Эпилог

Первые заморозки превращали асфальт утренних переулков в голубоватый бархат. Через час поднявшееся выше солнце отогревало мостовые и тротуары, иней таял, оставляя влажные темные пятна – словно следы слез или поцелуев.

Слегка нахохлившись от холода, еще не совсем проснувшись, Александра быстро шла к метро, то и дело поправляя на плече ремень тяжелой брезентовой сумки, испачканной масляными красками. Обычно она шагала автоматически, не выбирая дороги, интуитивно выбирая самый короткий путь. Но в последнее время, выходя из дома, Александра старалась пройти переулком, где жила прежде, чтобы взглянуть на особняк, где раньше располагалась ее мастерская. В доме начались, наконец, строительные работы. Там слышался шум отбойных молотков, удары по железу, сухой угрожающий ропот осыпающейся старой штукатурки. Возле подъезда в двух контейнерах громоздились мешки со строительным мусором. Александра, проходя мимо, замедляла шаги, хотя каждое содрогание старого дома передавалось ее собственному телу. У нее не было никаких шансов вновь вернуться в этот особняк после реконструкции – ходили слухи, что Союз художников собирается использовать его частично как выставочную площадку, частично – сдавать в аренду. И все же, она приходила сюда. Так преследуют навеки утраченного, но все еще любимого человека, растравляя рану и надеясь взглянуть на него хотя бы издали.

Вот и сейчас Александра остановилась возле знакомого подъезда, задрав голову, глядя на окна своей мансарды. Работы начались именно оттуда. Кровля была снята целиком, обнажились массивные стропила. Черная строительная сетка уже была тут и там изодрана, и клочья траурно порхали на ветру. Дом, стиснутый железными лесами, казался обездвиженным пленником.

Александра вынула из внешнего кармана сумки термос с кофе, открутила крышку, сделала глоток. Заставила себя отвести взгляд от мансарды. Нужно было торопиться – встреча касалась работы. Она закрыла термос и быстро пошла вниз по переулку, к Солянке.

– У меня ощущение дежа вю, – Марина Алешина не переставала качать головой, пока Александра скидывала куртку и дула в озябшие ладони. – Ты снова на мели, я снова пытаюсь пристроить тебя к роскошному клиенту, от себя отрываю, можно сказать… Сама могла бы на нем заработать. И снова у меня предчувствие, что ты все испортишь. Ну вот откуда в тебе эта ненужная щепетильность?

– Что ты называешь щепетильностью? – Александра засунула руки подмышки. Она все еще не могла согреться. – Дело Маневичей на доследовании.

– Благодаря тебе, – пожала плечами Марина. – Проходи в кабинет, клиент сейчас приедет. И как тебе в голову пришло ворошить это осиное гнездо?

Александра вошла в большую комнату, напоминавшую библиотеку или лабораторию. Все стены были заставлены простыми железными стеллажами, на которых выстроились в ряд бесчисленные справочники, кипы истрепанных тетрадей, груды папок. Художественной литературы тут не было. В углу стоял огромный письменный стол, за которым обычно работала хозяйка квартиры. Накрытый чехлом большой микроскоп, пластиковый контейнер с реактивами, упаковка с перчатками, штатив, пакет с ватой… Рядом, в застекленном шкафу, виднелась сверкающая химическая посуда.

Александра присела в одно из низких, изрядно продавленных кресел. Марина, подойдя к окну, выглянула во двор.

– Так почему ты вдруг решила, что отца убила Ксения? Вся Москва об этом гудит, а я, твоя самая близкая подруга, ничего не знаю.

Александра покачала головой:

– Я ничего не решала. Но мне кое-что показалось странным. Понимаешь, наушники изначально были бракованные и не работали. Не смотри на меня как на сумасшедшую! Вдова Маневича сказала, что дочь два месяца назад купила наушники, и они не работали ни минуты. Их нужно было вернуть в магазин. А Ксения именно в этих наушниках сидела в приемной, когда за стеной, в галерее, кто-то застрелил ее отца. Она якобы слушала музыку и потому не слышала выстрела, ничего вокруг не замечала. Она даже пританцовывала типа в такт музыке! Понимаешь? А наушники не работали. Это была комедия. Когда я это поняла…

– И что это доказывает? – возразила Марина, слегка нахмурив ухоженные тонкие брови. – Это странно и только. Чтобы застрелить отца, ей нужно было иметь дубликат ключа от галереи. И, возможно, от кабинета. А дубликаты были только у секретарши.

