– Цель вашего приезда в Латвию? – строго спрашивает рижский пограничник.

– Отдых, – блаженно улыбаюсь я.

– Вы будете жить в гостинице?

– Да.

– В какой?

– Э-э-э… какая-то Крымская муза, – бормочу уже без прежней уверенности. – Это в Сигулде…

– Что-о-о?! – удивленно округляются глаза таможенника.

– Ой… вот, сейчас, подождите! – лезу за телефоном (о, будь трижды благословен век высоких технологий!), нахожу свой заказ и радостно сую под нос молодому человеку.

– А-а-а, так это произносится как Кримулдас муйжа – Кримулдское поместье, – он облегченно улыбается. – Приятного отдыха!

Путешествия – моя давняя страсть, как это и прописано в гороскопе среднестатистического Стрельца. Но даже ознакомившись заранее с историей Сигулды, куда, собственно, и держала путь, я не предполагала, сколько сюрпризов для пытливой натуры она хранит.

К гостинице мы подъезжали на такси поздним декабрьским вечером. Окружающая лесную дорогу тьма порождала самые противоречивые мысли и чувства – от радостного возбуждения любителя экстрима до первобытно-жуткого страха. Усадьба неожиданно, как-то вдруг высветилась из темноты, сияя на вершине горы золотистыми огнями, прекрасная и величественная. Вот она, рождественская сказка! От этой полумистической красоты я буквально онемела.

– Ну вот, это и есть Кримулдас муйжа. Красивое место, вам понравится, – прокомментировал таксист.

– Мне уже нравится! Очень! – горячо заверила его я.

При ближайшем рассмотрении старинный особняк, выстроенный в стиле классицизма, покорил меня окончательно: желто-белый, с непременными портиками и колоннами, восхитительной ротондой, террасой и даже смотровой башней. Восторг! И здесь я буду жить целую неделю!

Администратор Алла, симпатичная молодая женщина, ждала меня. Покончив с формальностями, вручила ключ от комнаты, на которой красовалась табличка – «Комната Павла». Я сделала стойку – вот она, дичь! Время, конечно, позднее, надо бы отпустить человека домой, но любопытство родилось раньше меня, сдержаться было трудно:

– Аллочка, а кто такой Павел? И вообще, нельзя ли узнать поподробнее о прежних хозяевах поместья?

– Можно, конечно, – Алла тепло улыбнулась, и я поняла, что внимание гостей к истории родных мест ей даже приятно. – Ведь мать первого владельца дома была гувернанткой детей российского императора! Вы слышали когда-нибудь фамилию Ливен?

– Нет… к сожалению, – я растерянно помотала головой и выжидающе воззрилась на нее.

– Тогда слушайте. Хорошо, что вы спросили, это и в самом деле очень интересная история…

Рассказ заинтриговал настолько, что по возвращении домой я зарылась в справочники, энциклопедии и мемуары. И чем глубже в них погружалась, тем больше влюблялась в этих замечательных людей, членов одной семьи, так несправедливо забытой, людей, чьим неизменным девизом были слова.

Светлейшая княгиня Шарлотта Карловна фон Ливен обладала массой добродетелей. Собственно говоря, благодаря им она и стала княгиней – редчайший случай в истории дворянства, когда подобный титул не перешел по наследству, а был честно заслужен. После того, как супруг ее, барон Отто-Гейнрих (Андрей Романович) Ливен, ушел в небытие, вдова, в ту пору, соответственно, еще баронесса, не имеющая средств на полноценную светскую жизнь в Санкт-Петербурге, поселилась с четырьмя детьми в пустующем дотоле поместье Мезотен в Курляндии и посвятила себя воспитанию наследников. Поместье это было даровано барону за долгую и верную службу российскому престолу в чине генерал-майора. В вынужденном отшельничестве мудрая Шарлотта находила даже определенные плюсы: выросшие без излишеств, дети ее будут менее избалованы и более самостоятельны. Но человек предполагает, а…

Вскорости великая государыня Екатерина Вторая озаботилась воспитанием своих внучек, великих княжон. Тем паче сына, как известно, она ни в грош не ставила, супругу его, Марию Федоровну, тоже не особо жаловала в последнее время, хоть и выбирала невестку сама и поначалу души в ней не чаяла. И вот тут рижский генерал-губернатор Георг Браун поведал ей об удивительной женщине, честности, силы духа, благородства и бескорыстия необыкновенных. Императрица генеральским советам вняла, и вдовствующая баронесса была срочно вызвана в Санкт-Петербург, где и было сделано предложение, от которого она не смогла отказаться.

