Когда Сидни попадает в Город, на нее накатывает ужас, и крик по-прежнему отдается эхом в сердце. Однако страх исчезает почти сразу, как только она видит себя возле дома, в котором прожила первую половину детства; того дома, который ассоциируется у нее с любовью, изобилием и безопасностью. Она стоит в очереди, растянувшейся на целый квартал от гаража. Все в костюмах, включая Сидни. На ней мятая и грязная розовая балетная пачка; на руках, плечах и лице – жирная белая косметика. Над крышей дома взад-вперед раскачивается гигантский надувной призрак, привлекая посетителей. На фоне темнеющего неба он выглядит зловеще, и сердце Сидни трепещет от восторга. Это «Дом с привидениями», который она строила в девять лет с отцом. Он стал последним, что семья сделала вместе до того, как папа заболел.

Гаражная дверь распахнута, но вокруг нее отстроен фальшивый фасад, благодаря которому она выглядит как вход в маленькую лачугу: с правой стороны – старая обшарпанная стена с дверью, с левой – маленькое туманное оконце.

Мистер Рэнсом из соседнего дома стоит перед гаражом и формирует из посетителей группы, прежде чем впустить внутрь. Перед Сидни – шесть человек, которые хотят пройти вместе. Ради этого они даже готовы подождать, поэтому мистер Рэнсом просит их отойти в сторонку, после чего приглашает Сидни и еще одного человека за ней подойти поближе к двери.

«А ты разве не должна сидеть в доме? – спрашивает мистер Рэнсом. Сидни уже готовится к нагоняю, но он вдруг подмигивает: – Я никому не скажу».

После чего поворачивает ручку и толкает дверь.

Сидни заходит внутрь с группой незнакомых людей, шаркающих ногами в тишине хижины могильщика. Справа стоит маленький рабочий стол со стулом, а в центре комнаты – большой гроб. Маргарет, мама Сидни, сидит за столом в синем комбинезоне и кепке. На ней седой парик и накладные усы. Она склонилась над какими-то бумагами, поставив рядом на стол металлическую крышку от термоса с кофе. Подняв глаза, она делает вид, будто очень удивлена.

«Что ж, здравствуйте! – произносит она искаженным и скрипучим, но по-прежнему женским голосом. – Я не ожидал гостей так рано, но все равно добро пожаловать! Говоря по правде, мне не помешает чужое мнение по поводу некоторых вещей. Вы уверены, что готовы мне помочь?»

«Да!» – восклицает маленький мальчик из их группы.

«Тогда давайте пройдемся, – произносит Могильщик. Мама встает и указывает на противоположную дверь, ведущую в дом. – Здесь происходит что-то странное, и я не уверен…»

Крышка у гроба резко открывается, и в нем с рыком садится человек в белом смокинге и цилиндре. Вся группа взвизгивает от неожиданности, и даже Сидни немного вздрагивает, хотя и знает, что это всего лишь папа в гриме. Но выглядит он не совсем как человек.

«Вот видите? Именно об этом я и говорю», – произносит Могильщик, после чего распахивает внутреннюю дверь. Обычно она ведет на кухню, но сегодня за ней открывается черный туннель из модульных стен, ведущий через дом прямо на задний двор.

Упырь в смокинге воет вслед Сидни и гостям, но не бросается в погоню.

«Мне пришлось перебить ему обе ноги лопатой, чтобы он сидел на месте», – признается Могильщик, ведя группу по туннелю.

В стенах периодически открываются панели. Возле плинтуса появляется щупальце и трогает за ногу Сидни. Оно холодное и скользкое даже сквозь колготки. Но Сидни не кричит, только стряхивает его с ноги и идет вслед за группой в следующую комнату.

Как только она в нее входит, группа вдруг исчезает, и она выскальзывает из своего костюма и «Дома с привидениями». Теперь она сидит на диване в гостиной. В доме еще царит хаос после последней недели лихорадочной подготовки к Хэллоуину. Мама сделала несколько поверхностных попыток прибраться, но по углам по-прежнему разложены рулоны ткани, а косметика и протезы так и валяются на обеденном столе. Измученная семья еще не отдохнула и движется по жизни в сонном оцепенении.

Юнис присаживается рядом с Сидни на диван. Мама с папой сидят вдвоем на мягком уголке, держась за руки. После Хэллоуина они стали лучше ладить, но Сидни еще не определилась, как к этому относиться. Ей кажется, что мама не заслуживает папиного прощения.

«Дети, у нас для вас новости», – говорит мама.

«Хорошие или плохие?» – спрашивает Юнис.

«И те и другие, – отвечает мама. – Во-первых, у нас появится еще один ребенок».

«А это хорошая новость или плохая?» – интересуется Сидни.

Мама усмехается.

«А какая тогда плохая?» – спрашивает Юнис.

Папа облизывает губы.

«А что такое рак?» – спрашивает Сидни.

Она слышала это слово по телевизору и знает, что оно плохое, но не понимает почему.

