Воспоминания схимника Феодора

Жил он в келье Печерского монастыря – 20 ступеней под землей. Это была келья очередного духовника братии.

«Не зашибись-то головою», – говорил он откуда-то из-под земли, когда я, постучав с молитвой Иисусовой в наружную дверь, спускался к нему на исповедь. Он встречал с тонкой восковой свечечкой в руке, садился со мной у угла покрытого темной скатертью стола. На стене висела большая икона-картина Воскресения Христова – с припавшей к ногам Воскресшего святой Марией Магдалиной.

Говорил Симеон просто, с псковским акцентом, о впадающем в грех послушнике: «Только бы не прилакомился». Днем отец Симеон работал в столярной мастерской или на Святой горе с пчелками. До избрания своего на должность духовника братии Печерского монастыря жил он много лет на монастырском хуторе Мустыщево с послушником, братом Константином, в безмолвии и уединении.

Вспоминал мне о своем начальном послушании, когда вступил в братство Печерского монастыря, – ламповщика. Он заправлял по монастырю лампы, кроме других работ.

В последние годы отец Симеон страдал ревматическими болями от жизни под землей и потому на уклоне горы, где протекал ручей Каменец, насупротив епископского дома, искусно построил себе деревянную келью для дневного отдыха.

Большой толпой шли к нему печерянки за советами и для исповеди – это походило на старчество. Также прилеплялся к нему печерский юродивый Васенька Чарский, тридцатилетний, но детски простой и наивный молитвенничек. Отец Симеон на собранные по Печорам Васенькины копейки покупал ему сапоги и одежду.

Во время чтения Евангелия за ранней литургией в подземном Успенском соборе отец Симеон часто плакал, прерывая чтение. Я прислуживал ему за этими ранними литургиями.

«Собирался я до войны на Валаам, – говорил мне отец Симеон, – да не доехал. Война задержала; да я после и не жалел; говорили мне, что там много зависти между монахами: кто более молится».

Отец Симеон был прост, ревнитель безмолвия, старец по дарованию от Бога – в этой простой и суровой внешней оболочке таился дивный огненный цветок любви Божией.

В 1930-е годы старец Симеон обрел, наконец, желанный покой от внешних дел и полностью отдался внутреннему деланию. Пост иноческий, неукоснительное посещение храма Божия, постоянная Иисусова молитва, келейное молитвенное предстояние за братию и ближних, за весь православный мир, особенно же за страждущее Отечество Российское, – вот что становится отныне основным содержанием монашеского жития печерского подвижника.

У него появилось время и для чтения сочинений духоносных иноков: многие из богомудрых советов опытных аскетов древности он запоминал, кое-что выписывал. Старец часто пользовался и такими известными сборниками аскетического характера, как «Добротолюбие», «Отечник», «Цветник Духовный» в поисках ответов на собственные вопросы и для воспитания своей многочисленной паствы. А число жаждавших его молитвенной помощи, вразумления и советов все увеличивалось. В прихожей его древней «Лазаревской кельи» собиралось все больше людей, нередко подолгу ожидавших вызова на беседу. И все чаще и чаще приходилось старцу нести особо трудное, и даже небезопасное в духовном смысле, послушание – отчитывание бесноватых, которое ему как многоопытному иноку доверило монастырское начальство. Но что было безотказным и победным его оружием над «князем тьмы»? Это строгий пост, углубленная молитва и столь всегда естественное для отца Симеона смирение.

Летом 1944 года немцы, готовясь к отступлению, потребовали от монастырского начальства согласия на эвакуацию всех насельников обители в Германию, причем с оформлением соответствующего официального документа. Это распоряжение было передано офицером военной комендатуры вечером, и представитель монастыря – архимандрит Никон (Мико; 1874–1952) решил затянуть ответ хотя бы до утра, сославшись на плохое знание немецкого языка и отсутствие переводчика. Офицер обещал прийти утром. И тогда вся братия собралась в Успенском храме на молитву перед ракой с мощами преподобномученика Корнилия и перед чудотворным образом Успения Божией Матери, взывая со слезами о небесном заступничестве за Дом Пресвятой Богородицы – родную Печерскую обитель. Возглавил эту длившуюся всю ночь горячую молитву иеросхимонах Симеон вместе с иеромонахами Анатолием, Аркадием, Исаакием, Серафимом и иеродиаконом Ионой, который сказал тогда: «Мы никогда не уйдем отсюда, несмотря даже на близкое пришествие “красных”; мы, прежде всего, монахи русского православного монастыря, и хотя и погибнем, но не уйдем отсюда, не предадим своей обители».

Отец Иона вспоминал позднее об этой скорбной ночной молитве, приведшей к чудесному избавлению: «Столь неописуемые минуты можно понять только тому, кто был смертником и потом его вдруг помиловали, – нас спасла любовь к обители и непобедимая помощь Неба, ибо Бог не в силе, а в правде».

Наутро в монастыре появился военный комендант с переводчиком, но сломить волю иноков не смог. Немецкие машины простояли у монастырских ворот три часа, однако из обители так никто и не вышел.

По молитвам иноков во главе с отцом Симеоном и по непреложному заступничеству неизменной Хранительницы нашей, Пресвятой Богородицы, Печерская обитель осталась целой и невредимой.

Прошло всего два-три года после окончания войны, а из всех уголков Русской земли в обитель начали стекаться сотни, а затем и тысячи паломников.

Для батюшки Симеона наступила пора новых пастырских трудов: он и духовный наставник, и просветитель, и многозаботливый утешитель «страждущих и обремененных» соотечественников, узнавших о существовании такого светильника Божия в ранее недоступном для них Псково-Печерском монастыре. В беззаветном старческом служении протекли те, наиболее хорошо известные нам полтора десятилетия его жизни.

Пребывая уже на пороге вечности, старец теперь все силы отдавал духовному окормлению «народа Божия» – православных верующих России. К их воспоминаниям о благодатном старце в эти годы мы и обратимся в следующей главе его жизнеописания.

Старец иеросхимонах Симеон