В Зимний дворец из своего имения Шарлотта Карловна явилась без особой охоты и тут же, перед аудиенцией, посетовала в приватной беседе со знакомым по прежней светской жизни царедворцем:

– Как возможно воспитывать детей в таких условиях, милостивый государь?! Пфуй! Вы только посмотрите, что творится при дворе! О, mein Gott! Это же сплошь блуд и пьянство! И Ее Величество подает внукам дурной пример! Это есть schlecht, sehr schlecht! – негодовала она со своим неповторимым курляндским акцентом.

Царедворец сочувственно кивал и молча разводил руками.

В этот момент произошло невероятное. Из-за ширмы, в лучших традициях остросюжетных романов, вышла Екатерина, собственной императорской персоной. Тут бы и закончиться не успевшей начаться педагогической карьере баронессы, ан нет! Императрица, недаром прославившаяся умом и оригинальностью мышления, подошла к оторопевшей вдове, обняла ее и растроганно молвила:

– Вы именно та женщина, какая мне нужна! Честь, прямота и чистота помыслов – качества, необходимые наследникам русской короны!

И процесс пошел. Баронесса не обманула высочайших ожиданий и довольно скоро создала себе прочное положение при дворе, заслужив не только доверие императрицы, но и расположение матери девочек – великой княгини Марии Федоровны. «Дородная и величественная на вид», по характеристикам современников, незаурядный ум, высочайшую нравственность и религиозность она соединяла с необыкновенной душевной добротой, но при необходимости могла проявить жесткость, даже суровость, да так, что граф Безбородко как-то воскликнул: «Жаль, что генеральша Ливен не мужчина: она многих бы удобнее нашлася воспитывать князей молодых!» Слова эти, впрочем, оказались пророческими, и на воспитание сыновей Павла Первого, великих князей – будущего Николая Первого и Михаила Павловича – влияние Шарлотта Карловна также оказала.

В страшную мартовскую ночь 1801 года именно графиня Ливен (да-да, к тому времени уже графиня – оценил император ее преданность по достоинству!) принесла Марии Федоровне весть о гибели мужа. Императрица, как и следовало ожидать, упала в обморок. Впрочем, быстро оправилась и перешла к делу, вспомнив, что она вообще-то коронована, следовательно, теперь должна царствовать. Порывы бежать к Павлу, к которому ее не пускали, сменялись истеричными выкриками «Ich will regieren!». Куда подевалась нежная, женственная, талантливая, мудрая цесаревна-рукодельница, всегда идеально владевшая собой?! Шарлотта попыталась успокоить венценосную вдову, воззвать к ее разуму, но скоро убедилась в тщетности своих усилий. Да и можно ли ожидать иного от женщины, только что лишившейся мужа, да еще при столь ужасных обстоятельствах?! Преданная гувернантка и сама с трудом сдерживала рыдания – она была искренне привязана к императорской семье, и та платила ей взаимностью. Но медлить было нельзя. Проявив невероятные невозмутимость и хладнокровие, Шарлотта Карловна разбудила своих воспитанников и воспитанниц: Марию, Екатерину, Анну, пятилетнего Николая и трехлетнего Михаила; одела их, потребовала заложить карету и под прикрытием конвоя отвезла детей в Зимний дворец, куда в ту же ночь экстренным образом перебрался двор.