«Это болезнь такая, – объясняет Юнис. – Куча аномальных клеток начинает делиться и разрушать ткани тела. Человека словно съедают заживо».

Мама и папа одновременно бросают на Юнис взгляды, выражающие нечто среднее между удивлением и негодованием.

«Ты ведь поправишься?» – говорит Сидни.

Родители переглядываются.

«У меня хорошие врачи, и они надеются на лучшее», – отвечает папа, но Сидни понимает, что он врет.

Взрослые всегда врут. Они говорят, что Санта-Клаус существует, а монстры нет; что они еще любят друг друга, хотя это не так; и что делают все возможное, когда на самом деле им все равно. Вот и еще одна ложь, которую можно добавить к этому списку.

Юнис слабо улыбается папе с мамой. Сидни ощущает тошноту.

«Простите», – говорит она и выбегает через заднюю дверь, чтобы оказаться подальше от этих лжецов, и вот она снова в Склепе, и снова ночь Хэллоуина, и она следует вместе с группой за Могильщиком в совершенно темную комнату. Гости нервно хихикают.

Полная тьма нарушается короткой вспышкой ослепительного света и ощущением чего-то движущегося слишком быстро, чтобы успеть разглядеть, после чего комната вновь погружается во тьму. Посетители ахают. Один из них вскрикивает.

Свет возвращается – в этот раз в виде двух вспышек, а потом трех. Сидни видит фигурку в дальнем конце комнаты, маленькую и гибкую. Она узнает в ней себя – другую версию себя, которая играет роль в ночь Хэллоуина. Она наблюдает, как ее двойник делает пять балетных позиций, и чувствует, как ее собственные мышцы напрягаются и изгибаются – даже когда она стоит неподвижно среди незнакомых людей. Теперь она одновременно и зрительница, и исполнительница, и когда из спрятанного в углу кассетного магнитофона раздается музыка – легкое, но зажигательное фортепианное попурри, к которому позже присоединяются звон колокольчиков и низкие басы, – ее плавные движения в стробоскопическом свете рассыпаются на серию выхваченных из темноты поз: руки вверх, нога вперед, голова наклонена, руки вытянуты вдоль тела и так далее. Она стоит на цыпочках и кружит по комнате, как учила ее миссис Рэнсом.

Странное спокойствие охватывает Сидни; спокойствие, которое приходит только во время выступлений. Наблюдающая Сидни исчезает и сливается с танцующей Сидни. Она поднимает одну ногу как птичка, затем croisé derriere, крутится раз, другой, третий и после третьего оборота попадает в комнату Юнис, в то время как сестра ее сидит за столом и читает вслух нелепо огромную книгу из библиотеки.

«Что значит «злокачественная»?» – перебивает Сидни.

«Угрожающая жизни, – поясняет Юнис. – Очень опасная. – Она принимается читать дальше: – Это очень злокачественная опухоль, поскольку клетки начинают быстро делиться благодаря обширной сети кровеносных сосудов. Существуют две формы глиобластомы: первичная, или «de novo», которая формируется и обнаруживается очень быстро. И вторичная, имеющая более длительный период роста, но остающаяся чрезвычайно агрессивной».

«И какая форма у папы?» – спрашивает Сидни.

«Первичная», – отвечает Юнис.

Сидни и Юнис сидят какое-то время в тишине, пытаясь понять, как теперь жить с апокалиптическими последствиями этой информации.

«Ты же мне поверила? – спрашивает Юнис. – О том человеке у окна?»

Сидни встает и выходит из комнаты, но, пройдя через дверь, оказывается в больничной палате. Папа лежит на постели, все его волосы выпали, тело исхудало, лицо осунулось. Мама сидит на стуле, придвинутом поближе к кровати. Она выглядит гротескно рядом с папой, словно набирает вес с той же скоростью, с которой папа его теряет. Словно она высасывает из него кровь, чтобы кормить ею ребенка внутри себя. Сидни и Юнис сидят на диване в углу и смотрят телевизор с выключенным звуком. Кажется, идет передача о рыбалке.

Мама держит на коленях блокнот, делая в нем заметки и наброски под диктовку папы. Они обсуждают «Дом с привидениями», который построят в следующем году, словно папа будет с ними рядом. У папы новая идея – выстроить целый город, и теперь они с мамой наполняют его зданиями.

«Гостиница, – говорит папа. – Не отрезанная от всего мира, как в «Сиянии», а прямо посреди города. Причудливая, но заброшенная. На открытых окнах развеваются занавески, в комнаты наметает снег, повсюду странные рождественские клоуны. Этакий «дом смеха», перенесенный в зимнюю Страну чудес».

Мама показывает ему нарисованный ею набросок:

Папа выхватывает у нее блокнот и карандаш, затем переворачивает страницу и наносит быстрые карандашные штрихи.

Юнис закрывает лицо руками, но Сидни сидит, не поднимая головы. Папа болен. Он не контролирует себя, когда говорит эти ужасные вещи – хотя в данном случае Сидни с ним втайне согласна. Мама слаба. Сидни видит боль, отобразившуюся на простодушном лице матери. Она недостаточно сильна. Она его не заслуживает. Она уже готова к его смерти.

