Коса и камень
А сейчас мы перенесемся восточнее, в Российскую империю – в те времена, когда она вступила в открытую конфронтацию с Великой Британией. Но сначала я, по своему обыкновению (которое, надеюсь, любознательному читателю еще не надоело), вновь сделаю отступление – на сей раз о так называемых «деньгах на революцию».
Очень многие революции и путчи обходились без денежной подпитки – взять хотя бы Великую французскую, нашу февральскую. А вот перевороты разного рода частенько всецело зависели от денег, причем иностранных. Методика была простая: у тех стран, которые были главными соперниками той, где группа заговорщиков хотела свергнуть правящий режим или правящего короля, и брали. И те обычно давали в расчете на серьезные политические или экономические выгоды. Которых очень часто не получали ни на грош…
Пожалуй, классический пример: королева Изабелла, Французская Волчица, на пару с Мортимером свергшая мужа на денежки фламандских банироров. В последующие столетия эта практика только расцвела пышным цветом.
Будущий Наполеон Третий, замышляя все свои перевороты, нацеливался на Англию – и из тюрьмы бежал на туманный остров с британским паспортом, и, без сомнения, какие-то деньги от англичан получал – не святым духом же он питался в изгнании на английских берегах?
Естественно, англичане это проделывали не из доброты душевной – в большой политике такая лирика как-то не встречается. Рассчитывали, что их извечный исторический соперник в лице посаженного с их помощью на престол короля станет если не марионеткой, то послушным вассалом.
Какое-то время так и было – Наполеон Третий послушно следовал в фарватере английской политики. А потом произошло другое, что тоже не раз случалось в истории: окрепнув на троне, почувствовав себя достаточно сильным, вассал начал вести собственную игру. На это решение, несомненно, повлияла и неудачная для французов Крымская война с Россией: французы понесли большие потери, потратили огромные деньги при нулевом, если присмотреться, результате, и недовольство во Франции этой авантюрой было достаточно сильным.
Отношения между двумя странами накалились настолько, что о войне не просто заговорили – к ней стали самым активным образом готовиться…
Неподалеку от французского побережья до сих пор стоит на мелководье овальное, громадное, странное для непосвященного сооружение – форт Байярд. Люди старшего поколения помнят его по финальным сценам отличного французского фильма «Искатели приключений», телезрители помоложе – по игре «Форт Байярд», где действие именно там и происходит. Не раз приходилось слышать недоуменный вопрос: а, собственно, какого черта эта громадина делает в открытом море?
Никакого секрета здесь нет. Форт Байярд когда-то и был крепостью, обильно оснащенной пушками, поставленной на одном из самых удобных маршрутов, по которому мог подойти к французскому берегу английский военный флот. По ту сторону Ла-Манша тоже все шло не по-детски: англичане строили солидные крепостные укрепления, чтобы сорвать возможную высадку французского десанта. Как видим, по обе стороны пролива к войне готовились очень серьезно. Остатки английских фортов, говорят, и сегодня можно увидеть на берегу…
Новой англо-французской войны не случилось. Вместо нее разразилась франко-прусская, в которой Франция была вдребезги разбита. И Наполеон проторенной дорожкой бежал в Англию. Прожив там какое-то время, он всерьез решил вернуть трон: новое правительство было во Франции крайне непопулярно (с демократическими правительствами так частенько бывает), монархические настроения в стране крепли. Но тут произошла досадная врачебная ошибка: во время операции по раздроблению камней в почках Наполеон умер от чрезмерной дозы наркоза (хлорала). Операция для того времени была, в общем, рядовая, да и с наркозом медики обучились обращаться неплохо. Врачебные ошибки были, есть и будут, но все равно, зная англичан и то, что на данный момент Наполеон стал для них откровенно опасен, возбуждает смутные подозрения…
Пример второй, уже из XX столетия. Ирландские повстанцы-фении, боровшиеся за независимость страны, вовсе не считали зазорным брать деньги у немцев – тогдашнего стратегического противника Англии. Обратите внимание: они брали деньги у немцев, но не шпионили для них. Подобное в истории тоже случалось не раз. Просто-напросто немцы рассчитывали в будущем получить какие-то выгоды от правительства, пришедшего к власти с их помощью (они даже послали ирландцам пароход с оружием, но его перехватила британская разведка).
