежит Св. Филипп, причем младенца мы видим сначала мертвым, а затем воскресшим и живым, с отличнейшим соблюдением должной естественности и правдивости. На последней истории с этой же стороны он изобразил иноков, возлагающих ризы усопшего Св. Филиппа на головы нескольких отроков. На этой фреске он поместил портрет скульптора Андреа делла Роббиа в обличии старика в красной одежде, склонившегося с посохом в руке, а также портрет сына его Луки. И на той фреске, где изображена смерть Св. Филиппа, он написал портрет другого сына Андреа – Джироламо, скульптора и своего ближайшего друга, недавно умершего во Флоренции.

На этом он закончил одну сторону дворика, поняв, что платы ему слишком мало, а чести не слишком много, и порешил от остального отказаться, как ни сетовал на него монах; памятуя, однако, об одолжении, оказанном ему Андреа, решил и он со своей стороны пойти ему навстречу: заручившись от него обещанием написать еще две истории по своему усмотрению, он повысил ему цену, на чем и договорились.

Благодаря этим произведениям Андреа достиг еще большей известности и ему стали заказывать много картин и других крупных работ, в том числе генерал монашеского ордена Валломброзы заказал ему Тайную вечерю под одной из арок свода трапезной монастыря Сан Сальви, что за Порта алла Кроче. На этом же своде он написал в четырех тондо четыре фигуры Св. Бенедикта, Св. Иоанна Гуальберта, Св. Сальви, епископа, и Св. Бернарда дельи Уберти из Флоренции, монаха того же ордена и кардинала, а на середине свода он написал тондо с изображением триединого лика Св. Троицы14. Вещь эта, как фреска, была отлично выполнена, после чего Андреа был признан тем, кем он действительно был как живописец. Так, по распоряжению Баччо д’Аньоло ему была заказана в закоулке между Орсанмикеле и Меркато Нуово фреска с изображением Благовещения15. Написана она, как это можно видеть и поныне, в очень мелкой манере, за что особых похвал Андреа не заслужил, возможно, потому, что всегда делал хорошо, работал непринужденно, не насилуя своей природы, а в этом произведении решил, как полагают, понатужиться и перестарался.

В числе многих картин, которые он после этого написал для Флоренции и описание которых заняло бы слишком много места, я, говоря лишь о самых известных, назову ту, что находится ныне в собрании Баччо Барбадори и где изображена Богоматерь во весь рост с младенцем на руках, в присутствии Св. Анны и Св. Иосифа, исполненных в прекрасной манере и высоко ценимых самим Баччо. Написал он и другую, не менее хваленую, находящуюся ныне у Лоренцо ди Доменико Боргини, и еще одну с изображением Мадонны для Леонардо дель Джокондо, находящуюся в настоящее время во владении его сына Пьеро. Для Карло Джинори он написал две небольшие картины, купленные впоследствии великолепным Оттавиано деи Медичи, одна из которых ныне находится в его чудеснейшей вилле ди Камни, а другую хранит в своем собрании вместе со многими другими картинами наиболее выдающихся современных мастеров синьор Бернардетто, достойный сын такого отца, не только почитающего и ценящего творения знаменитых художников, но и поистине великолепного и щедрого синьора во всех своих поступках16.

А между тем монах сервит заказал одну из историй в вышеупомянутом дворике Франчабиджо, и не успел тот еще отгородиться, как Андреа почуял недоброе. Так как он опасался, что тот был более опытным и ловким мастером в обращении с красками для фресок, он начал, как бы с ним наперегонки, заготовлять картоны для обеих историй, собираясь перевести их на стену между дверью бокового фасада Сан Бастиано и дверью, ведущей из дворика в самую Нунциату. Закончив картоны, он приступил к фрескам.

На первой из них он написал «Рождество Богородицы»18, создав композицию из отлично соразмеренных фигур, свободно размещенных в комнате, где женщины, посетившие роженицу в качестве ее подруг и родственниц, окружили ее, одетые в наряды, принятые в то время. Другие же, менее благородные женщины, хлопоча вокруг очага, омывают новорожденную девочку, в то время как еще другие заняты пеленками и тому подобными приготовлениями. В числе прочих фигур есть там и мальчик, греющийся у огня, совсем как живой, а также старик, отдыхающий на широком ложе и изображенный с большим правдоподобием. Таковы и женщины, подносящие пищу возлежащей матери с их верно подмеченными и в высшей степени естественными движениями. И все эти фигуры, в том числе и путти, которые, паря в воздухе, разбрасывают цветы, тщательнейшим образом продуманы в отношении их облика, одежды и всего прочего, а по цвету они написаны настолько мягко, что тело у них будто живое, да и все остальное кажется не написанным, а настоящим.

На другой фреске Андреа изобразил трех волхвов19, которые, направляемые путеводной звездой, пришли с Востока, чтобы поклониться младенцу Христу. А изобразил он их уже сошедшими с коней и словно уже приблизившимися к месту назначения, и это подтверждается тем, что между ними и Рождеством Христовым, которое мы тут же видим написанным рукою Алессо Бальдовинетти, остается расстояние, занимаемое всего лишь проемами двух дверей. В этой истории Андреа изобразил трех волхвов в сопровождении целой свиты, вместе с поклажей, снаряжением и всякими людьми, в числе которых он в одном углу поместил портреты трех мужчин, одетых по-флорентински. Один из них – Якопо Сансовино – весь на виду и смотрящий на зрителя, другой, опершись на него, указывает на что-то рукой, изображенной в ракурсе, – это сам Андреа, автор произведения, а за спиной Якопо наполовину видна голова третьего из них – музыканта Айолле20. Кроме всего прочего на фреске показана также детвора, вскарабкавшаяся на заборы, чтобы разглядеть все великолепие, а также диковинных зверей, которых привезли с собой волхвы. По качеству эта история нисколько не уступает предыдущей, мало того – он и в той и в другой превзошел не только Франчу, также закончившего свою историю, но и самого себя.

Одновременно с этими фресками он написал для аббатства Сан Годенцо, вотчины тех же монахов, на дереве алтарный образ, который был признан отличной работой, а для монахов Сан Галло – также на дереве – Благовещение, в котором мы видим весьма приятную для взора цельность колорита, а также нежную светотень и совершенную красоту выразительных головок ангелов, сопровождающих Гавриила. Пределлу под этим образом написал Якопо да Понтормо, бывший в то время еще учеником Андреа и показавший уже смолоду образец тех прекрасных произведений, которые он впоследствии собственноручно написал во Флоренции, но еще до того, как он сделался, если можно так выразиться, другим человеком, о чем будет сказано в его жизнеописании21.

После этого Андреа написал для Дзаноби Джиролами картину с небольшими фигурами, на которых была изображена история Иосифа, сына Иакова, и которая была им отделана тщательнейшим образом, за что она и признавалась великолепнейшей живописью. А еще немногим спустя он для членов сообщества Санта Мариа делла Неве, что позади женского монастыря Сант Амброджо, принялся за написание на дереве небольшого образа с тремя фигурами Мадонны, Св. Иоанна Крестителя и Св. Амвросия, – который после окончания был со временем установлен на алтаре названного сообщества22.

Между тем Андреа за это время благодаря своему дарованию близко познакомился с Джованни Гадди, впоследствии камеральным клириком, для которого, как для неизменного ценителя искусств рисунка, в то время постоянно работал Якопо Сансовино. Манера Андреа ему понравилась, и он заказал ему для себя картину с прекраснейшей Богоматерью, а так как Андреа изготовил для ее написания и модели и всякие другие хитроумные приспособления, ее считали лучшим из всех произведений, когда-либо им написанных. После этого он написал еще одну Богоматерь для торговца галантереей Джованни ди Паоло, приводившую в восхищение всякого, кто ее видел, ибо и в самом деле была она в высшей степени прекрасной, а для Андреа Сантини еще одну картину с Мадонной, Христом, Св. Иоанном и Св. Иосифом, исполненными с таким мастерством, что ее во Флоренции всегда считали живописью, достойной величайших похвал23.

Все эти произведения доставили ему такую известность в его родном городе, что его среди многих тогдашних, как молодых, так и старых, живописцев причисляли к самым выдающимся из всех, владеющих красками и кистью. Поэтому он приобрел не только почет, но и возможность (хотя он в действительности брал очень мало денег за свои труды) отчасти оказывать помощь и поддержку своим близким, а также ограждать и себя от невзгод и забот, докучающих всякому, кто живет в нужде. Однако, влюбившись в молодую женщину, недавно овдовевшую, и женившись на ней, он весь остаток своей жизни был вынужден работать не покладая рук и трудиться гораздо больше, чем прежде24. И вот, помимо всех забот и неприятностей, которые обычно связаны с такого рода обязательствами, он вдобавок взвалил на себя и все то, что испытывает человек, томимый то ревностью, то чем-либо иным, сегодня по одному поводу, а завтра по другому.

Однако пора вернуться к его произведениям, столь же многочисленным, сколько и исключительным по качеству. После всего того, о чем говорилось выше, он для одного монаха-минорита из монастыря Санта Кроче, который был в то время настоятелем женской обители Сан Франческо, что на Виа Пентолини, и большим любителем живописи, написал на дереве для церкви этой обители Богоматерь, стоящую во весь рост на восьмигранном пьедестале, по углам которого изображены сидящие гарпии, как бы поклоняющиеся Мадонне25. А она одной рукой поддерживает своего сына, который в прекраснейшем повороте с неописуемой нежностью ее обнимает, и другой – закрытую книгу и взирает на двух обнаженных путти, помогающих ей нести свою ношу и вместе с тем обрамляющих ее фигуру. Справа от нее – великолепно написанный Св. Франциск; в лице его чувствуется доброта и смирение, которые и в самом деле были свойственны этому святому человеку. Великолепны и ступни ног и одежда, ибо Андреа при помощи богатейшей игры складок и особо нежных переходов всегда умел так обрисовать фигуру, что под ними было видно обнаженное тело. Слева – Св. Иоанн Евангелист, изображенный в прекраснейшей манере в виде юноши, пишущего Евангелие. Кроме того, мы видим в этой вещи клубы прозрачных облаков, словно проносящихся перед стенами и фигурами, которые через них просвечивают. Недаром эта картина почитается исключительной и на редкость прекрасной среди всех произведений, созданных Андреа. Написал он также для деревообделочника Ниццы Мадонну, которую считали не менее прекрасной, чем другие его вещи26.