Если и раньше наша героиня пользовалась неограниченным доверием и любовью всех без исключения Романовых, то после достопамятной ночи, как замечает составитель «Российской родословной книги» князь Петр Долгоруков, вышла из разряда подданных и стала фактически членом императорской семьи: великие княжны целовали ей руку, а когда сама она прикладывалась к царственной деснице Марии Федоровны, та, едва сдерживая слезы, подносила к губам руку воспитательницы своих детей, которую Шарлотта, разумеется, спешила отдернуть. В день коронации Александра Первого графиня Ливен была награждена драгоценными браслетами с портретами императорской четы. Она всегда старалась внешне держаться в стороне от дел, но, имея огромное влияние на Марию Федоровну, считалась негласной опорой немецкой партии при дворе.

Шли годы. Выросли воспитанники Шарлотты Карловны. Каждая из великих княжон нашла свою судьбу – все девушки стали супругами европейских монархов (кстати, к двум из них, Екатерине и Анне, сватался сам Наполеон Бонапарт, правда, неудачно – узурпатор-с!). Всюду, где бы наши Павловны ни появлялись, отмечались их образованность, такт, благородство. И чья это была заслуга? Конечно, бывшей курляндской баронессы!

Несмотря на окончание педагогической миссии, она попрежнему оставалась при дворе, являясь одной из самых влиятельных особ. Зная об этом, к Ливенше (в просторечии) бесконечно обращались со всяческими просьбами. И вот тут-то проявлялась ее единственная, пожалуй, слабость: принципиальная и порядочнейшая статс-дама безумно любила подношения, не брезгуя абсолютно ничем, даже куском ситца. Впрочем, думается, этот порок можно легко простить, особенно учитывая важность заслуг Шарлотты фон Ливен перед престолом.

Царскую семью она боготворила настолько, что после подавления восстания на Сенатской площади твердо заявила, что не переживет, если бунтовщики будут помилованы. Все Романовы также относились к заслуженной гувернантке с огромным уважением и нежностью. И это притом что с воспитанниками своими она нимало не церемонилась. Перед самым вступлением на престол Николай Павлович командовал гвардейским корпусом и был ненавидим офицерами (совершенно несправедливо, на мой взгляд). Шарлотта Карловна как-то резко сказала ему: «Николай, Вы делаете глупости! Вас все ненавидят!» И будущий император проглотил это как должное. В день коронации же возвел любимую воспитательницу в княжеское достоинство вместе со всем нисходящим потомством, а затем пожаловал ей и титул светлости. Он писал в своих воспоминаниях: «…мы, разлученные с отцом и матерью, мои сестры и я, оставались на попечении графини Ливен, уважаемой и прекрасной женщины, которая была всегда образцом неподкупной правдивости, справедливости и привязанности к своим обязанностям и которую мы страшно любили. Мой отец по вступлении на престол утвердил ее в этой должности, которую она и исполняла с примерным усердием. Обязанности ее, при жизни императрицы, были тем более тяжелыми, что отношения между сыном и матерью были часто натянутыми и она, постоянно находясь между обеими сторонами, только благодаря своей незыблемой прямоте и доверию, которое она этим внушала, умела всегда выходить с честью из этого трудного положения».

Княгиня фон Ливен верно прослужила российскому престолу 45 лет, и дети ее достойно продолжили дело, начатое родителями.

Старший сын, Карл Андреевич, был участником шведской войны, состоял адъютантом при светлейшем князе Потемкине, затем, уже при Павле Первом, губернаторствовал в Архангельской области, а завершил свою блистательную карьеру министром народного просвещения.

Средний, Христофор Андреевич, любимец Павла, участник сражения под Аустерлицем, свидетель Тильзитского мира, уже тридцати двух лет от роду был удостоен чина генерал-лейтенанта и награжден орденами св. Георгия, св. Анны и св. Иоанна Иерусалимского. В тридцать шесть он переходит на дипломатическую службу, где очень скоро получает орден Александра Невского. В самом начале Отечественной войны 1812 года фон Ливен назначается послом в Англию, где с честью выполнет свои обязанности в течение 22 лет. Будучи участником и свидетелем важнейших событий начала девятнадцатого века, а по натуре – человеком кристальной честности, умеренным, благородным и в то же время настойчивым, светлейший князь вызывал такое уважение английских политических деятелей, что лорд Грей на заседании парламента выразил ему признательность за сотрудничество – единственный случай в истории Великобритании.