Зря рассчитывали, выгод не было ни малейших. Во Вторую мировую войну Ирландия (удобнейший плацдарм для действий немцев против Англии!) преспокойно объявила нейтралитет, какового и придерживалась до конца войны. (Мораль: далеко не всякий революционер, берущий деньги от иностранной державы, согласен для нее шпионить или вредить своей стране.)
Буквально через несколько лет немцы напоролись на те же грабли. Точнее, раньше это произошло с японцами. Во время Русско-японской войны Юзеф Пилсудский, лидер польских социалистов, мечтавший о возрождении независимой Польши, опять-таки без зазрения совести брал денежки у японской разведки – якобы на организацию диверсий на русских железных дорогах и антивоенную пропаганду в России.
Никаких особых диверсий он не устроил, если и вел пропаганду, то в мизерном масштабе, – а денежки пустил на вооружение отрядов своих боевиков и пропаганду, но уже в Царстве Польском (как называлась принадлежавшая тогда России часть Польши).
С началом Первой мировой войны пришел к немцам и предложил обстоятельный план организации польских легионов, которые под его руководством будут воевать с клятыми москалями. Обрадованные немцы немалые деньги выделили, и Пилсудский стал легионы формировать. Черепашьими темпами, выдвигая немцам достаточно убедительно звучавшие отговорки: и не вооружены-де легионеры как следует, и не обмундированы, и не обучены… да мало ли весомых причин? Ларчик открывался просто, легионы были нужны Пилсудскому для борьбы за независимую Польшу. А не для того, чтобы бесцельно класть их в землю за чисто немецкие интересы. Немцы, вроде бы неслабые мастера интриги, долго не могли разобраться, что их примитивно дурачат. Когда наконец разобрались, посадили Пилсудского в тюрьму в Мариенбурге. Некоторое количество легионов успели принять участие в боях на русском фронте.
Но было поздно. В Германии грянула революция. Вот тут-то легионы и выступили единым фронтом, разоружая уходившие на фатерланд части кайзеровской армии. Сопротивления они не встречали – зольдатен, матерясь, бросали «манлихеры», пулеметы, целые обозы с военной амуницией. Они и сами прекрасно видели, что война кончилась (к тому же там и сям их солдатские комитеты, случалось, шлепали своих офицеров, а то и поднимали красные флаги).
Итог? Ирландия и Польша получили независимые государства, первое – склонное придерживаться нейтралитета, второе – настроенное резко антинемецки, вплоть до планов лихих кавалерийских рейдов на Берлин. Немецкие денежки – и немаленькие – пропали без всякой пользы для Германской империи. Лидер фениев де Валера и Пилсудский считаются в своих странах национальными героями, им строят памятники.
А потому меня откровенно смешат порой все еще раздающиеся выкрики: «Ленин – немецкий шпион!» Ну как же, он проехал через Германию в «запломбированном поезде», а потом подписал «похабный Брестский мир, по которому отдал немцам Украину».
Начнем с того, что «запломбированных поездов» было два. В одном ехали большевики, в другом – представители разных социалистических партий, которых тогда в России было не меньше, чем на барбоске блох. Вот только второй поезд, как выражался дед Щукарь, «покрыт неизвестным мраком», и разве что уж крайне серьезный эрудит с ходу назовет фамилию хотя бы одного его пассажира…
Далее. Выражение «похабный мир» выдумали вовсе не критики большевиков. Его (существуют мемуары) выкрикнул на митинге какой-то неизвестный солдат:
– Дайте мир, пусть хоть похабный!
Вот большевики и дали…
Украину отдала немцам не Советская Россия, а… сама Украина. К тому времени там уже было создано суверенное правительство, Центральная Рада, участвовавшая в переговорах наравне с Советской Россией, и вот она-то совершенно добровольно предложила кайзеровским генералам: «Приходите и володейте нами». И на Украину двинулись колонны солдат в касках с пиками под бодрое: «Айн! Цвай! Драй!» Советская Россия, не имевшая ничего, что могло бы отдаленно сойти за армию, помешать этому физически не могла…
Но особенно насмешил меня один покойный писатель. Имени называть не стану – я очень люблю его прежние книги. Но вот в последней он написал такое, чему цензурного определения не подберешь: недрогнувшей рукой вывел, что немцы, отправляя Ленина в «пломбированном вагоне» в Россию, дали ему с собой на революционные расходы ни много ни мало… семь миллионов марок золотом. Миллионов. Золотом. Я подумал сначала, что ошибся, пересчитал нули – нет, все правильно, семь миллионов.