Засим, когда цех купцов постановил, чтобы в утренней процессии в Иванов день вместо суконных хоругвей и свечей, которые каждый город и местечко в знак своего подданства проносят мимо герцога и главных магистратов, были заготовлены особые деревянные триумфальные колесницы наподобие древнеримских, несколько из десяти колесниц расписал Андреа светотенью и маслом, за что удостоился всяческих похвал. Вслед за ними предписано было каждый год изготовлять еще по колеснице, пока каждый город или область не получат своей, что было бы в высшей степени великолепно и торжественно; все это, однако, в 1527 году было отменено27.

Итак, в то время как Андреа украшал свой родной город этими, а также и другими произведениями, и слава его с каждым днем все возрастала, члены сообщества делло Скальцо вынесли решение, согласно которому Андреа должен был закончить роспись их дворика, которую он уже начал, написав в нем историю Крещения Христа28. И вот, приступив снова к этой работе с еще большей охотой, он написал там две истории, а для украшения дверей, ведущих в помещение сообщества, – прекраснейшие фигуры Любви и Правосудия. В одной из этих историй он изобразил проповедующего толпе Св. Иоанна в смелом повороте, с телом, опаленным зноем и всецело соответствующим его образу жизни, и с глубоко одухотворенным и сосредоточенным выражением лица. Не менее поразительны разнообразие и живость слушателей, некоторые из которых восхищены и глубоко потрясены новым словом и столь необычным и неслыханным дотоле учением. Однако дарование Андреа значительно более ярко проявилось в том, как он написал Иоанна, крестящего в реке несметную толпу, среди которой одни совлекают с себя одежду, другие принимают крещение, а иные, уже раздетые, ожидают своей очереди. Во всех он показал живое чувство, а в движениях тех, кто спешит очиститься от греха, страстное нетерпение, не говоря о том, что все фигуры так хорошо проработаны светотенью, что они в совокупности кажутся живой историей, высеченной из мрамора, но в высшей степени правдоподобной. Нельзя умолчать о том, что, пока Андреа трудился над этими и другими произведениями, появились кое-какие эстампы, гравированные на меди Альбертом Дюрером, и что он ими воспользовался и заимствовал отдельные фигуры, подчинив их своей манере. Это обстоятельство дало повод некоторым утверждать, что, конечно, неплохо умело пользоваться чужим добром, но что у Андреа, значит, выдумки не хватало.

К тому времени Баччо Бандинелли, которого тогда высоко ценили как рисовальщика, вздумал учиться писать маслом и, зная, что во всей Флоренции никто не умел этого делать лучше, чем Андреа, заказал ему написать свой портрет, который получился очень похожим на него в то время, в чем нетрудно убедиться даже и теперь29. Глядя, как Андреа пишет эту вещь, а также и другие, он видел, как пользуются колоритом, однако впоследствии, то ли испугавшись трудностей, то ли от беспечности, он перестал заниматься живописью, обратившись к скульптуре, что оказалось для него более сподручным.

Для Алессандро Корсини Андреа написал картину с множеством путти, окружающих Мадонну, которая сидит на земле с младенцем на руках, картину, выполненную им с большим мастерством и в очень приятном колорите, а для одного купца, державшего лавку в Риме и бывшего большим его другом, он написал очень красивую голову. Равным образом и флорентинец Джованбаттиста Пуччини, которому на редкость нравилась манера Андреа, заказал ему картину с изображением Богоматери, собираясь послать ее во Францию, однако, так как она удалась художнику как нельзя лучше, он оставил ее у себя и уже никуда не посылал. Тем не менее, поскольку он продолжал иметь и торговые дела во Франции и так как ему было поручено пересылать туда наиболее выдающиеся картины, он заказал Андреа Усопшего Христа в окружении поддерживающих его ангелов, которые горестно и жалобно созерцают своего Создателя, принявшего на себя такую муку за грехи человеческие. Когда вещь эта была закончена, она настолько всем понравилась, что Андреа, по просьбе многих, заказал с нее гравюру у Агостино Венециано в Риме, но так как гравюра оказалась неудачной, он с тех пор ни одной своей вещи больше не захотел отдавать в печать. Что же касается самой картины, то она понравилась во Франции, куда она была послана, не меньше, чем во Флоренции, причем настолько, что король, загоревшись еще большим желанием обладать произведениями Андреа, приказал ему написать еще несколько, что и послужило причиной того, почему Андреа, уступив настоянию друзей, решил вскоре отправиться во Францию30.

Между тем, – а было это в 1515 году, – флорентинцы, узнав, что папа Лев X собирается оказать милость их родному городу своим посещением, затеяли для приема его величайшие празднества и великолепное и пышное убранство31 с таким количеством арок, фасадов, храмов, колоссов и прочих изваяний и украшений, что ничего более пышного, богатого и красивого никогда еще не сооружалось, ибо в то время город этот, как никогда, изобиловал прекрасными и возвышенными талантами, в нем процветавшими. При входе в ворота Сан Пьер Гаттолини Якопо ди Сандро при участии Баччо да Монтелупо воздвиг арку, сплошь покрытую историями. Другую перед церковью Сан Феличе ин Пьяцца построил Джулиано дель Тассо, поставивший также несколько статуй и мету Ромула перед церковью Санта Тринита и колонну Траяна на Меркато Нуово. Антонио, брат Джулиано да Сангалло, соорудил на площади Синьории восьмигранный храм, а Баччо Бандинелли сделал гиганта для лоджии. Между аббатством и дворцом подесты арку установили Граначчо и Аристотиле да Сангалло, а на Канто деи Бискери Россо построил еще одну арку с разнообразными, великолепно расставленными на ней фигурами. Однако самую высокую оценку получил фасад Санта Мариа дель Фьоре, выполненный из дерева и украшенный различными историями, которые были выполнены светотенью нашим Андреа с таким совершенством, что о лучшем трудно было даже мечтать. А так как к тому же архитектура этого сооружения, равно как и некоторые барельефные истории и многие круглые скульптуры на нем, принадлежали Якопо Сансовино, папа признал, что оно не могло быть прекраснее даже в том случае, если бы оно было изваяно из мрамора. Все же в целом было задумано Лоренцо Медичи, отцом этого папы, еще в его времена. Тот же Якопо Сансовино поставил на площади Санта Мариа Новелла конную статую, подобную той, что в Риме, и признанную превосходной. Бесчисленные украшения были также внесены в Папскую залу, что на улице делла Скала, а половина этой улицы была заполнена прекраснейшими историями, выполненными многими художниками, по большей части, однако, по рисункам Баччо Бандинелли. И вот, когда Лев вступил во Флоренцию третьего сентября того же года, убранство это было признано дотоле невиданным как по размаху своему, так и по красоте.

Вернемся, однако, к Андреа, который, после того как его попросили написать еще одну картину для короля Франции, в кратчайший срок закончил прекраснейшую Мадонну, тотчас же им отправленную и проданную торговцами в четыре раза дороже того, за что они ее купили32.

Как раз в это время Франческо Боргерини заказал Ваччо д’Аньоло обстановку одной комнаты, состоявшую из красивейших панелей, ларей, лавок и кровати резного ореха. А чтобы росписи на этой мебели не уступали высокому качеству остальных работ, он поручил Андреа часть историй с небольшими фигурами из жизни Иосифа, сына Иакова, в соревновании с Граначчо и Якопо да Понтормо, которыми остальные были уже написаны и притом превосходно34. И вот Андреа приложил все свои усилия к тому, чтобы выполнить эту работу и на совесть и в самый короткий срок и в то же время добиться большего совершенства по сравнению с историями, написанными его предшественниками. Это удалось ему отлично, так как он показал в изображении всего многообразия совершающихся в этих историях событий, насколько он владеет искусством живописи. Во время осады Флоренции Джованбаттиста делла Палла, прельстившись качеством этих историй, хотел их выдрать из пазов, в которые они были заделаны, и послать их королю Франции. Однако они были настолько прочно укреплены, что от удаления их пострадала бы вся мебель, и потому они остались на своих местах, равно как и картина с изображением Богоматери, почитающаяся редчайшим произведением35.

После этого Андреа написал голову Христа36, которую и поныне монахи-сервиты держат на алтаре Нунциаты и которая настолько прекрасна, что я, со своей стороны, не знаю, может ли человеческий ум представить себе изображение головы Христа более прекрасное.

В монастыре, что за воротами Сан Галло, в капеллах церкви находилось помимо двух алтарных образов работы Андреа также и много других, несравненно более слабых. Поэтому, когда пришлось заказывать еще один образ, монахи договорились с хозяином капеллы, чтобы он был заказан Андреа, который, тотчас же и приступив к работе, изобразил на нем четыре фигуры во весь рост, спорящих о Св. Троице37, а именно: Св. Августина в епископском облачении, который со страстью поистине африканской и в неукротимом порыве всем телом обратился к Св. Петру мученику, который держит открытую книгу с выражением лица и движениями, исполненными непреклонной и потрясающей силы, и чья голова и фигура недаром удостоилась высоких похвал. Рядом с ним – Св. Франциск, одной рукой держащий книгу и приложивший другую к груди, словно выражает устами своими некое внутреннее горение, которое испепеляет его в пылу разгоревшегося спора. Есть там и Св. Лаврентий, который, как подобает юноше, только прислушивается и как бы склоняется перед авторитетом старших. Внизу – две коленопреклоненные фигуры. Одна из них – Магдалина в одежде исключительной красоты и с лицом жены художника, которую он изображал всюду, где ему приходилось иметь дело с женскими образами, а если ему подчас и случалось обращаться к другим моделям, то все женские лица всегда были похожи на нее, так как он постоянно имел ее перед собой и столько раз ее рисовал, мало того, в душе запечатлел себе ее образ. Последняя из четырех фигур – Св. Себастьян обнаженный и изображенный со спины так, что всякому, кто его увидит, кажется не написанным, а совсем живым. И, конечно, по сравнению с множеством картин, написанных маслом, эта вещь признавалась художниками самой лучшей. В самом деле, в ней видно строгое соблюдение соразмерности в фигурах и большая последовательность в передаче выражения лиц, поскольку головы молодых написаны мягко, головы же стариков более жестко, а для особ среднего возраста применяется нечто среднее между тем и другим. Словом, этот алтарный образ превосходен во всех отношениях, а находится он ныне в церкви Сан Якопо тра и Фосси, что на углу виа Альберти вместе с другими произведениями этого же мастера.

