Глава 13
Карету трясло и подбрасывало, деревянное сиденье, несмотря на подстеленные шкуры, было довольно жестким.
Евстафьев мерно похрапывал, привалившись к плечу Ярослава.
Коган, сосредоточенный и хмурый глядел в зарешетчатое окошко, за которым тянулся все тот же лес и мелькали силуэты всадников.
Человек, сидевший в противоположном углу, казалось, дремал, прислонившись к стенке, мятая шапка сползла на глаза, грязно-серая шуба укутывала от куцей бороденки до загнутых носков сапог.
Он лишь глянул рассеянным мутным глазом, когда они садились в карету и тут же потерял к ним интерес.
— Давид Аркадьевич, — тихо обратился Ярослав, — а о чем вы с воеводой говорили, когда выходили?
— А? — очнулся Коган. Он покосился на их спутника, и, также понизил голос. — Объяснил ему, что царевна находится в состоянии аффекта и оттого несколько дезориентирована. Другими словами, разумеется. Ну и надеялся, что за это время ты сможешь переговорить с Ириной и объяснить ей, где мы.
— Не то, чтобы это мне удалось, — пробормотал Ярослав.
Коган кивнул. — Да, не так просто свыкнуться с мыслью, что находишься в семнадцатом веке.
— А что вы еще знаете про это время? — спросил Ярослав.
— Немногое, — Коган вздохнул. — В основном, школьный курс и кое-что из художественной литературы. Годунов, Лжедмитрий, Смута, польская интервенция, Минин и Пожарский — вот это всё. Пытаюсь припомнить детали.
— Лжедмитрий — это который царевич?
— Официально он считался самозванцем. Однако, ему удалось сесть на трон, и он правил год, или около того. Это произошло вскоре после смерти Годунова, и мы, если я не ошибаюсь, где-то в этом периоде.
— Годунов — это отец Ирины? — уточнил Ярослав. — Значит, он еще жив?
— Царевны Ксении, — поправил его Коган. — Да, похоже на то. А Лжедмитрий стоит с войском в Путивле, это где-то на территории современной Украины, кажется.
Ярослав задумался. Собственно, политические интриги русского средневековья его мало занимали — больше волновал вопрос, как вернуться в свое время.
Однако, учитывая их положение, любая информация была критически важна.
— Ярослав, — подал голос Коган. — Та рукопись, про которую ты говорил, она у тебя?
— Да, здесь, — он полез за пазуху и вытащил кожаный переплет.
Коган раскрыл рукопись и углубился в изучение, бережно листая страницы.
— Интересно, — заметил он, — здесь говорится именно о правлении Годунова, о появлении Лжедмитрия…
Он перелистнул еще страницу и зачитал вслух:
— «…И укрепишася той самозванец во граде Путивле, понеже бысть разбито войско его воеводой Петром Басмановым, еже дажды побиваху его близ Новеграда-Северского и Добрыничей, зане убо бежаша и схоронишася в Путивле, яко мыша…»
— Басманов? — переспросил Ярослав. — Это ведь тот, который за нами приехал?
— Похоже на то, — согласился Коган, — жаль, на этом рукопись обрывается. Не так уж много в ней информации, непонятно, чем она так привлекала агента.
— Как — обрывается? — удивился Ярослав. — Там же было не меньше десятка страниц, и заканчивалось обретением какой-то иконы чудотворной?
— Нет, про это тут ничего не говорится, — покачал головой Коган, возвращая ему рукопись. — Посмотри сам.
Ярослав лихорадочно листал страницы — ведь было же это место, он точно помнил запись, сделанную шариковой ручкой!
Однако, Коган был прав — этой записи в рукописи не было. Может, несколько страниц выпало в суматохе?
Решив, что разберется с этим позже, Ярослав убрал рукопись обратно за пазуху.
При этом он разбудил Михалыча, который продрав глаза, шумно зевнул.
— Ну, ребята, приснится же такое, — начал он, и оборвался, уставившись на дремлющего напротив него человека под шубой.
— Ох, мать… — вырвалось у него. Он повернулся к Когану и Ярославу и лицо его вытянулось.
— Так это был не сон? — жалобно спросил он.
— Ну и напились вы вчера, товарищ Тихонов! — мрачно съязвил Ярослав.
— Да уж, Василий Михайлович, — усмехнулся Коган, — лихо вы начинаете знакомство с древней Русью.
— Ядрена филадельфия, — скорбно прошептал Евстафьев. Неверяще покачав головой, он приник к окошку и вскрикнул: — Кремль!
Карета мчалась по дороге, делающей поворот. Прямо перед ними несла свои воды река, за которой высилась земляная насыпь, а над ней — белокаменные стены с до боли узнаваемыми «ласточкиными хвостами». За остроконечными башнями виднелись золотые купола, увенчанные крестами. К высоким распахнутым воротам через реку вел каменный арочный мост.