Сидни думает, что лучше бы тоже умерла, если бы пришлось выбирать между этим и жизнью с матерью.

Вдруг она снова оказывается на сцене в Склепе. Поворот, поворот, еще поворот. Звенящие колокольчики и дребезжащее пианино с глубокими басами, а также редкие яркие взрывы шума, прерывающие музыку подобно паническим крикам в кровавых фильмах. Опухоль из астроцитов. Клетки звездчатой формы, красиво изображенные в книге, – как зефиринки, плавающие в сахарных хлопьях. Короткие контролируемые вдохи. Не позволяй зрителям видеть, как усердно ты работаешь. Будь артисткой, Сидни. Твои движения должны выглядеть легко. Поворот, поворот, поворот. Расторможенность, облучение, нейролептики. Припадки, изменение личности, неоперабельность. Поворот, поворот, поворот, теперь еще быстрее, потому что, хотя Сидни и сильная, но она не хочет видеть остальное.

Однако ей приходится. Несмотря на танец, она теряет темп, вновь превращается в маленькую грустную Сидни, и ее опять затягивает в действие.

Она сидит в палате с папой, когда это происходит. Прошло две недели с тех пор, как родился ее младший брат Ной. Папа уже слишком слаб, чтобы держать его на руках, да и вообще, похоже, его не особо это заботит. Сидни все понимает. Зачем утруждать себя знакомством с ребенком, которого не сможешь вырастить? Юнис с мамой и младенцем в другой палате. Сидни редко их навещает. Она хочет быть с папой. Ей всегда нравилось оставаться с ним наедине, но по какой-то причине, даже когда они находятся только вдвоем в палате, она ощущает незримое присутствие кого-то третьего. Тот, кого она не видит, наблюдает за ними обоими.

И, словно этого жуткого ощущения недостаточно, последние несколько дней выдались совсем плохими. Хотя папа много писал и рисовал, теперь у него совершенно не осталось сил. Он смотрит в пространство, прерывисто дыша, а Сидни стоит рядом с ним и держит его за руку. Он, кажется, не замечает ее. Он словно пойман в ловушку собственного разума и сейчас находится наедине с собой. Но вдруг он сжимает ее руку и резко вдыхает, словно испытав сильную боль.

Он поворачивается и смотрит на нее широко раскрытыми глазами – абсолютно осмысленными и испуганными.

«Папа?» – произносит Сидни.

Она не может больше вымолвить ни слова. Это единственное, что ей удается произнести под его пристальным взглядом, который жжет сильнее любого прожектора.

«Маргарет», – говорит он.

«Рисунки… Чертежи… Все там… Ты должна…» – произносит он.

«Должна что?» – спрашивает Сидни.

Папа закрывает глаза. Его дыхание выравнивается. Она окликает его несколько раз, прежде чем замечает, что его грудь совсем перестала двигаться.

Поворот, поворот, поворот. Сидни вновь на сцене Склепа и теперь задыхается сама. Она сбавляет темп в четвертом арабеске Вагановой и попадает на похороны отца вместе с Юнис, мамой, мистером и миссис Рэнсом, всеми соседями, бабушкой и дедушкой Бирнами и бабушкой Тёрнер. Они все собрались у открытой могилы, пока священник произносит слова над папиным гробом. Ной начинает плакать, и мама передает его Сидни с просьбой подержать, пока он не успокоится. Сидни хочет спросить, почему бабушка Тёрнер не может взять его, но она и так знает ответ. Старушка выглядит ужасно. Кожа восковая, глаза ввалились. Через полгода у нее случится передозировка снотворного. Все скажут, что это был несчастный случай, но все будут знать, что это неправда.

Но это произойдет потом. А сейчас Сидни несет Ноя через кладбище и шепчет все нехорошие слова, которые знает, самым мягким успокаивающим голосом: «Ублюдок. Мразь. Сука. Тварь. Говнюк. Чтоб ты сдох!» Она несет его и изучает каждую надгробную плиту, мимо которой проходит. Все они твердые, с острыми гранями. Как легко было бы навсегда заткнуть рот Ною. И никто не будет по нему скучать, кроме разве что Юнис. Но Юнис и так всех любит. Вероятно, она скучает даже по высморканным ею соплям.

Но Сидни так и не решается бросить Ноя. Она ходит с ним взад-вперед, гладит по спине, бранит его и сердится на свою мать за то, что она отослала ее посреди прощания с папой. Это не последняя капля в длинной череде маминых неудач. Она продает дом, и семья переезжает в квартиру для бедных. Они теряют все.

Сидни вновь оказывается на сцене. Поворот, поворот, поворот. Так быстро, как только можно, а потом еще быстрее. Артистка Сидни должна быть единственной Сидни. Она поймет, что хочет папа. Она сделает все правильно. Она заставит его гордиться собой.