Вот тут меня прошибло. Взрослый же человек… Чтобы расправиться с этой байкой, понадобилось минут пять. Германская золотая монета существовала в двух видах: двадцать марок (вес 7,8 г) и десять (соответственно вполовину меньше). Простейший подсчет на телефонном калькуляторе показал: весить это золотишко должно было пятьдесят пять тонн. Чтобы узнать грузоподъемность германских дореволюционных товарных вагонов, понадобилось подойти к полке и вытащить соответствующий том Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона – там есть и такие вещи. Золото – металл компактный, но весьма тяжелый. Согласно простейшим расчетам (а сложные здесь и не нужны), получалось, что к «пломбированному вагону» немцы должны были прицепить два товарняка с золотом. Везти их через всю Германию, потом на пароме – в Стокгольм, а оттуда – по железной дороге в Петроград. Надо полагать, с солидной вооруженной охраной – как-никак 55 тонн золота… А в Петрограде еще и перегружать куда-то, опять-таки под солидной охраной. Но ни одна живая душа воспоминаний о столь необычном зрелище не оставила…
И наконец: а откуда у Германии, к концу войны потратившей весь золотой запас на закупки через нейтральные страны жизненно важной продукции, нашлось лишних 55 тонн драгоценного металла, чтобы отдать его каким-то социалистам-горлопанам?
И наконец, каков же итог здесь? А он печален для Германии – в который раз. Никаких выгод от Октябрьской революции немцы не получили. У них у самих вскоре грянула революция, после чего Советская Россия с превеликим удовольствием денонсировала Брестский мир. Кайзер бежал в Голландию (правда, отрекаться от престола не стал), немцы, выкачав из Украины некоторое количество продовольствия (если поделить на все население Германии, получится совершенно ничтожная цифра), ушли домой.
И вот тут-то настал черед советского реванша. Теперь уже Советская Россия приложила все силы, чтобы превратить германский бунтарский хаос в красную революцию. В Германию потоком хлынуло оружие, золото, пропагандистская литература. Туда толпами отправляли коммунистов, немцев по происхождению, не забывших язык, специалистов по организации Германской ЧК и «красных сотен», которым предстояло в «день Икс» захватить стратегические объекты. Причем все это особенно и не скрывалось. Это все было очень серьезно – сторонников у большевиков в Германии имелось немало. Да, дело провалилось. Но шансы на успех были серьезные.
К чему я подвожу читателя чуточку длинным и кружным путем? Да к нескольким нехитрым мыслям. Революция или переворот (иногда меж ними трудно провести четкую грань) очень часто финансируются иностранными деньгами. И часто вложившие денежки «спонсоры» не находят в подопечных не то что шпионов, но даже агентов влияния – но когда они понимают, как цинично их использовали исключительно к собственной выгоде, уже поздно на что-либо повлиять…
А вот теперь самое время вернуться в Российскую империю, к переворотам Елизаветы Петровны и Екатерины.
Переворот Елизаветы до сих пор сплошь и рядом изображается в этаком опереточно-облегченном стиле. Так иногда бывает. В кино. В жизни все гораздо сложнее.
Изображается так: однажды ночью Елизавета, браво нацепив кирасу поверх платья, явилась в казармы гренадерской роты Преображенского полка, напомнила солдатам, что она – родная дочь Петра Великого, а на престоле сидит дальняя родственница, седьмая вода на киселе, натащившая к тому же в Россию уйму немцев, которые обсели все хлебные должности, и собирается править страной как собственным имением. Какая русская патриотическая душа это стерпит? Солдаты и не стерпели. Хлынули за Елизаветой, арестовали правительницу Анну Леопольдовну, малолетнего законного императора Ивана Шестого (по младенчеству решительно не понимавшего, что вокруг происходит), еще нескольких сановников. И на престоле на двадцать лет утвердилась государыня Елизавета.
В жизни все сложнее. Перевороту предшествовала долгая, как сказали бы мы сегодня, подготовительная работа: Елизавета долго завоевывала популярность у гвардейцев: присутствовала на полковых праздниках, сидела за обедом у простых солдат, крестила у них детей.
