Часть вторая

Ликвидаторы

Глава 1

Пассажир

Было четвертое февраля тысяча восемьсот семьдесят пятого года. Стояла суровая зима, и в ущельях Гилмертонских гор лежал глубокий снег. Но паровые снегоочистители очищали железнодорожные пути от заносов, и вечерний поезд, связующий между собой многочисленные поселки шахтеров и металлургов, с пыхтеньем тащился вверх по крутым подъемам, протянувшимся от Стэгвилла на равнине к Вермиссе, центральному городку в начале долины Вермисса. От него железная дорога идет вниз, к Бартон-кроссинг, Хелмдейлу и чисто сельскохозяйственному округу Мертон. Она одноколейная, но на всех запасных ветках – а их много – длинные составы товарных вагонов с углем и железной рудой свидетельствовали о сокрытом богатстве, привлекшем грубый народ и принесшем бурную жизнь в этот неприветливый уголок Соединенных Штатов Америки.

Он весьма неприветлив. Здешние пионеры и представить себе не могли, что самые плодородные прерии и самые изобильные пастбища не имеют никакой цены по сравнению с этим угрюмым краем черных скал и дремучих лесов. Среди гор с мрачными, зачастую почти непроходимыми лесами на склонах, с покрытыми снегом зубчатыми скальными вершинами тянется длинная, извилистая, петляющая долина. Вверх по ней и полз маленький поезд.

В первом пассажирском вагоне, длинном, с голыми стенами, где только что зажгли керосиновые лампы, сидело около тридцати человек. Большей частью то были рабочие, возвращавшиеся после нелегких дневных трудов в нижнюю часть долины. По меньшей мере десятеро из них, судя по въевшейся в лица угольной пыли и рудничным лампам, были шахтерами. Они сидели вместе, курили, негромко разговаривали, то и дело бросая быстрые взгляды на двух мужчин в другой стороне вагона, мундиры и значки которых выдавали в них полицейских.

Остальную часть вагонного общества составляли несколько женщин из рабочего класса, двое-трое пассажиров, скорее всего местных лавочников, да одиноко сидевший в углу молодой человек. Он-то и представляет для нас интерес. Присмотритесь к нему как следует, он заслуживает того.

У него свежий цвет лица, лет ему, видимо, под тридцать. Большие, проницательные, веселые серые глаза пытливо поблескивают, когда он время от времени оглядывает сквозь очки спутников. Нетрудно понять, что у него приветливый, возможно, простодушный, дружелюбный нрав. Каждый сразу же разгадает в нем компанейского, разговорчивого человека, остроумного и улыбчивого. Однако тот, кто приглядится к нему внимательнее, заметит, что у него крепкая челюсть, решительно сжатые губы, и поймет, что за внешностью молодого человека кроется что-то иное и этот славный ирландец-шатен вполне способен оставить неизгладимую память, добрую или злую, в том обществе, какому будет представлен.

Попытавшись заговорить с ближайшим шахтером и получив лишь отрывистые, неприветливые ответы, пассажир погрузился в тягостное молчание и уныло смотрел в окно на темнеющий ландшафт.

Какой безрадостный вид! В сгущающейся тьме трепетало красное зарево шахтных печей на склонах холмов. Громадные груды шлака и кучи пепла маячили по обе стороны пути, над ними высились терриконы шахт. Сгрудившиеся кучки деревянных домов, в окнах которых начинал загораться свет, были разбросаны вдоль железнодорожной линии, а частые станции заполняли их темнолицые обитатели.

Железорудные и угольные долины района Вермиссы представляли собой отнюдь не курортные места для досужих и образованных людей. Повсюду были видны суровые свидетельства тяжелой борьбы за существование, грубая работа, которую приходилось выполнять, и грубые, сильные рабочие, выполнявшие ее.

Молодой пассажир смотрел на эту неприглядную местность с отвращением и любопытством, из чего явствовало, что он здесь впервые. Время от времени он доставал из кармана толстое письмо, заглядывал в него и делал на полях какие-то записи. Один раз вытащил из-за спины вещь, которую никак не ожидаешь обнаружить у человека с такими мягкими манерами. Это был флотский револьвер самого крупного калибра. Когда молодой человек повернул его наискось к свету, блеск ободков медных гильз в барабане показал, что оружие заряжено полностью. Он быстро вернул его в потайной карман, но все же рабочий, сидевший на соседней скамье, заметил револьвер.

– Эй, приятель! – сказал он. – Похоже, эта штука у тебя наготове.

Молодой человек смущенно улыбнулся:

– Да, там, откуда я еду, без нее иногда не обойтись.

– Это где же?

– В Чикаго.

– Первый раз в здешних краях?

– Да.

– Она может пригодиться тебе и тут, – сказал рабочий.

– Неужели?

Молодой человек как будто заинтересовался:

– Ничего не слышал о здешних делах?

– Ничего особенного.

– Надо же, я думал, о них известно по всей стране. Ну, скоро узнаешь. Что заставило тебя ехать сюда?

– Говорят, при желании здесь всегда можно найти работу.

– Член профсоюза?

– Конечно.

– Тогда, надо думать, без работы не останешься. Друзья у тебя есть?

– Пока нет, но есть возможность их завести.

– Это как?

– Я член Высокого союза свободных людей. В стране нет города без ложи, а где есть ложа, там найдутся друзья.

Эти слова возымели странное действие на его собеседника. Он с подозрением оглядел других пассажиров. Шахтеры продолжали негромкий разговор. Двое полицейских дремали. Рабочий подсел к молодому человеку и протянул руку:

– Держи.

Они обменялись крепким рукопожатием.

– Вижу, ты говоришь правду, – сказал рабочий. – Но убедиться не помешает.

Он поднял правую руку к правой брови. Молодой пассажир тут же поднял левую к левой.

– Темные ночи неприятны, – сказал рабочий.

– Да, для тех, кто не знает пути, – ответил молодой человек.

– Отлично. Я брат Скэнлен, ложа триста сорок один, долина Вермисса. Рад видеть тебя в этих краях.

– Спасибо. Я брат Макмердо, ложа двадцать девять, Чикаго. Магистр Д.Г. Скотт. Рад, что встретил брата так быстро.

– О, нас тут много. В Штатах не найдешь более процветающего ордена, чем здесь, в Вермиссе. Но парни вроде тебя будут нам кстати. Не понимаю, как дельный член профсоюза не может найти работы в Чикаго.

– Я находил много работы, – возразил Макмердо.

– Так почему же уехал?

Макмердо указал на полицейских и улыбнулся:

– Думаю, эти парни были бы рады узнать.

Скэнлен сочувственно хмыкнул.

– Неприятности? – шепотом спросил он.

– Серьезные.

– Дело пахнет тюрьмой?

– Не только.

– Неужто убийство?

– Не время говорить о таких вещах, – ответил Макмердо с видом человека, невольно сказавшего больше, чем собирался. – У меня есть веские причины покинуть Чикаго, и большего знать тебе не нужно. Кто ты такой, чтобы задавать подобные вопросы?

Глаза молодого пассажира грозно блеснули за стеклами очков.

– Ладно, приятель, не сердись. Что бы ты ни сделал, ребята не станут думать о тебе плохо. Куда сейчас держишь путь?

– В Вермиссу.

– Это третья остановка. Жить где будешь?

Макмердо достал письмо и поднес поближе к тусклой керосиновой лампе.

– Вот тут адрес – Шеридан-стрит, Якоб Шефтер. Это пансион, мне рекомендовал его один знакомый в Чикаго.

– Не знаю, что это за место; правда, Вермисса не моя территория. Я живу в Хобсонс-Пэтч, и мы к нему подъезжаем. Но перед тем как расстанемся, дам тебе совет. Если в Вермиссе попадешь в беду, иди прямиком в «Дом согласия» и повидай босса Макгинти. Он магистр вермисской ложи, и в этих краях ничего не произойдет, если Черный Джек Макгинти не захочет этого. Пока, дружище! Может, скоро встретимся в ложе. Только запомни мои слова: если что, иди к боссу Макгинти.

Скэнлен вышел из вагона, и Макмердо вновь остался наедине со своими мыслями. Ночь уже окончательно вступила в свои права, и пламя частых шахтных печей с ревом плясало в темноте. На его ярком фоне темные силуэты людей натужно сгибались и выпрямлялись, вращая вороты и лебедки в ритме вечного лязга и рева.

– Думаю, ад выглядит примерно так, – произнес чей-то голос.

Макмердо повернулся и увидел, что один из полицейских смотрит в огненную пустыню за окном.

– Вообще-то, – отозвался другой полицейский, – я считаю, что ад должен быть таким. Не представляю себе, что в преисподней есть дьяволы хуже тех, которых мы можем назвать. Вижу, вы впервые в этих местах, молодой человек?

– А что, если да? – резко ответил Макмердо.

– Только то, мистер, что я посоветовал бы вам осторожнее выбирать друзей. На вашем месте я не стал бы начинать с Майка Скэнлена или его шайки.

– Какое вам дело, черт возьми, до моих друзей? – рявкнул Макмердо так, что все в вагоне повернулись, желая видеть эту ссору. – Я спрашивал вашего совета или вы считаете меня таким дурачком, что не могу без него обойтись? Помалкивайте, пока вас не спросят, а от меня вам этого не дождаться!

Он вытянул шею вперед и, оскалясь, улыбнулся им.

Полицейских, грузных и добродушных, поразила неистовая ярость, с которой был отвергнут их добрый совет.

– Не обижайтесь, приезжий, – сказал один из них. – Это предостережение для вашей же пользы, мы видим, что этих мест вы не знаете.

– Этих мест не знаю, но знаю вас и таких, как вы! – злобно выкрикнул Макмердо. – По-моему, вы везде одинаковы, суетесь со своими советами, когда вас никто о них не просит.

– Может, мы вскоре увидимся, – усмехнулся один из полицейских. – Вы, как я вижу, тот еще фрукт.

– Мне тоже так кажется, – заметил второй. – Полагаю, мы встретимся снова.

– Не воображайте, что я боюсь вас! – воскликнул молодой пассажир. – Меня зовут Джек Макмердо – понятно? Если понадоблюсь, найдете меня в пансионе Якоба Шефтера на Шеридан-стрит в Вермиссе; видите, я не прячусь от вас. Я не боюсь смотреть в лицо таким, как вы, – имейте это в виду!

Шахтеры издали ропот одобрения и восхищения бесстрашным поведением пассажира, а полицейские пожали плечами и возобновили свой разговор.

Через несколько минут поезд подошел к тускло освещенной станции, и все стали выходить: Вермисса – самый большой город на линии. Макмердо взял свой саквояж и хотел выйти в темноту, но к нему обратился один из шахтеров.

– Черт возьми, приятель, ты умеешь разговаривать с фараонами! – уважительно сказал он. – Давай понесу твои вещи и покажу тебе дорогу. Я прохожу мимо Шефтера по пути домой.

Когда они сходили с платформы, прозвучали многочисленные пожелания доброй ночи. Еще не ступив ногой в Вермиссу, вспыльчивый Макмердо стал заметной личностью.

Округа выглядела ужасно, но город был еще более гнетущим местом. В этой протяженной долине было по крайней мере мрачное величие громадных огней и туч клубящегося дыма, сила и трудолюбие человека обрели достойные памятники в холмах, которые он разрушал своими чудовищными выемками. Однако город казался пределом жалкого безобразия и убожества. Колеса и конские копыта превратили снег на широкой улице в омерзительное месиво. Тротуары были узкими и неровными. Многочисленные газовые фонари освещали длинный ряд деревянных домов с обращенными к улице верандами, неряшливых и грязных.

Когда они подошли к центру города, вид его стал более приятным благодаря ярко освещенным магазинам и, главное, скоплению салунов и игорных домов, где шахтеры тратили трудно заработанные, но большие деньги.

– Вот это «Дом согласия», – сказал провожатый, указав на салун, почти такой же величественный, как отель. – Джек Макгинти там босс.

– Что он за человек? – спросил Макмердо.

– Как! Ты не слышал о боссе?

– Откуда? Я же впервые в этих краях.

– Я думал, это имя известно по всей стране. Оно часто появлялось в газетах.

– В связи с чем?

– Ну, – шахтер понизил голос, – в связи с делами.

– Какими?

– Господи! Чудной ты парень, не в обиду тебе будет сказано. В этих местах слышишь о делах только одного рода, и это дела ликвидаторов.

– Да, я вроде бы читал в Чикаго о ликвидаторах. Это шайка убийц, верно?

– Тише, если тебе дорога жизнь! – Шахтер испуганно остановился и в изумлении посмотрел на спутника. – Приятель, если будешь так говорить на улицах, долго не протянешь. Многие люди отправились на тот свет и за более безобидные вещи.

– Я же ничего не знаю о них. Только то, что читал.

– Не скажу, что ты читал неправду. – Шахтер нервно огляделся, всматриваясь в темноту, словно страшился увидеть подстерегающую его опасность. – Видит Бог, если лишение жизни – это убийство, их здесь полно. Только не смей произносить в связи с убийствами имя Джека Макгинти; до него доходит каждый шепоток, и он вряд ли так оставит это дело. Ну, вот дом, который тебе нужен, в глубине улицы. Честнее старого Якоба Шефтера, владельца пансиона, человека в этом городе не сыскать.

– Спасибо. – Пожав на прощание руку новому знакомому, Макмердо с саквояжем в руке побрел по ведущей к дому тропинке и громко постучал в дверь.

К его удивлению, ее тут же открыла молодая девушка, необычайно красивая. Немецкого типа, белокурая, с заманчиво контрастирующими с цветом волос темными глазами, которые смотрели на незнакомца с удивлением. От смущения ее бледное лицо разрумянилось. Она стояла в освещенном проеме двери, и Макмердо казалось, что он никогда не видел более прекрасной картины; мрачный, убогий фон окружающего делал ее еще более привлекательной. Чудесная фиалка, растущая на одной из черных куч шлака, не выглядела бы так поразительно. Зачарованный Макмердо безмолвно смотрел на нее во все глаза. Молчание нарушила девушка.

– Думала, это отец, – сказала она с легким немецким акцентом. – Вы к нему? Он в городе. Я жду его с минуты на минуту.

Макмердо продолжал таращиться на нее с откровенным восхищением, и она опустила глаза перед этим властным гостем.

– Нет, мисс, – заговорил он наконец. – Я не спешу увидеть его. Но мне рекомендовали ваш пансион, сказав, что у вас хороший стол. Я подумал, что он подойдет мне, и теперь не сомневаюсь в этом.

– Быстро вы принимаете решения, – улыбнулась девушка.

– Каждый поступил бы так же, если он не слепой.

Комплимент рассмешил девушку.

– Входите, сэр, – сказала она. – Я мисс Этти Шефтер, дочь мистера Шефтера. Моя мать умерла, и я веду хозяйство. Посидите у печи в передней, пока не придет отец… А вот и он! Так что можете сразу обо всем с ним договориться.

По тропинке неторопливо подошел грузный пожилой человек. Макмердо в нескольких словах объяснил ему свое дело. Этот адрес дал ему в Чикаго некто Мерфи. Тот, в свою очередь, получил его от кого-то еще. Старый Шефтер был вполне готов принять постояльца. Незнакомец сразу же согласился на все условия – видимо, был богат. За семь долларов в неделю авансом он получал кров и стол.

Итак, Макмердо, скрывавшийся от правосудия (по собственному признанию), поселился под крышей Шефтеров, и это был первый шаг, повлекший за собой длинную мрачную череду событий, окончившуюся в далекой стране.

Глава 2

Магистр ложи

Макмердо скоро снискал известность. Где бы он ни появлялся, окружающие быстро замечали его. Меньше чем за неделю Макмердо стал самым значительным человеком в пансионе Шефтера. Там проживало десять – двенадцать постояльцев, но то были добропорядочные штейгеры и обычные продавцы из магазинов, птицы совсем не того полета, что молодой ирландец. Вечерами, когда они собирались вместе, его шутки были самыми острыми, разговор самым веселым, песни самыми лучшими. Он был от природы душой общества, обладал неким магнетизмом, пробуждающим симпатию у всех окружающих.

И однако же Макмердо проявлял вновь и вновь, как в вагоне, склонность к внезапному неистовому гневу. Это внушало почтение и даже страх тем, кто знал его. К закону и всем его служителям он демонстрировал злобное презрение, вызывающее у одних пансионеров восхищение, у других тревогу.

Макмердо не скрывал, что дочь Шефтера с первого взгляда покорила его сердце своей красотой и грацией. Молодой ирландец не был робким поклонником. На второй день он сказал девушке, что любит ее, и потом повторял это, пренебрегая попытками Этти обескуражить его.

– Кто-то другой? – восклицал он. – Что ж, тем хуже для кого-то другого! Неужели я уступлю кому-то свое счастье, свою любовь? Этти, можешь говорить «нет» сколько угодно: настанет день, когда ты скажешь «да», а я еще молод и дождусь этого.

Со своим бойким ирландским языком, с любезными вкрадчивыми манерами Макмердо был опасным поклонником. Притом его окружал романтический ореол. Большой жизненный опыт и таинственность всегда пробуждают у женщины интерес и в конце концов любовь. Он рассказывал о ласкающих взор долинах округа Монаган, откуда был родом, о прекрасном далеком острове, невысокие холмы и зеленые луга которого рисовались воображению еще более красивыми в этом занесенном снегом и угольной пылью месте.

Потом Макмердо заводил речь о жизни в городах Севера, в Детройте, в мичиганских поселках лесорубов и, наконец, в Чикаго, где работал на мебельной фабрике. Флер романтичности давал ощущение, что в этом громадном городе с ним происходили необыкновенные события, настолько необыкновенные, что о них нельзя рассказывать. Он с тоской говорил о внезапном отъезде, о разрыве старых уз, бегстве в незнакомый мир, приведшем его в эту безотрадную долину. Этти слушала, в ее прекрасных темных глазах блестели сострадание и симпатия – те чувства, которые быстро и естественно переходят в любовь.

Хорошо образованный, Макмердо устроился временно на должность бухгалтера. Работа занимала у него много времени и не позволяла представиться главе ложи Высокого союза свободных людей. Ему напомнил об этом упущении приехавший однажды вечером Майк Скэнлен, собрат, с которым он познакомился в поезде. Этот невысокий, остролицый, нервный черноглазый человек как будто был рад видеть его. После стаканчика-другого виски он заговорил о цели своего появления.

– Слушай, Макмердо, – сказал он, – я запомнил твой адрес и решил приехать. Меня удивляет, что ты до сих пор не представился магистру. Почему так и не повидался с боссом Макгинти?

– Пришлось устроиться на работу. Был занят.

– Для босса ты должен найти время, даже если его нет ни на что другое. Господи, приятель! Ты зря не пошел в «Дом согласия» и не встал на учет на другое же утро после приезда! Не вздумай идти против него!

Макмердо выказал удивление:

– Скэнлен, я больше двух лет был членом ложи и никогда не слышал о таких строгих порядках.

– В Чикаго они, может, и не такие строгие.

– Но ведь общество здесь то же самое.

– Разве?

Скэнлен долго и упорно смотрел на ирландца. Во взгляде его было нечто зловещее.

– А разве нет?

– Сам скажешь мне через месяц. Слышал, что разговаривал с полицейскими после того, как я сошел с поезда.

– Откуда ты знаешь?

– Слух прошел – в этом районе они ходят и к добру, и к худу.

– Верно. Я сказал этим собакам, что о них думаю.