В то время как Андреа, трудясь над этими произведениями, все еще перебивался во Флоренции, испытывая большую нужду, из которой он никак не мог подняться, во Франции король Франциск I уже успел насмотреться на обе картины, присланные туда Андреа, и оценил их значительно выше многих других, полученных им из Рима, Венеции и Ломбардии. И вот, когда король хвалил их превыше всякой меры, ему подсказали, что не представляет труда переманить Андреа во Францию на службу к его величеству, и это привело короля в величайший восторг. И вот, после того как все было устроено и высланы деньги на дорогу, Андреа с легким сердцем отправился во Францию, захватив с собою своего ученика Андреа Сгвацеллу38. Когда они наконец добрались до королевского двора, король принял их весьма ласково и приветливо. И не успел Андреа и одного дня провести на новом месте, как уже испытал на себе всю щедрость и все внимание великодушного короля, получив от него в дар и деньги и богатые и почетные наряды. Вскоре, приступив к работе, он настолько полюбился самому королю и всему двору, что, обласканный ими, понял, что, покинув родину, он променял крайнюю нужду на величайшее благополучие.

В числе первых своих произведений он написал портрет дофина, сына короля, которому едва исполнилось несколько месяцев, изобразив его, как он был, в пеленках. Поднеся портрет королю, он получил от него в подарок триста золотых экю. Продолжая затем свою работу, он написал для короля фигуру Любви, которую признали вещью исключительной и которую король оценил по заслугам39. Король назначил ему очень высокое содержание и делал все возможное, чтобы ему хорошо при нем жилось, стараясь, чтобы оп ни в чем не нуждался, ибо в Андреа ему нравилась его расторопность в работе, а также и характер, так как он был человеком, который всегда всем доволен. К тому же Андреа, всячески угождая всему двору, создал еще много картин и всяких других произведений. И если бы он больше думал о том, откуда он уехал и куда привела его судьба, он без сомнения достиг бы наивысшей степени почета, не говоря уже о богатстве. Однако в один прекрасный день, в то время как он работал над кающимся Св. Иеронимом для матери короля40, пришли из Флоренции письма от его жены, и он по той или иной причине, но начал помышлять об отъезде.

И вот он стал просить короля отпустить его, говоря, что ему надобно побывать во Флоренции и что, уладив там кое-какие свои дела, он непременно вернется к его величеству, а чтобы чувствовать себя более спокойным, привезет с собой жену, а также ценные для него картины и скульптуры. Король, поверив ему, дал ему для этого денег, а Андреа присягнул на Евангелии, что вернется через несколько месяцев. Счастливо добравшись до Флоренции, он в течение нескольких месяцев беззаботно наслаждался красивой женой, друзьями и родным городом.

В конце же концов, когда пришел уже срок возвращения, оказалось, что истратил он, ничего не делая, не только свои, но и королевские деньги на всякие стройки и удовольствия. Однако хотя и хотелось ему воротиться, но слезы и мольбы жены оказались сильнее обязанностей клятвенного обещания, данного им королю. Король же, после того как Андреа (в угоду жене) так и не вернулся, пришел в такое негодование, что еще долго и видеть не хотел флорентинских живописцев и поклялся, что, если когда-нибудь Андреа попадется ему в руки, он никак с его талантом не посчитается и ему не поздоровится. Так Андреа дель Сарто и остался навсегда во Флоренции и, спустившись с самых высоких вершин на самое дно, перебивался, коротая время как только мог.

После его отъезда во Францию члены сообщества делло Скальцо, полагая, что он уже больше не вернется, заказали всю остававшуюся часть росписи дворика Франчабиджо, который в свое время уже написал две истории. Когда же им стало ясно, что Андреа окончательно вернулся во Флоренцию, они уговорили его снова приняться за работу, и он написал там одну за другой следующие четыре истории. На первой – Св. Иоанна перед Иродом, на второй – Пир и пляс Иродиады с фигурами весьма удачными и подходящими, на третьей – Усекновение главы Св. Иоанна, где полуобнаженная фигура палача нарисована отличнейшим образом, как, впрочем, и все остальные фигуры, и, наконец, на четвертой – Иродиаду, которая подносит отрубленную голову, поражая присутствующих, фигуры которых прекрасно им задуманы. Истории эти были в свое время образцом и школой для многих юношей, в наши дни уже преуспевших в искусстве41.

За воротами Пинти, на углу поворота, что ведет к монастырю Инджезуати, Андреа в табернакле написал фреску с изображением сидящей Мадонны с младенцем на руках и с улыбающимся юным Св. Иоанном42, исполненную с величайшим искусством и настолько совершенную, что она высоко ценима за красоту и живость. Голова Мадонны написана там с его жены, а табернакль этот за неописуемую красоту его живописи, действительно подобной чуду, остался неприкосновенным и после того как в 1530 году, во время осады Флоренции, были разрушены и самый монастырь Инджезуати и многие другие отличнейшие здания.

В эти самые годы Бартоломео Панчатики старшему, совершавшему во Франции крупные торговые сделки, захотелось оставить о себе память в городе Лионе: он обратился к Баччо д’Аньоло с просьбой заказать Андреа и прислать в названный город алтарный образ с Успением Богоматери и апостолами, окружающими ее ложе43. Андреа эту вещь почти что закончил, однако, так как доска, на которой он ее писал, несколько растрескалась, он то бросал ее, то снова за нее брался, и так она и осталась не вполне законченной до самой его смерти. Впоследствии Бартоломео Панчатики младший поместил ее в своем доме как произведение, поистине достойное похвалы за исключительную красоту фигур апостолов, не говоря уже о фигуре самой Мадонны, которую обступил хор путти, в то время как другие поддерживают и возносят ее с легкостью необычайной. С краю среди апостолов изображен сам Андреа настолько естественно, словно живой. Ныне произведение это находится в поместье семейства Барончелли, неподалеку от Флоренции, в церковке, которую Пьеро Сальвиати построил для этого образа около своей виллы.

В саду у сервитов в дальнем углу он с двух сторон написал две истории из притчи Христа о винограднике. На одной из них показано, как сажают, подвязывают и окапывают лозу, и тут же хозяин вызывает на работу тех, кто бездельничает; и один из тех, кого спросили, собирается ли он работать, сидит, почесывая руки, и раздумывает, присоединяться ли ему к остальным работникам, точь-в-точь как иные лентяи, которым неохота трудиться. Но гораздо лучше другая, где тот же хозяин расплачивается с ними, а они ворчат и жалуются, и среди них один в сторонке подсчитывает деньги, внимательно углубившись в свое дело, совсем как живой, таков и приказчик, выдающий деньги. Фрески эти написаны светотенью с величайшей легкостью опытного мастера44.

После этого он в новициате того же монастыря на верху лестницы написал в нише также фреской, но в цвете, прекраснейшее Оплакивание тела Христова. А в кельях обители, там, где в свое время проживал генерал ордена Анджело Аретино, он еще раз изобразил Оплакивание на маленькой, написанной маслом картине, а также и Рождество Христово. Для Дзанотти Браччи, мечтавшего о его произведениях, он написал Богоматерь, которая, склонив колена и опершись на скалу, созерцает младенца Христа, лежащего на складках ткани и с улыбкой устремившего на нее свой взор, в то время как стоящий рядом юный Св. Иоанн указывает на Богородицу, словно давая понять, что здесь поистине сын божий. А за ним – Иосиф, подпирая голову руками, сложенными им на утесе, как бы ублажает душу свою при виде того, как весь род человеческий через это рождество приобщился к божественному началу45.

Когда кардинал Джулио деи Медичи должен был по поручению папы Льва X обеспечить лепную и живописную отделку свода большой залы виллы Медичи в Поджо-а-Кайано, расположенной между Пистойей и Флоренцией46, забота об этой работе, а также все расходы были возложены на великолепного Оттавиано деи Медичи, как на человека, который, не изменяя заветам своих предков, был знатоком этого дела и в то же время другом и покровителем всех мастеров наших искусств и находившим более чем кто-либо другой удовольствие в том, чтобы дома его украшались наиболее из них выдающимися. И вот, поскольку вся работа в целом была уже поручена Франчабиджо, он распорядился, чтобы тот получил только одну треть ее, а чтобы другие две трети были переданы Андреа и Якопо да Понтормо. Однако сколько великолепный Оттавиано их ни торопил, суля и выплачивая деньги, работа эта к концу не приближалась. Андреа со своей стороны с большими стараниями закончил одну только стену, написав на ней историю с изображением того, как Цезарю приносят в дань всевозможных зверей. Рисунок к этому произведению хранится в нашей Книге вместе со многими другими его рисунками, и, отделанный светотенью, он самый законченный из всех рисунков, когда-либо им выполненных. Чтобы превзойти Франчабиджо и Якопо, Андреа вложил в эту фреску небывалые труды, построив в ней великолепную перспективу и лестницу, изображенную в труднейшем сокращении и ведущую к фигуре Цезаря, украсив ее к тому же отлично подобранными статуями, не удовлетворившись тем, что обнаружил свойственный ему большой талант в показе тех многообразных фигур, которые волокут на себе столько различного зверья. Таковы фигуры индийца, одетого в желтую кофту и несущего на плечах клетку, которая изображена в перспективе и в которой и на которой сидят попугаи, в целом – зрелище в высшей степени примечательное, а также несколько фигур, ведущих индийских коз, львов, жирафов, пантер, рысей, обезьян и негров, и всякие другие прекрасные фантазии, сочетающиеся в прекрасной манере и божественно исполненные средствами фресковой живописи. Кроме того, он на ступенях этой лестницы изобразил сидящего карлика, который в коробе держит при себе хамелеона, изображенного так хорошо, что трудно представить себе, как можно было придать столь прекрасные пропорции бесформенному уродству такой в высшей степени причудливой формы.

