Часть третья

15. О свободе

Современный человек не верит ни во что и сомневается во всём – сомнением безразличным и бесплодным; и потому всё, чего коснётся его сомнение, теряет для него свою ценность. Так, он сомневается и в свободе; и вследствие этого он предаёт её и лишается её.

Но мы не сомневаемся в свободе и знаем достоверно и точно, почему она нам необходима: без неё нет путей к достойной жизни, к духу и к Богу.

Пока человек пользуется свободой, он мало думает о ней. Он дышит, живёт и наслаждается ею; он непосредственно плывёт в её лёгком потоке. Свобода подобна воздуху: человек дышит воздухом, не думая о нём. Воздух как будто бы сам вдыхается и сам покидает нас, всё время вливаясь и изливаясь. Мы вспоминаем о нём обычно лишь тогда, когда его не хватает, когда он становится тяжёл или смраден, когда человек начинает задыхаться. Тогда мы вспоминаем, иногда с мгновенно охватывающим нас ужасом, что без воздуха нельзя жить, что мы забыли о нём и не дорожили им, что он безусловно необходим, что начинается гибель…

Так обстоит и со свободой. Человек не может жить без неё; она, безусловно, необходима ему подобно воздуху… Почему?

Потому что человек может любить только свободно. Ибо настоящая любовь – искренна и цельна, невынужденна и нелицемерна; она свободно возникает и свободно дышит… или же она не возникает совсем, и заменить её тогда нечем… Кто любил, тот знает это по собственному опыту. И потому можно с уверенностью сказать, что человек, презирающий чужую свободу и подавляющий её, не знает, что такое любовь: у него чёрствое и мёртвое сердце.

Только свободно можно веровать и молиться. Ибо настоящая, живая вера всегда захватывает самую последнюю глубину души, куда не проникают никакие чужие повеления и запреты, где человек самостоятельно созерцает, видит, любит и верует: где он свободен. Если же этого нет, то вера его неискренна и называть её верою совсем не следует. Молитва верующего подобна глубокому вздоху, или пению сердца, или священному пламени: она вздыхает, поёт и горит сама, и предписать её невозможно… Поэтому надо признать, что человек, подавляющий свободу веры и молитвы, – кто бы он ни был сам: безбожник или «религиозный» фанатик, – не ведает сам ни молитвы, ни веры; в нём «нет Бога», и ждать от него добра – дело безнадёжное.

Подобно этому – мыслить и исследовать человек может только свободно, потому что настоящее мышление самостоятельно и всякое подлинно научное исследование самодеятельно; оно не терпит навязанного авторитета и не может двигаться по предписанию и запрету. Навязанный образ мысли убивает мышление, так что от него остаётся только словесная видимость. «Слепое исследование» есть живое противоречие, научная невозможность. Именно поэтому человек мысли признаёт за другими право на глупость и на заблуждение, ибо он бережёт свободу как необходимое и драгоценное жилище, в котором потом однажды поселится умная истина. Напротив, кто насаждает рабски-подражательный трафарет, тот не понимает природу мысли; он далёк и от истины и от ума.

Для того чтобы человек пережил очевидность и приобрёл убеждение, ему необходима свобода; только свободное убеждение имеет духовную силу и жизненный вес; только оно захватывает последнюю глубину личности; только оно формирует характер человека; только оно может быть верным даже до смерти… Кто этого не разумеет, кто считает возможным навязывать людям убеждения, тот никогда не переживал очевидности и не шёл дальше слепой одержимости.

Всякое творчество человека требует свободы: добровольного самовложения, созерцающей инициативы, личного почина, любви и вдохновения. Творчество возникает из внутреннего, нестесненного, таинственного побуждения, в котором участвует сам индивидуальный инстинкт и которым руководит сам личный дух. Эта личная инициатива драгоценна во всех сферах культуры – в искусстве и в хозяйстве, в науке и в политике, в воспитании и во всякой жизненной борьбе.

Всякое человеческое творчество возникает из лишений и из страдания, и всякое создание культуры есть преодолённое и оформленное страдание человека. Для того чтобы это преодоление состоялось, человек должен сам принять своё страдание, сам искать выхода, сам созерцать, молиться, очищать и просветлять своё сердце. Никто не может заменить его в этом; и помощь извне может прийти только в виде совета, а не в виде предписания и запрещения. Нет творчества без свободы. И тот, кто не понимает этого, тот никогда ничего не творил и не испытывал вдохновения.

Только свободно может человек пережить акт совести: раскрыть своё сердце, внять совестному зову, принять его волею и осуществить его поступком. Этот драгоценный акт не может быть ни запрещён, ни предписан. Он сразу духовен и органически целен, таинственно глубок и инициативно-самодеятелен. Нарушить его свободу значит попытаться лишить человека совести, а к этому способны только бессовестные люди…

Но любовь, вера и молитва, мышление и исследование, очевидность и духовный характер, творческое вдохновение и акт совести – разве это не важнейшее в жизни человека, разве не в этом смысл его земной жизни? Разве не этим творится культура? Конечно, именно этим!