– Они с Галиной были самыми близкими друзьями, – покачала головой Александра. – Для Ксении не составило бы никакого труда сделать дубликат чего угодно. Получить любую информацию, которая была у Галины. Любой телефон и адрес. Ксения была ее тенью, ее дубликатом, если можно так выразиться. И никто не принимал этого во внимание. Ее называли слишком взрослой для ее лет, но подсознательно все равно считали ребенком. А я, общаясь с ней, все время чувствовала, что рядом со мной не ребенок. Давно уже не ребенок.

– Она в чем-то сознается?

– Ни в чем. И, кроме косвенных улик, ничего против нее нет.

– Ну да, наушники, – скривила губы хозяйка кабинета. – Она могла ничего не слышать и с неработающими наушниками. Там же полная звукоизоляция, ты говорила. Маневич сам себе вырыл яму. Его пристрелили, а никто и не вздрогнул.

– Еще ключ, – тихо добавила Александра. Она столько спорила сама с собой в последнее время, что не стремилась ничего доказать и не рвалась в бой. – Ключ, который подкинули Маневичу вместо моего. Этот ключ я отдала следователю. А потом увидела точно такой же ключ в ключнице, в квартире Маневичей. Это был ключ от их дачи, от старого дома, где давно не делали ремонт. Старый ключ, таких уже не выпускают. Думаю, когда Ксения увидела у отца в столе ключ от моей мансарды, она моментально поняла, на что его можно заменить, в случае необходимости. У нее был свой ключ от дачи. Она ездила туда отдыхать. Одна.

– От чего ей отдыхать? – Марина уже не казалась скептически настроенной. Она внимательно слушала подругу.

– Может быть, от своей роли благополучной положительной девушки, – ответила Александра. – Подделка часто убедительнее правды, ты это и сама знаешь!

Художница кивнула на микроскоп, накрытый чехлом.

– А Ксения была слишком безупречна. Как картинка, обработанная фотошопом. У правды всегда имеются погрешности и недостатки. У подделки – практически никогда.

– Я тебе скажу больше – гении подделок подделывают недостатки, для большей правдоподобности, – заметила Марина. – Так, по-твоему, она узнала про твою мансарду, вызвонила этого несчастного Ветошникова, назначила ему встречу и убила, подбросив улики против отца? Но вроде, с ним связывалась Галина?

– Галина виделась с ним в тот вечер, но гораздо раньше и в другом месте. В мансарде они, согласно ее показаниям, не появлялись. В мансарде около девяти был Маневич. Он ждал там жену Ветошникова, но она не пришла. Потом он вернулся домой. И вот там-то, дома, у Ксении был отличный шанс, чтобы подменить ключ, забрать часы и взять отцовскую визитку «не для всех». Вечером, около одиннадцати, она отправилась на свою обычную пробежку вдоль набережной. Обычно она бегает около часа. Так было и в тот вечер. Алиби у нее нет. Период ее отсутствия совпадает с периодом наступления смерти Ветошникова.

– Хорошо, убить мужа любовницы отца… Чтобы навести подозрения на отца, который изменяет матери, отомстить… Это я могу понять, – задумчиво проговорила Марина. – Не люблю шекспировских страстей, но, в общем, на них основан весь уголовный кодекс. Но зачем она напала на этого несчастного Федора? И как она его нашла, если ты даже Маневичу не сообщала имен клиентов?