Однако за смертью папы Льва работа эта осталась, как уже говорилось, незаконченной. И хотя герцог Алессандро деи Медичи и мечтал о том, чтобы ее завершил Якопо да Понтормо, ему так и не удалось заставить его за это взяться. И действительно, приходится пожалеть о том, что произведение это осталось незавершенным, ибо находится оно в самой красивой на свете зале, какие только бывают в виллах.

Вернувшись во Флоренцию, Андреа написал картину с прекраснейшей обнаженной полуфигурой Св. Иоанна Крестителя, которая была ему заказана Джован Мариа Бенинтенди, подарившим ее впоследствии герцогу Козимо47.

Все это шло своим чередом, однако, всякий раз как Андреа вспоминал обо всем, что с ним было во Франции, у него невольно сжималось сердце, и если бы только удалось ему вымолить себе прощение за совершенный им проступок, он бы без сомнения туда вернулся. Наконец он решил попытать судьбу и попробовать, не поможет ли ему его талант в этом деле. И вот написал он картину, изобразив на ней того же полуобнаженного Св. Иоанна Крестителя, с намерением послать ее главному церемониймейстеру Франции, чтобы этим способом вернуть себе королевскую милость. Однако по той или иной причине, но он ее не послал и вместо этого продал великолепному Оттавиано деи Медичи, который до самой своей смерти весьма высоко ее ценил, как, впрочем, и две другие картины, изображавшие Мадонну, которые были написаны Андреа в той же манере и которые хранятся в герцогском собрании. Вскоре после этого Дзанотти Браччи заказал ему для епископа Жака де Бон картину, выполненную им с величайшим старанием в надежде снова обрести милость короля Франциска, на службу которого он мечтал вернуться48.

А для Лоренцо Якопи он написал картину значительно больших размеров, чем обычно, на которой изображена сидящая Богоматерь с младенцем на руках и двумя другими предстоящими фигурами, сидящими на ступеньках лестницы и по рисунку и по колориту схожими с остальными его работами. Другую прекраснейшую Мадонну он выполнил для Джованни д’Агостино Дини, которая и поныне очень высоко, ценится, а также написал портрет Козимо Лапи с таким совершенством, что он кажется совсем живым49.

Когда же в 1523 году вспыхнула чума как в самой Флоренции, так и кое-где в округе, Андреа, чтобы избежать заразы и в то же время поработать, перебрался с помощью Антонио Бранкаччи в Муджелло для написания алтарного образа по заказу монахинь Сан Пьеро а Луко камальдульского ордена. Туда же он взял с собой жену, падчерицу, сестру жены и подмастерье и, обретя покой, принялся за работу, а так как почтенные сестры с каждым днем проявляли все больше и больше ласки и внимания по отношению к его жене, ему самому и всем его домочадцам, он с большой любовью приступил к исполнению этого образа, на котором он изобразил Усопшего Христа, оплакиваемого Богоматерью, Св. Иоанном Евангелистом и Магдалиной, фигуры которых настолько живы, что кажутся и в самом деле одухотворенными и одушевленными50. В Св. Иоанне видна нежная привязанность апостола к своему учителю, в рыдающей Магдалине – ее любовь, а в лике и движении Богоматери безграничное страдание при виде сына, тело которого изображено настолько рельефно, что производит впечатление действительно мертвой плоти. А пораженные, сострадающие горю Св. Петр и Св. Павел словно окаменели, погрузившись в созерцание Спасителя мира, лежащего мертвым на лоне своей матери. Все эти удивительно тонкие наблюдения показывают, какую радость доставляли Андреа как самые задачи, поставленные перед ним искусством, так и совершенство их разрешения. И, по правде говоря, это произведение принесло монастырю большую славу, чем все великолепные его постройки, вызвавшие чрезвычайные расходы.

Так как опасность чумы все еще не миновала, Андреа, закончив образ, прожил еще несколько недель там же, где он был на очень хорошем счету и всеми обласкан. За это время, чтобы не сидеть сложа руки, он написал не только Посещение Марией Елизаветы, находящееся в церкви по правую руку выше вертепа, над небольшим старым образом, но также на небольшом холсте прекраснейшую голову Христа, несколько похожую на ту, что находится над алтарем Нунциаты, но менее законченную51. Голова эта, которая по праву может быть причислена к лучшим его произведениям, находится ныне в монастыре дельи Анджели у преподобнейшего отца дон Антонио из Пизы, почитателя не только выдающихся представителей наших искусств, но и вообще всех талантов. С этой картины было сделано несколько копий. Дело в том, что дон Сильвано Рацци доверил оригинал живописцу Дзаноби Поджини52, чтобы тот сделал с нее одну копию для Бартоломео Гонди, который его об этом попросил, живописец же сделал их несколько, и они пользуются во Флоренции величайшим почетом.

Так избежал Андреа всякой опасности, проведя, таким образом, все время, пока продолжалась чума, монахини же получили от таланта этого замечательного человека работу, которая выдерживает сравнение с самыми выдающимися картинами, созданными в наши дни. Поэтому-то и не удивительно, что Рамадзотто, возглавивший одну из вражеских партий в Скарикалазино, не раз во время осады Флоренции пытался завладеть этой картиной, чтобы переправить ее в Болонью для своей капеллы в Сан Микеле ин Боско.

По возвращении во Флоренцию Андреа написал на дереве для своего ближайшего друга Беккуччо Биккьерайо из Гамбасси парящую Богоматерь с младенцем на руках и с предстоящими внизу фигурами Св. Иоанна Крестителя, Св. Марии Магдалины, Св. Себастьяна и Св. Роха53, на пределле же он изобразил с натуры с величайшим сходством самого Беккуччо и его супругу. Ныне образ этот находится в Гамбасси, местечке, расположенном в Вальдэльзе между Вольтеррой и Флоренцией.

По заказу Дзаноби Браччи для капеллы его виллы в Ровеццано он написал также на дереве прекраснейшую картину с изображением Мадонны, кормящей грудью младенца, и Иосифа с таким мастерством, что фигуры в своей объемности словно выходят из картины, находящейся ныне в доме мессера Антонио Браччи, сына упомянутого нами Дзаноби54.

В это же время и в упоминавшемся выше дворике делло Скальцо Андреа написал еще две истории, на одной из которых он изобразил Захарию, приносящего жертву и лишившегося дара речи при появлении ангела, а на другой – удивительное по красоте Посещение Богоматерью Св. Елизаветы55.

Отправляясь в Рим на поклон к папе Клименту VII и проезжая через Флоренцию, мантуанский герцог Федериго II увидел в доме Медичи висящий над дверью тот самый портрет папы Льва в окружении кардинала Джулио деи Медичи и кардинала деи Росси, который в свое время был написан Рафаэлем Урбинским. А так как портрет этот понравился ему превыше всякой меры, он решил им завладеть, так как был большим любителем выдающихся произведений живописи. И вот, находясь уже в Риме и улучив подходящее время, он попросил его в подарок у папы Климента, который милостиво на это согласился и отдал распоряжение Оттавиано Медичи, опекуну Ипполито и Алессандро, упаковать портрет и отправить его в Мантую. Великолепному Оттавиано, которому не хотелось лишать Флоренцию такой картины, все это очень не понравилось, и он подивился тому, что папа столь опрометчиво на это решился. Однако он ответил, что не преминет оказать герцогу одолжение, но что вместо плохой рамы он заказал сделать новую, золоченую, после чего всенепременно и отошлет картину в Мантую. Поступив таким образом, чтобы, как говорится, и овцы были целы и волки сыты, он тайком вызвал к себе Андреа и сказал ему, как обстоит дело, и что нет другого выхода, как написать с этого портрета тщательнейшую копию и послать ее герцогу, удержав, но под строгой тайной, оригинал, написанный рукой Рафаэля56.

И вот после того, как Андреа обещал это сделать как сумеет и как сможет, и после того, как был заготовлен холст на подрамнике, по величине и во всем остальном подобный подлинному, Андреа принялся за работу, скрываясь в доме мессера Оттавиано. Постарался же он так, что сам мессер Оттавиано, величайший знаток искусства, не мог отличить одной картины от другой, настоящей и подлинной, от ее копии, так как Андреа воспроизвел в точности все, вплоть до сальных пятен. Итак, спрятав оригинал Рафаэля, они послали в Мантую копию, сделанную Андреа и помещенную в схожую раму. Герцог остался в высшей степени удовлетворенным присланной ему картиной, тем более что и Джулио Романо, живописец и ученик Рафаэля, ничего не заметив, всячески ее расхваливал. Джулио так и оставался бы при своем мнении и продолжал бы принимать это за подлинного Рафаэля, не попади в Мантую Джорджо Вазари, который, сызмальства воспитывавшийся в доме мессера Оттавиано, сам видел, как Андреа писал эту картину, и все дело это раскрыл. А именно, когда Джулио, всячески обласкав Вазари, показал ему после множества всяких древностей и картин эту картину Рафаэля, как лучшее из всего собрания, Джорджо сказал ему: «Вещь, конечно, великолепная, но уж никак не Рафаэль». «Как же так, – отвечал Джулио, – мне ли этого не знать, когда я узнаю все мазки, которые были положены мною». «Вы запамятовали, – продолжал Джорджо, – это написал Андреа дель Сарто, в доказательство вот вам пометка, подтверждающая, что это написано во Флоренции (и он ее показал), так как один портрет был подменен другим, когда они там были вместе». Услыхав это, Джулио перевернул картину и, обнаружив пометку, пожал плечами со словами: «Я ценю эту копию не ниже подлинника, даже значительно выше, ибо это выходит за пределы природы, когда исключительно одаренный человек так хорошо подражает манере другого и добивается такого сходства». Впрочем, и так ясно, что ценность таланта Андреа остается неизменной, независимо от того, проявляется ли он самостоятельно или сопутствуя чужому.

Так, благодаря рассудительности и мудрому решению мессера Оттавиано и герцог остался удовлетворенным и Флоренция не лишилась столь достойного ее произведения, которое впоследствии было подарено герцогом Алессандро мессеру Оттавиано и которое он долгие годы хранил у себя, но в конце концов подарил его герцогу Козимо, поместившему его в свою гардеробную вместе со многими другими знаменитыми картинами.

