4. Спи, не теряя бдительность

Лия

НЕ ХОЧУ ТУДА! Господи, да сколько можно? Старалась ведь. Настраивалась. Представляла чертов тропический остров. Слушала шум прибоя. И где я? Лубянка, перекресток, унылое мигание желтых светофоров. Вечные пять минут перед аварией. Снег, грязь… хрустящие комки соли. Не хочу, слышишь, подсознание? Проснись! Проснись, Лия, давай же!

Не пойду туда сегодня. Хватит. Докажу этому наг лому парню, что он не прав. Он не найдет меня снова. Это совпадение. Игры разума.

Шагаю прочь, к «Детскому миру». Вниз по улице, к широкой светлой площади. Да что со мной? Ноги вязнут, будто утопая в застывающем цементе. Каждый шаг дается все труднее, колени болят. Площадь рассыпается в пиксели, изображение барахлит и отключается. Стена. Черная стена из ничего. Словно в полуметре от меня исчез свет. Протягиваю руку, колочу, как в запертую дверь. Холодная, твердая темнота. Ступни выворачивает назад на сто восемьдесят градусов. Я похожа на сломанную куклу… Тянет, тащит туда. Назад, к английскому фарфору. Вон уже и тот мужик.

– Эй! – Звук голоса моментально глохнет. Все равно что кричать в космосе, в замершем безвоздушном пространстве. – Ну да. Разумеется. Тебе нравится, чтобы я смотрела, как ты умираешь?..

Сил нет сопротивляться. Отключаю волю, тело марионеткой вышагивает следом, к крыльцу.

– Я же говорил, Лия, мы связаны.

Снова этот парень. Несколько его слов – и все вокруг сдвигается с мертвой точки, звуки обрушиваются на меня тушей кита, выброшенной на берег. Страха больше нет. Есть безразличие: одной коротать срок или с сокамерником.

– Что ты делаешь в моем сне? – Я прислоняюсь к шершавой стене магазина, через стекло по привычке наблюдаю, как тот мужик спорит с продавцом. Сервиз с крохотными гусями, потертое засаленное окно…

– Значит, все-таки в твоем… – Он улыбается, как будто выкопал клад. – Я вижу тебя последние пару лет. Со спины. Ищу тебя, догоняю – а ты ускользаешь. Но так было раньше, а теперь, после встречи в реале, смог попасть в твои сны…

– Тогда откуда ты знаешь, что я – это я? – Смотрю на него: довольный, глаза блестят, уголки рта вздернуты вверх. И зачем было отвечать на его сообщения? Зачем слушала его маниакальную муть? Психопат?

– Слишком часто видел. Я тебя чувствую.

Влез в мою голову? В мои сны?.. Я окончательно рехнулась. Мы оба. Или он хочет попугать меня? Или вообще помешанный на мне маньяк-убийца, который знает, где меня найти? Нет, не страшно. Наоборот, скребется крамольная мысль: может, оно и к лучшему. Даже если он придет в больницу и убьет меня, то по крайней мере я не увижу снова этот сон.

– Ну вот она я. Зачем искал?

– Не знаю. – Мурад не кажется обескураженным. На лице самодовольство. – Но мы друг другу нужны. Ты здесь застряла?

– Похоже на то.

– Значит, я тебе нужен. Чтобы тебя вытащить. Ведь не просто же так я попал сюда! И может, мы вместе справимся с твоими кошмарами…

– Типа спасатель, да?

Он игнорирует мой сарказм.

– Ты слишком напряжена, Бэмби. Знаешь этого мужика? Какая-то личная травма?

– Понятия не имею, кто он такой. Но сейчас его собьет машина. Профессор Фомин говорит, что…

– Про него даже не заикайся. Старый лошпед. – Лицо Мурада искажается брезгливостью. – Давай руку.

Протягивает мне ладонь. Зачем? Что это? Старая песня с новым рефреном? Ремейк надоевшего сна. Мужик выбегает из магазина, но я уже не обращаю на него внимания. Стою, разглядываю собственные пальцы, как слабоумная. Неужели смогу коснуться его? Прямо внеземной контакт.

– Да не тупи! – Сам хватает меня за руку, тащит к переходу.

Чувство такое странное… Тепло. Наконец-то что-то теплое в этом адском сне. Может, его не существует? Может, я сама его придумала, этого Мурада? Устала от своего необитаемого острова, как Робинзон, и слепила Пятницу из обрывков памяти и иллюзий?