– Как нашла? Когда я поехала к Федору, Ксения выбежала меня провожать. Она что-то говорила об отце, о том, что вчера вечером он был сам не свой… Мне еще тогда показалось, что для постороннего человека, такого, как я, это явно лишняя информация. И странно, что такая умная девушка так легко посвящает чужого человека в дела семьи. А она спокойно могла проследить за мной до метро и еще дальше. Я ни на что не обращала внимания по дороге…

– Как обычно, – иронически заметила Марина. – Идешь и сшибаешь все фонарные столбы. Так она проследила тебя до магазина?

– Не вижу другого варианта. Ты понимаешь… Продавщица из магазина восточных благовоний, по соседству с Федей, заметила кого-то в подворотне, кого-то, кто шел за мной. Она сказала, что это мужчина. Но Ксения всегда носит джинсы, и коротко острижена, под мальчика. У нее крепкое спортивное сложение, широкие плечи. Она серьезно занимается спортом. Ее силуэт издали можно принять за силуэт парня.

– И потом она возвращается в магазин вечером, убивает Федора, забирает деньги… Это какая-то звериная смелость. Но ты не ответила на вопрос – зачем?

Александра не сводила взгляда с книжных стеллажей и, казалось, разговаривала именно с ними:

– Думаю, первоначально, когда Ксения отправилась за мной по пятам, у нее не было конкретного замысла. Она просто хотела знать, кто мои клиенты. Она знала, что отец тайком от матери распродает коллекцию. Разумеется, эти деньги навсегда ушли бы из семьи. Пока имущество не разделено, такие продажи нельзя контролировать. Ксения знала, что готовится развод, и хотела предотвратить его. Вмешаться в планы отца. О планах матери она еще ничего не знала. Мария Маневич предпочла скрыть от детей, что готовится к судебному процессу.

– Ты же говорила, что Ксения встала на сторону отца?

– Похоже, для вида. Чтобы быть к нему как можно ближе.

Александра прикрыла глаза. Перед ней снова возник магазин Федора Телятникова. Безымянные картины в потускневших рамах, прилавки, где теснились брошки, кольца, веера, бальные сумочки из накладного серебра… Растоптанные золотые очки на полу. Ключ на брелке в виде знака бесконечности.

– Мы с Федей уехали из магазина на его машине, и Ксения потеряла мой след, – продолжала Александра. – Но она видела, что это за магазин, и поняла, что Федя – мой клиент. И что он скоро вернется сюда. Нужно было только дождаться. Конечно, она не знала, во сколько он приедет. И стала ждать. И ждала до вечера. Не думаю, что Ксения провела это время в каком-то из окрестных кафе или пабов. Там бы ее могли запомнить. Но у ее матери была машина. Серебристо-серая машина. А Ксения считалась кем-то вроде домашнего водителя. У нее были все ключи от машин. Дом был неподалеку. Вскоре она вернулась на машине, припарковалась поблизости от подворотни и стала ждать, когда вернется машина Федора. Он вернулся раньше назначенного времени. Я назначила встречу на семь. Но около шести тридцати вечера к нему по делу зашел Эмиль.

– Этот… Рыжий?

– Да, рыжий. Он пришел показать гобелены, Федор попросил его отнести сверток в подсобку. Пока Эмиль был там, в магазин кто-то вошел. Зазвенел колокольчик. Потом послышались негромкие голоса, затем выстрел. Когда Эмиль решился выйти, он увидел тело Федора. И успел заметить какую-то светлую или серебристую машину, выезжавшую в подворотню. На месте преступление был оставлен ключ от моей мансарды с брелком в виде золотой восьмерки. Эмиль в шоке ни на какие детали внимания не обращал. А я обратила.

– Но почему?! Почему она убила именно его?

– Ей было все равно, кого убить, пойми. Ей нужно было, чтобы это убийство тоже связали с именем ее отца. Его пистолет. Ключ, который я ему отдала. Брелок. А на другой день Ксения кое-что узнает. И планы меняются. Она хотела выставить отца причастным к убийствам. Вместо этого она решает его убить.

– Что же случилось?

