Книга: Война и вера
Назад: Подрыв
Дальше: Война и мир «Чукчи-снайпера». Как майор Кравченко стал священнослужителем

«Господь подсказал: убери солдат…»

Икон у нас не было, но у каждого, как я уже сказал, под рубашкой крестик. И у каждого горячая молитва и слезы. И Господь нас спасал в самых страшных ситуациях.

Дважды мне было предсказано, как бы прозвучало в груди: сейчас вот сюда прилетит снаряд, убери солдат, уходи. Так было, когда в 1943 году нас перевели в Сестрорецк, в аккурат на Светлой седмице. Друг другу шепотом «Христос воскресе!» сказали – и начали копать окопы. И мне как бы голос слышится: «Убирай солдат, отбегайте в дом, сейчас сюда снаряд прилетит». Я кричу что есть силы, как сумасшедший, дергаю дядю Костю Вострикова (ему лет сорок, а нам по двадцать было).

– Что ты меня дергаешь? – кричит он.

– Быстро беги отсюда! – говорю. – Сейчас сюда снаряд прилетит…

И мы всем нарядом убежали в дом. Точно, минуты не прошло, как снаряд прилетел, и на том месте, где мы только что были, уже воронка… Потом солдатики приходили ко мне и со слезами благодарили. А благодарить надо не меня – а Господа славить за такие добрые дела. Ведь если бы не эти «подсказки» – и я, и мои друзья давно бы уже были в земле. Мы тогда поняли, что Господь за нас заступается. Сколько раз так спасал Господь от верной гибели! Мы утопали в воде. Горели от бомбы. Два раза машина нас придавливала. Едешь – зима, темная ночь, надо переезжать с выключенными фарами через озеро. А тут снаряд летит! Перевернулись мы. Пушка набок, машина набок, все мы под машиной – не можем вылезти. Но ни один снаряд не разорвался. А когда приехали в Восточную Пруссию, какая же тут страшная была бойня! Сплошной огонь. Летело все – ящики, люди! Вокруг рвутся бомбы. Я упал и вижу: самолет пикирует и бомба летит – прямо на меня. Я только успел перекреститься:

– Папа, мама! Простите меня! Господи, прости меня! Знаю, что сейчас буду как фарш. Не просто труп, а фарш!..

А бомба разорвалась впереди пушки. Я – живой. Мне только камнем по правой ноге как дало – думал: все, ноги больше нет. Глянул – нет, нога целая. А рядом лежит огромный камень. Но все же среди всех этих бед жив остался. Только осколок до сих пор в позвоночнике.

Источник: Прот. Валентин Бирюков. На земле мы только учимся жить. Непридуманные рассказы. М.: Даниловский благовестник, 2018.

Cталинградское Евангелие старец пронес через всю жизнь

В начале войны совсем еще молодой человек, хотя и из благочестивой крестьянской семьи, но с двадцати лет росший в семье брата, в среде совершенно атеистической, рядовой Павлов (будущий архимандрит Кирилл) задавался вопросами: «Почему война, почему воюем?» «Много непонятного было, – пишет о том богоборческом времени старец, – потому что сплошной атеизм был в стране, ложь, правды не узнаешь».

И вот в Сталинграде с ним случилось чудо. Вот как это описывает сам отец Кирилл: «После освобождения Сталинграда нашу часть оставили нести караульную службу в городе. Здесь не было ни одного целого дома. Был апрель, уже пригревало солнце. Однажды среди развалин дома я поднял из мусора книгу. Стал читать ее и почувствовал что-то такое родное, милое для души. Это было Евангелие. Я нашел для себя такое сокровище, такое утешение!.. Собрал я все листочки вместе (книга разорвана была), и оставалось то Евангелие со мною все время…» И вдруг все непонятное ушло, все волновавшие вопросы стали отпадать сами собой: «Когда стал читать Евангелие – у меня просто глаза прозрели на все окружающее, на все события… Я шел с Евангелием и не боялся. Никогда. Такое было воодушевление! Просто Господь был со мною рядом, и я ничего не боялся. Дошел до Австрии. Господь помогал и утешал, а после войны привел меня в семинарию – возникло желание учиться чему-то духовному…»


Так в самых простых, понятных словах рассказывает архимандрит Кирилл о самой сложной в жизни человека дороге – дороге к Богу. Что было у него потом? Учеба в семинарии, монашеский постриг и долгая – длиною в полвека – служба в Православной Церкви.

Архимандрит Кирилл был одним из наиболее известных служителей Русской Церкви, духовником Свято-Троицкой Сергиевой Лавры и духовным наставником множества людей. Казалось бы, позади остался целый ряд ступеней, преодоленных на пути духовного восхождения. Однако на вопрос, что же все-таки было самым важным в его жизни, старец неизменно отвечал: сталинградское Евангелие! Та самая книга, которую он пронес через всю жизнь.