А позже уже сама задавала рядовым гвардейцам обильные роскошные обеды – что требует немалых денег, а с ними у полуопальной принцессы всегда было скверно.
Деньги поступали из Швеции – через посредство лейб-медика принцессы Лестока (по совместительству – агента французской разведки). Более того – во время тайных переговоров шведы были готовы помочь заговорщикам Елизаветы своими гвардейскими частями. Интерес шведов лежал на поверхности – они хотели вернуть территории Прибалтики, завоеванные (а потом честно купленные у них) Петром Первым. На словах Елизавета обещала хоть Луну с неба. Бюрократы-шведы даже составили секретный письменный договор, где все было четко прописано, – но Елизавета оттягивала подписание до последнего, ссылаясь на то, что следует соблюсти максимальную секретность. Так и не подписала. И, став императрицей, не вернула шведам ни кусочка земли (из-за чего потом произошли русско-шведские войны, неудачные для Швеции, потерявшей вдобавок и часть Финляндии).
Екатерина, задумав свергнуть мужа, оказалась в еще худшем положении. Чистокровная немка, она никак не могла сослаться на свое родство с Петром Великим. Здесь нужен был чисто материальный стимул – звонкое золото. Ради денег и карьеры гвардейцы возвели бы на престол, пожалуй, и эфиопскую принцессу, лишь бы ее золото было настоящим, полновесным. Такова уж была гвардейская мораль восемнадцатого столетия – и русская гвардия не была ни извращением, ни исключением. Золото решало многое, а карьеры в тот взбалмошный и бурный век очень часто добывались шпагой.
Деньги, по некоторым источникам, дали англичане, кажется, через посредство датского банкира Кнутсена. Никаких выгод они от этого не получили. А вскоре Екатерина столкнулась с коварством Англии – в первый, но не в последний раз. Оказалось, что, строго говоря, Россия и Англия находятся… в состоянии войны! Потому что всю вторую половину Семилетней войны Англия тайно субсидировала Пруссию, воевавшую в том числе и с Россией. Через три года после окончания войны пришлось заключать уникальный мирный договор – до этого не объявляя друг другу войну и не воюя. Бывают в истории Большой Политики и такие курьезы…
В 1780 г. последовало очередное обострение отношений. Русские войска взяли турецкую крепость Очаков, одну из сильнейших, считавшуюся неприступной. Возможно, русские просто не знали, что военные специалисты всей Европы считают Очаков неприступным, – вот и взяли по известной русской бесшабашности. Англичане предъявили форменный ультиматум, требуя вернуть Очаков Турции – чтобы восстановить таким образом справедливость, надо полагать. У англичан было в обычае заступаться за «обиженные» страны – при том, что сами они чужие территории захватывали прямо-таки с простодушным цинизмом. Екатерина категорически отказала, Очаков так и остался русской крепостью – а Екатерине доброжелательности к Англии это не прибавило, наоборот.
У англичан были и другие веские причины для беспокойства – за десять лет до этого в Чесменской бухте (на побережье Малой Азии) русская эскадра разбила и практически уничтожила турецкий флот.
На Средиземном море появился новый сильный игрок, с которым следовало считаться, – а это англичан категорически не устраивало. Они еще в середине XVIII в. разработали главную доктрину своей европейской политики: не допускать чрезмерного усиления в Европе какого-то одного государства, способного всерьез угрожать английским интересам (тот же Черчилль упоминает об этом часто и откровенно).
В Англии стали раздаваться голоса, что с Россией следует воевать, пока она как раз не усилилась чрезмерно. Но по зрелом размышлении от этой идеи благоразумно отказались. Ничего не получилось бы. На суше Россию было не достать – проще говоря, оказалось некого науськать. Пруссия слишком хорошо помнила, что такое русская армия, однажды непринужденно заглянувшая в Берлин, – и сделали выводы. Швеция, только что чувствительно получившая от России по сусалам (тогда и потеряла часть Финляндии), боевым пылом тоже не горела. Австрия – тем более. Устраивать морскую экспедицию на Балтику с нападением на Кронштадт тоже было проблематично: кроме русского, там действовали датский, шведский и прусский военные флоты, еще неизвестно как отнесшиеся бы к английскому вторжению. Ну а Средиземное море… К тому времени Великую Британию смело можно было назвать повелительницей морей – но вот Средиземное, не впадая в излишний патриотизм, после разгрома Турции смело можно было назвать русским озером. Никакой флот, даже самый сильный, не способен воевать без поддержки с берега, баз и берегового снабжения. А вот баз у англичан в Средиземноморье как раз и не было. Зато русские корабли базировались на греческих островах и в нескольких итальянских портах. К тому же у них в распоряжении был «москитный», но весьма многочисленный флот греческих пиратов, получавших от русских нешуточную поддержку оружием, деньгами и боеприпасами – в основном для борьбы с турецкими кораблями и кораблями мусульманских стран Средиземноморья (некоторые греки нахально действовали под русскими флагами, на что русские смотрели сквозь пальцы).