– На адрес офиса принесли заказное письмо с уведомлением о вручении и описью вложения. Письмо приняла Галина. При встрече она сказала мне, что бывают такие дни, когда все плохое случается сразу. Галина узнала об инициативе Марии Маневич насчет развода через суд. Узнала и Ксения. Также ей стало известно, что вчера во второй половине дня Галины в офисе не было, она отпросилась к зубному врачу. И что у врача она не была. Не забывай, Ксения была ее лучшей подругой. Она знала о ней все. И тут у нее появилась идея… Как избавиться от отца и подставить Галину, у которой не было алиби ни на момент смерти Ветошникова, ни на момент убийства Федора. На другой день Ксения отправилась в офис к отцу. Улучила минуту и через компьютер Галины изменила настройки камер слежения охраны. Они регулировались именно оттуда. Также она позаботилась о том, чтобы компьютер отказывался реагировать на команды. Ксения часто копалась в нем и знала его лучше, чем Галина. Галина ушла искать техника. Ксения вошла в кабинет к отцу. Под каким-то предлогом заманила его в галерею. Теперь она бывала там часто, потому что делала фотографии картин. В галерее она застрелила отца. Вытерла отпечатки с пистолета и оставила на полу, рядом с телом. Вышла, заперла дверь галереи. Покинула кабинет. Села на диван, надела наушники, которые уже два месяца не работали, и стала ждать. Просто ждать.

– Чудовищно, – после долгой паузы произнесла Марина.

– И еще… – Александра поднялась с кресла, прошлась вдоль стеллажей, выглянула в окно. – Я говорила тебе, что во всех трех случаях стрелял левша? Галина – левша. Так что и это указывало на нее.

– Но Ксения? Ксения ведь не левша?

– Нет, – стоя у окна, Александра глядела во двор, запруженный машинами. На площадке играли дети. Рыжая, побитая инеем трава газонов оттаивала под солнцем и влажно блестела. – Ксения не левша. В тот день, когда я познакомилась с Марией Маневич, та мне кое-что рассказала о дочери. В частности, о том, почему у нее не заладилась карьера в большом теннисе. Дело в том, что Ксения – амбидекстр.

– Что это?

– Это довольно редкое явление, врожденная способность одинаково владеть и правой, и левой рукой. Разумеется, с раннего детства ребенка учат все делать правой рукой. Так оно дальше и идет. Но амбидекстр может с тем же успехом применять левую руку. Так вот, Ксения использовала эту свою особенность в теннисе. Она держала ракетку то в левой руке, то в правой. Противника это сбивало с толку, и это ей нравилось. Но тренер запретил ей такие манипуляции. Он считал, что эти фокусы мешают мастерству. И Ксения бросила секцию.

Обернувшись к подруге, Александра спросила:

– Твой знакомый приедет или не стоит ждать?

– Я сейчас позвоню, – Марина взяла со стола телефон. Найдя номер в списке, она нажала кнопку. Ответа не было. Женщина недовольно взглянула на часы: – Вообще, я его знаю как человека точного. Может, опять заболел… Сейчас позвоню его жене.

На этот раз, ответили немедленно.

– Извините, что звоню по этому номеру, – быстро заговорила Марина. – Давид Александрович не отвечает… Что? Я не знала. В какой больнице?

Через минуту она положила замолчавший телефон на столешницу и поднялась, растерянно приглаживая волосы, уложенные в высокую царственную прическу.

– Что же нам так не везет-то… – пробормотала она.

– Случилось что-то?

– Да клиент, которого я для тебя берегла, попал в больницу. Что-то у него обострилось.

– Извини, а это не Давид Балакян?

Марина, тоже подойдя к окну, кивнула. Голубые блики света прошли по ее гладким черным волосам.

– Кто бы мог подумать, – вздохнула она. – Мне всегда казалось, что он симулянт. Ты его знала?

– Немного. И у меня тоже было такое впечатление.

– Сделка сорвалась, – Марина постучала кончиком ногтя по стеклу. – Знаешь, не заводи золотых рыбок, если что. Они у тебя обязательно сдохнут. Маневичи сами шли тебе в руки, и если бы ты не выстроила свою версию, то сейчас зарабатывала бы на вдове столько, сколько захотела бы.