Но зачем? Ничего ведь не изменится от этой теплой ладони.

– Ну же, Бэмби, ты чего тормозишь? – раздраженно бросает он через плечо. – Давай оттолкнем его! Давай спасем!..

– Думаешь, я не пыталась?! – Выдергиваю руку, сердце колотится от злости. – Вот, смотри!

Бегу мужику наперерез, выскакиваю на проезжую часть, встаю, машу водителю, прыгаю на месте… Вхожу в капот, как нож в масло. Ничего – лишь странная мелкая дрожь в ногах. Волнами вокруг плывет воздух, пространство расплывается кругами на воде. Осколки, пурпурные брызги – все просачивается через меня.

– Ты не понимаешь?! Этого места не существует! – Истерический хохот охватывает все мое существо. – И тебя не существует! Ты – глюк!

Улица меркнет, я словно в театре, и осветитель фокусирует прожектор на моем лице. Машины тают, осыпаются здания. Я просыпаюсь! Будут еще кошмары. Десять, сто, тысяча… Не знаю. Но хоть этот заканчивается.

– Постой! – Мурад рвется ко мне, перепрыгивает через сбитое тело. – Я не глюк! Ты должна верить… Скажи что-то!

– Зачем? – Веки тяжелеют, я знаю, что вот-вот проснусь в привычных стенах палаты.

– Любое слово, Лия! Скажи, я докажу тебе!

– Пике арабеск… Дурак… – И я откидываюсь назад, падаю навзничь в заботливые объятия реальности.

Из коридора повеяло больничным завтраком. Гречка. Звон посуды, редкое, но звучное ворчание санитарки. Проспала-то как… Лия потерла опухшее лицо, оглядела палату. Мутное, чуть похмельное состояние. Фомин, чтоб его! Накачал на ночь. От сна это не спасло, стало только хуже: теперь Мурад влез к ней в подкорку. Сон напитался красками, движением, звуками, ощущениями. Такого раньше не было.

Пусть Мурад и плод ее воображения, в одном он прав: от Фомина никакой пользы. И вчера Лия отчетливо поняла, что все это время доверяла не тому человеку.

Мурад ворвался в ее вялое существование живым сквозняком, говорил какую-то муть о том, что искал ее, что видел во сне. Лия не смогла устоять. И не потому, что парень ей как-то понравился. Встреча с Мурадом разволновала ее: дрожащие пальцы, жжение в груди, пульс стучит, как колеса локомотива. Она так усердно огораживала себя от мира, что теперь, глотнув свежего воздуха, поняла: в дурке она тратит время зря. А потому направилась вчера прямиком к Фомину.

– Владимир Степанович, выпишите меня.

Он был занят. Нервно и суетливо разговаривал с какой-то Наташей по скайпу. И все же нашел в себе силы: оторвался от экрана и ошарашил походя, не задумавшись ни на секунду:

– Какая выписка? Нет, категорически нет.

Лия ждала. Она всегда умела производить хорошее впечатление. Терпеливая, послушная… Что бы ни таилось у нее внутри, Лия с детства умела нравиться учителям, хореографам. Спасибо родительским генам за большие честные глаза. Однокашники ненавидели ее, и не зря. Та еще была стерва, сама бы себе теперь руку не подала. Не стекло в пуанты, конечно, но не обходилось без мелких гадостей: сливочное масло в диетическом питании конкуренток, испорченное трико, подпоротые завязки – и все это с невинно распахнутыми ресницами.

Что ж. За свои грехи Лия расплатилась сполна. Трудно было винить девочек из училища за фальшивое сочувствие, когда перелом шейки бедра перечеркнул хореографическое будущее стервы Спивак.

А эти сны, изматывающие, заставляющие мечтать о коме? Бог с ним, с балетом, лишь бы отвязаться уже от бесконечного кошмара.

Лия ждала. Терпеливо, вежливо, хотя внутри все так и подмывало ощериться. Она чувствовала себя девочкой в ночной рубашке из классических ужастиков. Той самой девочкой, которая заманивает заблудших туристов в проклятый дом, а потом являет им внутренних демонов.

– Владимир Степанович, вы же сказали, что если я сдаюсь добровольно, то и уйти могу в любой момент, – начала она, как только профессор впустил ее в кабинет.

– Лия, я должен буду уехать и не могу отпустить тебя в таком состоянии. Это моя вина, что Мурад ворвался в твою палату… Но эта ситуация показала, что ты не готова к выписке.

