Прошло полтора месяца, и 1 прериаля (20 мая) восточные секции и предместья восстали вновь. На сей раз мятеж был значительно лучше организован. В выпущенной рано утром прокламации перечислялись претензии восставших: они требовали хлеба, роспуска временного революционного правительства, введения в действие Конституции 1793 года, замены и ареста всех членов правительственных комитетов как «виновных в оскорблении нации», освобождения из тюрем всех граждан, требовавших хлеба, созыва в течение 25 дней первичных собраний для избрания депутатов нового Законодательного корпуса и передачи Конвентом власти избранным законодателям к середине июля 1795 года. Основным лозунгом восстания стали слова: «Хлеба и демократической Конституции 1793 года!»

Тем не менее никакого единого органа для руководства восстанием мятежники создать так и не смогли. Их сил хватило лишь на то, чтобы захватить Конвент, убить одного из депутатов, пытавшихся остановить толпу, и насадить его голову на пику. Среди восставших было много женщин, обвинявших мужчин в трусости и призывавших их к более энергичным действиям. Высказывались всё новые и новые требования: арестовать эмигрантов, освободить «патриотов», вернуть исключенных депутатов-монтаньяров, создать в Париже орган городского самоуправления, провести обыски в домах, чтобы изъять спрятанное продовольствие, арестовать часть депутатов. Слышались крики «Да здравствует Гора! Да здравствуют якобинцы!» и оскорбления в адрес других депутатов.

О поддержке этих требований заявили и монтаньяры. Они предложили освободить тех арестованных со времен 9 термидора, против кого не было выдвинуто обвинений, вернуть оружие санкюлотам, выпустить депутатов, арестованных после 12 жерминаля, немедленно начать искать по домам муку, отозвать депутатов из миссий, потребовать отчета у правительственных комитетов и полностью их обновить, наложить арест на бумаги Комитета общей безопасности, отменить смертную казнь для всех, кроме эмигрантов и фальшивомонетчиков, арестовать журналистов, «отравляющих общественное мнение». Большинство из этих мер сразу же было одобрено Конвентом. Также монтаньярам показалось разумным не ограничиваться только Парижем, а «воззвать к угнетенным патриотам», разослав соответствующие обращения по департаментам и армиям.

Но и депутаты Конвента извлекли уроки из предыдущего восстания: пока толпа выкрикивала лозунги, а монтаньяры голосовали за декреты, власть успела организовать отпор. Восставшие были изгнаны из зала заседаний при помощи армии и жителей богатых западных секций, а предпринятая ими 2 прериаля еще одна попытка ворваться в Конвент и добиться своего уже не удалась.

Прериаль произвел на современников неизгладимое впечатление. «Вместо упорядоченной и смышленой толпы перед нашими глазами предстала жалкая картина воистину народной оргии», – не без грусти писал впоследствии один из монтаньяров. И это неудивительно. Среди прочего восстание показало, что, как и в сентябре 1793 года, народ и депутаты говорят на разных языках. Даже когда монтаньярам казалось, что они воплощают в жизнь требования мятежников, те не давали им говорить, крича: «Мы этого не хотим! Нам немедленно нужен хлеб! Уходите все прочь, мы сами создадим Конвент!»

Репрессии оказались куда более жесткими, чем за полтора месяца до того: были вынесены 36 смертных приговоров (включая 6 приговоров депутатам-монтаньярам) и 11 приговоров к депортации в колонии, окончательно разоружены предместья, реорганизована Национальная гвардия – с исключением из нее самых бедных.