– Клянусь Богом, ты придешься Макгинти по душе!

– Как, он тоже ненавидит полицию?

Скэнлен рассмеялся.

– Иди повидай его, дружище, – сказал он на прощание. – Иначе он будет ненавидеть не полицию, а тебя. Послушайся дружеского совета и ступай немедленно!

В тот же вечер у Макмердо состоялся еще один, более серьезный, разговор, побудивший его к тому же. Возможно, его знаки внимания к Этти стали более очевидными, чем раньше, или их смысл постепенно дошел до простодушного доброго немца. Как бы там ни было, владелец пансиона пригласил молодого человека к себе в кабинет и без околичностей заговорил на эту тему.

– Мне кажется, мистер, – начал он, – что вы ухаживаете за моей Этти. Это правда или я ошибаюсь?

– Правда, – ответил молодой человек.

– Так вот, скажу вам напрямик, что делать этого не стоит. Кое-кто обратил на нее внимание раньше вас.

– Она говорила мне.

– Не сомневайтесь, Этти говорила правду. А не сказала, кто это?

– Нет. Я спрашивал, но она отказалась ответить.

– Оно и понятно! Видимо, не хотела пугать вас.

– Пугать?! – тут же вспылил Макмердо.

– Да-да, мой друг. Страха перед ним не нужно стыдиться. Это Тедди Болдуин.

– А кто он, черт побери?

– Главарь ликвидаторов.

– Ликвидаторы! Я уже слышал о них. Ликвидаторы то, ликвидаторы другое, и все только шепотом! Чего вы все боитесь? Кто они?

Владелец пансиона инстинктивно понизил голос, как все говорившие об этом ужасном обществе.

– Ликвидаторы, – пояснил он, – это Высокий союз свободных людей!

Молодой человек уставился на него:

– Да ведь я и сам член этого союза.

– Вы! Знал бы, ни в коем случае не пустил бы вас в мой дом, даже за сто долларов в неделю.

– Чем плох этот союз? Он создан для добрых дел и человеческого братства. Правила гласят так.

– В других местах – возможно. Здесь – нет!

– А что он представляет собой здесь?

– Общество убийц.

Макмердо недоверчиво рассмеялся:

– Чем вы это подтвердите?

– Подтвердить! Разве пятьдесят убийств не подтверждают это? Гибель Милмена, ван Шорста, семьи Николсона, старого мистера Хайема, юного Билли Джеймса и прочих? Подтвердить! Есть ли в долине хоть один человек, который не знает об этом?

– Послушайте! – заговорил серьезным тоном Макмердо. – Возьмите свои слова назад или доказательно обоснуйте их. Вам придется сделать то или другое прежде, чем я выйду из этой комнаты. Поставьте себя на мое место. Я новый человек в этом городе. Принадлежу к обществу, которое знаю как совершенно безобидное. Вы найдете его во всех штатах, но везде безобидным. И вот, когда я собираюсь присоединиться к нему здесь, вы говорите, что это общество убийц, именуемых ликвидаторами. Жду от вас извинения или объяснения, мистер Шефтер.

– Скажу, мистер, только то, что известно всему свету. Главари одних являются главарями других. Если заденете одного, другой сведет с вами счеты. Это подтверждалось слишком часто.

– Это слова, а мне нужны доказательства!

– Поживите здесь дольше, и вы их получите. Но я забыл, что вы один из этих людей. Вы скоро станете ничем не лучше других. И вам придется подыскать себе другое жилье, мистер. Я не могу оставить вас здесь. Мало того что один из них ухаживает за моей дочерью и я не смею прогнать его, так еще иметь второго среди моих пансионеров? Нет, после этой ночи вы больше не будете спать под моей крышей!

Макмердо не только лишался уютного жилья, но и оказывался оторванным от любимой девушки. В тот же вечер, застав Этти одну в гостиной, он поведал ей о своих неприятностях.

– Твой отец выселяет меня. Ладно бы дело заключалось только в комнате, но, право, Этти, хоть я всего неделю знаком с тобой, ты нужна мне как воздух, и я жить без тебя не могу!

– Тише, мистер Макмердо, не говорите так! Разве я не сказала вам, что вы опоздали? Есть другой, и хоть я твердо не обещала выйти за него, все же не могу дать такого обещания никому.

– Этти, а будь я первым, мог бы надеяться?

Девушка закрыла лицо руками.

– Я бы очень хотела, чтобы первым были вы! – всхлипнула она.

Макмердо опустился перед ней на колени.

– Ради Бога, Этти, давай остановимся на этом! – воскликнул он. – Неужели ты из-за этого обещания загубишь и свою жизнь, и мою? Слушайся своего сердца, милая! Оно более надежный наставник, чем любые необдуманные слова. – Макмердо взял белую руку Этти в свои смуглые и сильные руки. – Скажи, что будешь моей, и вместе мы будем счастливы!

– Не здесь?

– Здесь.

– Нет, нет, Джек! – Он обнял ее. – Здесь это невозможно. Ты увезешь меня?

На лице Макмердо отражалась внутренняя борьба, но в конце концов оно приняло решительное выражение.

– Нет, здесь, – сказал он. – Я защищу тебя от всего мира, Этти, именно тут, где мы находимся!

– Почему нам не уехать вместе?

– Нет, Этти, уехать я не могу.

– Но почему?

– Мне не удастся высоко держать голову, если я буду сознавать, что меня прогнали. А потом, чего бояться? Разве мы не свободные люди в свободной стране? Если мы любим друг друга, кто посмеет встать между нами?

– Джек, ты не знаешь. Ты здесь очень недолго. Не знаешь Болдуина. Не знаешь Макгинти и его ликвидаторов.

– Да, не знаю, но не боюсь их и не верю в них! Я жил среди крутых людей, моя дорогая, и не боялся их – всегда кончалось тем, что они боялись меня, всегда, Этти. Я не могу такого себе представить! Если эти люди, по словам твоего отца, совершали в долине преступление за преступлением, почему же никто не попал под суд? Ответь мне, Этти!

– Потому что никто не смеет выступить свидетелем против них. Такой человек и месяца бы не прожил. Кроме того, у них есть люди, готовые показать под присягой, что обвиняемый находился далеко от места преступления. Но ты ведь должен был читать все это, Джек. По-моему, об этом писали все газеты в Соединенных Штатах.

– Правда, кое-что я читал, но счел это вымыслом. Может, у этих людей есть причина делать то, что они делают. Может, с ними несправедливо обходятся и у них нет иной возможности постоять за себя.

– О, Джек, не говори этого! Так говорит он – другой!

– Болдуин – он говорит так, да?

– И поэтому я ненавижу его. О, Джек, теперь я могу сказать тебе правду. Я ненавижу его всем сердцем, но и боюсь. Боюсь за себя, но прежде всего за отца. Я знаю, какая беда обрушится на нас, если посмею сказать правду о своих чувствах. Поэтому отделываюсь от Болдуина полуобещаниями. Право, это наша единственная надежда. Но если ты уедешь со мной, Джек, мы возьмем с собой отца и будем всегда жить вдали от этих жестоких людей.

На лице Макмердо вновь отразилась внутренняя борьба, и снова оно приняло решительное выражение.

– Этти, с тобой ничего не случится – и с твоим отцом тоже. А что касается жестоких людей, думаю, ты еще придешь к выводу, что я такой же, как самые худшие из них.

– Нет, нет, Джек! Я полностью доверяю тебе.

Макмердо горько засмеялся:

– Господи! Как мало ты знаешь меня! С твоей невинной душой, моя дорогая, ты даже представить не можешь, что происходит в моей. А это что еще за гость?

Дверь внезапно распахнулась, и в гостиную бесцеремонно, с хозяйским видом вошел молодой человек. Красивый, щеголеватый, того же возраста и сложения, что и Макмердо. Из-под широкополой шляпы, которую он не потрудился снять, было видно красивое лицо с орлиным носом. Дерзкие, властные глаза злобно обратились к сидевшей у печи паре.

Этти вскочила в смятении и тревоге.

– Рада видеть вас, мистер Болдуин. Не ждала вас так рано. Проходите, присаживайтесь.

Болдуин, подбоченясь, взглянул на ирландца.

– Кто это? – отрывисто спросил он.

– Мой знакомый, мистер Болдуин, новый пансионер. Мистер Макмердо, позвольте представить вас мистеру Болдуину.

Молодые люди угрюмо кивнули друг другу.

– Может, мисс Этти сказала тебе, что между нами? – поинтересовался Болдуин.

– Я не понял, что вас связывают какие-то отношения.

– Нет? Ну что ж, теперь пойми. Поверь, эта юная леди моя, а ты сочтешь, что вечер очень приятный для прогулки.

– Благодарю, я не расположен гулять.

– Вот как? – Дикие глаза Болдуина сверкали гневом. – Может, ты в настроении подраться, мистер Пансионер?

– Да! – воскликнул Макмердо, вскакивая. – В жизни не слышал более приятных слов.

– Ради Бога, Джек! О ради Бога! – воскликнула бледная встревоженная Этти. – Джек, Джек, он искалечит тебя!

– О, так, значит, Джек? – произнес с ругательством Болдуин. – Вот, значит, до чего дошло у вас, да?

– О, Тед, будь благоразумным, будь добрым! Ради меня, Тед, если ты когда-нибудь любил меня, будь великодушным!

– Думаю, Этти, если оставишь нас наедине, мы сами разберемся, – спокойно сказал Макмердо. – Или, мистер Болдуин, вы выйдете со мной на улицу. Вечер прекрасный, а за соседним кварталом есть тихое место.

– Я разделаюсь с тобой, даже не марая рук, – ответил его противник. – Ты пожалеешь, что оказался в этом доме, перед тем как я прикончу тебя.

– Сейчас самое подходящее время.

– Я сам выберу время, мистер. Предоставь это мне. Смотри! – Он внезапно засучил рукав и показал на предплечье странный, словно выжженный знак. Круг с треугольником внутри. – Знаешь, что это означает?

– Не знаю и знать не хочу!

– Так вот, узнаешь, клянусь. И долго не проживешь. Думаю, мисс Этти кое-что скажет тебе об этом. А ты сама, Этти, приползешь ко мне на коленях – слышишь, девочка? – на коленях, и тогда я скажу, какое тебя ждет наказание. Клянусь Богом, я позабочусь, чтобы ты пожала то, что посеяла!

Взглянув на обоих с яростью, он повернулся, и мгновение спустя за ним захлопнулась парадная дверь.

Несколько секунд Макмердо и девушка стояли молча. Потом Этти обняла его.

– О, Джек, как смело ты себя вел! Но это бесполезно, тебе нужно бежать! Сегодня же ночью, Джек, сегодня ночью. Это единственная твоя надежда. Он убьет тебя. Я прочла это в его ужасных глазах. Как ты сможешь противостоять десятку головорезов, когда за ними босс Макгинти и вся сила ложи?

Макмердо слегка отстранил девушку, поцеловал ее и усадил в кресло.

– Будет тебе, милая, будет. Не волнуйся и не бойся за меня. Я сам член ложи. И сказал об этом твоему отцу. Может, я не лучше других, так что не делай из меня святого. Возможно, ты и меня возненавидишь после того, как я это сказал?

– Ненавидеть тебя, Джек? Никогда в жизни! Я слышала, что в принадлежности к ложе ничего дурного нет нигде, кроме этой долины, так почему мне хуже думать о тебе из-за этого? Но если ты член ложи, Джек, почему бы тебе не познакомиться с боссом Макгинти? О, скорее, Джек, скорее! Расскажи ему все первым, пока ищейки не пошли по твоему следу.

– Я подумал то же самое. Иду туда немедленно и все улажу. Скажи отцу, что сегодня я переночую здесь, а завтра утром найду другое жилье.

Бар в салуне Макгинти, как всегда, был переполнен; это злачное место посещали все самые подозрительные личности в городе. Макгинти притягивал их к себе. Его грубоватая веселость была маской, за которой скрывалось что-то темное. Он держал в страхе не только город, но все тридцать миль долины и поселки. Этого было достаточно, чтобы люди заполняли бар: никто не позволял себе пренебрегать его расположением.

Макгинти не только обладал тайными силами, которые, по общему мнению, применял самым безжалостным образом, но и занимал высокое общественное положение муниципального советника и уполномоченного по дорожному строительству. Должность эту он получил благодаря дельцам, надеявшимся на его поддержку. Размеры муниципальных налогов были огромными; общественными работами откровенно пренебрегали, подкупленные ревизоры не копались в счетах, а добропорядочного гражданина заставляли угрозами раскошеливаться и помалкивать, чтобы с ним не случилось чего плохого.

Поэтому из года в год бриллиантовые заколки Макгинти становились все более броскими, золотые цепочки на шикарных жилетах все более массивными, а салун все расширялся и расширялся, пока не занял чуть ли не целую сторону Рыночной площади.

Макмердо распахнул дверь салуна и стал пробираться сквозь толпу в прокуренном, пропахшем спиртным воздухе. Помещение было ярко освещено. Громадные, с массивной позолотой зеркала на всех стенах отражали и усиливали этот слепящий свет. Несколько барменов, сняв пиджаки, торопливо смешивали напитки для гуляк, облепивших широкую, обитую медью стойку.

В дальнем конце, опершись на нее, стоял с сигарой в углу рта сильный, крепко сложенный человек. Это и был знаменитый Макгинти, с окладистой бородой, с гривой черных, ниспадавших на воротник волос и смуглый, как итальянец. Его черные глаза с легким прищуром имели весьма зловещее выражение.

Все прочее в этом человеке – благородные пропорции тела, правильные черты лица, непринужденность – соответствовало его напускному общительно-свойскому виду. Казалось, у этого грубовато-благодушного, простого человека наверняка доброе сердце, какими бы неучтивыми ни были его слова. И лишь когда безжизненные, темные, бездонные и беспощадные глаза Макгинти обращались к посетителю, тот внутренне сжимался, чувствуя, что стоит лицом к лицу с беспредельным потаенным злом, с силой, смелостью и хитростью, делающими его в тысячу раз опаснее.

Разглядев как следует этого человека, Макмердо со своей обычной смелостью протиснулся вперед сквозь небольшую группу подхалимов, которые пресмыкались перед своим могущественным главарем и громко смеялись любым его шуткам. Отважные серые глаза молодого незнакомца бесстрашно посмотрели сквозь очки в неподвижные черные глаза, устремленные на него.

– Что-то не припомню твоего лица, молодой человек.

– Я здесь недавно, мистер Макгинти.

– Не так уж недавно, чтобы не обращаться к джентльмену как положено.

– Советник Макгинти, – подсказал кто-то из подхалимов.

– Прошу прощения, советник. Я еще не знаю здешних обычаев. Но мне посоветовали повидать вас.

– Ну вот, ты видишь меня. Я перед тобой. Что скажешь обо мне?

– Пока ничего. Если сердце у вас такое же большое, как тело, а душа благородна, как лицо, я не желал бы ничего лучшего.

– Клянусь Богом! Во рту у тебя ирландский язык! – воскликнул владелец салуна, еще не зная, поощрить этого смелого посетителя или потребовать почтения к себе. – Значит, мой вид не отпугивает тебя?

– Нет, конечно, – ответил Макмердо.

– И тебе посоветовали повидать меня?

– Да.

– А кто посоветовал?

– Брат Скэнлен из ложи триста сорок один, Вермисса. Пью за ваше здоровье, советник, и за наше более близкое знакомство.

Макмердо поднес ко рту стакан, который ему подали, и, оттопырив мизинец, осушил.

Пристально наблюдавший за ним Макгинти приподнял густые черные брови:

– О, вот оно, значит, как? Придется мне вникнуть в это поглубже, мистер…

– Макмердо.

– Поглубже, мистер Макмердо; мы здесь не принимаем людей без разбора и не верим всему, что нам говорят. Пройди-ка за стойку.

За стойкой находилась маленькая комната с бочками вдоль стены. Макгинти плотно прикрыл дверь и уселся на одну из бочек, задумчиво покусывая сигару и глядя на собеседника внушающими тревогу глазами. Минуты две он не произносил ни слова. Макмердо спокойно смотрел, как Макгинти наблюдает за ним. Одну руку он держал в кармане тужурки, другой покручивал ус. Внезапно Макгинти нагнулся и достал устрашающий револьвер.

– Видишь, парень: если бы я решил, что ты ведешь с нами какую-то игру, разговор был бы коротким.

– Странно же, – с достоинством ответил Макмердо, – принимает магистр ложи Высокого союза свободных людей незнакомого брата.

– А вот это придется доказать, – произнес Макгинти, – и если не сумеешь, да поможет тебе Бог. Где тебя приняли?

– В Чикаго, ложа двадцать девять.

– Когда?

– Двадцать четвертого июня семьдесят второго года.

– Кто магистр ложи?

– Джеймс Г. Скотт.

– Ваш окружной руководитель?

– Бартоломью Уилсон.

– Гм. Отвечаешь бойко. Что делаешь здесь?

– Работаю, как и вы, – только на менее доходной работе.

– За словом в карман не лезешь.

– Да, я всегда быстрый на язык.

– А на дело быстрый?

– Те, кто хорошо знал меня, считали так.

– Что ж, возможно, мы испытаем тебя раньше, чем ты думаешь. Слышал что-нибудь о здешней ложе?

– Слышал, что к людям в ней относятся по-братски.

– Верно, мистер Макмердо. Почему уехал из Чикаго?

– Вот этого не скажу!

Макгинти широко раскрыл глаза. Он не привык к подобным ответам, и это позабавило его.

– Почему не скажешь?

– Потому что брат не должен лгать брату.

– Стало быть, правда выглядит неприглядно?

– Пожалуй, так.

– Послушай, мистер, не воображай, что я, магистр, приму в ложу того, кто не может рассказать о своем прошлом.

Озадаченный Макмердо достал из внутреннего кармана потрепанную газетную вырезку.

– Вы не донесете на меня? – спросил он.

– За такие слова я морду тебе набью! – гневно вскричал Макгинти.

– Вы правы, советник, – смиренно ответил Макмердо. – Приношу извинения. Я сказал не подумав. Разумеется, за вас я могу быть спокоен. Прочтите.

Макгинти пробежал глазами сообщение об убийстве некоего Джонаса Пинто в чикагском салуне «Озеро» на Маркет-стрит в начале января семьдесят четвертого года.

– Твоя работа? – спросил он, возвращая вырезку.

Макмердо кивнул.

– Почему ты застрелил его?

– Я помогал дяде Сэму чеканить доллары. Может, золото в моих было не такое чистое, как в его, но выглядели они не хуже и обходились дешевле в изготовлении. Этот самый Пинто помогал мне сбывать кругляши…

– Что-что?

– Ну, пускать эти доллары в обращение. Потом заявил, что донесет на меня. Может, и донес. Я не стал выяснять. Прикончил его и махнул в угольный район.

– Почему в угольный?

– Читал в газете, что в этих краях не очень разборчивы.

Макгинти рассмеялся:

– Был фальшивомонетчиком, потом стал убийцей и приехал сюда, полагая, что тебя хорошо примут?

– Да.

– Смотрю, ты далеко пойдешь. Скажи, можешь еще изготовлять эти доллары?

Макмердо вынул из кармана с полдюжины.

– Они не с монетного двора в Филадельфии.

– Что ты говоришь! – Макгинти взял их в громадную волосатую, будто лапа гориллы, руку и поднес к свету. – Не вижу никакой разницы. Ей-богу! Думаю, ты станешь очень полезным братом! Один-два преступника среди нас будут нелишними, друг Макмердо: сейчас такое время, что нам нужно стоять за себя. Нас быстро прижмут к стене, если мы не будем давать отпор.