Супруга его, Дарья (Доротея) Христофоровна Ливен, урожденная Бенкендорф, право, заслуживает не одного тома своего жизнеописания! Родная сестра легендарного шефа жандармов, первая русская женщина-дипломат, прозванная «дипломатической Сивиллой», тайный агент российского правительства в Лондоне и Париже и, наконец, просто красавица и блестящая светская львица! Получить приглашение в ее салон, соперничавший по популярности с салоном самой мадам Рекамье, считалось великой честью (именно за это, видимо, жена российского посла и подверглась уничижительной критике со стороны Шатобриана – преданного поклонника Рекамье). Сказать, что Дарья Христофоровна была верной супругой – погрешить против истины: в разное время кокетку связывали романтические отношения с великим князем Константином Павловичем, князем Долгоруким, австрийским канцлером Меттернихом, французским премьер-министром Франсуа Гизо. Кстати, именно благодаря близости с Гизо во время Крымской войны она была посредником между враждующими сторонами. При этом мужа Сивилла очень уважала и искренне любила, была ему верным другом и помощником. После смерти Дарьи Христофоровны один из самых влиятельных британских журналов, «Эдинбургское обозрение», писал: «Отличаясь мужским умом и женской чувствительностью, она держала под своей властью монархов и государственных людей и благодаря этому имела политическое влияние, редко доступное женщинам. Что она имела слабые стороны, происходившие от недостатков суждения и характера, – об этом не будут спорить ее самые горячие поклонники; но что она имела большие достоинства сердца и ума, не могут забыть даже ее противники».

Вернемся, однако, к прямым потомкам Шарлотты Карловны.

Иван (Иоганн Георг) Андреевич Ливен, как и старшие братья, участник трех войн, был генерал-лейтенатом Российской императорской армии. В Отечественную войну 1812 года командовал 10-й пехотной дивизией. И пусть его карьерная звезда не взошла так высоко, как у Христофора, все качества, свойственные роду фон Ли-венов, присутствовали вполне, что делало Ливена-младшего одним из самых уважаемых в России людей.

Именно Иван Андреевич, особо трепетно относившийся к своим корням, в 1817 году приобрел имение в Кримулде, поскольку считал, что именно там в двенадцатом веке жил родоначальник Ливенов – ливский вождь Каупо. Обратили внимание? Ливы – Ливен. В семье всегда считалось, что именно таково происхождение фамилии. Сразу же развернулось строительство нового дворца. Завершено оно было в 1848 году, уже детьми светлейшего князя. А всего их было пятеро – четыре дочери и сын. Так вот, именно единственный сын генерала – Павел Иванович – и являлся обитателем той самой комнаты, в которой я провела свой балтийский отпуск.

С годами вокруг дома был разбит чудесный парк с фонтаном, двумя деревянными лестницами и множеством тропинок для прогулок.

В 1854 году свой отпуск в Кримулде провел генерал-губернатор Видземе Александр Суворов, внук великого полководца. А в 1862 году там же принимали еще более высокого гостя – российского государя Александра Второго.

Имение находилось во владении Ливенов до 1921 года, после чего было передано Красному Кресту Латвии. Затем там был открыт Всесоюзный реабилитационный центр для детей, страдающих заболеваниями костной системы и позвоночника, который просуществовал вплоть до развала СССР. С тех пор мало что изменилось, здесь и сейчас располагается реабилитационный центр «Кримулда», но, поскольку поместье перешло в частные руки, оплачивается все самими болящими. Сюда можно приехать и просто как в гостиницу, если вам нужны покой, уединение, изумительной красоты природа и дурманяще чистый воздух.