Ярослав во все глаза смотрел на знакомую, и в то же время совершенно непривычную панораму.
Карета выехала на мост и теперь перед окном потянулись телеги, груженые мешками, пешие крестьяне, всадники. Стал слышен шум голосов, ржание лошадей, цокот копыт по камню.
Они миновали мост, и карета понеслась дальше. Мелькнул фасад каменной церкви, какие-то деревянные пристройки, баба с корзиной, испуганно жмущаяся к стене, монах в рясе, стайка босоногих оборванцев, пытавшихся бежать за каретой.
— Добро пожаловать в Москву-столицу, — проговорил Коган.
— Хлеб-соль, — хрипло сказал человек, до этого дремавший в углу.
Он поправил съезжавшую на глаза шапку, накинул шубу на плечи и осклабился, показав кривые желтые зубы.
Потянувшись, он неожиданно подмигнул Ярославу.
Карета остановилась, послышались голоса, затем распахнулась дверца.
— Выходи, — буркнул стрелец со шрамом на лице.
Они оказались перед подковообразным каменным зданием высотой в два этажа и узкими стрельчатыми окнами. Позади них раскинулась площадь, с высящейся в центре колокольней и громадами соборов. На её противоположной стороне сверкал белизной каменный двухэтажный дом похожий на крепость, за которым виднелись купола храмов и резные крыши теремов. Раззолоченная карета, в которой ехала Ирина, остановилась напротив дома и ее сразу окружили стрельцы.
— А вы, гости дорогие, пожалуйте сюда, — послышался тот же хриплый голос.
Их безымянный спутник, ухмыляясь, кивнул в сторону распахнувшихся дверей в торце здания, перед которым они стояли. Туда заходили подгоняемые стрельцами разбойники.
Ярослав и Коган переглянулись.
— Приехали, — вздохнул Коган.
* * *
— Приехали, царевна! — чернявый щеголь проворно выпрыгнул из кареты и с прямо-таки голливудской улыбкой протянул ей руку.
Подавив желание плюнуть в сочащуюся самодовольной брутальностью физиономию, Ирина сделала вид, что не заметила его жеста, и, подобрав полы длинной шубы, сошла на мощеную камнем мостовую.
Они стояли у подножия широкой лестницы из белого камня, ведущей на открытую галерею к высоким резным вратам, у которых застыли навытяжку рослые стрельцы с алебардами в руках.
С левой стороны возвышались купола собора, с правой — двухэтажный дом из белого камня, обнесенный зубчатой стеной.
Сопровождавшие карету стрельцы обступили Ирину плотным полукольцом, так что ей оставалось только следовать за своим новым спутником по лестнице.
Он держался с ней почтительно, даже когда она, обнаружив обман, начала скандалить, требуя выпустить ее из кареты. Вежливо, но твердо, объявил ей, что действует по прямому царскому приказу и обязан доставить ее к отцу в целости и сохранности.
Когда же она попыталась оттолкнуть его и выскочить наружу, он лишь с мерзкой усмешкой положил руку на дверь, и несмотря, на все усилия, ей не удалось даже сдвинуть её с места.
Видя, что все её попытки лишь забавляют стража, она сменила тактику и, отвернувшись, стала смотреть в окно.
Пару раз спутник пытался заговаривать с ней, но Ирина предпочла отмолчаться. Правда, спросила, как его зовут, на что он, с некоторым удивлением, представился боярином Петром Федоровичем Басмановым, особо выделив слово «боярин».
Поскольку имя ей ничего не говорило, она равнодушно пожала плечами и снова повернулась к окну, не без удовлетворения отметив, что её безразличие каким-то образом задело «боярина» — довольная ухмылка пропала с его лица.
Теперь же он важно вышагивал впереди неё, выпятив грудь и гордо задрав нос, словно лично уложил дюжину разбойников и спас её из их логова.
Очень вероятно, что именно так он всё и представит — даром, что ли, торопился усадить её в карету, да еще сам лично взялся охранять. Про заслуги Сильвера, то есть, воеводы, вряд ли даже упомянет. Ничего, она дополнит его рассказ недостающими деталями…
Стоп! О чем она думает? Какие детали?! Что она расскажет и кому? Сейчас выяснится, что никакая она не царевна, и тогда разговор будет совсем о другом…
Все эти мысли теснились в ее голове, пока они следовали наверх.
Басманов небрежно махнул караульным и те, отворив створки ворот, замерли, склонив головы.
Они миновали анфиладу залов с лабиринтами колонн, расписными стенами с изображениями библейских сцен, густыми коврами под ногами и канделябрами по углам.