– Надеюсь, в этом я от других не отстану.

– Храбрости, похоже, тебе не занимать. Ты не скорчился, когда я навел на тебя револьвер.

– В опасности был не я.

– А кто же?

– Вы, советник. – Макмердо достал из кармана тужурки взведенный пистолет. – Я все время держал вас под прицелом. Думаю, успел бы выстрелить раньше.

– Черт возьми! – Макгинти побагровел от гнева, потом громко расхохотался. – Знаешь, у нас много лет не было таких лихих ребят. Видимо, ложа будет гордиться тобой… Так, а тебе какого черта нужно? Пяти минут нельзя поговорить наедине с джентльменом!

Бармен пришел в замешательство.

– Простите, советник, здесь Тед Болдуин. Говорит, должен срочно видеть вас.

В этом сообщении не было необходимости: из-за плеча бармена выглядывало застывшее в зверской гримасе лицо Болдуина. Вытолкнув бармена, он закрыл дверь.

– Стало быть, – начал он, злобно глядя на Макмердо, – ты пришел сюда первым? Советник, я хочу поговорить с вами об этом человеке.

– Тогда говори здесь, при мне! – выкрикнул Макмердо.

– Я сам решу, где и когда говорить.

– Хватит! Хватит! – Макгинти поднялся с бочки. – Так не пойдет. У нас тут новый брат, Болдуин, негоже нам встречать его таким образом. Протяни ему руку, живо!

– Ни за что! – в ярости вскричал Болдуин.

– Я предложил ему подраться, если он считает меня своим обидчиком, – пояснил Макмердо. – Готов сойтись с ним на кулаках или, если его это не устраивает, выбрать любое оружие. Теперь, советник, предоставляю вам рассудить нас, как положено магистру.

– Ладно, в чем дело?

– В юной леди. Она вольна сама сделать выбор.

– Это так? – выкрикнул Болдуин.

– Если выбирает между братьями из ложи, значит, вольна.

– Так вот каково твое решение!

– Да, таково. – Макгинти свирепо посмотрел на Болдуина. – Уж не хочешь ли оспорить его?

– Отвергаешь того, кто был рядом с тобой пять лет, ради человека, которого видишь в первый раз? Ты не пожизненно в магистрах, Джек Макгинти, и, клянусь Богом, на ближайших выборах…

Макгинти тигром бросился на Болдуина, схватил его за горло и швырнул на одну из бочек. В свирепой ярости он задушил бы его, если бы не вмешался Макмердо.

– Полегче, советник! Ради Бога, полегче! – воскликнул он, оттаскивая его.

Макгинти разжал пальцы, и Болдуин, дрожащий, испуганный, потрясенный, ловил ртом воздух, как будто только что был на грани смерти. Он поднялся и сел на бочку.

– Ты давно напрашивался на это, Тед Болдуин, – вот и получил! – Широченная грудь Макгинти вздымалась и опускалась. – Уж не думаешь ли, что, если меня не выберут снова магистром, мое место займешь ты? Это решит ложа. Но пока я главный, не позволю никому поднимать голос против меня и моих решений.

– Я не имею ничего против вас, – пробормотал Болдуин, ощупывая горло.

– Ну вот, – Макгинти тут же перешел к грубоватой веселости, – мы все опять добрые друзья, и делу конец. – Он взял с полки бутылку шампанского и откупорил ее. – Послушайте, – продолжал он, наполняя три высоких бокала. – Давайте выпьем мировую по обычаям ложи. После этого, как сами знаете, между нами не может быть вражды. Так, бери меня за горло левой рукой. Я спрашиваю тебя, Тед Болдуин, что такое обида, сэр?

– Густые тучи, – ответил тот.

– Но они непременно разойдутся.

– И в этом я клянусь!

Они выпили, потом ту же церемонию совершили Болдуин и Макмердо.

– Вот и все! – воскликнул Макгинти, потирая руки. – Это конец вражде. Если вражда не прекратится, вас ждет кара ложи, а она тяжелая в этих краях, как знает брат Болдуин – и как скоро узнаешь ты, брат Макмердо, если ищешь неприятностей!

– Право, не стану с этим спешить, – ответил Макмердо и протянул Болдуину руку: – Я скор на ссору и скор на прощение. Говорят, все дело в моей горячей ирландской крови. Однако для меня все кончено, и я не держу зла.

Болдуину пришлось пожать протянутую руку: на него был устремлен мрачный взгляд жуткого босса. Но по угрюмому лицу Теда было видно, как мало тронули его слова Макмердо.

Макгинти хлопнул обоих по плечам.

– Надо же! Девчонки! Девчонки! – воскликнул он. – Подумать только, одна встала между моими ребятами! Чертовское невезение! Что ж, пусть решает сама; магистр тут не имеет никаких полномочий – и слава Богу! У нас хватает забот и без женщин. Тебя нужно принять в члены ложи триста сорок один, брат Макмердо. У нас свои порядки и обычаи, не такие, как в Чикаго. Собрания проводим по вечерам в субботу, и, если придешь, мы навсегда сделаем тебя свободным человеком долины Вермисса.

Глава 3

Ложа 341, Вермисса

На следующий день после вечера, столь насыщенного волнующими событиями, Макмердо оставил комнату в пансионе старого Якоба Шефтера и поселился у вдовы Макнамара на самой окраине города. Вскоре Скэнлен, его старый знакомец из поезда, переехал в Вермиссу, и они поселились вместе. Других пансионеров не было; хозяйка, старая, беспечная ирландка, не беспокоила их, поэтому они обрели свободу говорить и действовать, желанную тем, у кого есть общие тайны.

Шефтер смягчился и позволил Макмердо приходить поесть, когда захочет; так что его общение с Этти не прекратилось. Напротив, с течением времени оно становилось все более близким и задушевным.

В спальне нового жилища Макмердо счел безопасным извлечь на свет формы для производства фальшивых денег, и кое-кому из братьев, пообещавших помалкивать, дозволили прийти и увидеть их. Каждый уносил в кармане образцы фальшивых монет, сделанных столь искусно, что не представляло ни малейшей опасности расплачиваться ими. Почему, владея столь чудесным мастерством, Макмердо снизошел до работы, оставалось загадкой для его товарищей, хотя он объяснял всем, что, не будь у него официального заработка, полиция быстро вышла бы на его след.

И все же один полицейский заинтересовался им, но вышло так, что этот случай принес авантюристу гораздо больше пользы, чем вреда. После первого визита Макмердо почти каждый вечер отправлялся в салун Макгинти, где ближе знакомился с «ребятами», как добродушно называли себя члены наводнявшей округу опасной шайки. Благодаря независимому поведению и смелым речам Макмердо стал всеобщим любимцем. То, как умело и быстро он разделался со своим противником во время «допускающей все приемы» драки в баре, снискало ему уважение этих грубых людей. Но другой случай вознес его еще выше в их глазах.

Вечером, в тот час, когда в баре собиралось больше всего народу, дверь открылась и вошел человек в неброском синем мундире и фуражке шахтной полиции. Это было особое подразделение, созданное владельцами железных дорог и шахт в дополнение к городской полиции, совершенно беспомощной перед организованной силой, державшей в страхе весь район. Стоило ему войти, разговоры умолкли и на него уставилось множество любопытных глаз. Отношения между полицией и преступниками в некоторых частях Соединенных Штатов своеобразные, поэтому и сам Макгинти, стоявший за стойкой, не выказал удивления, когда полицейский оказался в числе его клиентов.

– Неразбавленного виски, а то вечер холодный, – сказал он. – Кажется, советник, мы еще не встречались?

– Вы, должно быть, новый капитан? – спросил Макгинти.

– Верно. Мы обращаемся к вам, советник, и к другим видным гражданам с просьбой помочь нам поддерживать закон и порядок в городе. Моя фамилия Мервин.

– Мы прекрасно обошлись бы без вас, капитан Мервин, – холодно ответил Макгинти. – У нас есть своя городская полиция, и нам не нужно посторонних. Ведь вы представляете собой лишь платных прислужников капиталистов, нанятых, чтобы пускать в ход дубинки и пистолеты против своих более бедных сограждан.

– Ну-ну, не будем спорить об этом, – добродушно ответил полицейский. – Думаю, все мы исполняем свой долг так, как понимаем его, вот только понимаем не одинаково.

Он осушил свой стакан и повернулся, собираясь уходить, но тут его взгляд упал на Джека Макмердо, хмуро стоявшего рядом.

– Привет! Привет! – воскликнул он, оглядывая его с головы до ног. – Старый знакомый!

Макмердо попятился.

– Я в жизни не был другом ни вам, ни другим треклятым фараонам.

– Знакомый не всегда друг, – усмехнулся капитан полиции. – Ты Джек Макмердо из Чикаго и не вздумай это отрицать!

Макмердо пожал плечами:

– Не отрицаю. Думаете, я стыжусь своего имени?

– А следовало бы.

– Что вы, черт побери, хотите этим сказать? – Макмердо сжал кулаки.

– Нет-нет, Джек, орать на меня бессмысленно. Я служил в Чикаго до приезда в этот мерзкий угольный бункер и узнаю чикагского мошенника с первого взгляда.

Лицо Макмердо вытянулось.

– Так вы Мервин из центрального участка в Чикаго? – изумился он.

– Тот самый Тедди Мервин, к твоим услугам. Мы там не забыли убийства Джонаса Пинто.

– Я не убивал его.

– Нет? Это надежное беспристрастное свидетельство, верно? Что ж, его смерть пришлась тебе очень кстати, иначе тебя взяли бы за фальшивомонетничество. Ладно, будем считать это прошлым; между нами говоря – кстати, тут я выхожу за рамки закона, – против тебя не сумели собрать всех улик, и можешь возвращаться в Чикаго хоть завтра.

– Мне и здесь очень неплохо.

– Ну вот, я сделал тебе намек, а ты, невежа, даже не поблагодарил меня.

– Полагаю, вы имели добрые намерения, поэтому спасибо, – не слишком любезно проговорил Макмердо.

– Пока вижу, что живешь честно, беспокоить тебя не буду, – сказал капитан. – Но клянусь Богом, если опять возьмешься за старое, пойдет другой разговор! Доброй ночи тебе – и вам доброй ночи, советник.

Мервин вышел из бара, но перед этим создал местного героя. О делах Макмердо в Чикаго шептались и раньше. От всех вопросов он отделывался улыбкой, как человек, избегающий ореола величия. Но теперь величие получило официальное подтверждение. Завсегдатаи бара столпились вокруг него и сердечно пожимали ему руку. Потом принялись угощать. Макмердо мог много пить и почти не пьянел, но в тот вечер, не будь рядом Скэнлена, который отвел его домой, пьяному герою наверняка пришлось бы провести ночь под стойкой.

В один из субботних вечеров Макмердо ввели в состав ложи. Он рассчитывал войти в нее без церемонии, так, как был принят в Чикаго. Но в Вермиссе существовали свои обряды, которыми местные члены ордена гордились, и совершать их должен был каждый вступающий. Собрание проходило в большом зале «Дома согласия», предназначенного для подобных целей. Явились туда человек шестьдесят, но они отнюдь не представляли весь состав организации. В долине существовало еще несколько лож, были ложи и за горами по обе ее стороны, они обменивались членами, когда назревало какое-то серьезное дело, чтобы преступления совершали не местные люди. В общей сложности в этом угольном районе их насчитывалось не меньше полутысячи.

В голом зале люди усаживались за длинный стол. Сбоку стоял другой, с бутылками и стаканами; на него кое-кто из собравшихся уже обращал взгляды. Макгинти сидел во главе стола, копну его густых черных волос прикрывала плоская шапочка из черного бархата, шею окружала фиолетовая епитрахиль. Он выглядел как жрец, возглавляющий какой-то дьявольский ритуал. Справа и слева от Макгинти сидели члены правления ложи, среди них выделялось жестокое красивое лицо Теда Болдуина. У каждого был символизирующий должность шарф или медальон.

В большинстве своем то были люди зрелого возраста; остальную часть общества составляла молодежь от восемнадцати до двадцати пяти лет, усердные, знающие свое дело порученцы, исполнявшие приказания вышестоящих. Среди старших было много таких, чьи лица свидетельствовали о злобе и необузданности, но при взгляде на рядовых с трудом верилось, что эти пылкие открытые юноши входят в опасную шайку убийц. Нравственно извращенные, они испытывали отвратительную гордость от того, что были мастерами в своем деле, и с глубочайшим почтением взирали на человека, который прославился тем, что они именовали «чистой работой».

Испорченные, они считали достойным вызваться убить человека, не причинившего им никакого зла, того, кого они, как правило, и в глаза не видели. Совершив преступление, они оспаривали друг у друга честь нанесения рокового удара, развлекали общество рассказами о криках и судорогах жертвы.

Поначалу эти люди скрывали свои дела, но к тому времени, о котором идет повествование, стали творить их совершенно открыто. Почти никогда не видя торжества правосудия, они убедились, что свидетельствовать против них не посмеет никто. Кроме того, в казне ложи вполне хватало денег, чтобы выставить сколько угодно лжесвидетелей и нанять самых талантливых адвокатов в штате. За десять долгих лет бесчинств не было вынесено ни одного обвинительного приговора, и единственную опасность для ликвидаторов представляли сами жертвы нападения: несмотря на его неожиданность и численное превосходство нападавших, они подчас оставляли свои отметины на противниках.

Макмердо предупредили, что ему уготовано какое-то испытание, однако никто не сказал, какого рода. Двое братьев церемонно ввели его в переднюю. Сквозь дощатую перегородку доносился ропот голосов в зале. Несколько раз Макмердо расслышал свою фамилию и понял, что там обсуждают его кандидатуру. Потом вышел внутренний страж с зеленой и золотистой лентами на груди.

– Магистр повелевает, чтобы этого человека связали, закрыли ему глаза и ввели, – объявил он.

Втроем они сняли с Макмердо тужурку, засучили правый рукав, обмотали руки веревкой выше локтей и крепко затянули ее. Затем надели толстый черный капюшон, закрывающий голову и верхнюю часть лица, чтобы он ничего не видел. И наконец его ввели в зал.

Под капюшоном было темно и душно. Макмердо слышал шевеление и негромкое бормотание людей вокруг себя. Внезапно раздался голос Макгинти, доходивший сквозь толстую ткань поверх ушей словно издалека.

– Джек Макмердо, – произнес голос, – являешься ли ты уже членом Высокого ордена свободных людей?

Он поклонился.

– Твоя ложа номер двадцать девять, в Чикаго?

Он снова поклонился.

– Темные ночи неприятны, – продолжал голос.

– Да, для тех, кто не знает пути.

– Тучи сгустились.

– Да, близится буря.

– Братья удовлетворены? – спросил магистр.

Все выразили согласие.

– По знанию паролей и ответов, брат, мы понимаем, что ты действительно один из нас, – сказал Макгинти. – Однако ставим тебя в известность, что в этом округе и в соседних округах этих краев у нас существуют определенные ритуалы, а также определенные обязанности, исполнение которых не всем под силу. Готов ты подвергнуться испытанию?

– Готов.

– У тебя отважное сердце?

– Да.

– Сделай шаг вперед, чтобы доказать это.

При этих словах в глаза Макмердо уперлись два твердых шипа, и, казалось, нельзя двинуться вперед, не рискуя лишиться зрения. Однако он собрался с духом, решительно шагнул, и нажим исчез. Послышались негромкие аплодисменты.

– У него отважное сердце, – произнес голос. – Способен ты переносить боль?

– Не хуже кого бы то ни было.

– Испытайте его!

Предплечье пронзила мучительная боль, и Макмердо едва сдержал крик. От внезапности ее он чуть не упал в обморок, но закусил губу и стиснул кулаки, чтобы не выказать страдания.

– Я способен вынести и не такое, – сказал он.

На сей раз ему зааплодировали уже громко. В ложе еще не бывало такого превосходного первого появления. Его похлопали по спине и сняли с головы капюшон. Макмердо стоял, мигая и улыбаясь, среди поздравлявших его братьев.

– Последнее слово, брат Макмердо, – сказал Макгинти. – Давал ли ты уже клятву хранить тайну и верность и знаешь ли, что кара за любое нарушение их – незамедлительная и неизбежная смерть?

– Да.

– И по-прежнему готов повиноваться магистру при любых обстоятельствах?

– Готов.

– Тогда от имени ложи триста сорок один, Вермисса, допускаю тебя к ее секретам и к прениям. Поставь виски на стол, брат Скэнлен, и мы выпьем за нашего достойного брата.

Макмердо принесли его тужурку, но прежде, чем надеть ее, он осмотрел все еще сильно болевшую правую руку. На предплечье был темно-красный круг с треугольником внутри, оставленный раскаленным железом. Несколько братьев приподняли рукава и показали ему свой знак ложи.

– Мы все подвергались этому, – сказал один, – только не все перенесли это так же мужественно.

– Подумаешь! Пустяк, – ответил Макмердо, хотя боль не проходила.

После того как с выпивкой, последовавшей за церемонией приема, было покончено, заседание ложи продолжилось. Макмердо, привыкший к будничным делам в Чикаго, слушал с большим удивлением, но не отваживался высказаться.

– Первый пункт в повестке дня, – начал Макгинти, – письмо от магистра Уиндла, округ Мертон, ложа двести сорок девять. Он пишет:

«Уважаемый сэр.

Необходимо заняться Эндрю Рэем из компании «Рэй и Стармаш», местным шахтовладельцем. Ваша ложа в долгу перед нашей, поскольку пользовалась услугами двух братьев в деле с полицейским прошлой осенью. Пришлите двух толковых людей, они поступят под начало казначея нашей ложи Хиггинса, адрес которого Вам известен. Он покажет им, где и когда действовать.

Ваш собрат Г.В. Уиндл, М.Л.О.М.».

Уиндл ни разу не отказывал, когда нам приходилось просить для дела одного-двух человек, и мы не должны отказывать ему. – Макгинти умолк и оглядел собравшихся тусклыми недобрыми глазами. – Кто вызывается сделать эту работу?

Несколько молодых людей подняли руки. Магистр посмотрел на них с одобрительной улыбкой.

– Поедешь ты, Тигр Кормак. Если на сей раз сработаешь не хуже, чем в прошлый, будешь молодцом. И ты, Уилсон.

– У меня пистолета нет, – сказал этот доброволец, еще не достигший двадцати лет.

– Первый раз идешь на дело, так? Ну что ж, когда-то нужно отведать крови. А пистолет будет ждать тебя, если я не ошибаюсь. Явитесь туда в понедельник, времени будет вполне достаточно. Когда вернетесь, мы вас шикарно встретим.

– Какое-то поощрение будет? – спросил Кормак, крепко сложенный, смуглый, свирепого вида молодой человек, прозванный за жестокость Тигром.

– Не думай о поощрении. Это дело чести. Может, когда все будет позади, к оплате прибавят еще несколько долларов.

– Что сделал этот человек? – поинтересовался Уилсон.

– Не таким, как ты, спрашивать, что он сделал. Его осудили там. Это нас не касается. Мы должны только выполнить их заказ, как они выполняют наши. Кстати, на будущей неделе к нам приезжают двое братьев из мортонской ложи, чтобы сделать кое-что здесь.

– Кто они? – осведомился кто-то.

– Право, разумнее не задавать таких вопросов. Если ничего не знаешь, ничего не сможешь показать на суде и ничего плохого не случится. Но эти люди чисто сработают.