А что же стало с родом Ливенов? Да ничего. Его представители – генералы, вице-адмиралы, полковники, сенаторы, тайные советники – продолжали верой и правдой служить России. По счастью, всем удалось спастись от революционной бури и ее страшных последствий. И по сей день живы их потомки – британский политолог, писатель и журналист, профессор Кембриджского университета Анатоль Ливен и его старший брат, историк, член Британской академии Доминик Ливен. Дай им Бог здоровья! Надеюсь, они помнят о своих замечательных предках.

Чем больше я гуляла по окрестностям, тем больше осознавала: у фон Ливенов был прекрасный вкус! Несмотря на зиму, причем абсолютно бесснежную, места совершенно очаровали: безлюдный серпантин, ведущий к Сигулде; вышеупомянутый воздух, какой-то совершенно необыкновенный, прозрачно-хрустальный, пьянящий, им не надышаться; долина Гауя – это и вовсе одно из самых красивых мест, виденных мною: лес, опавшие листья, чудные деревянные мостики через реку и ручьи… Из поместья, с вершины горы, открывается волшебный вид на эту роскошную, величественную панораму, которую не портит даже хмурое балтийское небо. А главное, меня ожидала еще масса сюрпризов.

Миновав парк и перейдя мостик, я увидела столь живописные развалины, что дух захватило…

Многое и многих повидал на своем веку кримулдский замок, построенный в тринадцатом веке орденом меченосцев: войны и мир, разрушение и восстановление, рижского архиепископа, шведского графа и польского старосту. А в семнадцатом веке отступающие шведы сожгли его… Все, что уцелело, и предстало теперь моему взору – небольшой фрагмент каменной стены и огромные готические окна.

И знаете, что порадовало? На территории замка сегодня живут молодые латыши, пытающиеся воссоздать быт своих предков: они готовят пищу на огне, занимаются древними ремеслами и даже учатся драться на мечах в доспехах. Разве может не тронуть такая преданность национальным традициям?

Но пора двигаться дальше, времени не так уж много, и вскоре появляется еще один любимый туристами объект, о котором я уже кое-что знаю, породивший.

Когда-то, давным-давно, жил здесь один хороший человек. Настолько хороший, что лечил людей, между прочим, абсолютно бесплатно. А главное, обходился безо всяких там медикаментов и вредной химии, дающей побочные эффекты – просто использовал целебную родниковую воду. Родник, чистейший, прозрачный, протекает тут же. Многие даже не знали, как зовут народного лекаря, но пещеру назвали в его честь – пещера Хорошего Человека. А по-немецки хороший человек – gut Mann. Так и стала она пещерой Гутманя.

Мораль: бескорыстное добро люди принимают как должное. В лучшем случае в вашу честь назовут пещеру.

Но вот ведь вопрос: а откуда же источник этот целебный взялся? А сама пещера? О, это совершенно очаровательная, хоть и очень грустная история!

В глубокой древности в окрестностях проживали вождь ливов Риндауг и его красавица-жена. Все у них в доме было: и достаток, и счастье. Но долг превыше всего: Риндауг отправился на войну, возглавив дружину. По возвращении его ждали ткачихи-бабарихи местного разлива, в подробностях живописавшие, какой разгульный образ жизни вела развратная красавица в отсутствие воина-освободителя.

Мужественного лива и прежде-то раздражали вожделенные взгляды, бросаемые на супругу многими соплеменниками, и тягостными подозрениями он маялся неоднократно. Поэтому думать долго не стал, кляузу завистливых баб принял как подтверждение своей необыкновенной проницательности и велел замуровать неверную красавицу живьем в скалу, даже не выслушав оправданий. Несчастная так горько и долго рыдала, проливая обильные слезы, что от них, от слез этих, образовался чистейший ручеек, который и выбил силой своего течения пещеру.

Мораль: грамотно преподнесенная сплетня способна породить чудесный источник. Нет худа без добра – сколько людей исцелилось! Правда, красавицу все равно очень жаль.

Между прочим, родник этот и сейчас считается целебным.

