Сентябрьские убийства
Между тем армия герцога Брауншвейгского 19 августа перешла границу и двинулась к французской столице. 21 августа пруссаки подошли к крепости Лонгви. Хорошо вооруженный гарнизон не испытывал недостатка в припасах, для того чтобы выдержать долгую осаду. Однако жители города не захотели подвергаться ее превратностям. После нескольких часов беспорядочной бомбардировки крепости, в ходе которой погибли 14 горожан и были разрушены два дома и сарай с сеном, население в ультимативной форме потребовало у коменданта капитуляции. Перед угрозой бунта ему не оставалось ничего другого, как подчиниться и 23 августа сложить оружие.
В тот же день австрийцы осадили Тионвиль. Помощи городу ждать было неоткуда, и казалось, он падет со дня на день. Правда, гарнизон во главе с генералом Феликсом Вимпфеном так не считал и оказал неприятелю упорное сопротивление. Вимпфену было не впервой попадать в опасные передряги. Участвуя в военных кампаниях на Корсике и в Войне за независимость североамериканских колоний, он бывал в разных переделках, но выходил из них с достоинством – и теперь духом тоже не падал. Когда вражеское командование предложило ему миллион франков за сдачу крепости, Вимпфен с издевкой ответил: «Не забудьте только зарегистрировать эту дарственную у нотариуса». В Тионвиле же он организовал чрезвычайно активную оборону, следуя принципу «лучшая защита – нападение» и выматывая противника постоянными вылазками.
Продолжая свой марш на Париж, герцог Брауншвейгский 30 августа осадил крепость Верден, последнюю на дороге к французской столице, от которой пруссаков отделяло теперь лишь чуть более 200 километров.
Стекавшиеся со всех концов в Париж известия о продвижении неприятеля и о роялистских восстаниях в провинции порождали в городе панические настроения, которые активно подогревались революционной прессой. Марат в те одни обращался к читателям:
Славный день 10 августа 1792 года может стать решающим для триумфа свободы, если вы сумеете использовать свои преимущества. ‹…› Трепещите поддаться голосу ложного сострадания, после того как вы пролили свою кровь, чтобы спасти отечество от пропасти, трепещите стать жертвами тайных происков врагов, трепещите, чтобы в ночной тиши жестокие солдаты не схватили вас с вашего ложа и не бросили в темницы, где вы будете предаваться отчаянию, пока вас не уничтожат на эшафоте.Я повторяю вам: бойтесь реакции, ваши враги вас не пощадят, если козыри окажутся у них. Никакого отдыха! Вы безнадежно погибли, если не поторопитесь уничтожить развращенных членов муниципалитета, департамента, всех мировых судей-антипатриотов и наиболее зараженных членов Национального собрания. ‹…› Никто не питает большего омерзения к пролитию крови, чем я, но, чтобы помешать пролитию потоков, я настаиваю на пролитии нескольких ее капель. Чтобы привести в соответствие человеческие обязанности с заботой об общественной безопасности, я предлагаю вам казнить каждого десятого из контрреволюционных мировых судей, членов муниципалитета, департамента и Национального собрания. Если вы отступите, подумайте, что кровь, пролитая сегодня, окажется бесполезной и что вы ничего не совершили для свободы.
Активно циркулировали слухи о предательстве и об аристократическом заговоре. И хотя, как правило, такие сведения оказывались ложными, это отнюдь не означало, что никаких заговоров вообще не существовало. 2 сентября к министру юстиции Дантону пришел врач Валантен Шевтель, член Клуба кордельеров. Он сообщил о создании на западе Франции разветвленной подпольной организации дворян-роялистов «Бретонская ассоциация». Ее сформировал знаменитый герой войны против англичан в Северной Америке маркиз де ла Руёри, проявивший как мы видели, завидное хладнокровие еще в ходе январских событий 1789 года в Ренне, названных «Днем лямок». В сентябре 1792 года положение революционного правительства было настолько шатким, что Дантон даже не решился дать ход полученным от Шевтеля сведениям и ограничился отправкой с ним секретного письма к Руёри, просто предложив тому поддержать новую власть.
Впрочем, сам Дантон паническим настроениям не поддавался и решительно воспротивился предложению министра внутренних дел Ролана эвакуировать правительство и Собрание из Парижа – подальше от наступающих неприятельских войск и… от повстанческой Коммуны. В этом Дантона поддержали Петион, Верньо и Кондорсе (о чем, вероятно, в дальнейшем не раз пожалели). Однако они сделали это отнюдь не потому, что согласились с претензиями самопровозглашенной Коммуны на абсолютную власть, а потому, что намеревались нейтрализовать ее более радикальным способом. 30 августа в Ратуше узнали, что Собрание готовит декрет о роспуске Коммуны.