– Давно пора! – выкрикнул Тед Болдуин. – Люди здесь совсем отбились от рук. На прошлой неделе штейгер Блейкер уволил трех наших людей. И получит в полной мере все, что ему давно причитается.

– Что получит? – спросил Макмердо шепотом у соседа.

– Заряд картечи! – с громким смехом ответил тот. – Как тебе наши методы, брат?

Преступная натура Макмердо, казалось, уже прониклась духом гнусного общества, в которое он вступил.

– Мне они по душе, – ответил он. – Для храброго человека место здесь подходящее.

Кое-кто из сидевших поблизости услышал его слова и зааплодировал им.

– Что там такое? – крикнул черногривый магистр с конца стола.

– Новому брату, сэр, наши методы по вкусу.

Макмердо встал.

– Хочу сказать, высокий магистр, что, если понадобится человек, я сочту за честь быть полезным ложе.

Тут раздались громкие аплодисменты. Казалось, из-за горизонта взошло новое солнце. Но кое-кому из старших подумалось, что новичок слишком уж обращает на себя внимание.

– Должен заметить, – подал голос секретарь Херрауэй, старик с ястребиным лицом, сидевший рядом с председателем, – что брату Макмердо следует повременить, пока ложе не будет угодно его использовать.

– Само собой, об этом я и вел речь; я в вашей воле, – ответил Макмердо.

– Твое время наступит, брат, – сказал председатель. – Мы видим, ты готов действовать, и верим, что хорошо потрудишься в этих краях. Сегодня ночью есть одно небольшое дело, можешь принять в нем участие, если хочешь.

– Я подожду чего-нибудь стоящего.

– Все-таки отправляйся, это поможет тебе понять, что отстаивает наше общество. Объявление сделаю потом. А пока, – Макгинти заглянул в повестку дня, – предложу собранию несколько вопросов. Прежде всего спрошу казначея о состоянии нашего банковского счета. Вдове Джима Карнауэя положена пенсия. Он погиб, исполняя поручение ложи, и мы должны позаботиться, чтобы она не бедствовала.

– Джима застрелили в прошлом месяце, когда он пытался убить Честера Уилкока в Мерли-Крик, – пояснил Макмердо сосед.

– Фонды сейчас неплохие, – заговорил казначей, глядя в банковскую книжку. – Фирмы в последнее время были щедрыми. «Макс Линдер и компания» заплатила пятьсот долларов, чтобы ее оставили в покое. «Братья Уолкер» отправили сотню, но я вернул ее и потребовал пять. Если они не дадут ответа до среды, их подъемники придут в негодность. В прошлом году пришлось сжечь их дробилку, чтобы они образумились. Угольная компания «Уэст секшн» внесла свою контрибуцию. У нас на руках достаточно денег, чтобы выполнять все обязательства.

– А что Арчи Суиндон? – спросил один из братьев.

– Суиндон продал фирму и уехал. Этот старый дьявол оставил нам письмо, где сказано, что он лучше будет свободным подметальщиком улиц в Нью-Йорке, чем крупным шахтовладельцем под властью шайки шантажистов. Черт возьми! Счастье его, что он укатил раньше, чем письмо дошло до нас! Думаю, он уже никогда не появится в этой долине.

На другом конце стола поднялся пожилой, чисто выбритый человек с высоким лбом и добрым лицом.

– Мистер казначей, кто купил собственность того, кого мы выжили отсюда?

– Ее приобрела железнодорожная компания «Стейт энд Мертон каунти».

– А кто купил шахты Тодмена и Ли, поступившие в продажу в прошлом году по той же причине?

– Та же самая компания, брат Моррис.

– А кто купил чугунолитейные заводы Менсона и Шумана, ван Дехера, Этвуда, которые были недавно брошены?

– Их купила компания «Уэст Гилмертон дженерал майнингс».

– Не понимаю, брат Моррис, – заметил председатель, – какая нам разница, кто покупает эти предприятия, раз их невозможно вывезти отсюда.

– При всем почтении к вам, высокий магистр, думаю, для нас это может быть очень важно. Этот процесс тянется вот уже десять долгих лет. Мы постепенно изгоняем из дела всех малых предпринимателей. И каков результат? На их месте оказываются крупные компании вроде «Рейлвэй» или «Дженерал айрон», директора их в Нью-Йорке или в Филадельфии, и им плевать на наши угрозы. Можно отыграться на местных руководителях, но это лишь означает, что на их место пришлют других. И мы создаем себе опасность. Малые предприниматели не могут причинить нам вреда. У них нет ни денег, ни власти. И пока мы не выжимаем из них все соки, они остаются под нашей властью. Но если большие компании сочтут, что мы препятствуем им в получении доходов, они не пожалеют ни сил, ни денег, чтобы выловить нас и отдать под суд.

При этих зловещих словах воцарилась тишина, все помрачнели и стали угрюмо переглядываться. Им, таким всесильным и устрашающим, мысль о возможном возмездии не приходила в голову. Однако же эта перспектива обдала холодом даже самых беззаботных.

– Я советую, – продолжал выступавший, – ослабить нажим на малых предпринимателей. Когда их всех выживут отсюда, власть этого общества будет уничтожена.

Нежелательную правду воспринимают плохо. Когда выступавший сел, раздались возмущенные возгласы и поднялся нахмурившийся Макгинти.

– Брат Моррис, – заговорил он, – ты всегда был ворчуном. Пока члены этой ложи держатся дружно, в Соединенных Штатах нет силы, способной причинить им вред. Успокойся, разве так уж часто приходилось нам представать перед судом? Думаю, большие компании решат, подобно малым, что проще платить, чем вести борьбу. А теперь, братья, – при этих словах Макгинти снял черную шапочку и епитрахиль, – с делами ложи на сегодняшний вечер покончено, остался один маленький вопрос, о котором можно сказать, когда будем расходиться. Настало время по-братски посидеть за накрытым столом.

Поистине удивительна человеческая природа. Для этих людей убийство было привычным делом, они не раз убивали отца семейства, человека, против которого лично ничего не имели, не испытывая ни угрызений совести, ни жалости к плачущей вдове и беспомощным детям, однако нежная и трогательная музыка пронимала их до слез. У Макмердо был прекрасный тенор, и если бы он не снискал симпатии членов ложи раньше, то завоевал бы ее теперь, приведя их в восхищение песнями «Я сижу на ступеньке, Мэри» и «На берегах реки Аллан».

В тот вечер новичок стал одним из самых заметных братьев, уже предназначенным к продвижению и высокой должности. Однако чтобы стать достойным членом ложи, помимо добрых товарищеских чувств, нужны были и другие качества, и Макгинти напомнил о них до того, как окончился вечер. Когда бутылка виски несколько раз обошла стол, люди распалились и созрели для бесчинств, магистр снова встал и обратился к ним.

– Ребята, – заговорил он, – в городе есть человек, который ищет неприятностей, и вам нужно позаботиться, чтобы он получил их. Это Джеймс Стенджер из «Геральда». Видели, как он снова раскрывает пасть против нас?

Послышались одобрительный шепот и негромкие ругательства. Макгинти достал из жилетного кармана газету.

– «Закон и порядок!» Вот как он озаглавил свою статью. «Засилье террора в угольно-железорудном районе. Двенадцать лет прошло с тех пор, как первые убийства доказали существование в нашей среде преступной организации. С того дня эти грубые нарушения закона никогда не прекращались и теперь достигли такого уровня, что превратили нас в позор цивилизованного мира. Для того ли наша великая страна радушно принимает иностранцев, бегущих от деспотизма в Европе, чтобы они сами тиранили тех, кто предоставил им убежище? Чтобы под священной сенью звездного Флага Свободы воцарились террор и беззаконие, которые пробудят в нас ужас, если мы прочтем об их существовании в самой упадочной монархии Востока? Эти люди известны. Организация отнюдь не тайная. Долго ли нам это терпеть? Можно ли вечно жить…»

Ну, я прочел достаточно этого вздора! – Председатель швырнул газету на стол. – Вот что он говорит о нас. Я спрашиваю, как мы ответим ему?

– Убить его! – раздался десяток яростных голосов.

– Я возражаю против этого, – сказал брат Моррис, человек с высоким лбом и гладко выбритым лицом. – Братья, наша рука слишком тяжело опустилась на эту долину, и настанет время, когда все люди объединятся в самозащите, чтобы раздавить нас. Джеймс Стенджер – старик, уважаемый в городе и округе. Его газета поддерживает все здоровое в долине. Если этот человек будет убит, в штате поднимется такой переполох, что нас уничтожат.

– Ну и как они уничтожат нас, мистер Робкий? – воскликнул Макгинти. – С помощью полиции? Так ведь одна половина полицейских состоит у нас на жалованье, а другая боится нас. Или с помощью судов? Разве не судили нас раньше, и что из этого вышло?

– Это дело может повести судья Линч, – ответил брат Моррис.

Его предположение было встречено общим гневным криком.

– Мне достаточно только шевельнуть пальцем, – воскликнул Макгинти, – чтобы в город явились две сотни людей, которые из конца в конец очистят его. – Внезапно он повысил голос и грозно нахмурил густые черные брови. – Послушай, брат Моррис, я уже довольно долго присматриваюсь к тебе. У тебя нет мужества, и ты стараешься лишить мужества других. Для тебя настанет тяжелый день, брат Моррис, когда твое имя появится в повестке дня, и я думаю, что мне следует внести его туда.

Моррис смертельно побледнел и рухнул на стул, как будто у него подкосились колени. Он поднял дрожащей рукой свой стакан, выпил и только после этого ответил:

– Прошу прощения, высокий магистр, у вас и у всех братьев из ложи, если сказал лишнее. Я верный член ордена – вы все это знаете – и страшусь, как бы ложу не постигло зло; это и заставляет меня говорить взволнованно. Но я доверяю вашим суждениям больше, чем своим, высокий магистр, и обещаю больше не вызывать раздражения.

При этих покорных словах суровое лицо магистра смягчилось.

– Очень хорошо, брат Моррис. Мне самому было бы жаль, если бы пришлось преподать тебе урок. Но пока я занимаю это кресло, мы будем дружной ложей на словах и на деле. А теперь, ребята, – продолжал он, оглядывая общество, – скажу, что, если Стенджер получит все, чего заслуживает, неприятностей не оберешься. Издатели поддерживают друг друга, и все газеты в штате начнут призывать полицию и войска. Но полагаю, вам удастся сделать ему очень серьезное предупреждение. Займешься этим, брат Болдуин?

– Конечно! – пылко ответил молодой человек.

– Сколько людей возьмешь?

– Пятерых и еще двух охранять дверь. Пойдешь ты, Гоуэр, ты Мэнсел, ты, Скэнлен, и двое Уиллоби.

– Я обещал новому брату, что он тоже пойдет, – сказал председатель.

Тед Болдуин взглянул на Макмердо, и по глазам его было видно, что он ничего не забыл и не простил.

– Ладно, пусть идет, если хочет, – мрачно отозвался Болдуин. – Этого достаточно. Чем скорее примемся за дело, тем лучше.

Общество разошлось с криками, воплями и обрывками пьяных песен. Бар все еще был переполнен кутилами, и многие братья остались там. Члены отправленной на задание маленькой банды шли по тротуару врозь, чтобы не привлекать к себе внимания. Ночь была очень холодной, полумесяц ярко сиял в морозном, усеянном звездами небе. Молодые люди собрались во дворе перед высоким зданием. Между ярко освещенными его окнами блестела надпись, сделанная золочеными печатными буквами: «Вермисса геральд». Изнутри доносился лязг типографской машины.

– Ты, – сказал Болдуин Макмердо, – встанешь внизу, у двери, позаботишься, чтобы дорога нам была открыта. С тобой останется Артур Уиллоби. Остальные идут со мной. Не бойтесь, ребята: у нас есть десяток свидетелей, которые подтвердят, что сейчас мы находимся в баре «Дома согласия».

Время близилось к полуночи, и улица была бы безлюдной, если бы не несколько возвращающихся домой гуляк. Компания перешла дорогу, и, распахнув пинком дверь редакции, Болдуин со своими людьми побежал вверх по лестнице. Макмердо и еще один человек остались внизу. Из комнаты наверху раздались крик, вопли о помощи, затем топот ног и грохот падающих стульев. Через несколько секунд на лестничную площадку выбежал седой человек.

Там старика схватили, и его очки, позвякивая, полетели вниз по ступенькам к ногам Макмердо. Раздался глухой удар упавшего тела и стон. Старик лежал ничком, и его со стуком колотили палками. Он извивался, длинные тонкие ноги вздрагивали от ударов. Наконец все прекратили избиение, но Болдуин с дьявольской усмешкой на жестоком лице бил старика по голове, которую тот тщетно пытался закрыть руками. Белые волосы его покрылись кровью. Болдуин наклонился над своей жертвой, злобно нанося удары по открытым местам, когда Макмердо взбежал по лестнице и оттолкнул его.

– Ты убьешь этого человека, – сказал он. – Хватит!

Болдуин в изумлении уставился на него.

– Черт! Ты, новичок в ложе, не вмешивайся. Отойди!

Он занес палку, но Макмердо выхватил из кармана брюк пистолет.

– Отойди сам! – крикнул он. – Я башку тебе разнесу, если тронешь меня. Что до ложи, ведь магистр приказывал не убивать его, а что ты делаешь, если не убиваешь?

– Он прав, – сказал один из группы.

– Черт возьми! Поторапливайтесь! – крикнул человек снизу. – В окнах повсюду загорается свет, и через пять минут сюда сбежится весь город.

В самом деле на улице уже раздавались крики, а внизу в коридоре группа наборщиков и печатников набиралась мужества, чтобы вступить в бой. Оставив вялое неподвижное тело издателя на лестничной площадке, преступники сбежали вниз и быстро пошли по улице. Достигнув «Дома согласия», одни смешались с толпой в баре салуна Макгинти и шепотом докладывали через стойку боссу, что работа выполнена хорошо. Другие, в том числе и Макмердо, скрылись в переулках и окольными путями разошлись по домам.

Глава 4

Долина Страха

Наутро Макмердо проснулся с ощутимыми напоминаниями о приеме в ложу. От спиртного болела голова; рука, на которой выжгли клеймо, распухла и горела. Имея специфический источник доходов, он появлялся на работе нерегулярно; после позднего завтрака остался дома; и все утро писал длинное письмо другу. Потом взялся за «Дейли геральд». В особой колонке, вставленной в последнюю минуту, Макмердо прочел:

ПРЕСТУПЛЕНИЕ В РЕДАКЦИИ «ГЕРАЛЬД» – ИЗДАТЕЛЬ СЕРЬЕЗНО ПОСТРАДАЛ

То было краткое изложение фактов, которые Макмердо знал лучше, чем автор статьи. Заканчивалась заметка утверждением:

«Теперь дело в руках полиции, но вряд ли можно полагать, что ее усилия дадут лучшие результаты, чем прежде. Кое-кого из нападавших узнали, и есть надежда, что удастся добиться обвинительного приговора. Едва ли нужно говорить, что это преступление совершено тем бесчестным обществом, которое так долго держит в страхе всю округу и по отношению к которому «Геральд» занял столь непримиримую позицию. Многочисленные друзья мистера Стенджера обрадуются, узнав, что, хотя он был жестоко избит и получил несколько серьезных повреждений черепа, жизнь его вне опасности».

Ниже сообщалось, что для охраны редакции направлена группа полицейских, вооруженных «винчестерами».

Макмердо отложил газету, и, когда подносил огонь к трубке дрожащей от вчерашних излишеств рукой, послышался стук в дверь – хозяйка пансиона принесла ему записку, которую ей только что передал какой-то парень. Записка была без подписи, в ней говорилось:

«Мне хотелось бы поговорить с Вами, но только не у Вас дома. Вы найдете меня у флагштока на холме Миллера. Приходите немедленно, я располагаю кое-чем, что мне важно сказать, а Вам выслушать».

Макмердо дважды перечел записку с крайним удивлением; он не догадывался, что она означает и кто ее написал. Будь почерк женским, он решил бы, что это начало одного из тех приключений, каких имел немало в прежней жизни. Но записка была написана рукой мужчины, притом хорошо образованного. После недолгих колебаний Макмердо решил выяснить, в чем тут дело.

Холм Миллера высится посреди запущенного парка в самом центре города. Летом парк служит излюбленным местом отдыха жителей, но зимой там почти никто не бывает. С вершины холма виден не только весь беспорядочно разбросанный грязный город, но и вьющаяся внизу долина с заводами и шахтами, чернящими снег по обеим сторонам, и окаймляющие ее холмы с белыми шапками, поросшие лесом.

Макмердо поднялся по извилистой, обсаженной вечнозеленым кустарником тропе к пустынному ресторану – центру летних увеселений. Рядом с ним торчал голый флагшток, а под ним стоял человек в низко надвинутой шляпе. Воротник его пальто был поднят. Когда мужчина повернулся, Макмердо узнал в нем брата Морриса, вызвавшего накануне вечером гнев магистра. Они обменялись условными жестами ложи.

– Я хотел поговорить с вами, мистер Макмердо, – заговорил Моррис с нерешительностью человека, находящегося в щекотливом положении. – Очень любезно, что вы пришли.

– Почему вы не подписали записку? – спросил Макмердо.

– Приходится соблюдать осторожность, мистер. В таких случаях не знаешь, как обернутся дела. И кому следует доверять, а кому – нет.

– Уж братьям по ложе можно доверять.

– Нет-нет, не всегда, – возразил Моррис. – Кажется, все, что мы говорим, даже думаем, становится известно Макгинти.

– Послушайте! – сурово сказал Макмердо. – Вы прекрасно знаете, что только вчера вечером я поклялся в верности нашему магистру. Уж не просите ли вы меня нарушить эту клятву?

– Если вы так на это смотрите, – печально заговорил Моррис, – могу лишь извиниться, что побеспокоил вас, попросив прийти сюда и встретиться со мной. Дела приняли скверный оборот, раз двое свободных граждан опасаются высказать друг другу свои мысли.

Макмердо, пристально наблюдавший за собеседником, несколько успокоился.

– Разумеется, я говорил только за себя. Я недавно приехал сюда, как вам известно, и все это для меня внове. Мне нечего сказать, мистер Моррис, но, если вы хотите что-то сказать мне, я готов выслушать вас.

– И передать боссу Макгинти! – огорченно заметил Моррис.

– Право, тут вы несправедливы ко мне! – воскликнул Макмердо. – Я верен ложе, говорю напрямик, но буду презренной тварью, если передам кому-нибудь то, что вы мне доверите. Услышанное останется со мной, однако предупреждаю: возможно, вы не получите ни понимания, ни помощи.

– Я давно уже не ищу ни того ни другого. Очевидно, после того, что я скажу, моя жизнь будет в ваших руках, но, как вы ни свирепы – вчера мне показалось, что вы старались выглядеть таким же свирепым, как самые худшие, – все же вы еще не привыкли к этому, и ваша совесть не так заскорузла, как у них. Вот почему я решил поговорить с вами.

– Что же вы хотите сказать?

– Пусть на вас падет проклятие, если вы предадите меня!

– Я не сделаю этого.

– Тогда спрошу: когда вы вступали в союз свободных людей в Чикаго и давали обет верности и любви к ближнему, приходило вам в голову, что он может привести вас к преступлению?

– Если это можно назвать преступлением.