Во время работы над этим портретом Андреа написал для того же мессера Оттавиано отдельно на особом холсте голову кардинала Джулио деи Медичи, будущего папы Климента, наподобие портрета папы Льва, написанного Рафаэлем. Голова эта, прекрасно написанная, была впоследствии подарена мессером Оттавиано старому епископу деи Марци57.

Когда же спустя некоторое время мессер Бальдо Маджини из Прато пожелал для церкви Мадонна делле Карчери в том же Прато заказать великолепный живописный образ, для которого он в этой церкви уже заранее поставил достойнейшее мраморное обрамление, ему в числе многих других живописцев был рекомендован Андреа. И вот мессер Бальдо, который хотя не очень-то в этом разбирался, но все же склонялся скорее к нему, чем к кому-либо другому, дал ему вроде как понять, что заказ будет дан ему и никому больше. Как вдруг некий Никколо Соджи из Сансовино, имевший кое-какие связи в Прато, был представлен мессеру Бальдо для выполнения этой работы и получил такую поддержку от людей, утверждавших, что лучшего мастера не найти, что он и получил заказ на картину. В это время сторонники Андреа послали за ним, и он отправился в Прато вместе с Доменико Пулиго и другими живописцами, его друзьями, в твердой уверенности, что заказ принадлежит ему. Однако по прибытии туда он обнаружил, что Никколо не только переубедил мессера Бальдо, но оказался к тому же настолько наглым и дерзким, что в присутствии мессера Бальдо предложил Андреа побиться с ним об заклад на любую сумму денег, которую получит тот, кто напишет лучше. Андреа, который знал ему цену, не растерялся и, несмотря на обычную свою скромность, ответил: «У меня здесь с собой подмастерье, правда совсем еще новичок, и если ты хочешь с ним в этой игре потягаться, я за него поставлю деньги, ибо ни за что не соглашусь иметь дело с тобою, ведь если выиграю я, то мне от этого чести не прибудет, а если я проиграю, то позор мне будет величайший». Мессеру Бальдо он сказал, чтобы тот отдал работу Никколо, который, мол, выполнит ее так, что она на базаре наверняка понравится любому. Сам же он вернулся во Флоренцию.

Там ему поручили написать алтарный образ для Пизы, состоявший из пяти частей59; он впоследствии был установлен в церкви Мадонны ди Санта Аньезе, что у стен города между старой крепостью и собором. В каждой части он поместил по фигуре, написав по обе стороны чудотворной Мадонны Св. Иоанна Крестителя и Св. Петра, на других же частях Св. великомученицу Екатерину, Св. Агнесу и Св. Маргариту, фигуры которых каждая своей красотой повергает в удивление любого, кто на них посмотрит, и которые почитаются самыми прелестными и самыми красивыми женщинами, когда-либо им написанными.

Монах-сервит мессер Якомо приказал одной женщине, во исполнение и в замену данного ею обета, чтобы она заказала над дверью бокового, обращенного к дворику фасада Нунциаты фигуру Богоматери. И вот самолично отправившись к Андреа, он сказал, что ему необходимо истратить эти, правда небольшие, деньги, что, по его мнению, это не так уж плохо для Андреа, который так прославился другими своими работами в этом монастыре, и что лучше, если он, Андреа, а не кто другой, выполнит и эту работу. Андреа был человеком, скорее, мягким и, слушая уговоры отца Якомо, думая о пользе и о славе, ответил, что сделает это охотно; и вскоре же приступив к работе, он написал фреской прекраснейшую Мадонну, сидящую с младенцем на руках в присутствии Св. Иосифа, облокотившегося на мешок и углубившегося в чтение раскрытой перед ним книги60. Вещь эта такова, что ему удалось показать в ней, насколько он по рисунку, по естественности и высокому качеству колорита и, наконец, по живости и объемности изображения далеко превзошел и опередил всех своих предшественников. И действительно, произведение это и без чужих похвал само говорит за себя, как нечто поразительное и из ряда вон выходящее.

В дворике сообщества Скальцо не хватало для полного его завершения только одной истории. И вот Андреа, который, повидав начатые, но не законченные Микеланджело фигуры для ризницы Сан Лоренцо, за это время укрупнил свою манеру, приступил к этой последней истории и, дав в ней лучший образец своих новых достижений, изобразил Рождество Св. Иоанна Крестителя в великолепнейших фигурах, значительно лучших и более объемных, чем те, которые были им раньше написаны в этом же месте61. В числе прочих особенно хороша женщина, подносящая новорожденного к ложу, на котором возлежит Св. Елизавета, в свою очередь – фигура исключительной красоты. Захария же, который, положив на одно колено лист бумаги и придерживая его одной рукой, другой пишет на нем имя сына, делает это так живо, что ему не хватает только дыхания. Подобным же образом великолепна сидящая на скамейке старуха, которая подсмеивается над родами той другой старухи и проявляет в движениях тела и лица полное подобие тому, что мы видим в природе.

Закончив это произведение, безусловно достойное наивысших похвал, он для генерала монашеского ордена в Валломброзе написал на дереве четыре превосходнейшие фигуры Св. Иоанна Крестителя, Св. Иоанна Гвальберта, основателя этого ордена, Св. архангела Михаила и Св. Бернарда, кардинала и инока того же ордена, и среди них – нескольких путти, живее и прекраснее которых и быть не может62. Образ этот находится в Валломброзе в пустыни, которая расположена на высоком утесе и в которой некоторые монахи, отделенные от остальных, ведут как бы отшельнический образ жизни в особых помещениях, именуемых келиями.

Засим Джулиано Скала заказал ему для отправки в Сарцану образ на дереве с изображением сидящей Богоматери с младенцем на руках и двух поколенных фигур – Св. Цельса и Св. Юлии, с предстоящими им Св. Онуфрием, Св. Екатериной, Св. Бенедиктом, Св. Антонием Падуанским, Св. Петром и Св. Марком. Считалось, что образ этот не уступал другим произведениям Андреа. А у означенного Джулиано Скала осталось в счет переплаченных им по заказу денег полутондо, на котором изображено Благовещение и которое должно было служить увенчанием всего образа в целом. Полутондо это находится в большой абсиде церкви сервитов в одной из капелл, окружающих хор63.

Монахи Сан Сальви в течение многих лет так и не удосужились напомнить о выполнении той Тайной вечери64, которую они заказали Андреа еще тогда, когда он расписывал для них арку с четырьмя фигурами65. Наконец настоятель, человек рассудительный и почтенный, решил с этим делом покончить. Андреа же, признавший свои обязательства, нисколько не противился, а, взявшись за работу, закончил ее в несколько месяцев, дописывая, когда захочется, всякий раз понемногу. И выполнил он ее как нельзя лучше, и по справедливости признали ее самой непринужденной и живой и по колориту и по рисунку из всех его работ, ибо помимо многого прочего он всем фигурам придал и торжественное величие и грацию бесконечную, так что я прямо и не знаю, что и сказать об этой Тайной вечере, чтобы как-нибудь не преуменьшить ее достоинств, ибо она ошеломляет всякого, кто на нее взглянет. Не удивительно, что качество спасло ее от гибели во время осады Флоренции в 1529 году, когда солдаты и грабители по распоряжению своего начальства уничтожали все городские предместья, все монастыри, больницы и прочие постройки. Именно они, разрушив церковь и колокольню Сан Сальви и уже приступив к слому части монастыря и дойдя до трапезной, где находится эта Тайная вечеря, остановились, так как тот, кто ими руководил, увидав столь удивительную живопись, о которой он, быть может, и слыхал какие-нибудь разговоры, отказался от дальнейшего разрушения, отложив это дело до того случая, если они потерпят неудачу в другом месте.

После этого Андреа расписал для сообщества Св. Иакова по прозванию Никкио хоругвь для процессий, изобразив на ней Св. Иакова, который ласково берет за подбородок отрока в одежде флагелланта в присутствии другого отрока, держащего в руке книгу и написанного естественно и с грацией прекрасной.

Написал он также портрет одного монастырского приказчика, служившего у монахов Валломброзы и постоянно находившегося в деревне по делам своего монастыря. По желанию этого приказчика, своего друга, Андреа изобразил его в виноградной беседке, которую тот заплетал и подстригал со всякими причудами, но в которую тем не менее свободно проникали и ветер и дождь. А так как по окончании работы у Андреа оставались краски и известка, он взял черепицу и, подозвав свою жену Лукрецию, сказал ей: «Подойди сюда! Раз у меня остались эти краски, я хочу написать тебя, чтобы было видно, как хорошо ты сохранилась в своем возрасте, и в то же время ясно было, насколько ты изменилась по сравнению с твоими прежними портретами». Однако жена его, быть может мечтая совсем о другом, не согласилась позировать, Андреа же, словно предчувствуя свой близкий конец, взял зеркало и изобразил самого себя на этой черепице с таким совершенством, что кажется совсем живым и натуральным в высшей степени. Портрет этот находится у означенной мадонны Лукреции, его жены, которая здравствует и поныне. Равным образом им был написан портрет одного пизанского каноника, его ближайшего друга, портрет очень похожий и прекрасно исполненный, находящийся в той же Пизе66.

Затем он начал для Синьорин картоны67, которые после раскраски должны были украсить парапет трибуны на площади, изобразив на них много фантазий для каждого городского квартала, кроме того всяких путти, несущих знамена цеховых консулов, не говоря о фигурах, олицетворяющих все добродетели, а также горы и реки, наиболее знаменитые на территории Флорентинского государства. Однако за смертью Андреа работа эта осталась незаконченной, равно как и картина на дереве, почти законченная им по заказу валломброзских монахов для их аббатства в Поппи Казентинской области, с изображением Успения Богоматери, окруженной множеством ангелочков, с предстоящими Св. Иоанном Гвальбертом, Св. Бернардом, кардиналом, который, как говорилось, был монахом этого ордена, Св. Екатериной и Св. Фиделием. Этот образ находится ныне в недописанном виде в вышеупомянутом аббатстве в Поппи. То же самое случилось и с небольшой доской, которая по окончании ее должна была быть отправлена в Пизу. Полностью успел он закончить прекраснейшую картину, находящуюся в настоящее время в доме Филиппо Сальвиати, а также несколько других68.