– Эта ситуация показала, что я не хочу больше находиться среди других психов.

– Лия, ты напугана. Тебе нужно время. Я вернусь, мы обстоятельно поговорим и примем совместное взвешенное решение. Ладушки?

Вот почему он вечно разговаривает с ней как с ребенком? Интересно, другим пациентам, агрессивным мужикам с белкой, он тоже говорит «ладушки»?

– Я хочу уйти домой. Сегодня.

– Нет. Слишком рано. Ситуация может обостриться, а я не готов брать на себя такую ответственность.

– Я беру. Оформите выписку.

– Лия, ты слышишь меня? Ты не готова. – Профессор сложил руки на столе. – Мне не нравится твой настрой, и, боюсь, придется предупредить коллег на твой счет. Три-четыре дня…

– Вы издеваетесь?! – не стерпела она, дернулась вперед, с трудом перекрикивая шум в ушах. – Я уйду, разрешите вы мне или нет!

– Не кричи, пожалуйста. Ты же не хочешь, чтобы я позвал санитаров? И лучше бы мы обошлись без аминазина.

– Вы что, угрожаете? Бред! – Она упрямо тряхнула головой и попятилась к двери. – Я пойду к заведующему. Попрошу другого врача. Уезжаете? На здоровье.

Выскочила в коридор, а дальше… дальше Лия не помнила ровным счетом ничего до тех самых пор, как проснулась сегодня утром после очередного кошмара. Снова палата, снова параноидальная с мертвыми воронятами. И пресная переваренная каша.

Лия встала с кровати, потерла виски, стараясь сфокусировать если не зрение, то хотя бы мысли. Протиснулась мимо санитарки с грохочущим столиком на колесах, ломанулась к посту.

– Владимир Степанович уехал? – спросила Лия дежурную сестру.

– Ну откуда мне знать. – Татьяна Ивановна рассеянно копалась в картах.

Отлично. Пересменок уже был, обхода еще нет. Сестра только заступила на дежурство; если Фомин и сделал пометки насчет Лии, то новости до Татьяны Ивановны еще не дошли.

– А Рамиль Шаматович у себя?

– Спивак, что-то срочное? Поди в палату, дождись обхода.

– Да мне на пару минут…

– Ты чего, я не пойму, добиваешься? – Татьяна Ивановна явно встала не с той ноги, благоволением сегодня даже не пахло.

– Ладно, поняла, поняла. – Лия изобразила смирение, двинулась к туалету.

Она всегда была идеальной пациенткой. А смысл? Татьяна Ивановна все равно не оценила ее усилий. Что ж, теперь это ее проблема. Пусть почувствует разницу. Лия осторожно, без резких движений, скользнула на лестницу. Пока ее хватятся, она уже найдет Рамиля Шаматовича – недаром же за ним тянется слава самого гуманного и либерального. Если повезет, к дневной выписке все документы будут готовы. За определенное, конечно, вознаграждение… Потом позвонить дедушке, пусть приезжает. Стены, линолеум, большие холодные окна – все теперь вызывало ненависть и тошноту. Еще один сон с участием Мурада – и Лия вылезет отсюда по воздуховоду.

До нужного кабинета оставалось пару метров, как вдруг она услышала голос профессора Фомина из-за одной из дверей. И не просто голос – почти крик. Никогда прежде Лия не замечала, чтобы Владимир Степанович выходил из себя. Раньше всегда говорил мягко, вкрадчиво, тоном доброго сказочника. Но неприкрытый гнев… Это что-то новенькое.

Любопытство отключило все остальные чувства, и Лия замерла у приоткрытой двери.

– Я не давал вам доступа к диску!.. Да не нужны мне никакие доказательства!.. Вот только не надо мне зубы заговаривать! Вирус! Где мои файлы?! Знаете что, Анна Федоровна! Я в такие совпадения не верю! Сначала вы преследуете меня, потом… Ну конечно, не докажу! Минимум трое моих коллег знает, что вас интересовали именно Спивак, Бероев и Орлова!..

Спивак?! Лия вздрогнула, словно ее вызвали на перекличке. При чем здесь она? Кто мог интересоваться ей? Почему?

– Я сообщу руководству, сейчас же. Напишу в Союз психиатров… Ах, вам смешно? Посмотрим, что вы скажете, когда вас не допустят ни на одну конференцию! Это частная информация, в конце концов, это моя научная работа…

– И что это мы тут греем ушки? – Рамиль Шаматович возник из ниоткуда, и от неожиданности Лия чуть не растеряла остатки рассудка.