– Назвать преступлением! – воскликнул Моррис дрожащим от гнева голосом. – Вы мало видели, если способны назвать это как-то еще. Разве не преступление, что вчера вечером человека, годящегося вам в отцы, били, пока кровь не обагрила его седины? Или вы назовете это иначе?

– Кое-кто сказал бы, что это война, война двух классов, где допускаются все приемы и каждый старается ударить посильнее.

– А вы думали о чем-то подобном, вступая в Союз свободных людей в Чикаго?

– Признаться, нет.

– Не думал и я, когда вступал в Филадельфии. Это было просто общество взаимопомощи и место встреч с друзьями. Потом я услышал об этой долине – будь проклят тот час, когда ее название впервые коснулось моих ушей! – и приехал сюда, чтобы усовершенствоваться! Господи! Усовершенствоваться! Со мной приехали жена и трое детей. Я открыл магазин одежды на Рыночной площади и преуспевал. Распространился слух, что я член ордена, и меня принудили вступить в местную ложу, как и вас вчера вечером. Я ношу на предплечье это позорное клеймо, и еще нечто худшее выжжено на моем сердце. Оказалось, что я попал во власть отъявленного злодея и запутался в преступной сети. Что я мог поделать? Каждое слово, сказанное, чтобы улучшить положение вещей, воспринималось как измена, вы видели это вчера вечером. Уехать я не могу; у меня нет ничего на свете, кроме моего магазина. Я прекрасно знаю, что, если выйду из общества, это грозит смертью мне и бог весть чем жене и детям. О Господи, это ужасно, ужасно!

Моррис закрыл руками лицо, и его тело затряслось от конвульсивных рыданий.

Макмердо пожал плечами:

– Вы слишком слабы для такой работы. Она не для вас.

– У меня были совесть и религия, но эти люди превратили меня в преступника. Меня отправили на задание. Я хорошо знал, что будет со мной, если посмею отказаться. Возможно, я трус. Может, мысли о моей бедной жене и детях делают меня трусом. Словом, я пошел. Видимо, это будет вечно терзать меня.

То был одиноко стоящий дом в двадцати милях отсюда, за теми холмами. Меня оставили у двери, как и вас прошлой ночью. Доверить мне эту работу они не могли. Другие вошли внутрь. Вышли они с красными до запястий руками. Когда мы уходили, в доме, за спиной у нас, пронзительно кричал ребенок. Этот пятилетний мальчик видел, как убивали его отца. Я чуть не упал в обморок от ужаса, но мне пришлось сохранять спокойное выражение лица и улыбаться, ибо я знал, что иначе они в следующий раз выйдут с окровавленными руками из моего дома и плакать по отцу будет мой маленький Фред.

Тогда я стал преступником, соучастником убийства, загубившим свою душу на веки вечные. Я добрый католик, но священник, узнав, что я ликвидатор, отказался разговаривать со мной, и меня отлучили от церкви. Вот в каком я положении. Вижу, вы идете той же дорогой, и спрашиваю: каким должен быть конец? Вы готовы стать безжалостным убийцей, или мы можем сделать что-нибудь, чтобы остановить это?

– Что бы вы хотели делать? – отрывисто спросил Макмердо. – Доносить?

– Избави Бог! Одна только мысль об этом будет стоить мне жизни.

– Так-так, полагаю, вы слабый человек и все преувеличиваете.

– Преувеличиваю! Подождите, поживете здесь дольше. Посмотрите в долину! Видите, какая туча дыма из сотни труб нависла над ней? Поверьте, туча убийств, нависающая над головами людей, тяжелее и ниже. Это Долина Страха, Долина Смерти. От сумерек до рассвета в сердцах людей царит ужас. Подождите, молодой человек, поймете сами.

– Хорошо, я сообщу вам о своих впечатлениях, когда увижу больше, – беззаботно сказал Макмердо. – Мне совершенно ясно одно: вы не тот человек, чтобы жить здесь, и чем скорее продадите свой магазин, даже если выручите десятую часть его стоимости, тем лучше будет для вас. То, что вы говорили, останется между нами, но, черт возьми, если я узнаю, что вы доносчик…

– Нет, нет! – жалобно воскликнул Моррис.

– Что ж, я запомню, что вы сказали, и, может, когда-нибудь вернусь к этому. Полагаю, вы говорили так со мной из лучших побуждений. А теперь я возвращаюсь домой.

– Минутку, – остановил его Моррис. – Возможно, нас видели вместе и захотят узнать, о чем мы говорили.

– А! Хорошо, что вы это предусмотрели.

– Я предлагал вам место продавца в своем магазине.

– А я отказался. Это касается только нас двоих. Что ж, до свидания, брат Моррис, желаю, чтобы ваши дела пошли лучше.

Под вечер, когда Макмердо сидел у печи в своей гостиной, покуривая в задумчивости, дверь внезапно распахнулась и весь проем заполнила громадная фигура босса Макгинти. Сделав условный жест, он уселся напротив молодого человека и некоторое время упорно смотрел на него. Тот отвечал таким же прямым взглядом.

– Я редко хожу в гости, брат Макмердо, – наконец заговорил Макгинти. – Слишком уж занят своими гостями. Но решил все-таки выкроить минутку и навестить тебя.

– Я горд тем, что вижу вас тут, советник. – Макмердо достал из буфета бутылку виски. – Такой чести я не ожидал.

– Как рука? – спросил босс.

Макмердо скривился.

– Напоминает о себе, но оно того стоит.

– Да, оно того стоит, – ответил магистр, – для тех, кто верен, прошел этот обряд и служит ложе. О чем вы говорили сегодня утром с братом Моррисом на холме Миллера?

Вопрос прозвучал как гром среди ясного неба, но, к счастью, у Макмердо был заготовлен ответ. Он непринужденно рассмеялся.

– Моррис не знает, что я могу зарабатывать на жизнь, не выходя из дома. И не узнает: слишком уж совестливый. Но он добрый старик. Подумав, что я без работы, он решил помочь мне и предложил место продавца в своем магазине одежды.

– О, так дело в этом?

– Да.

– И ты отказался?

– Конечно. Разве я не заработаю в десять раз больше, проведя четыре часа у себя в спальне?

– Оно так. Но я бы поменьше виделся с Моррисом.

– Почему?

– Потому что я так сказал. Для большинства людей здесь этого достаточно.

– Для большинства, может быть, но для меня нет, советник, – смело возразил Макмердо. – Если вы разбираетесь в людях, то должны это понимать.

Смуглолицый гигант сверкнул глазами, и его волосатая ручища так стиснула стакан, словно он хотел запустить им в голову собеседника. Потом рассмеялся своим оглушительным, бурным, лицемерным смехом.

– Странный ты парень. Что ж, если хочешь знать причины, скажу. Моррис не высказывался против ложи?

– Нет.

– А против меня?

– Нет.

– Значит, не доверяет тебе. Но в глубине души он ненадежный брат. Мы это хорошо знаем. Поэтому следим за ним и выжидаем подходящее время, чтобы разобраться с ним. Думаю, это время близится. Паршивой овце не место в нашем стаде. Но если будешь водить компанию с ненадежным человеком, мы можем решить, что и ты ненадежен, понимаешь?

– Я не могу водить с ним компанию: мне этот человек не по душе, – ответил Макмердо. – А что касается ненадежности, то будь на вашем месте любой другой человек, он больше не произнес бы в мой адрес этого слова.

– Ладно, хватит. – Макгинти допил виски. – Я пришел дать тебе своевременный совет, и ты получил его.

– А откуда вы узнали, что я виделся с Моррисом?

Макгинти рассмеялся:

– Моя задача – знать все, что происходит в этом городе. Имей это в виду. Ну, мне пора, и скажу только…

Однако уход его был приостановлен совершенно неожиданным образом. Дверь внезапно распахнулась со стуком, и на них засверкали глазами три хмурых решительных лица под полицейскими фуражками. Макмердо вскочил и до половины вытащил свой револьвер, но задержал руку на середине пути, осознав, что ему в голову нацелены два «винчестера». В комнату вошел человек в мундире, державший в руке шестизарядный пистолет. То был капитан Мервин, служивший раньше в Чикаго, а теперь в шахтной полиции. Взглянув на Макмердо с легкой улыбкой, он покачал головой:

– Я так и думал, что наши пути сойдутся, мистер Бесчестный Макмердо. Не можешь держаться в рамках закона, да? Надевай шляпу, пошли с нами.

– Смотрите, вы поплатитесь за это, капитан Мервин, – предупредил его Макгинти. – Кто вы такой, позвольте узнать, чтобы врываться подобным образом в дом и набрасываться на честных, законопослушных людей?

– Не вмешивайтесь, советник Макгинти. Мы пришли за Макмердо, а не за вами. Вы должны помогать нам, а не препятствовать исполнению долга.

– Он мой друг, и я готов ответить за его поведение, – заявил босс.

– Как бы вам, мистер Макгинти, не пришлось отвечать за свое, – заметил капитан Мервин. – Макмердо был преступником до приезда сюда и до сих пор не сошел с кривой дорожки. Патрульные, держите этого человека под прицелом, пока я не разоружу его.

– Вот мой пистолет, – спокойно произнес Макмердо. – Думаю, капитан Мервин, будь мы с вами один на один, вы бы так легко меня не взяли.

– А где у вас ордер? – спросил Макгинти. – Черт возьми! В Вермиссе человек живет, как в России, пока такие, как вы, возглавляют полицию. Это капиталистическое попрание законности, и, полагаю, разговор о нем еще впереди.

– Делайте, советник, по мере сил то, что считаете своим долгом. О своем мы побеспокоимся сами.

– В чем меня обвиняют? – спросил Макмердо.

– В причастности к избиению старого издателя Стенджера в редакции «Геральд». Твое счастье, что это не обвинение в убийстве.

– Если это все, что вы против него имеете, – рассмеялся Макгинти, – то избежите лишних хлопот, бросив дело сейчас. Этот человек был со мной в моем салуне, до полуночи играл в покер, и я готов представить десяток свидетелей, которые подтвердят это.

– Это ваше дело, и, полагаю, вы решите его завтра в суде. А пока что пошли, Макмердо, и веди себя тихо, если не хочешь получить винтовкой по голове. Отойдите в сторону, мистер Макгинти; предупреждаю: при исполнении долга я не потерплю сопротивления.

У капитана был такой решительный вид, что Макмердо и его босс смирились. Последний тихо обменялся с арестантом несколькими словами, пока того не увели.

– Как насчет… – Он поднял большой палец, обозначая таким образом оборудование для чеканки монет.

– Все в порядке, – ответил Макмердо, соорудивший под полом надежный тайник.

– До свидания. – Босс пожал ему руку. – Я поговорю с адвокатом Рейли и возьму расходы по защите на себя. Даю слово, что тебя не осудят.

– Держать пари на это я бы не стал. Вы двое, охраняйте арестованного; если он попытается выкинуть какие-то фокусы, стреляйте. Перед уходом я обыщу дом.

Капитан обыскал, но, видимо, не обнаружил спрятанного приспособления. Потом он и его подчиненные повели Макмердо в участок. Уже стемнело, мела сильная метель, поэтому улицы были почти безлюдны, однако за этой группой последовало несколько гуляк. Осмелев в темноте, они выкрикивали проклятия арестованному.

– Линчевать проклятого ликвидатора! – кричали они. – Линчевать его!

Гуляки засмеялись, заулюлюкали, когда Макмердо втолкнули в полицейский участок. После краткого допроса, проведенного дежурным инспектором, его отвели в общую камеру. Там он увидел Болдуина и трех других участников вчерашнего нападения, их всех арестовали во второй половине дня, и они дожидались судебного разбирательства, назначенного на завтрашнее утро.

Но рука союза свободных людей дотянулась даже в эту закрытую крепость. Поздно ночью в камеру вошел тюремщик с мешком соломы для подстилки и достал из него две бутылки виски, стаканы и колоду карт. Арестованные провели веселую ночь без единой тревожной мысли об утреннем процессе.

Как оказалось, для этого и не было причин. Мировой судья не мог отправить дело в суд более высокой инстанции на основании свидетельских показаний. С одной стороны, наборщики и печатники признали, что свет был тусклым, а они были очень взволнованны и поэтому не могут показать под присягой, те ли это люди, кто напал на Стенджера. Однако они полагали, что это те самые люди. При перекрестном допросе, который вел умный адвокат, нанятый Макгинти, показания их стали еще более туманными.

Потерпевший уже сообщил, что на него напали совершенно неожиданно, и утверждал, что у человека, нанесшего первый удар, были усы. Он добавил, что это ликвидаторы, поскольку больше никто в городе ничего против него не имел, а те давно угрожали ему из-за правдивых передовиц. С другой стороны, твердые дружные показания шести граждан, в число которых входил высокий муниципальный чиновник, советник Макгинти, ясно указывали, что эти люди играли в карты в «Доме согласия» и разошлись через час после нападения.

Незачем говорить, что их оправдали и принесли извинения за причиненные неудобства, а капитану Мервину и полицейским вынесли косвенное порицание за чрезмерное усердие.

Вердикт этот был встречен аплодисментами зрителей, среди которых Макмердо видел много знакомых лиц. Братья по ложе улыбались и приветственно махали руками. Но были там и другие, они сидели, плотно сжав губы, и мрачно смотрели, как обвиняемые один за другим покидают скамью подсудимых. Один невысокий чернобородый решительный человек выразил их общие мысли, когда освобожденные проходили мимо него.

– Проклятые убийцы! – воскликнул он. – Мы еще доберемся до вас!

Глава 5

Самый темный час

Если что-то и требовалось, чтобы укрепить репутацию Джека Макмердо среди членов ордена, так это наверняка арест и оправдание. Случая, когда человек, едва принятый в ложу, совершил нечто такое, чтобы ему пришлось предстать перед судом, в анналах общества еще не было. Макмердо уже зарекомендовал себя как добрый приятель, веселый гуляка и к тому же человек со вспыльчивым нравом, который не потерпит оскорбления даже от всесильного босса. Но ко всему прочему, товарищи Макмердо считали, что среди них нет ни одного, кто был бы способен так четко составить кровавый план и чья рука способна, не дрогнув, его выполнить. «Он будет самым лучшим парнем для чистой работы», – говорили друг другу старики и ждали, когда представится случай дать ему задание.

У Макгинти вполне хватало порученцев, но он понимал, что Макмердо – виртуоз. Поэтому чувствовал себя человеком, держащим на поводке свирепую гончую. Для мелких дел существуют дворняжки, но когда-нибудь он спустит этого зверя на крупную дичь. Несколько членов ложи, Тед Болдуин в том числе, были недовольны быстрым выдвижением новичка и ненавидели за это Макмердо, но держались подальше от него: к драке он был так же готов, как и к веселью.

Хотя Макмердо снискал расположение товарищей, в другой сфере, более важной, он утратил его. Отец Этти Шефтер не желал больше иметь с ним ничего общего и запретил ему появляться в своем доме. Сама Этти была так сильно влюблена, что не могла вырвать Макмердо из сердца, но здравый смысл подсказывал ей: брак с тем, кого считают преступником, не сулит ничего хорошего.

Как-то утром, после бессонной ночи, Этти решила увидеться с Макмердо, быть может, в последний раз и всеми силами постараться увести его от губительных влияний. Она отправилась к нему домой, о чем он часто просил ее, и вошла в комнату, которой Макмердо пользовался как гостиной. Он сидел спиной к двери и писал письмо. Этти внезапно охватил дух девичьего озорства – ей было всего девятнадцать лет. Как открылась дверь, Макмердо не слышал. Этти подошла на цыпочках и положила руку ему на плечо.

Если она хотела напугать его, то преуспела в этом, но для нее это не осталось без последствий. Макмердо, вскочив, резко повернулся и схватил ее за горло правой рукой. Левой он тут же скомкал лежавший перед ним лист. Какой-то миг он стоял, сверкая глазами. Потом удивление и радость пришли на смену свирепости, исказившей его лицо. Эта свирепость заставила Этти отпрянуть в ужасе: ни с чем подобным она не сталкивалась в своей тихой жизни.

– Это ты! – воскликнул Макмердо, утирая лоб. – Подумать только, любимая, ты пришла ко мне, и я не нашел ничего лучшего, чем попытаться задушить тебя! Иди сюда, дорогая. – Он протянул к ней руки. – Позволь мне утешить тебя.

Но Этти еще не оправилась, потому что видела страх на его лице. Женская интуиция подсказала ей, что это был не просто испуг от неожиданности. Сознание вины – вот что это было, – вина и страх!

– Что с тобой, Джек? – воскликнула она. – Почему ты так испугался меня? О, Джек, будь твоя совесть чиста, ты бы на меня так не смотрел!

– Оставь, я думал совсем о другом, и когда ты неслышно подошла на своих чудесных ножках…

– Нет, нет, Джек, дело не только в этом. – Тут Этти охватило внезапное подозрение. – Покажи письмо, которое ты писал.

– Этти, этого сделать я не могу.

Подозрение сменилось уверенностью.

– Ты писал другой! – воскликнула она. – Наверняка! Иначе зачем скрывать письмо от меня? Ты писал жене? Откуда мне знать, что ты не женат – ты, приезжий, никому не известный человек?

– Я не женат, Этти. Клянусь! Ты для меня единственная на свете женщина. Клянусь Крестом Господним!

Макмердо так побледнел от пылкой искренности, что она поверила ему.

– Так почему же не хочешь показать письмо?

– Клятва обязывает меня никому не показывать его, и как я не нарушил бы данного тебе слова, так не нарушу его и перед теми, кому дал обещание. Это дела ложи, и они секретны для тебя. А если я испугался, когда рука легла мне на плечо, то ведь это могла быть рука сыщика.

Этти почувствовала, что Макмердо говорит правду. Он обнял ее и рассеял поцелуями сомнения и страхи.

– Сядь рядом со мной. Трон для такой королевы неподходящий, но лучшего твоему бедному поклоннику не найти. Надеюсь в скором времени обрадовать тебя. Ну, теперь душа твоя успокоилась, верно?

– Как она может быть спокойна, Джек, если я знаю, что ты принадлежишь к преступному обществу, если могу узнать со дня на день, что тебя судят за убийство? «Ликвидатор Макмердо» – вот как назвал тебя вчера один из пансионеров. Это пронзило мне сердце, будто ножом.

– Такие слова нужно пропускать мимо ушей.

– Но они правдивы.

– Знаешь, дорогая, все не так плохо, как ты думаешь. Мы просто бедные люди и стараемся на свой манер добиться справедливости.

Этти обняла возлюбленного за шею.

– Уйди оттуда, Джек! Ради меня, ради Бога, уйди! Я пришла просить тебя об этом. О, Джек, смотри – я прошу тебя об этом на коленях. Умоляю, уйди от них.

Макмердо поднял девушку и начал утешать, прижав ее голову к своей груди:

– Право, дорогая, ты сама не знаешь, о чем просишь. Как я могу нарушить клятву и покинуть товарищей? Если бы ты понимала, как обстоят дела, то не стала бы просить об этом. А потом, как бы я даже при желании мог уйти? Неужели ты воображаешь, что ложа отпустит человека, знающего все ее тайны?

– Джек, я размышляла об этом. Я все спланировала. Отец скопил кое-какие деньги. Ему надоел этот город, где страх перед ликвидаторами омрачает нашу жизнь. Он хочет уехать. Мы вместе убежим в Филадельфию или в Нью-Йорк и будем там в безопасности.

Макмердо рассмеялся:

– Руки у ложи длинные. Думаешь, они не дотянутся до Филадельфии или Нью-Йорка?