Источник: Чудеса на дорогах войны: Сб. М.: Сибирская Благозвонница, 2010.

Случай с неверующим солдатом

Публикация была подготовлена В. П. Быковым. Ему приходилось беседовать в годы войны со многими ранеными в лазаретах, которые в большом количестве были развернуты практически по всей стране: «Дело было в Калужском лазарете, помещающемся в женской гимназии. После беседы моей на слова молитвы Святому Духу: «и жизни Подателю» – один из солдатиков, крестьянин Пензенской губернии И.А. Р-ков, с глазами, полными слез, и с еле сдерживаемым волнением рассказал нам следующее: «Когда я шел по призыву, как ратник первого ополчения, в русскую армию, я ни во что не верил, в самом точном понимании этого слова. Окружавшая меня в годы ранней молодости фабричная среда вырвала все, внедренное в юности детской верой, из моего сознания. И так вырвала, что, кажется, никакие силы не могли вернуть меня не только к вере моих детских лет, а даже к вере взрослых людей моей семьи, моей деревни. <…> Теперь я знал только лишь одно, что и сама наша вера, и религия, и церковь, и молитва, и святыня – все это не что иное, как один сплошной вымысел… С этим взглядом я и приехал домой перед призывом, чтобы проститься с семьей. Особенно тяжко было мне и обидно, повторяю «обидно», когда горячо любящая меня старушка мать последний раз осенила меня крестным знамением. С глазами, полными слез, вдруг расстегнула она обеими руками ворот своего платья, вынула на толстом гайтане старинный медный, позеленевший от времени, большой, вершка в два с половиной длиною и вершка полтора шириною, крест. На одной стороне креста было помещено выпуклое изображение распятого Спасителя, а на другой тоже выпуклое изображение Пречистой Богоматери «Всех Скорбящих Радость». И мать надела его мне на шею. <…> Я ясно почувствовал, что на мою шею надели что-то нехорошее, ненужное, неприятное для меня, а на грудь как будто легла какая-то тяжелая, чугунная плита. Первым моим движением было воспользоваться общей суматохой и снять с себя материнское благословение. Я так и сделал. Сначала шло все благополучно. Дней через пять, когда я услышал около себя первый свист шальных пуль, то увидел, как почти все солдатики нашего окопа бережно повынимали из-за пазухи крестики и образочки – благословение своих родителей. Они стали осенять себя ими, крестились на них, прикладывались к ним. Я, невольно следуя их примеру, вынул из кармана свой крест, с каким-то жутким чувством, нежели с верой, облобызал его и повесил себе на шею. Я ни минуты не думал не только ожидать какого-нибудь чуда от своего креста, а даже порой досадовал на самого себя, что смалодушничал, подчинился какому-то внушению толпы и повесил себе на шею то, что для меня не имело никакой цены. Не раз было порывался снять крест с себя и водворить его на место – в карман, но как-то не хватало духу сделать это на глазах товарищей, да и мешали пули <…> не до того было. Менее чем через два часа от нашего окопа не осталось ничего. Когда я пришел в себя, еще не открывая глаз <…> услышал разговор около себя на польском наречии – я хорошо знаю польский язык: «– Мертвый или жив? – Нет, кажется, дышит. – Ты бы его прикончил и шел дальше. – Я этого сделать не решился, потому что на нем висит крест… христианская душа, значит…» Когда я открыл глаза, то увидел себя лежащим между нескончаемыми рядами трупов, а от меня удалялись два австрийских солдата… Я снова впал в глубокий обморок. Второе мое пробуждение было уже на перевязочном пункте… Врач говорил: «Ну, дорогой мой, и день, и ночь молись своему кресту, – если бы не он, принявший на себя шальную пулю, быть бы тебе “бычку на веревочке”: пуля бы угодила прямо в сердце». Я вспомнил, как сквозь сон, слышанное мною там, между трупами, и еле-еле проговорил доброму доктору, что этот крест уже второй раз спас меня от надвигавшейся смерти… И вот теперь, – заканчивает рассказчик, вынувши из-за пазухи медный, помятый пулею, позеленевший крест, – никто в жизни не вырвет из моего сердца моей глубокой веры в священные изображения, в святой животворящий крест, в родительское благословение».


Источник: Заступничество Богородицы за русских воинов в Великую войну 1914 г. Августовская икона Божией Матери / авт.-сост. А. Фарберов. М.: Ковчег, 2010.

Назад: Подрыв
Дальше: Война и мир «Чукчи-снайпера». Как майор Кравченко стал священнослужителем