Одним словом, в Средиземном море Россия сидела прочно. Быть может, канцлер Екатерины Безбородко не так уж и преувеличивал, когда говорил своим молодым дипломатам:
– Не знаю, молодые люди, как будет при вас, а вот при нас ни одна пушка в Европе без нашего позволения выстрелить не смеет!
Нужно еще учитывать, что в Средиземноморье базировались флоты Франции и Испании – давних и упорных соперников Англии, вряд ли принявшие бы ее сторону в англо-русской морской войне. Та же Франция всерьез опасалась усиления России на Средиземном море, агенты французской разведки даже пытались совершить несколько диверсий на русских верфях в Крыму и Новороссии (но были вовремя сцапаны русской контрразведкой). Однако вековая ненависть к Англии могла и пересилить – как и у Испании.
В общем, англо-русской войны на сей раз не получилось. А к Великой Британии Екатерина уже давно испытывала самую стойкую неприязнь – соперники определились. Состоялся еще один эпизод натуральнейшей «холодной войны». Изо всех сил пытаясь разгромить северо-американских «мятежников», англичане, не полагаясь только на собственные силы, наняли в германских государствах (в основном Гессене) изрядное количество солдат. И обратились к России с просьбой предоставить для той же цели двадцатитысячный экспедиционный корпус.
Екатерина решительно отказала. Она оказалась в сложном положении. С одной стороны, как государыня, правившая по всем правилам абсолютизма, не могла питать никакой симпатии к чьим бы то ни было «мятежным подданным». С другой – подворачивался удобный случай нанести Англии ущерб, не прилагая для этого никаких трудов. Как опытный политик и государственный деятель она выбрала второе. Правда, и «мятежников», в отличие от монархической же Франции, не признала…
И вскоре пошла еще дальше. Проиграв на суше, англичане старались на море максимально затруднить торговлю новорожденной республики с европейскими странами. Английские военные корабли стали захватывать корабли нейтральных стран с самыми мирными грузами, отчего торговля с Америкой резко сократилась, а иногда и вовсе прерывалась.
Тогда Екатерина объявила декларацию о вооруженном нейтралитете. Она провозглашала право торговых судов нейтральных стран посещать порты воюющих держав; на нейтральных судах собственность воюющих держав провозглашалась неприкосновенной, за исключением оружия, боеприпасов и военного снаряжения. Все препятствия, чинившиеся англичанами торговле с США, объявлялись незаконными (как оно и было согласно тогдашнему морскому праву).
Причем это были не пустые слова. На важнейшие торговые морские пути вышли три русских военных эскадры, готовые силой обеспечить принципы «вооруженного нейтралитета». К ним примкнули флоты Швеции и Дании, тоже крайне заинтересованные в торговле с США. Англичане злились, но на вооруженный конфликт пойти так ни разу и не решились – последствия могли оказаться самыми непредсказуемыми…
Англичане в ответ попытались сколотить антирусскую коалицию в крайне тяжелый для России момент – когда Россия одновременно вела войны на юге с Турцией (1787–1791), а на севере – со Швецией (1788–1790). Провалилось. Что любви и доверия у Екатерины к Англии не прибавило.
Было время, когда отношения чуточку улучшались. Обе страны сближало и резко отрицательное отношение к французской революции (и особенно казнь венценосной четы), и чрезмерная активность молодого генерала Бонапарта в Италии. Английские банкиры даже предоставляли России кредиты. Отношения иногда улучшались, но никогда не теплели – каждая страна уже понимала, что другая является ее главным геополитическим противником.
В общем, когда-когда, а уж при Екатерине Великой английская коса не pаз с хрустом ломалась о русский камень…