– Ну, тогда на Запад, в Англию или в Германию, откуда отец родом, – куда угодно, лишь бы подальше от этой Долины Страха!

Макмердо вспомнил брата Морриса.

– Я слышу уже второй раз, что так называют эту долину. Тень ее как будто и вправду давит на кое-кого из вас.

– Она омрачает каждую минуту нашей жизни. Думаешь, Тед Болдуин когда-нибудь простит нас? Что сталось бы с нами, если бы он не боялся тебя? Если бы только ты видел выражение его темных, алчных глаз, когда они смотрят на меня!

– Черт возьми! Если увижу такое, то обучу его хорошим манерам! Но послушай, девочка, уехать отсюда я не могу. Поверь мне в этом раз и навсегда. Но если предоставишь мне найти для нас выход, я постараюсь изыскать способ с достоинством покинуть эту долину.

– Тут нет и речи о достоинстве.

– Ну-ну, тебе это кажется. Дай мне полгода, и я устрою все так, что уеду отсюда, не стыдясь смотреть в глаза людям.

Девушка рассмеялась от радости.

– Полгода! – воскликнула она. – Обещаешь?

– Ну, может, месяцев семь-восемь. Но по крайней мере до будущего года нас в этой долине уже не будет.

Большего Этти не смогла от него добиться, но и это было кое-что. Далекий свет рассеивал мрак ближайшего будущего. Она вернулась в отцовский дом более спокойной, чем была когда-либо с тех пор, как Джек Макмердо вошел в ее жизнь.

Макмердо предполагал, что ему, как члену ложи, будут сообщать о всех ее делах. Однако вскоре он узнал, что организация шире и сложнее, чем ему казалось. О многом не знал даже босс Макгинти. В Хобсонс-Пэтч, дальше по железной дороге, жил так называемый окружной депутат, обладавший властью над несколькими ложами, которые он капризно и своевольно держал в руках. Макмердо видел его лишь один раз – это был коварный, невысокий, похожий на крысу седой человек с неслышной походкой, бросающий на всех косые, злобные взгляды. Звали его Эванс Потт, и даже могучий босс Вермиссы питал к нему антипатию и страх, подобные тем, с какими огромный Дантон относился к тщедушному, но опасному Робеспьеру.

Однажды Скэнлен, живший вместе с Макмердо, получил записку от Макгинти. В нее было вложено письмо Эванса Потта, извещавшего магистра, что присылает двух знающих свое дело людей, Лоулера и Эндрюса, для выполнения задания в округе, однако в интересах дела их целей лучше не раскрывать. Позаботится ли магистр, чтобы они получили укромное пристанище до тех пор, пока не придет время действовать? Макгинти добавлял, что в «Доме согласия» они не останутся незамеченными, поэтому просил Макмердо и Скэнлена приютить незнакомцев на несколько дней в пансионе, где они жили.

В тот же вечер те приехали, каждый нес саквояж. Лоулер был пожилым человеком, проницательным, молчаливым, необщительным, в старом черном сюртуке, в мягкой фетровой шляпе, с лохматой седеющей бородой, делавшей его похожим на странствующего проповедника. Его спутник, Эндрюс, был юношей с открытым, веселым лицом и беззаботными манерами человека, получившего отпуск и намеренного наслаждаться каждой его минутой. Оба не пили и во всем держались как образцовые члены общества, однако при этом были ликвидаторами, не раз доказавшими, что они лучшие исполнители приговоров в этом союзе убийц. Лоулер выполнил уже четырнадцать заданий подобного рода, Эндрюс – три.

Они, как заметил Макмердо, охотно вели разговор о прошлых делах, описывали их с застенчивой гордостью людей, бескорыстно потрудившихся ради общественного блага. Однако о предстоящих делах помалкивали.

– Нас выбрали потому, что и я, и парень непьющие, – объяснил Лоулер. – Значит, лишнего не сболтнем. Не поймите нас превратно, но мы выполняем приказы окружного депутата.

– Мы же все свои, – сказал Скэнлен, товарищ Макмердо, когда они ужинали вчетвером.

– Это верно, и мы готовы сколько угодно рассказывать об убийстве Чарли Уильямса, Саймона Берда или других прошлых делах. Но пока работа не выполнена, о ней ни гу-гу.

– Тут есть полдюжины людей, с которыми я должен перемолвиться словом, – резко сказал Макмердо. – Надеюсь, вам нужен не Джек Нокс из Айронхилла. Я позабочусь о том, чтобы он получил то, чего заслуживает.

– Нет, пока не он.

– И не Герман Штраусс?

– Нет.

– Что ж, если не хотите говорить, мы не можем вас заставить, однако я был бы рад знать.

Лоулер улыбнулся и покачал головой. Из него было невозможно что-то вытянуть.

Несмотря на скрытность гостей, Скэнлен и Макмердо твердо решили присутствовать при так называемой забаве. Поэтому однажды рано утром, услышав, что те украдкой спускаются по лестнице, Макмердо разбудил Скэнлена, и они быстро оделись. Гости ушли, оставив дверь открытой. Было еще темно, и в свете фонарей они увидели, что те ушли довольно далеко. Они осторожно последовали за ними, бесшумно ступая по глубокому снегу.

Пансион находился на окраине города, и вскоре они приблизились к перекрестку за его чертой. Там ждали трое, с которыми Лоулер и Эндрюс провели недолгий оживленный разговор. Потом они пошли все вместе. Было ясно, что им предстоит серьезная работа, для которой двоих недостаточно. Оттуда расходилось несколько дорог, ведущих к разным шахтам. Приезжие направились к Кроу-Хиллской шахте, большому предприятию, где благодаря бесстрашному и энергичному управляющему из Новой Англии, Джосайе Г. Данну, в течение долгого царства террора сохранялись порядок и дисциплина.

Уже светало, и по черной дороге медленно тянулись рабочие – поодиночке и группами.

Макмердо и Скэнлен шли с ними вместе, не теряя из виду тех, за кем следили. Стоял густой туман, его внезапно прорезал пронзительный паровозный гудок. Этот сигнал предупреждал всех о том, что через десять минут клети спустятся и начнется трудовой день.

Когда они подошли к открытому пространству у главного шахтного ствола, там ждало около ста шахтеров. От сильного холода они притоптывали ногами и дышали на руки. Приезжие стояли небольшой группой возле локомотивного депо. Скэнлен и Макмердо взобрались на кучу шлака, откуда им было видно все. Из депо вышел инженер шахты, рослый бородатый шотландец по фамилии Мензис, и свистком подал сигнал к спуску клетей.

В ту же минуту высокий гибкий молодой человек с чисто выбритым серьезным лицом быстро направился к надшахтному копру. Взгляд его упал на людей, стоявших молча и неподвижно возле депо. Лица их были скрыты низко надвинутыми шляпами и поднятыми воротниками. На миг холодное предчувствие смерти коснулось сердца управляющего. Однако он подавил страх и решил исполнить свой долг по отношению к незнакомцам.

– Кто вы? – спросил управляющий, подойдя к ним. – Чего здесь околачиваетесь?

Ответа не последовало, но юный Эндрюс приблизился и выстрелил ему в живот. Сотня ожидавших шахтеров беспомощно застыла, словно в параличе. Управляющий прижал к ране руки и согнулся. Потом, шатаясь, стал отходить, но тут выстрелил другой убийца, и он упал на бок, суча ногами и скребя пальцами по разбросанному шлаку. Шотландец Мензис, увидев это, издал яростный рев и с гаечным ключом в руке бросился на преступников, но, встреченный двумя пулями в лицо, замертво упал к их ногам.

Несколько шахтеров рванулись вперед, раздался громкий крик гнева и жалости, но двое чужаков разрядили шестизарядные пистолеты над головами толпы, и она рассеялась. Кое-кто припустил со всех ног домой, в Вермиссу.

Когда несколько самых смелых овладели собой и вслед за ними другие стали возвращаться к шахте, убийцы скрылись в утреннем тумане, и никто из ста свидетелей не смог бы опознать тех, кто на глазах у сотни людей совершил двойное преступление.

Макмердо и Скэнлен пошли назад. Скэнлен выглядел подавленным: это было первое убийство, совершенное у него на глазах, и оно оказалось не таким забавным, как ему представлялось. Жуткие вопли жены убитого управляющего стояли у него в ушах. Макмердо был сосредоточен и молчалив, но сочувствия к слабости спутника не выказывал.

– Само собой, тут как на войне, – несколько раз повторил он. – Между ними и нами идет настоящая война, и мы защищаемся, как только можем.

В тот вечер в зале «Дома согласия» состоялась большая попойка; поводом служило не только убийство инженера и управляющего Кроу-Хиллской шахты, которое поставит это предприятие в один ряд с другими компаниями, запуганными шантажистами, но и успех самих членов ложи.

Оказалось, что окружной депутат, послав пятерых убийц в Вермиссу, потребовал, чтобы тайно отобрали троих вермиссцев и отправили в Стейк-Ройал для убийства Уильяма Хейла, одного из самых известных и располагающих к себе шахтовладельцев в районе Гилмертон. У этого человека, по общему мнению, не могло существовать врагов, поскольку он был образцовым во всех отношениях работодателем. Правда, Хейл требовал увеличения производительности труда и потому уволил нескольких пьяниц и лентяев, членов всесильного общества. Листки с угрозами, которые вешали ему на дверь, не поколебали его решимости, поэтому он в свободной цивилизованной стране оказался приговоренным к смерти.

И вот казнь состоялась. Группу возглавлял Тед Болдуин, сидевший теперь, развалясь, на почетном месте рядом с магистром. От бессонницы и выпивки лицо его раскраснелось, глаза потускнели и налились кровью. Он и двое его спутников провели предыдущую ночь в горах, выглядели неряшливыми и неопрятными. Но никакие герои, совершившие, казалось бы, безнадежное дело, не могли встретить более теплого приема товарищей.

Эта история пересказывалась несколько раз под восторженные выкрики и взрывы смеха. Убийцы поджидали ехавшего вечером домой Хейла на вершине крутого холма, где лошади приходилось идти шагом. На нем было меховое пальто, поэтому он не успел выхватить оружие. Вытащив Хейла из коляски, они пускали в свою жертву пулю за пулей. Хейл вопил, моля о пощаде. Эти подробности многократно воспроизводились к увеселению членов ложи.

– Хотим еще послушать, как он визжал, – выкрикивали они.

Никто из них не знал этого человека, но в убийстве всегда есть нечто притягательное. Кроме того, вермиссцы показали гилмертонским ликвидаторам, что на них можно положиться.

На холме возникло неожиданное осложнение: подъехал какой-то человек с женой, покуда ликвидаторы еще разряжали револьверы в неподвижное тело. Сначала убийцы хотели застрелить обоих, но то были совершенно безобидные люди, не имевшие никакого отношения к шахтам. Поэтому им строго велели ехать своим путем и держать язык за зубами, если жизнь дорога. Окровавленный труп оставили как предостережение всем жестокосердым работодателям, а трое благородных мстителей поспешили в горы, где нетронутая природа соседствует с шахтными печами и кучами шлака. Теперь, целые и невредимые, выполнившие свою работу, они сидели за столом, выслушивая похвалы товарищей.

Для ликвидаторов то был великий день. Тень над долиной сгустилась еще сильнее. Но как мудрый полководец усиливает в минуту успеха натиск, чтобы враг не успел опомниться, так босс Макгинти, задумчиво оглядывая злобными глазами свое воинство, разработал план нового нападения на тех, кто мешал ему. И когда полупьяная компания расходилась, он, взяв Макмердо за руку, повел его в ту комнату, где состоялся их первый разговор.

– Слушай, мой мальчик, – сказал Макгинти, – у меня наконец появилась достойная тебя работа. Все будет в твоих руках.

– Горжусь вашим доверием, – ответил Макмердо.

– Можешь взять с собой двух человек – Мендерса и Рейли. Их уже вызвали. Нам никогда не будет хорошо в этом районе, пока мы не поквитаемся с Честером Уилкоком, и ты заслужишь благодарность всех здешних лож, если сумеешь убрать его.

– Во всяком случае, приложу к этому все силы. Кто он, и где его найти?

Макгинти вынул неизменную полуизжеванную сигару из уголка рта и стал чертить грубую схему на вырванном из блокнота листе.

– Уилкок – главный штейгер компании «Айрон дайк». Крепкий орешек, старый знаменосец этой войны, седой и весь покрытый шрамами. Мы устраивали на него два покушения, но они кончились неудачей, а Джим Карнауэй погиб. Теперь ты займешься этим человеком. Вот его дом – одиноко стоит на айрондайкском перекрестке, как показано на схеме, – других домов в пределах слышимости нет. Днем браться за дело не стоит. Уилкок вооружен, стреляет быстро и метко, не задавая вопросов. А ночью… В общем, он там с женой, тремя детьми и служанкой. Выбирать нельзя. Всех или никого. Если положишь пакет со взрывчаткой у парадной двери и запалишь бикфордов шнур…

– Что сделал этот человек?

– Я же сказал – убил Джима Карнауэя.

– Почему?

– Тебе-то что, черт возьми? Карнауэй подошел ночью к его дому, и Уилкок застрелил его. Для нас с тобой этого достаточно. Взрывчатку закладывай как следует.

– Там две женщины и дети. Они тоже взлетят на воздух?

– Придется – как иначе убрать его?

– Жестоко по отношению к ним – они ничего не сделали.

– Что за дурацкий разговор? Идешь на попятный?

– Полегче, советник, полегче! Разве я сказал или сделал что-то позволяющее думать, что я откажусь выполнить приказ магистра моей ложи? Правильно это или нет, решать вам.

– Значит, взорвешь?

– Конечно, взорву.

– Когда?

– Дайте мне день-другой, чтобы взглянуть на этот дом и составить план. После этого…

– Отлично. – Макгинти пожал ему руку. – Оставляю все на твое усмотрение. День, когда придешь к нам с радостной вестью, будет великим. Это будет последним ударом, который поставит их всех на колени.

Макмердо долго размышлял над так неожиданно свалившимся на него поручением. Одинокий дом Честера Уилкока находился примерно в пяти милях от города, в соседней долине. Той же ночью Макмердо отправился туда один, чтобы подготовиться к покушению. Вернулся с разведки уже засветло. На другой день поговорил с двумя своими подчиненными, Мендерсом и Рейли, беспечными юнцами, такими радостными, словно им предстояла охота на оленя.

Два дня спустя они встретились вечером за чертой города; все трое были вооружены, один нес мешок со взрывчаткой, применяемой на открытых разработках. В два часа ночи они подошли к одиноко стоявшему дому. Ночь была ветреной, рваные тучи проносились мимо почти полной луны. Их предупредили, что нужно остерегаться сторожевых собак, поэтому они шли осторожно, держа наготове взведенные револьверы. Однако все было тихо; слышалось только завывание ветра. Ничто не двигалось, кроме ветвей деревьев над их головами.

У дверей дома Макмердо прислушался, внутри было тихо. Поставив мешок со взрывчаткой у двери, он ножом прорезал в нем отверстие и вставил шнур. Когда он загорелся, Макмердо и его спутники отбежали и спрятались в канаве. Прогремел взрыв, и негромкий глухой грохот рушащегося дома оповестил их, что дело сделано.

Но увы! Так тщательно подготовленная и смело выполненная работа оказалась напрасной. Настороженный участью многих жертв, Честер Уилкок знал, что его собираются убить, поэтому перебрался накануне в другое, более безопасное жилище, где его охраняли полицейские. Взрывом разрушило пустой дом, и несгибаемый знаменосец войны по-прежнему приучал к дисциплине шахтеров «Айрон дайк».

– Предоставьте его мне, – сказал Макмердо. – Этот человек – мой, и я разделаюсь с ним, даже если придется подкарауливать его целый год.

Ложа единогласно выразила ему благодарность и доверие, и до поры до времени об этом деле забыли. Несколько недель спустя, когда в газетах появилось сообщение, что Уилкок ранен из засады, всем стало ясно, что Макмердо продолжает работу над невыполненным заданием.

Таковы были методы Высокого союза свободных людей и дела ликвидаторов, посредством которых они обрели власть над обширным богатым районом, уже так долго омраченным их пугающим присутствием. Стоит ли пачкать эти страницы рассказами о последующих преступлениях? Разве я недостаточно сказал, чтобы изобразить этих людей и их методы?

Дела эти вошли в историю, и есть архивы, где нетрудно ознакомиться с их подробностями. Там можно прочесть об убийстве двух полицейских, Ханта и Эванса, посмевших арестовать двух членов общества, – этот приговор был вынесен им вермисской ложей, и с двумя безоружными, беспомощными людьми хладнокровно покончили. В архиве есть сведения об убийстве миссис Ларби, которая ухаживала за мужем, избитым чуть ли не до смерти по приказу босса Макгинти. Убийство старшего Дженкинса вскоре после гибели его брата, нанесение увечий Джеймсу Мердоку, взрыв дома Стенхаусов, где находилась вся семья, расправа над Стендлами – все это произошло одно за другим в ту жуткую зиму.

Мрачно лежала эта тень на Долине Страха. Пришла весна, побежали ручьи, зазеленели деревья. Для всей природы, скованной так долго железной хваткой зимы, появилась надежда, однако не было никакой надежды для мужчин и женщин, живших под гнетом ужаса. Никогда еще туча над ними не была такой мрачной и беспросветной, как в начале лета тысяча восемьсот семьдесят пятого года.

Глава 6

Опасность

То был апогей засилья террора. Макмердо, уже назначенный внутренним мастером и имеющий перспективу сменить когда-нибудь Макгинти на посту магистра, стал так необходим на совещаниях своих товарищей, что без его помощи и рекомендации ничего не совершалось. Однако чем большей симпатией он пользовался у членов ордена, тем мрачнее становились взгляды, которыми встречали его на улицах Вермиссы. Горожане, несмотря на страх, набирались мужества и объединялись против угнетателей. До ложи доходили слухи о тайных собраниях в редакции «Геральда» и о раздаче оружия законопослушным гражданам. Но Макгинти и его людей эти слухи не беспокоили. Ликвидаторы были многочисленны, решительны и хорошо вооружены. Противники их – разобщены и бессильны. Все должно было окончиться так же, как и прежде, пустыми разговорами и, возможно, не приносящими результата арестами. Так говорили Макгинти, Макмердо и все сильные духом.

Однажды в мае, субботним вечером, когда Макмердо собирался на заседание ложи, к нему зашел Моррис, самый слабый из братьев. Лоб его избороздили морщины, лицо было изможденным, осунувшимся.

– Мистер Макмердо, позволите свободно поговорить с вами?

– Конечно.

– Я не забыл, что однажды раскрыл вам душу и все осталось между нами, хотя босс сам пришел расспросить вас о нашем разговоре.

– Как еще я мог поступить, если вы доверились мне? Но я не был согласен с вашими словами.

– Я это хорошо знаю. Но вы тот, с кем я могу говорить безбоязненно. Я храню здесь один секрет, – Моррис приложил к груди руку, – который отравляет мне жизнь. Жаль, что он не стал достоянием кого-то другого. Если я раскрою его, дело наверняка кончится убийством. Если нет, может кончиться бедой для всех нас. Да поможет мне Бог, но я с ума схожу из-за этого!

Макмердо серьезно посмотрел на него. Моррис дрожал всем телом. Налив в стакан немного виски, Макмердо протянул ему:

– Это лекарство для таких, как вы. А теперь скажите мне, в чем дело.

Моррис выпил, и его бледное лицо покрылось легким румянцем.