Но тогда жизнь человека без свободы – бессмысленна или невозможна. Так это и есть на самом деле. Всё духовное и великое возникает в жизни таинственным образом из себя самого и через самого себя; таинственно загорается в существах пламя жизни, вложенное Богом; свободно разгорается оно, стремясь ввысь, к Богу. Так воспламеняется любовь; так человек молится; так творится искусство; так строится наука; так преодолеваются духовные кризисы; так крепнет духовный характер человека; так совершаются героические поступки…

Это необходимо понять, в этом необходимо удостовериться раз навсегда: предписанное мышление есть мнимое мышление, есть симуляция мысли, безответственное пустословие. Вынужденная любовь есть несостоявшаяся любовь. Навязанная молитва, произносимая без участия свободного сердца, есть жалкая видимость молитвы, лицемерие, пытающееся обмануть людей и Бога. Лишённый свободы, человек духовно мертвеет и только осуществляет предписанную ему пошлость: он ведёт жизнь раздвоенную, бессильную и неискреннюю; ему нельзя доверять, на него нельзя полагаться; он живёт обманом и самообманом и всю жизнь стоит накануне предательства. Или же – в лучшем случае – его здоровый инстинкт и его живой дух покидают сферу внешнего лицемерия и уходят в душевную глубину, создавая себе там катакомбную жизнь, где он блюдёт свои свободные побуждения и следует голосу свободного вдохновения…

Так обстоит во всей человеческой жизни, не только в духовной культуре, но и в хозяйстве. Только свободный труд не унижает человека, и именно поэтому он продуктивен и созидателен; только невынужденное, добровольное, радостное прилежание может быть признано инстинктивно-здоровым и духовно-верным делом. Принуждение ни в чём не может заменить свободного интереса и творчества. Все подобные попытки безнадёжны, где бы они ни возникали и какие бы цели они ни преследовали.

И кто этого не знает и не понимает, тот однажды убедится в этом на собственном, вероятно мучительном, опыте, ибо всякое уклонение от законов духа и природы наказуется страданием.

Две великие опасности грозят человеческой свободе: во-первых, недооценка свободы, ведущая к легкомысленному отречению от неё; и, во-вторых, злоупотребление свободой, ведущее к разочарованию в ней и утрате её.

Это может случиться с каждым человеком и с каждым народом, что он недооценит здоровую и благословенную свободу или же впадёт в преувеличение и необузданность и злоупотребит ею. Тогда он потеряет её. В этом ещё нет позора; но это есть великая ошибка, которая ведёт к беде, а может привести и к позору. Тогда начинается добровольное или недобровольное порабощение, которое может длиться долго и привести к сущей – личной или всенародной – трагедии; тогда придётся пройти суровый путь страдания, терпения, научения и освобождения.

Тот, кто теряет свободу вследствие легкомысленной недооценки её, сначала, может быть, не заметит своей утраты и своего лишения; но потом начнутся унижения и лишения и ему придётся страдать до тех пор, пока он не осознает, чего он лишился, и не встоскуется по свободе. Однако вернуть потерянную свободу нелегко; необходима борьба за неё; надо понять смысл полученного жизненного урока, понять неизбежность борьбы и подготовиться к ней. Избавление придёт только тогда, когда порабощённый почувствует, что ему свобода дороже жизни; когда он поймёт, что свободу надо ценить как воздух и что злоупотреблять ею нельзя. Тогда под гнётом принуждения вспыхнет подлинная жажда свободы; инстинктивная потребность и духовная воля соединятся для этой борьбы, и в человеке созреет способность не только добиться свободы, но закрепить её в достойных формах, для верного жизненного наполнения…

Свобода не просто «даруется» сверху; она должна быть принята, взята и верно осуществлена снизу. Дарованная сверху, она может стать «напрасным даром»: внизу её недооценят, неверно истолкуют и употребят во зло. Человек должен понять её природу: её правовую форму, её правовые пределы, её взаимность и совместность, её цель и назначение; мало того, он должен созреть до того, чтобы верно осознать её нравственные и духовные основы. Если этого не будет, то он превратит свободу в произвол, в «войну всех против всех» и в хаос. И трагедия её утраты начнётся сначала.

Свобода есть духовный воздух для человека; но для недуховного человека она может стать соблазном и опасностью. Культура без свободы есть мнимая культура, праздная видимость её; но некультурный человек обычно воспринимает её как «право на разнуздание» или как призыв к произволу. Народы медленно созревают к истинной свободе. И история человечества подобна бесконечному круговороту порабощения, страдания, терпения и освобождения.

А мы, наблюдая этот трагический круговорот, не сомневаемся в свободе, ибо мы верно и точно понимаем её духовный смысл.