Примерно в это же время Джованбаттиста делла Палла, скупив все, какие только мог, скульптуры и картины и заказав копии с тех, которые ему были недоступны, без всякого зазрения совести лишил Флоренцию бесчисленного множества отборнейших произведений только ради того, чтобы обставить предназначенные для короля Франции апартаменты, которые, будучи украшены этими предметами, должны были отличаться невиданным богатством. И вот этот самый Джованбаттиста, желая, чтобы Андреа вернул себе милость короля и снова поступил к нему на службу, заказал ему две картины. На одной из них Андреа написал Авраама, собирающегося принести в жертву своего сына69, и написал это с таким мастерством, что, как полагали, лучшего он еще никогда не создавал. В фигуре старца божественно была выражена его горячая вера и стойкость духа, которые, нисколько его не пугая, толкали его на добровольное убийство собственного сына. Художник показал также, как он повернул голову, глядя на прекраснейшего отрока, который как бы приказывает ему остановить удар. Я не стану говорить о том, каковы его поза, одежда, обувь и все прочее, ибо сказать об этом достаточно – невозможно, скажу только, что мы видим, как весь обнаженный, исключительно красивый и нежный Исаак трепещет в предсмертном ужасе и кажется уже полумертвым, хотя он еще невредим. И кроме всего прочего у него загорелая от солнца шея и белее белого все те части его тела, которые были покрыты одеждой во время трехдневного пути. Живым казался и баран в колючем кустарнике, а скинутые на землю одежды Исаака – не написанными, а доподлинными и натуральными. А еще были там обнаженные слуги, стерегущие пасущегося осла, и пейзаж, настолько великолепно исполненный, что окружение, где все это в самом деле происходило, не могло быть ни более прекрасным, ни каким-либо иным. После смерти Андреа и после пленения Джованбаттисты произведение это купил Филиппо Строцци, подаривший его синьору Альфонсу Давалос, маркизу дель Васто, который приказал перевезти его на остров Искию, близ Неаполя, и поместил его в покои, где находились другие достойнейшие произведения живописи.

На другой картине он изобразил прекраснейшую фигуру Любви с тремя путти70, а после смерти Андреа у его вдовы купил ее живописец Доменико Конти, который в свою очередь перепродал ее Никколо Антинори, хранящему ее как драгоценность, каковой она и является на самом деле.

Между тем, видя, насколько Андреа за последнее время улучшил свою манеру, великолепный Оттавиано деи Медичи пожелал иметь картину, написанную его рукой. Андреа же, чувствуя себя обязанным этому синьору, который всегда покровительствовал большим талантам, и в особенности живописцам, и желая ему услужить, написал картину с изображением сидящей на земле Мадонны с младенцем, усевшимся верхом на ее коленке и повернувшимся к младенцу Иоанну на руках у старицы Св. Елизаветы, так хорошо и естественно написанной, что она кажется живой71. Впрочем, и все остальное написано с невероятным мастерством рисунка и исполнения. Закончив эту картину, Андреа отнес ее мессеру Оттавиано, однако, так как Флоренция в эти дни была окружена осаждавшими ее войсками, а синьор был занят совершенно другими мыслями, он, извиняясь перед Андреа и всячески его благодаря, предложил кому-нибудь ее продать. Андреа же так ему ответил: «Трудился я для вас, и она всегда будет вашей». «Да продай же ее, – настаивал Оттавиано, – а деньги возьми себе, ибо я знаю, что я говорю». И пошел Андреа восвояси, но никому, сколько его ни просили, он так и не захотел отдать этой картины, а когда кончилась осада и Медичи вернулись во Флоренцию, он снова принес ее мессеру Оттавиано, который теперь охотно ее взял и, поблагодарив художника, заплатил за нее вдвое. Ныне вещь эта находится в опочивальне его супруги, мадонны Франчески, сестры досточтимейшего Сальвиати, которая не меньше дорожит прекрасными картинами, оставленными ей ее покойным супругом, чем его друзьями.

Еще одну картину, равную почти Любви, о которой говорилось выше, Андреа написал для Джованни Боргерини; он изобразил на ней Богоматерь и младенца Иоанна Крестителя, протягивающего Христу подобие земного шара, а также очень красивую голову Св. Иосифа72. Паоло ди Терраросса, который был общим другом всех живописцев и который видел набросок вышеупомянутого Авраама, также захотел получить что-нибудь, написанное рукой Андреа, и вот он попросил его сделать копию с головы этого Авраама73. Андреа охотно оказал ему это одолжение и сделал это так, что копия в своих небольших размерах по величию нисколько не уступала оригиналу. Паоло она очень понравилась, но когда он, полагая, что за нее запросят столько, сколько она стоила в действительности, спросил Андреа о цене, а тот потребовал за нее какой-то пустяк, Паоло вроде как даже застыдился и, пожав плечами, заплатил сполна требуемую сумму. Впоследствии картина эта была переправлена в Неаполь в…[Пропуск в подлиннике], где ее считают самой красивой и самой прославленной картиной из всех там находящихся.

Во время осады Флоренции, когда кое-кто из военачальников бежал из города, захватив с собой солдатское жалованье, Андреа было предложено изобразить их на фасаде дворца Подесты и на площади, причем не только этих военачальников, но и некоторых граждан, также бежавших и объявленных предателями, и Андреа обещал это сделать. Однако чтобы не заслужить себе этим, подобно Андреа дель Кастаньо, клички «Андреа повешенных», он это якобы поручил своему помощнику по имени Бернарде дель Буда74. Сам же, сделав для себя потайной проход, через который он по ночам мог входить и выходить, написал эти фигуры настолько похожими, что они казались совсем живыми и натуральными. Солдаты, которые были написаны на площади на фасаде старой Меркатанции около Кондотты, были забелены уже много лет тому назад, чтобы их никто не видел, равно как были стерты и граждане, которые были целиком написаны его рукой на дворце Подесты.

Наконец, так как в последние годы своей жизни Андреа был очень близок с некоторыми из руководителей сообщества Св. Себастьяна, что за монастырем сервитов, он написал для них полуфигуру Св. Себастьяна настолько прекрасную, словно ему, когда он писал ее, и в самом деле казалось, что это были последние мазки, которые ему еще было суждено нанести на полотно75.

По окончании осады Андреа все ждал, когда дела его поправятся, правда, не очень надеясь на удачный исход своей французской затеи. Флоренция наполнилась тогда солдатами и обозами, вернувшимися с поля брани, и среди этих солдат было несколько копейщиков, зараженных чумою, которые внесли в город смятение немалое и вскоре распространили заразу по всему городу. И вот то ли от страха, то ли от беспорядочного вкушения пищи и после всего, что он натерпелся во время осады, тяжело заболел и Андреа и, чувствуя себя бесповоротно обреченным, лег в постель, без каких-либо средств от своей болезни и без всякого ухода, так как жена его, боясь чумы, держалась от него как можно дальше. И умер он, как рассказывают, так, что никто этого не заметил. И члены сообщества Скальцо почти без всякого обряда похоронили его неподалеку от его дома, в церкви сервитов, где обычно хоронят всех, кто входит в это сообщество76.

Смерть Андреа была величайшим уроном как для его родного города, так и для искусства, ибо вплоть до сорокадвухлетнего возраста, им достигнутого, он от одного произведения к другому все больше и больше совершенствовался, так что, проживи он дольше, он неизменно и дальше продолжал бы совершенствовать свое искусство. И в самом деле, гораздо большего можно достигнуть в искусстве, продвигаясь вперед твердой и уверенной поступью и лишь мало-помалу преодолевая его трудности, чем насилуя сразу и свой собственный талант и природу. Правда, если бы Андреа остался в Риме, когда он туда приезжал, чтобы познакомиться с творениями Рафаэля и Микеланджело, а также со статуями и развалинами этого города, он, без сомнения, значительно обогатил бы свою манеру в композиции историй и в конце концов стал бы придавать своим фигурам больше тонкости и больше силы, что в полной мере бывает доступно лишь тому, кто провел некоторое время в Риме, постоянно общаясь с его сокровищами и тщательно их изучая. А так как он от природы владел мягкой и обаятельной манерой в рисунке и в то же время легким и очень живым колоритом, причем как в масляной, так и во фресковой живописи, не приходится сомневаться в том, что, останься он в Риме, он превзошел бы всех современных ему художников. Однако некоторые полагают, что его от этого удержало обилие древних и современных произведений скульптуры и живописи, увиденных им в этом городе, а также знакомство со многими молодыми учениками Рафаэля и другими мастерами, которые рисовали «как звери» и работали уверенно и без малейшего напряжения, но которых он, по прирожденной робости своей, не решался обойти. Так, сам себя напугав, он решил, что лучше всего ему вернуться во Флоренцию, где, постепенно размышляя обо всем, увиденном в Риме, он все же извлек из этого для себя столько пользы, что произведения его высоко ценились и ими любовались и, мало того, после смерти его им подражали еще больше, чем при его жизни, и всякий, кто ими владеет, бережет их как зеницу ока, а кто пожелав их продать, выручит за них втрое больше того, что за них заплатил; сам же Андреа получал за них гроши, то ли потому, что, как уже говорилось, он был очень робок от природы, или же из-за того, что многие мастера деревообделочники, изготовлявшие лучшие вещи для домов флорентинских граждан, в угоду своим приятелям советовали давать ему заказы не иначе, как зная, что он находится в крайней нужде, когда он довольствовался любой оплатой. Однако все это нисколько не умаляет ни редчайших достоинств его произведений, ни того величайшего признания, которым они пользуются и пользуются по заслугам, поскольку он был одним из величайших и одним из лучших мастеров, когда-либо по сей день существовавших.

В нашей Книге много его рисунков, и все они очень хороши, но особенно прекрасен рисунок, сделанный им для истории, которую он написал в Поджо-а-Кайано с изображением того, как Цезарю приносят в дань всех восточных зверей77. Рисунок этот, выполненный светотенью, – вещь исключительная, и он более закончен, чем любой другой, когда-либо им сделанный рисунок. Действительно, когда он рисовал с натуры, чтобы использовать рисунок для какого-нибудь будущего произведения, он делал лишь наброски, довольствуясь первым впечатлением и добиваясь совершенства лишь в дальнейшем ходе работы над самим произведением, почему рисунки эти служили ему больше для памяти об увиденном, чем для того, чтобы в точности воспроизводить их на своих картинах.