– Сообщу вам все одной фразой. По нашему следу идет сыщик.

Макмердо в изумлении взглянул на него:

– Приятель, да вы рехнулись. В городе полно полицейских и сыщиков, и разве они хоть раз причинили нам вред?

– Нет-нет, это нездешний. Вы правы, здешних мы знаем, и они не в силах ничего изменить. Слышали вы об агентстве Пинкертона?

– Читал о нескольких людях с такой фамилией.

– Так вот, поверьте мне, когда его люди идут по вашему следу, они непременно выполнят свою задачу. Тут не полицейские, которые отбывают повинность, получая жалованье от правительства. Это сугубо деловое предприятие, получающее деньги за результаты. Сотрудники его держатся в тени, пока всеми правдами и неправдами их не добудут. Если человек Пинкертона взялся за это дело, всем нам конец.

– Мы должны убить его.

– Ага, вам сразу же пришла на ум эта мысль! Значит, так решат и в ложе. Не говорил я, что все кончится убийством?

– А что такое убийство? Разве не самое обычное дело в этих краях?

– Конечно, но как мне навлекать на человека смерть? Я потом никогда не смогу спать спокойно. И вместе с тем, возможно, на карту поставлены наши судьбы. Господи, что мне делать?

Моррис покачивался взад и вперед в мучительной нерешительности.

Однако его слова глубоко тронули Макмердо. Он явно разделял взгляды собеседника насчет опасности и необходимости противостоять ей. Взяв Морриса за плечо, Макмердо потряс его и заставил опомниться.

– Послушайте, приятель, – взволнованно произнес он, – вы ничего не добьетесь, причитая, как старуха на поминках. Мне нужны факты. Кто этот человек? Где он? Как вы о нем узнали? Почему пришли ко мне?

– Пришел, потому что вы единственный, кто может дать мне совет. Я говорил вам, что до приезда сюда у меня был магазин на востоке. Там остались мои близкие друзья, один из них служит на телеграфе. Вот письмо, пришедшее от него вчера. Отступите немного от верха страницы и прочтите сами.

Макмердо прочел вот что:

«Как себя чувствуют ликвидаторы в ваших краях? Мы много читаем о них в газетах. Я надеюсь вскоре получить от тебя новости. Пять крупных корпораций и две железнодорожные компании начали борьбу с ними совершенно всерьез. Настроены они решительно и, готов биться об заклад, своего добьются! Действуют они тайно. По их поручению за дело взялся Пинкертон, и там работает его лучший агент, Берди Эдвардс. Ликвидаторам вот-вот придет конец».

– Теперь прочтите постскриптум.

«Разумеется, я сообщаю тебе все, что узнал на работе; другими сведениями не располагаю. Там странный шифр, я читаю его каждый день ярдами, но не могу ничего понять».

Макмердо посидел какое-то время в молчании, держа письмо во внезапно ослабевших руках. Туман на миг разошелся, и перед ним открылась бездна.

– Об этом знает кто-нибудь еще? – спросил он.

– Я никому не говорил.

– А этот человек, ваш друг, может еще кому-то об этом написать?

– Думаю, он знает еще кое-кого.

– Членов ложи?

– Вполне вероятно.

– Я спрашиваю потому, что он мог дать какое-то описание этого Берди Эдвардса – тогда мы сумели бы выйти на его след.

– Что ж, это возможно. Только едва ли мой друг знает его. Он просто сообщает мне новости, которые стали известны ему на работе. Откуда моему другу знать этого пинкертоновского сыщика?

Макмердо содрогнулся.

– Черт возьми! – воскликнул он. – Я знаю, кто это. Как же, дурак, сразу не догадался? Господи! Но нам повезло. Мы разделаемся с ним, пока он не причинил нам никакого вреда. Моррис, отдадите это дело в мои руки?

– Конечно, лишь бы вы забрали его из моих.

– Заберу. Отступите в сторону и предоставьте мне вести его. Незачем будет упоминать даже вашу фамилию. Я беру все на себя, словно сам получил письмо. Вас это устраивает?

– Именно об этом я и хотел просить.

– В таком случае оставьте все как есть и помалкивайте. Я сейчас иду в ложу, и мы вскоре заставим старика Пинкертона глубоко сокрушаться.

– Вы не убьете этого человека?

– Чем меньше будете знать, брат Моррис, тем легче будет у вас на душе и тем лучше будете спать. Не задавайте никаких вопросов, и пусть это дело идет своим чередом. Теперь оно у меня в руках.

Уходя, Моррис печально покачал головой.

– Ощущение такое, что его кровь у меня на руках, – простонал он.

– Самозащита – это отнюдь не убийство. – Макмердо зловеще улыбнулся. – Тут либо он, либо мы. Насколько я понимаю, этот человек уничтожит нас всех, если мы надолго оставим его в этой долине. Знаете, брат Моррис, нужно будет избрать вас магистром: вы спасли ложу.

Однако поступки Макмердо свидетельствовали о том, что он воспринял это вторжение гораздо серьезнее, чем следовало из его слов. Может, причиной тому была нечистая совесть, может, репутация агентства Пинкертона, может, сознание того, что крупные богатые корпорации взяли на себя задачу покончить с ликвидаторами. Но каковы бы ни были причины, действовал он как человек, который готовится к худшему. Перед тем как выйти из дома, Макмердо уничтожил все бумаги, хоть в чем-то уличающие его. Покончив с этим, он удовлетворенно вздохнул, поскольку считал себя в безопасности. И все-таки какое-то беспокойство, должно быть, мучило его, так как по пути в ложу он остановился у дома старого Шефтера. Вход туда ему был заказан, однако, услышав стук в окно, Этти вышла к нему. По серьезному лицу Макмердо она поняла, что ему что-то угрожает.

– Что-то стряслось! – воскликнула она. – О, Джек, ты в опасности!

– Право, любимая, все не так уж плохо. И все же нам следует сделать ход, пока положение не ухудшилось.

– Сделать ход?

– Я обещал, что когда-нибудь уеду отсюда. Думаю, это время близится. Я только что получил скверные новости и вижу, что надвигается беда.

– Полиция?

– Нет, пинкертоновский сыщик. Но тебе это ничего не говорит, красавица, ты не представляешь, что это может значить для таких, как я. Я слишком увяз в этом деле, и, возможно, придется быстро из него выбираться. Ты сказала, что поедешь со мной.

– О, Джек, это будет спасением для тебя!

– Этти, я честен в некоторых делах. Я бы не тронул волоска на твоей красивой головке за все блага мира, не опустил бы тебя ни на дюйм с золотого надоблачного трона, где ты постоянно мне видишься. Отнесешься ко мне с доверием? – Этти молча вложила в его руку свою. – Хорошо, тогда слушай, что я скажу, и делай, как я приказываю: для нас это единственный выход. В этой долине что-то должно произойти. Я нутром это чую. Возможно, многим из нас придется побеспокоиться о себе. Мне, во всяком случае, наверняка. Если я уеду, хоть днем, хоть ночью, ты должна ехать со мной.

– Джек, я поеду следом.

– Нет-нет, мы поедем вместе. Если для меня эта долина окажется безвозвратно закрыта, как я смогу оставить тебя? Притом, вероятно, мне придется скрываться от полиции, не имея возможности подать тебе весточку. Ты непременно должна ехать со мной. Там, откуда я прибыл, есть одна добрая женщина, я оставлю тебя у нее до тех пор, пока мы не поженимся. Поедешь?

– Да, Джек, поеду.

– Да благословит тебя Бог за доверие ко мне! Я был бы исчадием ада, если б обманул его. Теперь слушай, Этти, я пришлю тебе записку. Получив ее, бросай все, немедленно отправляйся на станцию в зал ожидания и оставайся там, пока я не приду за тобой.

– Хоть днем, хоть ночью, Джек, я отправлюсь туда по твоему слову.

Несколько успокоенный, поскольку приготовления к бегству начались, Макмердо пошел в ложу. Там собрались уже все, и только с помощью условных знаков он миновал наружную и внутреннюю охрану. Встретили его приветственным шумом. Длинный зал был заполнен, и сквозь клубы табачного дыма Макмердо разглядел спутанную гриву черных волос магистра, свирепые, недружелюбные взгляды Болдуина, ястребиное лицо секретаря Херрауэя, десяток других людей, занимавших видное место в ложе. И обрадовался, что все они здесь, что можно обсудить с ними полученное известие.

– Мы очень рады видеть тебя, брат! – воскликнул председатель. – У нас дело, требующее соломонова решения.

– Спорят Иген и Лендер, – объяснил ему сосед, когда Макмердо сел. – Оба требуют деньги, выплаченные ложе за убийство старика Граббе в Стайлстауне, а как знать, чья пуля убила его?

Макмердо встал и поднял руку. Выражение его лица привлекло внимание собравшихся. Все выжидающе притихли.

– Высокий магистр, – торжественно произнес он, – у меня чрезвычайное дело!

– У брата Макмердо чрезвычайное дело, – сказал Макгинти. – По правилам ложи оно должно быть рассмотрено немедленно. Говори, брат, мы слушаем тебя.

Макмердо достал письмо из кармана.

– Высокий магистр и братья, – заговорил он, – сегодня я с плохими новостями, но лучше их знать и обсудить, чем дожидаться внезапного удара, который уничтожит всех нас. Я получил сообщение, что самые могущественные и богатые организации в этом штате объединились, чтобы разделаться с нами. Сейчас в долине работает пинкертоновский сыщик, некий Берди Эдвардс. Он собирает улики, которые многих из нас могут привести на виселицу и всех находящихся здесь в тюремную камеру. Вот это положение вещей я и назвал чрезвычайным.

В зале воцарилась гробовая тишина. Нарушил ее председатель:

– Какие свидетельства тому есть у тебя, брат Макмердо?

– Они содержатся в письме, попавшем мне в руки. – Макмердо прочел отрывок вслух. – Для меня вопрос чести не сообщать никаких сведений об этом письме и не давать его вам, но уверяю вас, что в нем нет больше ничего, затрагивающего интересы ложи. Я сказал все, что знаю.

– Мистер председатель, – обратился к боссу один из старших членов ложи, – позвольте сказать, что я слышал о Берди Эдвардсе: он считается лучшим сыщиком в агентстве Пинкертона.

– Кто-нибудь знает его в лицо? – спросил Макгинти.

– Да, – сказал Макмердо. – Я знаю. – По залу прошел изумленный ропот. – Думаю, он у нас в руках, – продолжал Макмердо с торжествующей улыбкой. – Если действовать быстро и разумно, можно избавиться от опасности. Если я заручусь вашим доверием и помощью, бояться нам почти нечего.

– А чего нам вообще бояться? Что он знает о наших делах?

– Так можно было бы говорить, советник, будь все такими стойкими, как вы. Но за этим человеком миллионные состояния капиталистов. Думаете, во всех наших ложах не найдется ни одного слабого брата, которого удастся купить? Он доберется до наших секретов – возможно, уже добрался. Есть лишь одно надежное средство.

– Не позволить ему покинуть долину Вермисса, – сказал Болдуин.

Макмердо кивнул.

– Молодец, брат Болдуин. У нас есть разногласия, но сейчас ты сказал верное слово.

– В таком случае где он? Как его узнать?

– Высокий магистр, – заговорил серьезно Макмердо, – такое важное дело нельзя обсуждать всей ложей. Избави Бог, чтобы я усомнился в ком-нибудь из присутствующих, но если хоть малейший слух дойдет до ушей этого человека, мы лишимся возможности добраться до него. Я попрошу ложу избрать доверенный комитет, мистер председатель: вас, если я вправе это предлагать, брата Болдуина и еще пятерых. Тогда я смогу свободно говорить о том, что знаю и что советую сделать.

Предложение сразу же приняли, и комитет был избран. Кроме председателя и Болдуина, в него вошли Херрауэй, жестокий юный убийца Тигр Кормак, казначей Картер и братья Уиллоби, бесстрашные, отчаянные люди, не останавливающиеся ни перед чем.

Обычная пирушка ложи была недолгой и унылой, над людьми нависла тень, и многие впервые увидели тучу карающего закона, несущуюся по ясному небу, под которым они так долго жили. Они наводили на других ужас, и он стал частью их повседневной жизни. Мысль о возмездии маячила где-то вдалеке, а теперь, когда оно так приблизилось к ним, казалась особенно устрашающей. Разошлись они рано, оставив руководителей советоваться.

– Слушаем, Макмердо, – сказал Макгинти, когда они остались одни. Семеро людей сидели не шевелясь.

– Я сказал, что знаю Берди Эдвардса, – заговорил Макмердо. – Незачем объяснять, что здесь Эдвардс носит другую фамилию. Человек он смелый, но не безрассудный. Он скрывается под именем Стив Уилсон и живет в Хобсонс-Пэтч.

– Откуда ты это знаешь?

– Как-то разговорился с ним. Тогда мне это не пришло в голову, я бы и не вспомнил о том случае, если бы не письмо, но теперь уверен, что он тот, кто нам нужен. Назвался он репортером. Я поверил ему. Он хотел разузнать все, что возможно, о ликвидаторах и, как выразился, «беззаконии» для какой-то нью-йоркской газеты. Задавал мне разные вопросы, пытался что-нибудь выведать. Сами понимаете, я не выдал ничего. «Я бы заплатил, и притом щедро, – сказал он, – если бы раздобыл сведения, которые устроят моего издателя». Я наплел то, что ему понравилось, и он дал мне двадцать долларов. «Получишь в десять раз больше, – сказал он, – если сумеешь раздобыть все, что мне нужно».

– Что же ты говорил ему?

– Все, что смог выдумать.

– Откуда ты знаешь, что он не газетчик?

– Скажу. Он сошел с поезда в Хобсонс-Пэтч, я тоже. Я случайно зашел на телеграфный пункт, а он выходил оттуда.

«Знаете, – сказал мне телеграфист, когда он скрылся, – наверно, с него надо брать за это двойной тариф». «Наверно», – ответил я. «Он заполнил бланк какой-то галиматьей, мы ничего в ней не поняли. Он каждый день отправляет по целому листу такой ахинеи», – сообщил телеграфист. «Понятно, – ответил я. – Там зашифрованы экстренные новости для его газеты; он боится, как бы ими не воспользовались другие». Так думал телеграфист, и я тогда считал так, но теперь думаю иначе.

– Черт возьми! Пожалуй, ты прав, – сказал Макгинти. – И что, по-твоему, нам следует делать?

– Может, отправиться прямо сейчас и прикончить его? – предложил кто-то.

– Конечно, чем быстрей, тем лучше.

– Я бы ни минуты не медлил, если бы знал, как его найти, – сказал Макмердо. – Живет он в Хобсонс-Пэтч, а вот дома не знаю. Однако у меня есть план, если только вы согласитесь с ним.

– Хорошо, какой?

– Завтра утром я поеду в Пэтч. Найду его через телеграфиста – наверное, тот знает дом. Ну а там скажу этому «репортеру», что я сам член ордена. Предложу ему выдать все секреты ложи за деньги. Он, само собой, ухватится за это предложение. Я скажу, что все бумаги у меня дома, поэтому, если он придет, когда люди еще на улицах, это будет стоить мне жизни. Он увидит в этом здравый смысл. Пусть приходит часов в десять вечера, и я покажу ему все. На это он клюнет наверняка.

– А дальше?

– Остальное спланируйте сами. Пансион вдовы Макнамара стоит на отшибе. Она строгих правил и глуха как пень. В доме живем только мы со Скэнленом. Если получу от сыщика обещание приехать – и в таком случае сообщу вам об этом, – буду ждать вас всех у себя к девяти часам. Мы впустим его. И если он выйдет оттуда живым – что ж, пусть до конца дней рассказывает о везучести Берди Эдвардса!

– Если не ошибаюсь, в агентстве Пинкертона появится вакантное место. Договорились, Макмердо. Жди нас завтра вечером, в девять. Закроешь за ним дверь, а остальное предоставишь нам.

Глава 7

Ловушка Берди Эдвардса

Как сказал Макмердо, дом, где он жил, стоял на отшибе и вполне подходил для задуманного преступления. Пансион находился на самой окраине города, в большом отдалении от дороги. В любом другом случае заговорщики вызвали бы на улицу нужного человека, как поступали уже не раз, и разрядили бы в него пистолеты, но тут было необходимо выяснить, много ли Берди разузнал, как разузнал и что сообщил своему нанимателю.

Могло оказаться, что уже поздно и вся работа сделана. Если так, ликвидаторы по крайней мере отомстили бы этому человеку. Но они надеялись, что сыщик еще не выведал ничего особенно важного, иначе, утверждали они, не стал бы записывать и отсылать пустяковые сведения, полученные от Макмердо мнимым репортером. Однако все это они узнают от него самого. Когда он окажется в их власти, они найдут способ развязать ему язык. Делать это им уже приходилось.

Макмердо, как и условились, поехал в Хобсонс-Пэтч. Полицейские проявили к нему в это утро особый интерес, и капитан Мервин, утверждавший, что давно знает его по Чикаго, обратился к нему на станции. Макмердо отвернулся и не стал разговаривать с ним. Вернулся он во второй половине дня и явился к Макгинти в «Дом согласия».

– Приедет, – сказал Макмердо.

– Превосходно! – ответил босс.

Гигант был без пиджака, на его шикарном жилете блестели цепочки с брелоками, сквозь жесткую бороду посверкивал бриллиант. Торговля спиртным и политические махинации сделали босса весьма богатым и могущественным человеком. Тем более жутким для него было видение тюрьмы и виселицы, возникшее перед ним накануне вечером.

– Как думаешь, много ему известно? – с беспокойством спросил он.

Макмердо угрюмо покачал головой.

– Он здесь уже давно – по меньшей мере полтора месяца. Насколько я понимаю, приехал в эти края не любоваться видами. Если он все это время работал, располагая деньгами крупных компаний, то, вероятно, получил результаты и передал их.

– В этой ложе нет ни одного слабака, – заявил Макгинти. – Все до единого преданы ей душой и телом. Хотя, черт возьми, есть этот червяк Моррис. Что скажешь? Если нас кто-то предает, то наверняка он. Надо бы послать к нему до вечера пару ребят, пусть зададут ему трепку и развяжут язык.

– Что ж, вреда от этого не будет, – ответил Макмердо. – Не стану скрывать, Моррис мне симпатичен и будет жаль его. Моррис несколько раз говорил со мной о делах ложи, и, хотя смотрит на них не так, как вы и я, на доносчика он не похож. Но все равно, не мне вставать между ним и вами.

– Убью этого старого черта! – выпалил Макгинти. – Я наблюдал за ним целый год.

– Вам виднее, – сказал Макмердо. – Но что бы вы ни собирались делать, придется отложить это до завтра; нужно притихнуть, пока не разберемся с пинкертоновским сыщиком. Сегодня никак нельзя поднимать полицию на ноги.

– Ты прав, – согласился Макгинти. – Потом мы узнаем от самого Берди Эдвардса, откуда он получал сведения, даже если придется вырезать ему сердце. Он не учует ловушки?

Макмердо засмеялся:

– Я задел его за живое. Если он нападет на хороший след ликвидаторов, то готов идти по нему даже в ад. Я содрал с него деньги, – Макмердо с усмешкой достал пачку долларов, – и должен получить еще столько же, когда он увидит все мои бумаги.

– Что за бумаги?

– Да нет никаких бумаг. Но я рассказал ему об устройстве ордена, своде правил и формах членства. Он рассчитывает дойти до самого конца, перед тем как уехать.