– Да, – ответила Александра, не сводя взгляда с детской площадки.

– Тебе хотя бы есть, чем заплатить за квартиру?

– Я только что заплатила за месяц вперед. Мелкие заработки всегда находятся. Понемногу справляюсь…

– Мне очень жаль, но пока больше ничем не могу помочь, – Марина повернулась к ней. Она смотрела на подругу изучающим долгим взглядом, словно не узнавая ее. – Я тебя все-таки не понимаю. То есть понять могу. Но сама бы так не поступила. Тем более ты же понимаешь, что это все косвенные улики.

– Но следователь принял мои слова к сведению, – Александра подошла к креслу и подняла с пола сумку. – Пойду! Хотела заглянуть в один салон, давно там не бывала.

В прихожей она натянула куртку, застегнула молнию до подбородка, обнялась на прощанье с подругой. Марина, отстранившись, улыбнулась:

– Ну, на связи! Первый хороший заказ, который мне подвернется, будет твой.

– Скажи честно, ты считаешь, что я сделала ужасную глупость? – спросила Александра, поправляя на плече ремень сумки.

– Возможно, – улыбка исчезла. – А с другой стороны… Опыт показывает, что правда обычно выплывает наружу. Если посмотреть на дело так, то ты все сделала правильно. Но с другой стороны… Ты могла бы отлично заработать.

– Как видишь, не смогла, – Александра открыла входную дверь, вышла на площадку, нажала кнопку вызова лифта. В шахте что-то дрогнуло, послышался тугой гул поднимавшейся кабины. – Знаешь, когда я узнала, что Ксения амбидекстр, я заинтересовалась этим вопросом. Представляешь, левши есть не только среди людей, но и среди животных. Например, все белые медведи – левши. Удивительно, правда? И почти все кенгуру – левши. А вот с приматами сложнее.

Лифт подошел, двери кабины раздвинулись.

– Исследования показали, что на воле большинство приматов – левши. Но в неволе большинство из них становится правшами. Они самостоятельно переучиваются, подражая людям. Никому не хочется быть изгоем.

Двери кабины стали закрываться, и Александра снова нажала кнопку вызова.

– Я где-то их понимаю, – произнесла Марина. – В смысле – приматов. Звони, если будут новости. Да и просто так звони!

…Давно стемнело, и тень Александры, умножаемая апельсиновым светом фонарей, то бежала впереди нее, то кралась сбоку, прижимаясь к стенам. Художница возвращалась домой с пустыми руками – ей обещали небольшой заказ на реставрацию, но только через неделю. Александра уже привыкла называть домом съемную квартиру, где жила несколько месяцев. Многие коробки так и не были до сих пор разобраны после переезда. Александра все собиралась взяться за уборку, но каждый раз ее останавливало опасение, которое она боялась сформулировать: стоит ли разбирать вещи, если она не сможет внести плату за следующий месяц?

Юлия Петровна была неизменно приветлива и, когда в последний раз Александра задержала квартплату на несколько дней, ничего не сказала. Но художница надеялась, что в следующем месяце ей удастся выкрутиться. Когда она вручала Юлии Петровне конверт, та с тонкой улыбкой осведомилась:

– А ваш друг? Тот, который ночевал у вас в августе? Что-то его больше не видно.

– Его звали Игнат, – Александра дождалась, пока квартирная хозяйка пересчитает деньги. – Он уехал.

Игнат, для которого она все-таки выполнила заказ, уехал в октябре. Гонорар за «Железный лес в червлёном поле» пришелся очень кстати. Александра втайне рассчитывала, что за этим заказом последуют другие, такие же несложные в исполнении и хорошо оплачиваемые. Но Игнату не удалось поставить свой смелый проект на поток.

– Я же говорил тебе – у меня «золотой глаз»! Мне никогда не удастся разбогатеть! – без тени уныния напомнил он ей, когда Александра провожала его в Шереметьево. Легкая куртка, серебристый ободок в волосах, спортивная сумка, набитая папками со старинными гербами… Игнат остался таким же, каким прибыл в Москву в августе. Имущества он не нажил.