Но самой главной и любимой для местных жителей считается много раз пересказанная и перепетая.

Было дело в начале XVII века, а точнее – в самом начале. А еще точнее – в 1601 году. Шведы захватили Турайду. Ну вы же знаете, что такое Прибалтика! То шведы, то поляки…

Так вот, после побоища дворцовый писарь Грейф нашел среди трупов крошечную живую девочку, истощенную голодом. Произошло это в мае, посему Грейф нарек малышку Майей, взял к себе и поклялся вырастить. Удалось это ему великолепно: Майя выросла такой писаной красавицей, что местные жители прозвали ее Розой Турайды, или Турайдской Розой.

Конечно же, поклонники так и вились вокруг, и был среди них польский дезертир Адам Якубовский, подвизавшийся наемником управляющего замка. Но сердце девушки было отдано садовнику Виктору, работавшему неподалеку – в Сигулдском замке. Вечерами влюбленные встречались в пещере Гутманя, благо находится она аккурат между Сигулдой и Турайдой.

А зловредный поляк тем временем не оставлял своих гнусных, но безуспешных попыток охмурить Майю. После очередного отказа он решил, что одна голова хороша, а две лучше, и призвал на помощь своего ординарца Петериса Скудритиса (вы только вслушайтесь: даже фамилия паскудная!) – такого же мерзавца и дезертира, как он сам. Петерис оказался хитрее: он написал Майе письмо от имени Виктора и назначил срочную встречу в той самой пещере (где встречается наша парочка, мерзавцы выследили уже давно). Наивная девушка примчалась на свидание с возлюбленным и была мало того что глубоко разочарована, а еще и атакована грубым поляком. Все просьбы пощадить ее невинность были тщетны. И тогда Майя решилась на последнее средство:

– Отпусти меня, – обратилась она к Якубовскому, – и ты получишь такой дар, которого не даст никто более! Видишь этот алый платок на моей шее? Он заговоренный. Того, на чьей шее он повязан, ни стрела, ни меч не возьмет! Пощади меня – и платок твой!

Жадный пшек задумался. И в самом деле, баб много, а платок такой один! Служба и опасна, и трудна, вещица в самый раз будет! Но вы-то знаете, чем человек паскуднее, тем он подозрительнее.

– А чем докажешь, – спрашивает он девушку, – что он и впрямь чудодейственный?

– А ты проверь! – дерзко отвечает она. – Вот, руби и увидишь, что ничего мне не будет! – и на шею свою белую нежную показывает.

Ну, жадный дезертир на шею эту девичью с бьющейся жилкой глянул, слюну напоследок сглотнул, мечом размахнулся и… Майя рухнула как подкошенная.

Якубовский пришел в такой ужас от содеянного, что кинулся с места преступления и повесился тут же, в лесу, недалеко от пещеры, на перевязи от того самого меча.

Виктор обнаружил любимую тем же вечером и едва с ума не сошел от горя.

Судопроизводство в те времена данными экспертиз и прочими хитрыми штучками не располагало, потому в убийстве несчастного жениха же и обвинили. Но Скудритиса замучила совесть, и он рассказал господам присяжным, как все было на самом деле. К тому же, маленькая девочка, сопровождавшая Майю на свидание (родная дочь папы Грейфа), тоже все видела и подтвердила слова злодея. Виктор был оправдан, но до самой смерти оплакивал погибшую любимую.

История гордой красавицы, которая предпочла смерть бесчестью, по нынешний день очень известна в тех местах, на ее могиле всегда живые цветы – конечно же, это прекрасные алые розы!

В общем, все умерли, но справедливость восторжествовала.

Мораль: первым делом постарайтесь ознакомиться с почерком своего возлюбленного!

Отпуск закончился, я возвращалась домой. Уже в самолете почему-то вспомнилась излюбленная присказка израильских гидов: «Здесь история на каждом шагу – где ни копни!». И я вдруг подумала: а ведь неинтересных мест нет! Вообще нет. Копайте!