Попадавшиеся на их пути люди, видимо, относящиеся к прислуге, провожали их почтительными поклонами.
На очередном повороте Ирина осознала, что окончательно потеряла чувство направления, а вместе с ним и надежду выбраться отсюда когда-нибудь без посторонней помощи.
Басманов же уверенно шагал, очевидно, по хорошо известному маршруту.
Они вышли на открытую галерею внутреннего дворика, в котором Ирина с изумлением обнаружила настоящую оранжерею, с зелеными деревьями и распустившимися цветами.
Рослые стрельцы в высоких шапках и белых кафтанах с золотым шитьём вытянулись при виде их приближения. Двери, которые они охраняли, тоже выглядели золотыми, украшенные орнаментом из растений и фантастических животных.
За дверями оказалась сводчатая арка с резными колоннами, а за ней — просторная комната, залитая солнечным светом из стрельчатых окон. Свет играл на красках узоров, украшавших стены, отражался в кусочках слюды и камнях, наполняя комнату разноцветными бликами, словно в калейдоскопе. Ноги тонули в густом ковре, покрывавшем каменные плиты. Одна стена была почти полностью занята иконостасом, перед которым висели золотые и серебряные лампады. На противоположной стене красовался гобелен, изображавший всадника на коне, замахивающегося копьём на монстра, выглядевшего, как гибрид змеи и крокодила.
В центре же комнаты находился изящный янтарный столик с вазой, полной фруктов, и два массивных кресла.
В одном из них расположился юноша, лет шестнадцати, который, при появлении Басманова и Ирины, радостно вскочил и бросился ей навстречу.
— Акся! — воскликнул он, сияя, и заключил Ирину в объятья.
Растерявшись от такого проявления чувств, она лихорадочно пыталась соображать.
Так. На колени не бухается — значит ровня по статусу, как минимум. Обнимается — значит рад видеть, соскучился, надо полагать. Мелькнула испуганная мысль — уж не муж ли?! Да нет, слишком молодой… Хотя кто их тут разберет, в семнадцатом, или каком там веке. Но разве она вообще замужем?
Сейчас она искренне жалела, что не потрудилась выяснить эту немаловажную деталь своей биографии у кого-нибудь их местных, хотя бы у того же Басманова.
И почему — Акся? Это что — прозвище, или приветствие?
— Сестрица! — он, наконец, оторвался от неё и, улыбаясь, счастливо повторил: — Акся!
Братец, значит.
Лицо совсем юное, на щеках только начал пробиваться пушок. Пожалуй, симпатичный, особенно выразительные карие глаза с густыми, почти девичьими ресницами. Немного полноват, в жестах и походке проскальзывает некоторая неуклюжесть. Чем-то он напомнил Ирине соседского спаниеля, который со щенячьим восторгом и возбужденным повизгиванием приветствовал любого, кто готов был с ним играть.
— Поведай, что случилось с тобою? Басманов, где ты её нашел?
— В десяти верстах отсель, государь, — с поклоном доложил Басманов, — на Серпуховском тракте.
— Да как же учинилось такое? — юноша глядел на Ирину широко распахнутыми глазами. — Как ты оказалась там, Акся?
Ответ на этот вопрос Ирина хотела бы знать и сама.
— Н-не помню, — выдавила она. — Всё… произошло так неожиданно…
— Мыслю, царевна не в себе от страха пережитого, государь, — вмешался Басманов, и Ирина впервые испытала к нему нечто вроде признательности.
— Ляпунов, сказывают, отбил царевну у лихих людей, — продолжал он, — а уж как она к ним попала — неведомо.
Царевич потемнел лицом. — Взяли тех душегубов?
— Главарь убег, — Басманов развел руками, — упустил его Ляпунов!
— Ксения!
Обернувшись, Ирина увидела женщину в длинном сарафане и белой просторной рубашке, украшенной жемчужными нитями. Тронутые сединой золотистые волосы были заплетены в тугие баранки и покрыты обручем с серебристой кисеёй.
Она стремительно приблизилась к ней и порывисто прижала к себе.
— Все глаза выплакала, ночь не спала! — приговаривала она. — Господь милостив, уберег дочь мою!
Мысли Ирины понеслись вскачь. Дочь — значит, это мать. Значит — царица. Выходит, семья её признала? Но где же тогда настоящая царевна?
— Дочь! — раздался звучный мужской голос.
Судя по тому, что Басманов повалился на колени, а новообретенные мать и брат почтительно склонили головы, появившийся старик не мог быть ни кем, кроме царя и, как следовало из этого — по совместительству, её родителя. За спиной его замерли двое дюжих телохранителей с топорами.
— Отец! — уверенно сказала Ирина и поклонилась по примеру царицы.