Андреа оставил после себя бесчисленное множество учеников78, однако далеко не все получили одинаковую выучку под его руководством, ибо оставались они у него, кто мало, а кто и больше, но вовсе не по его вине, а по вине его жены, которая, ни с кем из них не считаясь и властно всеми ими распоряжаясь, держала их в черном теле. Итак, учились у него Якопо да Понтормо, Андреа Сгвацвелла, который, придерживаясь манеры Андреа, работал во Франции во дворце в окрестностях Парижа весьма успешно, Солозмео, Пьер Франческо ди Якопо ди Сандро, написавший три образа на дереве в церкви Санто Спирито, далее Франческо Сальвиати и его товарищ Джордже Вазари, который, правда, не долго оставался у Андреа, и, наконец, флорентинец Якопо дель Конте и Нанноччо, состоящий ныне на отличнейшем счету во Франции у кардинала Турнона. Учеником Андреа, а также его большим другом и подражателем его манеры был и Якопо, по прозванию Якопе, который еще при жизни Андреа много от него получил, что видно по всем его произведениям, а больше всего по росписи фасада дома кавалера Буондельмонти на Пьяцца Санта Тринита.

После смерти Андреа наследником его рисунков и других художественных произведений остался Доменико Конти, в живописи мало преуспевший, у которого однажды ночью все рисунки, картоны и другие вещи, оставшиеся после Андреа, были похищены, как полагают, кем-то из его товарищей, но кем именно – установить так и не удалось. Но Доменико Конти не забывал о благах, которым он был обязан своему учителю, и, желая воздать ему после смерти достойные его почести, добился того, что Рафаэль да Монтелупо80 любезно согласился изваять очень нарядную мраморную плиту, которая была вделана в один из столбов церкви сервитов и на которой была начертана нижеследующая эпитафия, сочиненная для него ученейшим мессером Пьером Веттори, в ту пору еще юношей:

 

Andreae. Sartio

Admirabilis. Ingenii. Pictori

As. Veteribus. Illis

Omniun. Iudicio. Comparando

Dominicus. Contes. Discipulus

Pro. Laboribus. In. Se. Instituendo. Susceptis

Grato. Animo. Posuit

Vixit. Ann. XLII. Ob. Ann. MDXXX81.

 

Немного времени спустя некие граждане, попечители этой церкви, скорее по неведению, чем из вражды к почтенной памяти художника, осердившись на то, что плита была поставлена в этом месте без их разрешения, добились ее удаления, а в другое место ее до сих пор еще не поместили. Быть может, сама судьба хотела этим показать нам, что роковые силы играют человеком не только при жизни, но играют его памятью и посмертно. Однако им наперекор творения и имя Андреа проживут еще бесконечно долго, да и настоящие мои писания, как я надеюсь, на многие столетия сохранят о нем память.

Итак, в заключение мы должны признать, что если в жизненном обиходе Андреа и был человеком скромным, который довольствовался малым, то это вовсе не значит, что он в искусстве своем не был талантом возвышенным, свободным и способным на любую работу, который творениями своими не только украшал те места, где они пребывают, и их манерой, рисунком и колоритом он принес своим товарищам-живописцам величайшую пользу, и все это – с меньшим количеством ошибок, чем любой другой флорентинский живописец, ибо он, как говорилось выше, отлично понял природу тени и света и растворение предметов в темноте и писал свои вещи с нежностью, исполненной живой силы, не говоря уже о том, что показал, как следует писать фреской, соблюдая совершенную слитность целого и не прибегая к излишним ретушам по сухому, так что каждая его фреска кажется написанной в один день.

Вот почему он и может быть поставлен повсеместно в пример художникам Тосканы и быть удостоен, в числе самых прославленных среди них талантов, почетной пальмы первенства и похвал величайших.

ОБЩАЯ ИНФОРМАЦИЯ

Андреа д’Аньоло, прозванный Андреа дель Сарто (1486–1530), – флорентинский живописец, один из крупнейших мастеров Высокого Возрождения. Сын портного Аньоло ди Франческо (Sarto – по-итальянски «портной») был подмастерьем в мастерской ювелира, учился затем у Пьеро ди Козимо, вступил в цех врачей и аптекарей в 1508 г., в том же году открыл мастерскую вместе с Франчабиджо и получил заказ на фрески от монастыря сервитов. В 1511 г., возможно, был в Риме, где, по-видимому, познакомился с творчеством Рафаэля. В 1513 г., вероятно, поездка в Венецию (знакомство с творчеством Беллини, Джорджоне, молодого Тициана). В 1514 г., может быть, вторично посетил Рим (где только что был закончен потолок Сикстинской капеллы). В 1515 г. первое упоминание о фресках в монастыре Скальци, в том же году участие в убранстве Флоренции по случаю приезда папы Льва X. Женитьба на Лукреции дель Феде (в 1517 или в 1518 г.). С мая 1518 г. до начала 1519 г. – во Франции (по приглашению короля Франциска I). В 1521 г. работал на вилле Медичи в Поджо-а-Кайано. В 1523 г. бежал от чумы в долину реки Муджелло. В 1525 г. получил заказ на росписи во Дворце Синьории, в 1527 г. составил завещание, в 1529–1530 гг. расписывал палаццо дель Подеста (во время осады Флоренции). Умер от чумы 28 или 29 сентября 1530 г.

Главные работы: пять фресок (Житие Св. Филиппа Беницци) в переднем дворе церкви сервитов Сантиссима Аннунциата во Флоренции (1509–1510); «Поклонение волхвов» (1511, там же); «Рождество Богоматери» (1514, там же); «Голова Христа» (ок. 1515, Флоренция, теперь в церкви Сан Сальви); «Мадонна с мешком» (1525, там же). Монохромные росписи во дворе сообщества делло Скальцо во Флоренции: «Житие Иоанна Крестителя», «Вера, Надежда, Любовь, Справедливость» (1512–1526). Фрески в церкви Сан Сальви во Флоренции: пять медальонов со святыми (1515, возможно, в сотрудничестве с Франчабиджо) и «Тайная вечеря» (ок. 1526). Незаконченная фреска «Дань Цезарю» в Поджо-а-Кайано (1521, закончена Аллори в 1570 г.). «Благовещение» (ок. 1514, Флоренция, галерея Питти); «Св. семейство» (ок. 1515, Париж, Лувр); «Мадонна с гарпиями» (1517, Флоренция, Уффици); «Спор о Троице» (1517, Флоренция, галерея Питти); «Любовь» (1518, Париж, Лувр); «Сон фараона» (1517, Флоренция, галерея Питти); «Святое семейство» (1519, Ленинград, Эрмитаж); «Положение во гроб» (1524, там же); «Иоанн Креститель» (ок. 1525, там же); «Св. Иаков» (ок. 1525, Флоренция, Уффици); «Мадонна делла Скала» (ок. 1525, Мадрид, Прадо); «Оплакивание» (ок. 1525, Вена, Художественно-исторический музей); «Жертвоприношение Исаака» (1526, Дрезден, галерея); «Положение во гроб» (1526, там же); «Успение» (1526, Флоренция, галерея Питти); «Мадонна с шестью святыми» (ок. 1528, там же); «Св. семейство» (ок. 1528, там же); «Успение» (ок. 1530, там же); «Св. семейство» (ок. 1528, Берлин, музеи); «Четыре святых» (1528, Флоренция, Уффици); «Два ангела» (1528, там же); «Мадонна» (1528–1530, Лондон, собрание Уоллеса); «Мадонна Боргерини» (Нью-Йорк, Метрополитен-музей). Портреты: скульптора (возможно, Я. Сансовино, 1524, Лондон, Национальная галерея); молодой девушки (Уффици) и автопортрет (там же); оба – последних лет творчества; копия рафаэлевского портрета папы Льва X в Неаполитанской Национальной пинакотеке. Рисунки в Лувре, Уффици и Британском музее.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 В первом издании «Жизнеописаний» биография Андреа дель Сарто начиналась так: «Нельзя не сетовать на судьбу при виде того, как прирожденный большой талант, обладающий в живописи вкусом совершенным и уже отличавшийся в ней похвальными произведениями всю жизнь, в жизни же, наоборот, все больше и больше опускается, не будучи в силах каким-либо способом побороть в себе приобретенные им дурные привычки. Конечно, все те, кто его любит, жалеет его, сокрушаются о нем и горюют при виде такого упорства, в особенности когда становится очевидным, что он пренебрегает и не умеет воспользоваться теми побуждениями, которые для всякого, кто от природы одарен стремлением к возвышенному, служат мерилом чести и бесчестия, ибо тот, для кого благородное поведение не служит мерилом добродетели и для кого сама добродетель не облечена в сияние жизни честной и почетной, тот, неуклонно опускаясь, опорочивает тем самым наиболее выдающиеся плоды трудов своих, и его уже ничем от других не отличишь. Вот почему все те, кто стремится к добродетели, должны бы уметь расценивать меру того, что ими достигнуто, ненавидеть бесчестие и постоянно по мере сил своих добиваться заслуженного почета, ибо подобно тому, как ради совершенства создаваемых творений, преодолеваются любые трудности во избежание малейшей ошибки, точно так же следовало бы поступать и на жизненном пути, оставляя по себе не менее добрую славу, чем в любом другом мастерстве. Ведь нет сомнения в том, что люди, пренебрегающие собой и своим делом, сами же пресекают путь славы и удачи, когда они, очертя голову, потворствуют мимолетному вожделению, в котором они вскоре сами раскаиваются, ибо отсюда проистекает то, что они близких от себя отчуждают и со временем становятся в тягость всем окружающим так, что взамен ожидаемых похвал все обращается для них в убыток и в осуждение. Отсюда явствует, что все те, кто жалуется на судьбу и на людей не только полностью, но даже частично их не вознаградивших, и кто обвиняет их в том, что они враги всякой добродетели, если бы эти люди захотели здраво взглянуть на самих себя и взвесить заслуги и той и другой стороны, то окажется, что потерпели они не столько по вине судьбы и других людей, сколько от собственных недостатков или от своей злой натуры.