– Ну, до конца ему уже недалеко, – злобно усмехнулся Макгинти. – Не спрашивал он, почему ты не прихватил эти бумаги?

– Как же, повезу я такие вещи! Ведь я подозреваемый, и капитан Мервин подкатывался ко мне сегодня на вокзале!

– Да, я слышал, – отозвался Макгинти. – Похоже, тебе туго придется. Когда разделаемся с Эдвардсом, бросим тело в старую шахту. Но в любом случае никуда не денешься от того, что этот человек жил в Хобсонс-Пэтч и ты ездил туда сегодня.

Макмердо пожал плечами:

– Если все сделать как надо, полицейским не удастся доказать, что произошло убийство. Никто не увидит в темноте, как он вошел в дом, и, держу пари, никто не увидит, как вышел. Теперь слушайте, советник, я изложу свой план и попрошу вас посвятить в него остальных. Вы все приходите заранее. Отлично. Он появляется в десять. Стучит три раза, я открываю ему дверь. Потом пропускаю его вперед и закрываю ее. Он в наших руках.

– Тут все легко и просто.

– Да, но следующий шаг нужно обдумать. Человек он бывалый. Хорошо вооружен. Я основательно втер ему очки, но все же, видимо, он будет начеку. Предположим, я веду его прямо в комнату, где находятся семеро, хотя он полагал увидеть меня одного. Поднимется стрельба, и кто-нибудь получит пулю.

– Это верно.

– В довершение всего на звук выстрелов сбегутся все треклятые полицейские в городе.

– Пожалуй, ты прав.

– Я вот как предлагаю повести дело. Вы все будете в большой комнате – той самой, где у нас был разговор. Я открываю ему, веду его в кабинет рядом с дверью, оставляю его там и иду за бумагами. Это позволит мне сказать вам, как все получается. Потом возвращаюсь к нему с какими-нибудь липовыми бумагами. Когда он начинает читать, я бросаюсь к нему и хватаю его за правую руку. Вы услышите мой зов и прибежите. Чем быстрей, тем лучше; он не слабее меня и может влепить такую затрещину, что я потеряю сознание. Но думаю, мне удастся удержать его, пока не появитесь вы.

– План хорош, – сказал Макгинти. – Ложа будет в долгу за это перед тобой. Пожалуй, когда буду покидать кресло магистра, я смогу назвать того, кто сменит меня.

– Ну что вы, советник, я ведь почти новичок, – ответил Макмердо, но по лицу его было видно, как он воспринял комплимент босса.

Вернувшись домой, Макмердо взялся за приготовления к предстоящему недоброму вечеру. Первым делом он вычистил, смазал и зарядил свой «смит-вессон». Потом осмотрел комнату, которой предстояло стать ловушкой для сыщика. Она была просторной, с длинным сосновым столом посередине и большой печью у стены. В двух других стенах были окна. Вместо ставней на них были только легкие шторы. Макмердо внимательно осмотрел их. Ему сразу пришло в голову, что комната недостаточно укромна для такой тайной встречи. Но отдаленность от дороги смягчала этот недостаток. Наконец он обсудил предстоящее дело со своим соседом. Скэнлен, хоть и состоял в ликвидаторах, был безобидным, щуплым человеком, не смел выступать против своих товарищей, но втайне ужасался жестоким расправам, в которых иногда ему приходилось принимать участие. Макмердо вкратце рассказал Скэнлену, что готовится.

– И на твоем месте, Майк Скэнлен, я взял бы на эту ночь выходной, остался бы в стороне. Тут будет кровавая заваруха.

– Что ж, раз такое дело, Джек, – ответил Скэнлен, – воли у меня достаточно, а выдержки нет. Когда я увидел, как управляющий Данн рухнул у шахты, я чуть в обморок не упал. Не создан я для такого, как ты или Макгинти. Если ложа не станет думать обо мне хуже, последую твоему совету и на этот вечер оставлю вас.

Семеро ликвидаторов пришли заранее, как и было условлено. Аккуратно одетые, они выглядели респектабельными гражданами, однако физиономист в их плотно сжатых губах и свирепых глазах увидел бы, что для Берди Эдвардса мало надежды остаться в живых. Среди них не было ни одного, чьи руки не обагрялись кровью добрый десяток раз. Убить человека для этих людей было все равно что для мясника зарезать овцу.

Самым впечатляющим, разумеется, как по внешности, так и по закоренелости в преступлениях был громадный босс. Секретарь Херрауэй, тощий, злобный, с длинной морщинистой шеей и нервными порывистыми движениями, неукоснительно придерживался принципов в том, что касалось денежных средств ордена, но не ведал ни честности, ни правдивости по отношению ко всем, кто в ордене не состоял. Казначей Картер был пожилым человеком, с бесстрастным, мрачноватым выражением лица и желтой, как пергамент, кожей. Он обладал неплохими способностями организатора, и планы почти всех преступлений зарождались в его коварном уме. Братья Уиллоби, рослые, гибкие парни с решительными лицами, были людьми действия, а их компаньон Тигр Кормак, крепко сложенный смуглый молодой человек, наводил своей свирепостью страх даже на товарищей. Таковы были люди, собравшиеся в тот вечер под кровом Макмердо, чтобы убить пинкертоновского сыщика.

Хозяин поставил на стол бутылку виски, и они торопливо начали взвинчивать себя перед предстоящим делом. Болдуин и Кормак были уже полупьяны, и спиртное выявило всю их жестокость. Кормак на миг приложил руки к печи – она топилась, так как ночи все еще были холодными.

– Пойдет, – произнес он, выругавшись.

– Да, – подхватил Болдуин, поняв своего товарища. – Если привязать Берди Эдвардса к ней, он скажет правду.

– Он скажет правду, не беспокойся, – усмехнулся Макмердо, человек со стальными нервами. Хотя все бремя этого дела лежало на нем, держался он спокойно и беззаботно, как всегда. Остальные отметили это и зааплодировали.

– Ты подходящий человек для того, чтобы управиться с ним, – одобрительно заметил Макгинти. – Он ни о чем не догадается, пока ты не схватишь его за горло. Жаль, что на окнах у тебя нет ставней.

Макмердо подошел к окнам и задернул поплотнее шторы.

– Ну, теперь наверняка за нами никто не сможет подсматривать. Время близится.

– Может, он не придет. Может, учует опасность, – проговорил секретарь.

– Придет, не беспокойся, – ответил Макмердо. – Он так же рвется прийти, как вы увидеть его. Прислушайтесь!

Все застыли, будто восковые фигуры, кое-кто даже не донес стакан до рта. Раздались три громких стука в дверь.

– Тихо!

Макмердо предостерегающе поднял руку. Все ликующе переглянулись и взялись за спрятанное оружие.

– Ни звука, если вам дорога жизнь! – прошептал Макмердо и вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

Убийцы ждали, напряженно прислушиваясь. Они сосчитали шаги своего товарища по коридору. Потом услышали, как он открыл наружную дверь. Прозвучало несколько слов приветствия. Затем они уловили незнакомую поступь внутри и незнакомый голос. Секунду спустя хлопнула дверь, и повернулся ключ в замке. Их жертва оказалась в ловушке. Тигр Кормак отвратительно засмеялся, и босс Макгинти закрыл ему рот своей громадной рукой.

– Тихо, дурак! – прошептал он. – Можешь все погубить!

Из соседней комнаты послышался невнятный разговор. Он казался бесконечным. Потом дверь открылась, и появился Макмердо, державший палец у губ.

Подойдя к концу стола, Макмердо оглядел всех. Он несколько преобразился. Держался так, словно ему предстояло великое дело. Лицо его окаменело. Глаза сверкали за линзами очков неистовым возбуждением. В нем чувствовалась властность. Все смотрели на него с любопытством, но он молчал. И все тем же необычным взглядом оглядывал их одного за другим.

– Ну? – воскликнул наконец Макгинти. – Он здесь? Берди Эдвардс здесь?

– Да, – неторопливо ответил Макмердо. – Здесь. Я Берди Эдвардс!

После этих кратких слов в комнате десять секунд царило молчание. Шипение чайника на плите усилилось и резало уши. Семь бледных лиц были обращены к человеку, высившемуся над ними. Потом задребезжали стекла, и в окна просунулись блестящие ружейные стволы, шторы были тут же сорваны.

При виде этого босс Макгинти взревел, как раненый медведь, и бросился к полуоткрытой двери. Там на него уставился пистолетный ствол, за мушкой сурово поблескивали голубые глаза капитана шахтной полиции Мервина. Босс отпрянул и рухнул на стул.

– Тут для вас безопаснее, советник, – сказал тот, кого они знали как Макмердо. – А ты, Болдуин, если не снимешь руку с пистолета, избавишь палача от хлопот. Выкладывай его, или, клянусь Богом, создавшим меня… Вот так, правильно. Дом окружен сорока вооруженными людьми; судите сами, на что вам можно надеяться. Мервин, отберите у них пистолеты.

Под угрозой винтовок всякое сопротивление было немыслимо. Ликвидаторам пришлось разоружиться. Мрачные, оробевшие, потрясенные, они продолжали сидеть за столом.

– Хочу сказать вам кое-что перед тем, как мы расстанемся, – заговорил человек, заманивший их в ловушку. – Вряд ли мы встретимся снова до того, как вы увидите меня на свидетельском месте в суде. Все это время вам будет о чем поразмыслить. Теперь вы знаете, кто я. Наконец я могу выложить карты на стол. Я Берди Эдвардс из агентства Пинкертона. Меня избрали для того, чтобы покончить с вашей шайкой. И мне пришлось вести трудную, опасную игру. Ни одна душа, даже самые близкие люди, не знали, что я веду ее. Это известно только капитану Мервину и моим работодателям. Но теперь игра окончена, и я победитель!

Семь бледных, застывших лиц были обращены к нему. В глазах их сверкала неукротимая ненависть. Он понял эту беспощадную угрозу.

– Может, вы думаете, что игра еще не окончена? Что ж, рискну. Только кое-кому из вас никогда уже не взять карт в руки, и вместе с вами этой ночью в тюрьме окажутся еще шестьдесят человек. Скажу вам, что, получив это задание, я не верил, что существует такое общество, как ваше. Считал его вымыслом газетчиков и хотел это доказать. Мне сообщили, что оно связано с орденом свободных людей, поэтому я поехал в Чикаго и вступил в него. После этого еще больше уверился, что это всего лишь вымыслы газетчиков; я не нашел в чикагском обществе ничего дурного, но обнаружил много хорошего.

Однако я должен был выполнить задание и приехал в угольные долины. Достигнув этого города, я понял, что ошибался, что это не пустой вымысел для развлечения читателей. И остался здесь, чтобы заняться вашим обществом. Я никого не убивал в Чикаго. И в жизни не отчеканил фальшивого доллара. Те, что давал вам, были настоящими, но я никогда не тратил денег с большей пользой. Я знал, как вам это понравится, поэтому сделал вид, что меня преследует закон. Все вышло, как я рассчитывал.

Итак, я вступил в вашу дьявольскую ложу и участвовал в ваших заседаниях. Возможно, люди скажут, что я ничем не лучше вас. Пусть говорят что угодно, главное – я разделался с вами. Но что происходило на самом деле? В тот вечер, когда меня приняли в ложу, вы избили старого Стенджера. Я не успел предупредить его, у меня не было времени; но я удержал твою руку, Болдуин, когда ты мог убить старика. Предлагая какие-то злодейства, чтобы сохранить место среди вас, я знал, что предотвращу их. Я не сумел спасти Данна и Мензиса, так как мало знал, но постараюсь, чтобы их убийцы попали на виселицу. Я предупредил Честера Уилкока, и, когда взрывал его дом, он вместе с семьей находился в укрытии. Многих преступлений мне не удалось остановить, но если вы оглянетесь назад и вспомните, как часто обреченный вами на смерть человек возвращался домой другой дорогой, или прятался в городе, когда вы охотились за ним, или не выходил из дома, когда вы рассчитывали, что выйдет, то увидите мою работу.

– Проклятый предатель! – прошипел Макгинти сквозь зубы.

– Да, Джек Макгинти, называй меня так, если находишь в этом утешение. Ты и тебе подобные были врагами Бога и человека в этих краях. Кому-то пришлось встать между тобой и несчастными людьми, которых ты держал в своей власти. Существовал только один способ это сделать, и я воспользовался им. Ты называешь меня предателем, но тысячи людей назовут избавителем, сошедшим в ад ради их спасения. Я провел три месяца в этом аду. И не согласился бы повторить этот опыт за все золото мира. Мне приходилось оставаться там, пока я не узнал всех людей и все секреты. Я прождал бы чуть дольше, если бы не выяснилось, что мой секрет под угрозой раскрытия. В город пришло письмо, из которого вы все узнали бы. Тут у меня возникла необходимость действовать, и действовать быстро.

Больше мне нечего вам сказать, но знайте, что, когда придет мой час, мне легче будет умирать с мыслью о работе, совершенной мной в этой долине. А теперь, Мервин, я вас больше не задерживаю. Уведите их.

Остается рассказать кое-что еще. Скэнлен получил запечатанное письмо с просьбой доставить его мисс Шефтер. Поручение это он воспринял с понимающей улыбкой. Среди ночи красивая женщина и закутанный в плащ мужчина сели в специальный поезд, присланный железнодорожной компанией, и совершили быстрое, безостановочное путешествие из этих опасных краев. Больше Этти и ее возлюбленный не ступали ногой в Долину Страха. Через десять дней они поженились в Чикаго; старый Якоб Шефтер был свидетелем на бракосочетании.

Ликвидаторов судили далеко от того места, где их приверженцы могли бы запугать стражей закона. Тщетно они пытались выкрутиться. Тщетно деньги ложи, выжатые шантажом из всей округи, тратились направо и налево в попытке спасти их. Хладнокровные, ясные, бесстрастные показания того, кто знал все детали их жизни, их организации, их преступлений, преодолели все ухищрения их защитников. Наконец, после стольких лет, они были сломлены и рассеяны. Туча над долиной исчезла навсегда.

Макгинти, скуля и заискивая, когда пришел его последний час, встретил смерть на виселице. Восьмерых его главных приближенных постигла та же участь. Пятьдесят человек получили различные сроки заключения. Работа Берди Эдвардса была завершена.

И все же, как он догадывался, игра была не окончена. Пришлось играть еще партию, потом еще, потом еще. Тед Болдуин избежал виселицы; братья Уиллоби – тоже, как и еще несколько членов шайки. Десять лет они были изолированы от мира, а потом настал день, когда они вновь оказались на свободе. Как понимал Эдвардс, знавший этих людей, этот день станет концом его спокойной жизни. Они поклялись всем, что для них было свято, отомстить ему за товарищей. И всеми силами старались сдержать свою клятву.

Из Чикаго Эдвардс бежал после двух покушений, едва-едва не удавшихся. Было ясно, что на третий раз убийцы своего добьются. Под вымышленной фамилией Эдвардс отправился в Калифорнию, и там свет жизни на какое-то время померк для него со смертью Этти Эдвардс. Снова его едва не убили, и снова под фамилией Дуглас он работал в пустынном каньоне, где вместе с партнером, англичанином Баркером, нажил целое состояние. Наконец пришло предупреждение, что ищейки вновь вышли на его след, и он уехал, чудом избежав встречи с преследователями, в Англию. Так и появился Джон Дуглас, который вновь женился на достойной женщине и прожил пять лет в Суссексе сквайром. Окончилась эта жизнь теми странными событиями, о которых мы слышали.

Эпилог

Состоялся полицейский суд, из него дело Дугласа передали в более высокую инстанцию. Суд квартальных сессий оправдал его, так как он действовал в целях самообороны.

– Во что бы то ни стало увезите мужа из Англии, – сказал его жене Холмс. – Есть силы более опасные, чем те, от которых он бежал. Безопасности для него в Англии нет.

Прошло два месяца, и мы стали постепенно забывать это дело. Потом, однажды утром, у нас в почтовом ящике оказалось загадочное письмо. «Вот так-то, мистер Холмс. Вот так-то!» – гласило это необычное послание. Ни адреса на конверте, ни подписи не было. Я рассмеялся над столь странным сообщением, но Холмс выказал необычную серьезность.

– Злорадство, Уотсон! – заметил он и долго сидел, хмуря лоб.

Накануне поздно вечером наша хозяйка, миссис Хадсон, пришла с сообщением, что мистера Холмса хочет видеть джентльмен; у него дело чрезвычайной важности. Следом за ней вошел Сесил Баркер, наш знакомец по обнесенному рвом помещичьему дому. Лицо его было изможденным, осунувшимся.

– У меня скверные новости, просто ужасные, мистер Холмс, – сказал он.

– Этого я и боялся, – ответил мой друг.

– Каблограммы не получали?

– Получил письмо от кого-то получившего.

– Бедняга Дуглас. Говорят, фамилия его Эдвардс, но для меня он навсегда останется Джоном Дугласом из каньона Бенито. Я сообщил вам, что они вместе отплыли в Южную Африку на пароходе «Пальмира» три недели назад.

– Совершенно верно.

– Пароход вчера вечером пришел в Кейптаун. Сегодня утром я получил от миссис Дуглас вот эту каблограмму:

«Джон упал за борт в бурю возле острова Святой Елены. Никто не знает, как это случилось.

Айви Дуглас».

– Никто не знает, вот как? – задумчиво произнес Холмс. – Не сомневаюсь, это было хорошо подготовлено.

– Отвергаете несчастный случай?

– Да.

– Его убили?

– Конечно!

– Я тоже так думаю. Эти дьявольские ликвидаторы, проклятая, мстительная шайка…

– Нет-нет, мой добрый сэр, – сказал Холмс. – За этим чувствуется рука мастера, тут не обрез и не неуклюжие шестизарядные пистолеты. Старых мастеров можно узнать по мазку кисти. И я сразу узнаю руку Мориарти. Это преступление организовано из Лондона, не из Америки.

– Но какой тут мотив?

– Убийство организовал человек, который не может позволить себе совершить оплошность. Уникальное положение этого человека держится на том, что все его дела должны быть успешными. Замечательный мозг и громадная организация нацелились на уничтожение одного человека. Это разбивание ореха рычажным молотом – нелепая растрата энергии, но орех тем не менее разбит.

– Почему этот человек сводил счеты с Дугласом?

– Могу только сказать, что первое известие об этом деле мы получили от одного из подручных Мориарти. Эти американцы были хорошо проконсультированы. Им предстояло дело в Англии, и они вступили в партнерство с великолепным консультантом по преступлениям. Это доступно любому иностранному преступнику. С этой минуты тот, кого они преследовали, был обречен. Сначала Мориарти довольствовался тем, что использовал свою сеть для поиска их жертвы. Потом указал, как нужно браться за дело. Наконец, прочтя в газетах о неудаче этого исполнителя, вмешался сам, пустил в ход свое мастерство. Вы слышали, как я предупреждал в Бирлстоуне этого человека, что надвигающаяся опасность серьезнее прошлой. Я был прав?

Баркер в бессильном гневе ударил себя кулаком по голове.

– Неужели мы должны это терпеть? Говорите, никто не способен тягаться с этим королем преступников?

– Нет, этого я не говорю, – ответил Холмс, и глаза его, казалось, смотрели в далекое будущее. – Не говорю, что его невозможно одолеть. Но только дайте мне время, дайте мне время!

Мы несколько минут сидели в молчании, покуда Холмс пытался проникнуть взглядом сквозь завесу над завтрашним днем.