— Подойди, — промолвил он.
На самом деле, он был не так стар, как ей сначала показалось — скорее всего, около пятидесяти-пятидесяти пяти. Ровесник Когана, однако, выглядел гораздо старше из-за теней под глазами, морщин, прорезавших высокий лоб и седых прядей в густых пепельно-серых волосах. В слегка прищуренных темных глазах светился живой ум.
Вопреки ожиданиям, он не стал обнимать её, но подал руку, и Ирина недоуменно уставилась на крупные, с перепелиные яйца, камни, украшавшие перстни.
Царь удивленно поднял брови, вглядываясь в её лицо.
— Что с тобой, дочь?
— Батюшка, Акся нездорова! — вмешался братец.
— Помолчи Феодор! — одернула его мать.
— То я и сам зрю, — проговорил царь, и в глазах его промелькнуло странное выражение.
Поддерживаемый под руки телохранителями, он подошел к креслу, и грузно опустился в него.
— Басманов! — позвал он все еще коленопреклоненного боярина.
Тот резво поднялся, приблизился к царю и благоговейно приложился к поданной руке.
А, так вот что от неё ожидалось!
— Поведай нам всё, что тебе известно, — велел царь, откидываясь на спинку кресла.
Ирина машинально обратила внимание, что дышит царь как-то тяжеловато, словно несколько шагов изрядно утомили его.
Басманов начал пространное повествование, суть которого сводилась к тому, что его люди, денно и нощно разыскивающие пропавшую царевну, вышли на её след и доложили о том ему, верному слуге государя Бориса, который тут же снарядил за нею отряд.
По его версии, выходило, что царевну похитили, когда она возвращалась с богомолья из Владычнего серпуховского монастыря лихие разбойники, под предводительством некоего Ивашки Заруцкого, его же Вороном кличут, и он-де, Басманов, ужо почти его изловил, как воевода Ляпунов Прокопий своими действиями неумелыми того спугнул и уйти от царского правосудия позволил, а, может, и не без умысла тайного.
Царь слушал внимательно, темнея лицом.
— Как же вышло, что царевну из охраняемого обоза, из-под самого носа государевых людей умыкнули? — грозно вопросил он.
— За то у князя Телятевского спросить надо бы! — тут же нашелся Басманов. — Кому, как не ему ведать, что в вверенных ему царских стрелецких сотнях делается! Не иначе — измена была, государь!
— Измена… — царь поднялся из кресла, оттолкнул кинувшихся к нему телохранителей и подошел к иконостасу.
— Вскую испытуеши мя, Господи? — горестно вопросил он, истово крестясь. — Обышедше обыдоша мя, и несть праведного ни единого…
Басманов почтительно молчал, потупив взор.
— Ксения, душа моя! — царь порывисто обернулся к ней. — Ты мне поведай, без утайки, что за люди то были и что далее вершить намеревались?
Ирина растерянно пожала плечами. — Ворон… — пробормотала она.
Пожалуй, лучше косить под дурочку.
— Уж я допытывался у неё, — снова встрял Феодор, — а только, сказывает, не помнит ничего!
— Отдохнуть ей надо бы, — вмешалась царица, гладя Ирину по плечу. — Сам видишь, государь — бедная еле на ногах стоит!
— Мне знать сие потребно! — отрубил царь и потряс в воздухе сжатым кулаком. — В бараний рог всех скручу! И Шуйских, и Мстиславских — как Романовых! Казнить зарекся — так в острогах сгною! Всех!
Он побагровел. — Симеона сюда кликните!
— Уже здесь, государь, — вкрадчиво отозвался возникший в дверях полноватый мужчина, с курчавой седоватой бородой, в черном с серебром кафтане.
Он степенно поклонился гневно дышащему царю.
— Есть, государь, у меня для тебя вести, только потолковать нам о них лучше с глазу на глаз. Пусть царевна пока у себя в опочивальне отдохнет.
— И то! — согласился царь и, махнул рукой царице. — Марья, любушка, отведи дочь в ее покои.
— А ты, — обратился он к Басманову, — распорядись, чтобы прислали ей лекаря моего лучшего.
Басманов поклонился и вышел.
— Может, лекаря, а, может, и попа, — загадочно проронил новопришедший, которого назвали Симеоном.
— Типун тебе на язык, Семён! — ахнула царица. — Что такое говоришь-то?!
— Я то сказываю, государыня, что по всему судя, в похищении царевны черное колдовство замешано, — отвечал Симеон. — И простые лекари бессильны тут будут. Здесь молитва и святыня надобны!
Царица побледнела, как полотно, и перекрестилась. — Да неужто…
— Ступай, Марья! — перебил её царь. — Феодор, проводи их!
