36

Все, чем Александр жил в последний месяц, это завершение книги по мотивам переведенного клинописного текста. Однако работать приходилось в сложной с моральной точки зрения обстановке. Спустя две недели после знаменательного заседания кафедры раздался звонок, и его вызвали к следователю. Следователь, достаточно объективный человек, не отвлекающийся на различные детали, связанные, например, с происхождением Александра, последовательно расспрашивал его о пребывании в мухафазе Багдада, об экспедиции, о причинах, заставивших его и Жака остаться. Александр объяснил, что не мог уехать и оставить лагерь без присмотра, кроме того, неожиданно появился спонсор, и Александр пытался как-то легализовать его содействие, но помешала война, спонсор исчез так же неожиданно, как и появился. Поиски Аббаса Ширази и его спутницы Гуль ничего не дали. А Жак задержался по собственной инициативе, так как не мог уладить вопрос об отъезде невесты, которая работала в багдадском Национальном музее и была местной жительницей. Но, к сожалению, доказать это было невозможно. Ни Жака, ни Наргиз уже не было в живых. Следователь внимательно слушал и делал записи в компьютере. Кроме того, отметил Александр, посольство никак не могло организовать его отъезд. Политическая обстановка ухудшилась, необходимо было ждать подходящего момента. А после того, как обнаружился зиккурат и на руках оказались ценнейшие артефакты, все еще больше усложнилось. Нужно было дожидаться особого случая, сопровождения, охраны. А дальше началось то, что началось. Их просто разгромили в одночасье, разграбили и нанесли увечья. А после госпиталя вообще выяснилось, что на месте зиккурата осталась лишь глубокая воронка размером в пятиэтажный дом. Все исчезло, все рассыпалось в прах. В руках у Александра оказалось лишь несколько изумрудов и рубинов, а также золотые звери с фасада зиккурата, но и они бесследно исчезли: на месте вентиляционного отверстия, в котором Александр спрятал артефакты, осталась лишь громадная дыра. Но в любом случае с исчезновением башни доказать принадлежность деталей к зиккурату было практически невозможно. Все сложившиеся обстоятельства были против Александра. Он это понимал. Понимал, что ничего не может доказать, и уповал только на справедливость. Если следствие, а затем суд посчитают, что Александр виноват, он готов понести заслуженное наказание.

В те дни, когда отец уезжал читать лекции в Лондон или Берлин, Александр приезжал в Буживаль. Он никак не мог наладить отношения с отцом, никак не мог просто приехать и поговорить с ним. Просто так, как ни в чем не бывало. Он давно простил отца, понял даже, что и прощать было не за что, но что-то удерживало, не подпускало его к старику. Когда долго не общаешься с человеком, даже самым близким, что-то уходит, испаряется, становится безвозвратным. Тебе кажется, что ты можешь вернуться в любой момент к отправной точке и все пойдет как раньше, но все растворяется в суматохе дней, исчезает, и человек становится иным, и расстояние между тобой и этим человеком делается непреодолимым, оно исчисляется сотнями бесконечных минут, которые ты провел где-то далеко, не с ним. Александр обменивался с отцом короткими фразами по телефону, тот что-то спрашивал, Александр отвечал, но затем отец передавал трубку маме, как-то неожиданно, на полуслове, это было похоже на то, как птица в мгновение ока взмывает в небо с ветки дерева и быстро-быстро пропадает из виду, а ветка трещит и покачивается, точно так же вздрагивало тело Александра, и еще долго в ушах отдавалось биение сердце.

И вот, в те дни, когда отец уезжал, Александр посещал Буживаль и подолгу просиживал в своей комнате, рассматривая старые фотографии Петербурга, усадьбы вблизи Стрельны, берегов Финского залива. Опять и опять на него смотрели прадед, прабабушка, дед с сестрами и братьями, бывшие крепостные. Он особенно любил фотографии с конюхом Митрофаном и лошадьми, которых отец называл Ветром, Звездой и Огнем. На некоторых фотографиях лошади бежали по кругу, на других Митрофан с любовью гладил их длинные гривы, раздавая каждому по куску сахара. Было в этих старых фото что-то невероятное, притягивающее как магнитом. Александр сам не понимал почему, но, именно глядя на эти фото с конюхом, в те непростые дни он захотел посетить, хотя бы раз в жизни, каждое из мест, которые видел на фотографиях, прикоснуться к уцелевшим камням и почувствовать аромат прошлого – тот аромат, который он ощущал в иракской провинции. Это было сильное желание, которое Александр хотел сохранить в тайне от всех: от мамы, от отца, от Пиоша. Он ловил себя на мысли, что, возможно, желание это возникло в связи с тем, что он дал подписку о невыезде, и это было подсознательным стремлением вырваться наружу из закрытого пространства, но желание это крепло с каждым днем. И Александр понял, первое, что он сделает, когда закончится расследование, состоится суд и он отбудет положенное наказание, он поедет туда в поисках Ветра, Звезды и Огня, в поисках мифического Митрофана, опустевшей усадьбы, от которой, возможно, остался лишь фундамент, он посмотрит на корабли на Неве, на Благовещенский мост, и, возможно, что-то изменится, что-то пойдет по-другому после долгих дней поисков и скитаний. Возможно, именно там его Меде, его Золотой зиккурат. И не нужно искать в чужих краях то, что всегда тебя ждет в родном доме, даже если этот дом разрушен до основания.

Каждый вечер, возвращаясь в квартиру в Латинском квартале, Александр садился за письменный стол и сначала долго собирался с мыслями. Иногда, размышляя, он так и не прикасался ни к бумаге, ни к компьютеру. А порой не успевал печатать и записывать все накопленное, рука не успевала за потоком идей. В этот месяц он хотел завершить задуманное. Надо было спешить. Он не знал, что с ним будет дальше. Он писал о том, как Хосед и Шуб-ад отправились в горы и оказались там в ловушке. Со всех сторон к вершинам подступала вода, а внизу вместо долины бушевала разъяренная стихия. Строчка за строчкой, на экране компьютера и на распечатанных листах выстраивалось пока еще хрупкое здание романа об исчезнувшем многие тысячелетия назад маленьком городе и двух его обитателях, которым суждено было выжить, чтобы начать все с начала на новом месте. Потеряв все, пережив катастрофу, наблюдая за тем, как рушится мир, Хосед и его невеста стали хранителями памяти о том первом исчезнувшем мире, в который им не суждено было вернуться физически, однако мысленно они могли пройти по каждой улице, встретить каждого горожанина, посетить базар, подойти близко к Башне Магов, к причалу речного порта, в душе их этот мир жил, он жил в душах детей, внуков и правнуков. Только материальный мир способен превратиться в пыль, мир идей и образов, мир памяти живет вечно, и ничто не способно убить его.