Ведь если и не всегда, то во всяком случае иногда мы видим, что они все же получают заслуженное вознаграждение и что бывают такие случаи, когда пользуются их услугами, но вся беда в тех из них, которые, ослепленные собственными страстями, не желают замечать того мгновения, когда им представляется случай, ибо, если бы они им пользовались и, в ожидании его, не откладывали дела в долгий ящик, не попадали бы они в безвыходное положение, в котором оказывались чаще по собственной вине, чем по какой-либо иной причине, неизменно самих себя величая несчастными.

Так случилось не столько в искусстве, сколько в жизни отличнейшего флорентинского живописца Андрея дель Сарто, в высшей степени обязанного природе редкой одаренностью к живописи. Если бы он вел жизнь более порядочную и более достаточную и не пренебрегал сам собой и своими близкими ради вожделения к одной женщине, которая всегда держала его в состоянии нужды и унижения, он навсегда остался бы во Франции, куда он был вызван ее королем, восхищавшимся его произведениями и ценившим их превыше всего. К тому же король и вознаградил бы его щедро, если бы ради удовлетворения своих прихотей Андреа не вернулся домой и не продолжал влачить жалкое существование, и если и получал от трудов своих поддержку, то только самую нищенскую. Та же, от которой он ничего хорошего не увидел, в конце концов, незадолго до его смерти, его бросила».

2 О Джан Бариле какие-либо сведения отсутствуют. Речь идет, по-видимому, об Антонно Бариле (умер в 1529 г.), в Риме в 1514 г. См. биографию Рафаэля.

3 См. выше его биографию.

4 Речь идет о картонах «Битва при Ангиари» и «Битва при Кашине».

6 «Занавесы» не сохранились, «Благовещение» согласно документам было написано живописцем Андреа ди Джованни Фельтрини, об упомянутом «Снятии со креста», находящемся теперь в Уффици, см. биографии Филиппино Липпи и Перуджино в ч. II «Жизнеописаний».

7 Фрески, заказанные в 1514 г., сохранились.

8 Картина не сохранилась.

9 Образ, написанный ок. 1510 г., находится в Уффици.

10 См. прим. 21.

13 Фрески (1509–1510 гг.) во дворе Аннунциаты сохранились.

14 «Тайная вечеря» и «Евангелисты» (а не святые) сохранились (см. также прим. 64).

15 «Благовещение» (в плохом состоянии) находится теперь в Сан Марко.

16 О каких флорентинских работах в данном абзаце рассказывает Вазари, точно не выяснено.

18 «Рождество Богородицы» находится на старом месте (закончено в 1514 г.).

19 «Поклонение волхвов» закончено до «Рождества» (начато в 1511 г.).

20 Музыкант Айолле был учителем музыки Бенвенуто Челлини.

21 Образ для аббатства Сан Годенцо «Благовещения со святыми» (ок. 1517 г.) и «Благовещение» для монахов Сангалло (ок. 1512 г.) находятся в галерее Питти, второй образ без утерянной пределлы, написанной Понтормо, – см. его биографию ниже.

22 Судьба обеих работ неизвестна.

23 Все три Мадонны не идентифицируются с определенными работами Андреа дель Сарто.

24 Андреа женился в 1518 г. на Лукреции ди Баччо дель Феде.

25 «Мадонна с гарпиями» (1517) находится в Уффици.

26 О какой Мадонне идет речь – точно неизвестно.

27 Работы не сохранились.

28 См. прим. 7. Фрески были оплачены в 1516–1517 гг.

29 Портрет идентифицируется с «Портретом скульптора» в Лондонской Национальной галерее и с «Мужчиной с книгой» в нью-йоркском собрании Хейвард.

30 Судьба всех четырех работ, описанных в данном абзаце, неизвестна. Гравюра Агостино Венециано существует.

31 От убранства не сохранилось ничего.

32 Речь идет, по-видимому, о Мадонне со Св. Елизаветой и Крестителем-мальчиком, находящейся теперь в Лувре.

34 Из работ, выполненных Андреа дель Сарто (по случаю свадьбы Франческо Содерини и Марии Аччайуоли), сохранились две: «Юность Иосифа» и «Сон фараона» (обе в галерее Питти). О работах Понтормо, Вакьякки и Граначчи см. биографии Перуджино в ч. II «Жизнеописаний», Граначчи (ниже), Аристотеля Сангалло и Понтормо ниже.

35 О какой Мадонне идет речь – неизвестно.

36 Голова Христа (ок. 1517 г.) – на первоначальном месте в Аннунциате.

37 «Спор о Троице» (подписной) находится в галерее Питти.

38 Андреа Сгвацелла идентифицируется с родственником и наследником Понтормо Андреа д’Антонио ди Бартоломео, прозванным Кьяцелла, работавшим во Франции в 1516–1524 гг.

39 Портрет дофина не сохранился. «Любовь» (подписная, 1518 г.) в Лувре.

40 «Св. Иероним» не сохранился.

41 Первая из четырех историй написана в 1517 г., вторая – в 1522 г., третья – в 1523 г., четвертая – в 1523 г. О работах Франчабиджо см. ниже его биографию.

42 От фрески сохранились только копии во флорентинской галерее Корсини, в Уффици и в музее Дублина.

43 «Успение» находится в галерее Питти (там же и другое «Успение» Андреа дель Сарто, заказанное ему Маргаритой Пассерини для церкви сервитов в Кортоне).

44 От работы сохранилась лишь гравюра Иеронима Кок.

45 «Оплакивание» находится теперь во флорентинской академии. Другое «Оплакивание» не сохранилось. «Рождество Христово» (ок. 1511 г.) – на первоначальном месте. «Коленопреклоненная Богоматерь» (ок. 1520 г.) – в галерее Питти.

46 Росписи виллы Поджо-а-Кайано (1521) сохранились. Работу Андреа дель Сарто закончил Аллори.

47 Картины идентифицируются с «Иоанном Крестителем» в галерее Питти.

48 «Полуобнаженный Иоанн Креститель» также идентифицируется с находящимся в галерее Питти (см. предыдущее примечание). Мадонны и картина для епископа Жака де Бом не сохранились.

49 «Сидящая Богоматерь» – в мадридском Прадо, судьба Мадонны, написанной для Дини, и портрета Лапи неизвестна.

50 «Мертвый Христос» (1524; галерея Питти). Пределла на первоначальном месте.

51 Работа не сохранилась.

52 Дзаноби Поджини был в 1540 г. членом Академии Св. Луки. Другие сведения о нем отсутствуют.

53 «Богоматерь со святыми» находится теперь в галерее Питти.

54 «Мадонна с Иосифом» не сохранилась.

55 «Захария» закончен в 1523 г. «Посещение» – в 1524 г.

56 Оригинал Рафаэля – в галерее Питти, копия Андреа дель Сарто – в Национальном музее Неаполя.

57 Работа не сохранилась.

59 Алтарный образ находится и теперь в церкви Мадонны ди Санта Аньезе.

60 «Мадонна с мешком» находится на первоначальном месте в Аннунциате.

61 «Рождество Иоанна Крестителя» написано в 1526 г.

62 «Четыре святых» (1528 г.) – теперь в Уффици.

63 «Богоматерь со святыми» (1528) находится теперь в Берлинском музее, «Благовещение» в галерее Питти.

64 «Тайная вечеря» была заказана в 1519 г., а закончена лишь в 1529 г. Четыре фигуры (евангелистов) написаны в 1515 г.

65 Работа находится в Уффици.

66 Портреты приказчика и каноника не сохранились. Автопортрет в Уффици.

67 Картоны не сохранились.

68 «Успение» находится в галерее Питти (закончено в 1540 г. живописцем Франческо Бонилли из Валломброзы – согласно надписи на картине). Небольшая доска (Мадонна со святыми), законченная Сольяни, находятся в пизанском соборе. Работы из дома Сальвиати не сохранились.

69 «Жертвоприношение Авраама» – поздняя работа Андреа дель Сарто, находится в Дрезденской галерее.

70 «Любовь» не сохранилась.

71 Мадонна с Иоанном Крестителем и Св. Елизаветой (ок. 1518 г.) находится в галерее Питти.

72 Мадонна с Иоанном Крестителем и Иосифом находится теперь в нью-йоркском Метрополитен-музее.

73 Набросок с головой Авраама хранится в собрании мадридского Прадо.

74 Об Андреа дель Кастаньо см. его биографию в ч. II «Жизнеописаний». Помощником Андреа был Бернарде ди Джироламо Росселли, прозванный Буда.

75 Возможно, что речь идет о «Св. Себастьяне», находящемся в настоящее время в палаццо Джинори во Флоренции.

76 Андреа дель Сарто умер 2 января 1531 г. (по флорентинскому летоисчислению, по которому новый год начинался 25 марта).

77 Рисунок не сохранился.

78 Ученики Андреа дель Сарто: Якопо Понтормо и Франческо Сальвиати (посвящены отдельные биографии); Андреа Сгуацелла (Кьяццела) – флорентинский живописец, родственник и наследник Понтормо, сопровождал Андреа Сарто во Францию, где о нем сохранились известия от 1527 г. (ему приписывается Мадонна в галерее Питти); Антонио Солозмео (Солизмео) из Сеттиньяно – живописец и скульптор (ученик Андреа Сансовино), работал с Триболо в Болонье (в Сан Петронио); Пьер Франческо ди Якопо ди Доменико (а не ди Сандро) Тоски (умер в 1567 г.) идентифицируется с названным дальше Якопе, все три названные Вазари работы для церкви Санто Спирито сохранились; о Якопе (Якопино) дель Конте и Нанноччо см. биографию Сальвиати, о Якопе см. также биографию Аристотеле да Сангалло ниже.

79 О Доменико Конти известно лишь, что он был записан в Академию Св. Луки в 1535 году.

 

80 «Андреа Сарто

чудесного таланта живописцу,

сравнившемуся, по общему мнению, с древними,

Доминик Конти, ученик его

за труды, положенные при обучении,

воздвиг с душою благодарной.

Жил он 42 года, скончался в 1530 году».

 

Назад: Жизнеописание РАФАЭЛЯ из Урбино, живописца и архитектора
Дальше: Жизнеописание МИКЕЛАНДЖЕЛО БУОНАРРОТИ, флорентинца, живописца, скульптора и архитектора