– Я начинаю думать, что у меня тоже этот самый «золотой глаз», – усмехнулась художница. – Ну что ж, хоть чем-то мы были друг другу полезны. Ты убедился, что на любой товар есть спрос. А я хоть за октябрь заплатила. А Эмиль получил деньги за гобелен, на фоне которого мы все это увековечили.

– Идея была мощная, – вздохнул Игнат. – Мы втроем могли бы создать настоящий синдикат по производству фальшивых аристократов. И все были бы счастливы.

…После его отъезда у Александры не раз возникало чувство, что ей не хватает рядом старого знакомого. Она завидовала легкости, с какой тот шел по жизни, ни к кому и ни к чему не привязываясь. Его не тяготили муки совести, не мучила проблема выбора. «И квартирная плата!» – поднявшись по лестнице, художница отперла дверь своей квартиры.

Зажглась сильная лампочка без абажура под потолком обширной запущенной кухни. Александра замерла, услышав в тишине странный звук, но тут же успокоилась – в старых чугунных батареях звонко булькала вода, на днях собирались включить отопление. Она поставила чайник на огонь.

– Неделя, – вслух произнесла художница, не переставая думать об обещанном ей заказе. Долгие годы жизни в одиночестве сформировали у нее привычку озвучивать свои мысли.

Закипающий чайник гневно свистнул. Александра выключила газ и заварила чай. В последнее время она с трудом засыпала и решила пить меньше кофе. Устроившись за столом с чашкой, слушая глубокую тишину, наполнявшую старинный особняк, Александра старалась думать об отвлеченных предметах. Она вспоминала старых знакомых, пытаясь восстановить в памяти их лица. Любимые музеи. Места, которые запомнились ей неизвестно почему.

Чай остывал. У него был сладковатый сливочный вкус – Александра покупала молочный улун. Она так и не научилась ценить более элитные и сложные композиции, которые рекомендовали ей Эмиль и ее новая знакомая Людмила, владелица магазина благовоний рядом с бывшим магазином Федора Телятникова. «Ты навсегда испортила себе вкусовые рецепторы кофе!» – заявлял Эмиль. Людмила, более тактичная, ничего не говорила, с улыбкой взвешивая для Александры пакетик чая.

В дверь постучали – размеренно, громко. Александра резко повернулась на стуле. Она не помнила, заперла ли дверь на ключ. Ключ торчал в замочной скважине. Она никого не ждала.

Стук повторился. Александра взглянула на черное незашторенное окно, в котором виднелось несколько световых пятен – окна двухэтажного дома напротив. Перед ней возникли черные смоляные глаза Маневича, внезапно наполнившиеся ужасом при таком же звуке. Во всей системе умозаключений, которую выстроила Александра, не нашлось места только для этого эпизода. Она по-прежнему не могла предположить, кто стучал в дверь тем вечером, когда у нее был в гостях Маневич.

Женщина подошла к двери.

– Кто там? – спросила она, берясь за ручку. Теперь художница видела в щели между дверью и косяком широкий железный язычок – замок был заперт.

– Извините, я ищу Александру Корзухину, – раздался мужской голос. – Она здесь живет? Мне дали этот адрес. У меня к ней дело.

– Да, это я, – слегка успокоилась Александра. – Секунду.

Отперев дверь, она увидела на площадке визитера. Это был парень лет двадцати пяти, высокий смуглый брюнет в джинсах, тяжелых ботинках и красно-зеленой спортивной куртке. По всей видимости, он немало внимания уделял своей внешности – подбритые виски, челка, высоко уложенная гелем, модная двухдневная небритость. От него чрезмерно пахло пряным сладким парфюмом. Рядом с ним, прислоненный к стене, стоял большой прямоугольный сверток в серой упаковочной бумаге.

Визитер улыбался, явно очень обрадовавшись, что ему отворили, но Александра не торопилась приглашать его в дом. Парень был не очень похож на ее клиента, хотя сверток выглядел убедительно.