– Я просто… – Она запнулась, попятилась.

– Володя, ты бы хоть дверь закрывал! – крикнул Рамиль Шаматович, заглядывая в кабинет.

Фомин замолчал на полуслове, опустил телефон и, увидев Лию, нахмурился.

– Владимир Степанович, я… – Она без особого успеха попыталась изобразить невинное удивление.

Однако профессор был не в том состоянии, чтобы повестись на блеяние девочки-олененка.

– Я тебя предупреждал. – На лоснящемся лбу вздулись вены. – Я хотел, чтобы ты повела себя по-человечески, без выкрутасов…

– Да ладно, Володь… – миролюбиво начал Шаматович, но Фомина прорвало не на шутку.

– Ты не понимаешь, что речь идет о твоей же безопасности? – Профессор выглядел так, будто его вот-вот разобьет инфаркт.

– Владимир Степанович, вы же должны были уехать. У меня болела голова, я искала дежурного…

– Феназепам, – выплюнул Фомин и поверх Лииной головы посмотрел на коллегу. – Рамиль, скажи Кирееву, что она здесь еще минимум на неделю. И во время обхода закинь мои новые назначения на пост.

– Но вы не имеете права!.. – Лия едва сдерживала слезы бессилия.

Фомин сделал шаг в ее сторону так резко, что девушка отшатнулась.

– Ты останешься здесь еще на неделю, чего бы мне это ни стоило. – И профессор вылетел из кабинета, шарахнув дверью.

– Н-да… – Рамиль Шаматович почесал лысеющий затылок. – Никогда его таким не видел. Пойдем, путешественница, вернем тебя на место.

– Вы же сами видели: он неадекватный! – пробормотала Лия, когда психиатр своей пухлой рукой мягко увлек ее к лестнице. – Он срывает на мне какие-то личные обиды.

– Ну мы же тоже люди, – сочувственно вздохнул врач, не ослабляя хватку. – Владимир Степанович столько личных драм принимает так близко к сердцу… Всякое может случиться. Но вы не переживайте, вы у нас под крылышком, в лоне, так сказать, медицины, и мы сделаем все, чтобы…

– Я сдалась добровольно и…

– И это прекрасно! Всем бы такую бдительность, хорошая моя…

Лия даже не заметила, как оказалась этажом ниже. А Рамиль Шаматович все продолжал душеспасительную беседу, умело жонглируя интонациями, виртуозно управляя мелодией голоса, вгоняя пациентку в подобие транса. Пять минут разговора – и Лия почти согласилась с тем, что психбольница – лучшее для нее место, а неделя – даже маловато для обретения полной внутренней гармонии. У самых дверей отделения липкий морок психиатрии развеялся.

– Рамиль Шаматович! – Лия вцепилась в холодную железную ручку, преградив врачу дорогу. – Выслушайте меня. Я знаю, вы помогали людям выйти. Я в долгу не останусь. Назовите сумму. Любую. Но сегодня я должна выписаться.

– Вы, моя хорошая, выбрали неверный тон. – Рамиль Шаматович изменился в лице, по полным щетинистым щекам пробежала рябь. – Я бы и рад был вам помочь, но, во-первых, только в рамках закона. Никаких, как вы выразились, долгов и сумм. А во-вторых, этот вопрос в компетенции заведующего отделением, так что дождитесь консилиума в понедельник…

Лия едва сдерживалась. Злость зашкаливала почти как у Фомина, но у Лии хватило здравого смысла, чтобы вовремя осадить эмоции. Спорить сейчас означало схлопотать аминазина и еще бог знает каких транквилизаторов. Не в таблетках – в игле. Чтобы никаких «спрятать за щеку». Нет, сдаваться Лия не собиралась. Просто вовремя заметила знак тупика и выбрала обходной путь.

– Неужели ничего нельзя сделать? – В ход пошли наивно распахнутые глаза, полные крокодильих слез.

– А что вдруг случилось? Вы, конечно, не моя пациентка, но, насколько я помню, с вами таких проблем не было.

– Я больше не могу… – отчаянно всхлипнула Лия, приоткрыла дверь и испуганно посмотрела на Татьяну Ивановну. Рамиль Шаматович перехватил ее взгляд.

– Что-то не так? – Он нахмурился.

– Нет-нет, только ничего ей не говорите!

– Лия, если есть проблема, мы должны…

– Нет. – Она испуганно затрясла головой. Роль жертвы Лии всегда удавалась особенно хорошо. – Нет, я лучше пойду в палату… Я не хочу опять… Нет, клянусь, я выпью все таблетки, только не говорите ей…

И сорвалась с места, кинулась в палату мимо поста, не забыв отшатнуться от Татьяны Ивановны. Если Рамиль Шаматович не купился, то Лия – не бывшая балерина.

Впрочем, мыслями она была уже на шаг впереди. Прорабатывала план, безразлично перетирая челюстями гречу, послушно кивала и отвечала односложно во время осмотра, на автомате скручивая марлю для перевязочной. И так до самого тихого часа. И только когда соседке с воронятами вкололи дневной сон, Лия извлекла из матраса запрещенный гаджет.

Наизусть она помнила только номер дедушки: слишком часто он просил закинуть ему деньги с карточки. И теперь рассчитывала написать сообщения с планом. Пусть привезет в часы посещения верхнюю одежду. Спрячет в кладовке для швабр и прочего барахла. А утром, около пяти, ждет в такси у больницы. Сестра в это время обычно спит без зад них ног, народу никого. Одеться втихаря в кладовке и ждать, пока не начнется пересменка. И там уже выскользнуть мимо охранника…

Однако написать Лия не успела. На экране светился значок нового сообщения, и когда Лия открыла его, то не сразу поняла, что там написано. С виду бред: «Пике арабеск. Дурак».

В следующую секунду Лия уже выпутывалась из одеяла, лихорадочно хватая ртом воздух. Это было страшнее, чем получить весточку от покойника. Как?! При всем желании он не мог догадаться. Такие слова… Даже если представить себе, что Мурад один из тех, кто увлекается балетом, хотя на человека искусства он не тянул, даже в этом случае он должен был выбирать из десятков терминов.

Нет. Какой-то трюк. Может, Фомин нарочно пытается свести ее с ума? Ну конечно! Подговорил своего дружка подыграть. Накачал какой-то дрянью. Нейролингвистическое программирование, гипноз? Куча вариантов. Или в палате установлена камера и Лия разговаривала во сне? Прекрасный план! Теперь она начнет на стены лезть от паранойи, и выписка отдаляется так же стремительно, как скоростной поезд от платформы. Но зачем? Зачем Фомину удерживать Лию в больнице? Научный интерес? Не такой уж она и сложный случай. Интерес интимный? Вряд ли. Лия бы заметила за столько сеансов. Тогда что?..

Выдохнув и усилием воли остановив приступ паники, Лия свежим взглядом пробежалась по палате. Камер не было. Нет, можно, конечно, предположить, что Фомин ставил их только на ночь, а с утра кто-то заметал следы, но это слишком. Такими темпами Лия скоро сама начнет искать в подушке мертвых воронят.

«Теперь веришь?» – телефон беззвучно подмигнул сообщением.

Лия медлила. Вступить в переписку, сделать ход в безумной игре означало принять правила. Признать себя жертвой чьих-то умелых манипуляций. Но трусливо отказаться? Ну уж нет! Не дождется. Из любой игры можно выйти победителем.

 

Хороший трюк. У тебя почти получилось.

Да ладно! У тебя ведь мурашки.

Признайся, Бэмби. Вали из дурки,

давай встретимся в реале.

 

Бэмби… Лия словно на мгновение вернулась в сон, услышала голос Мурада, ладонь пронзило током – тактильная память. Боже, неужели она настолько внушаемая?

 

Я бы с радостью, но застряла здесь

еще минимум на неделю.

Злой дядя доктор не дает выписку?

Что-то в этом роде.

И ты собираешься сидеть и ждать?

Такая правильная и послушная?

Есть варианты?

Есть ноги – есть варианты.

Как-то так.

 

Лия закусила губу. Она не знала до конца, глюк это, реальность или ее снова накачали, но ведь вчера парень был настоящим! Ведь неспроста орали медсестры, вся больница смотрела из окон, как Мурад улепетывает, сверкая пятками. Он нашел способ проникнуть внутрь – если он не дружок Фомина, конечно, – так, может, сумеет вывести Лию наружу? И не придется поднимать давление деду, сделав его сообщником ночного побега? Со снами она разберется потом. Свалить из больницы, и как можно скорее, – вот проблема номер один.

 

Хочешь предложить что-то конкретное?

Просто сегодня ложись спать пораньше.