– Вы искали меня? – переспросила она. – А кто вам дал мой адрес?

– Моя двоюродная бабушка, – бесхитростно ответил парень. – Вы для нее реставрировали одну картину этим летом. Я спросил ее, к кому могу обратиться в Москве по своему делу, и она вспомнила о вас.

Александра распахнула дверь настежь:

– Заходите!

Парень подхватил сверток и последовал приглашению. Он не переставая улыбался.

– У нее был и ваш телефон, но она его потеряла. Возраст, знаете… – Парень улыбнулся. – Ей скоро девяносто лет. Меня зовут Фил.

– Очень приятно, – кивнула Александра. – Я вспомнила вашу бабушку. У вас тоже реставрация?

– Да-да, – заторопился парень, пристраивая сверток на стуле. – Реставрация… И не только.

– Что вы имеете в виду? – насторожилась Александра.

– Мне… И моей семье, – поправился парень. – Нужна реставрация не только картины… Но еще некоторых событий. Может быть, вам нужно будет приехать в Израиль. Вы согласны? Все расходы за наш счет.

Только сейчас Александра заметила у гостя небольшой акцент, придававший его речи напевную протяжность. Фил запинался перед тем, как произнести некоторые слова, словно припоминая их.

– Картина здесь, – парень положил руку на верхнее ребро свертка. Засунул руку во внутренний карман куртки и достал конверт: – А это деньги, аванс. И там есть все телефоны, по которым можно позвонить. И телефон бабушки тоже. Хотя она почти ничего не помнит… Мне сейчас пора ехать в аэропорт, скоро регистрация на рейс. Спасибо! До свидания!

– Как, вы сразу уезжаете? – растерялась Александра. – Могут возникнуть вопросы!

– Там есть все телефоны! – парень не переставал улыбаться. – А я ничего не знаю. Меня только просили найти кого-нибудь в Москве, кто будет этим заниматься. Я ведь приходил к вам летом, но вы не открыли. Хотя дома кто-то был.

– Летом? – переспросила художница. – Когда именно?

– В августе. Я могу точнее посмотреть по датам билетов. Мне тогда тоже надо было ехать в аэропорт, – парень вытащил из кармана телефон, несколько раз провел пальцем по экрану. – Вот. Я вылетал из Москвы ночью одиннадцатого августа, значит, приезжал к вам десятого, вечером.

– Так это были вы! – воскликнула Александра с немалым облегчением.

– Я, – радостно подтвердил парень. – Мне пора в аэропорт, извините!

– Да, конечно… – она проводила его до двери, остановилась на пороге. – Я изучу полотно и позвоню по тем телефонам, которые вы оставили.

– Хорошо-хорошо! – Фил уже начал спускаться. Остановившись на миг, он помахал на прощанье и исчез за поворотом лестницы. Внизу хлопнула подъездная дверь. Александра вернулась в квартиру.

На столе лежал конверт с деньгами. «Как с неба свалился!» Александра невольно взглянула на ободранный потолок, покрытый ржавыми следами от протечек. На стуле, словно немой вопрос, замер большой прямоугольный сверток. Художница прикоснулась к нему, отдернула руку. Прошла в комнату, открыла окно.

Ночной воздух, в котором уже чувствовалось дыхание зимы, обжег ее лицо. Чернильное небо, где терялись редкие тусклые звезды, смотрело на опустевший спящий переулок. Одна из звезд двигалась. Это был самолет.

И уже не холод, вкрадчиво обнявший ее за плечи, был причиной того, что Александра содрогнулась. Это было удивительное, жгучее чувство – ощущение загадки, которую предстоит разгадать, начала новой истории. Чувство первой страницы романа, в котором она станет главной героиней.

Над переулком, в свете фонаря, что-то замелькало. Косо летящие с ясного неба искры превращались в снежинки. Александра вытянула руки в окно, повернула их ладонями вверх, и вскоре ощутила частые влажные прикосновения, казавшиеся неожиданно теплыми.

Она закрыла окно и, подойдя к рабочему столу, включила лампу.