31 августа и 1 сентября с протестами против этого шага выступили такие влиятельные члены Коммуны, как Робеспьер, памфлетист Пьер-Луи Манюэль и журналист Жан-Ламбер Тальен. Рост напряженности в отношениях между конкурирующими центрами революционной власти еще больше усиливал тревожные предчувствия, царившие в городе.
2 сентября в Париж пришла весть о начавшейся осаде Вердена. Принесший это известие гонец также сообщил, что крепость вряд ли продержится более двух дней. Других укрепленных пунктов на пути герцога Брауншвейгского к французской столице не было. Коммуна приказала бить в набат и выпустила обращение «К оружию, граждане, враг у ворот!». Дантон, выступая в Законодательном собрании, призвал к чрезвычайным мерам по мобилизации общества на отпор врагу, закончив свою речь призывом: «Смелость! Только смелость! Ничего, кроме смелости!» Город охватило лихорадочное возбуждение. Перспектива скорого ухода мужчин на фронт обострила коллективные страхи, активно подогреваемые революционной прессой. Она пророчествовала, что, едва лишь парижане отправятся сражаться с врагом, как сотни арестованных Коммуной контрреволюционеров выйдут из тюрем и перережут семьи «патриотов». В накаленной обстановке тех дней достаточно было самого незначительного повода, чтобы вызывать вспышку массового психоза и неконтролируемой агрессии.
2 сентября около 14 часов конвой федератов вез в каретах через Латинский квартал группу арестантов, направляясь в тюрьму Аббатства. Это были 24 неприсягнувших священника – малая толика из нескольких сотен представителей неконституционного духовенства, которых после 10 августа принялись хватать по всей стране и без предъявления обвинений свозить в Париж. В тот день конвоиры и враждебно настроенные прохожие подвергали задержанных словесным и физическим оскорблениям. Защищаясь, один кюре нечаянно ударил обидчика тростью. Этого оказалось достаточно, чтобы по прибытии в Аббатство конвоиры потребовали у руководства той секции, где располагалась тюрьма, немедленно предать арестованных суду. Тут же был создан импровизированный трибунал. Он вынес девятнадцати священникам смертные приговоры, сразу приведенные в исполнение.
Почувствовав вкус крови, толпа двинулась к монастырю кармелитов, где под арестом находились десятки представителей неприсягнувшего духовенства. Здесь самозваный трибунал приговорил к смерти 115 человек, которых затем убили пиками и саблями в монастырском саду. Далее настал черед тюрем Консьержери и Гран Шатле. Там расправа над заключенными продолжалась всю ночь, причем некоторых из них перед смертью подвергали изощренным пыткам. Убивали не только тех, кто был задержан как политически подозрительный, но зачастую и тех, кто оказался в тюрьме за бытовые преступления и даже за долги. К примеру, девушка-цветочница из Пале-Рояля, до смерти замученная в Консьержери пришедшими туда с толпой женщинами, находилась под арестом за то, что из ревности порезала лицо своему любовнику – национальному гвардейцу. Перебили в тюрьмах и тех солдат-швейцарцев, кому удалось выжить во время резни, последовавшей за падением Тюильри 10 августа.
Под утро 3 сентября добровольные палачи перешли в тюрьму Ла Форс, где бойня продолжилась с не меньшей интенсивностью. Особенно современников потрясла смерть подруги королевы, принцессы Ламбаль, подвергнутой жесточайшему сексуальному надругательству, которое продолжалось и после того, как женщина уже была мертва. Голову принцессы, надетую на пику, убийцы отнесли в замок Тампль, чтобы показать заточенной там Марии-Антуанетте.
Далее волна расправ над заключенными покатилась по другим тюрьмам Парижа. В первой половине дня 3 сентября она вернулась туда, откуда началась, – в тюрьму Аббатства. Теперь перед самозваным трибуналом предстали и остальные узники темницы. «Разбирательство» с ними длилось несколько часов в присутствии многочисленных зрителей. Жители близлежащих домов принесли скамейки, вино и закуски, чтобы наблюдать за «представлением» со всеми удобствами. Признанных виновными убивали на месте. Некоторые из заключенных – те, кто чем-либо понравился толпе, – были «оправданы» и отпущены. Позднее рассказывали, что юная дочь маркиза де Сомбрёй, бывшего коменданта Дома инвалидов, спасла жизнь отцу, выпив по требованию зрителей стакан человеческой крови.
4 сентября, когда тюрьмы были опустошены, несколько сот тех, кто еще не насытился убийствами, ворвались в приют Сальпетриер, куда, помимо прочих, отправляли на исправление проституток. Этих женщин убийцы подвергли изощренному насилию, после чего умертвили.
Всего в Париже нашли свою погибель более 1300 заключенных. Резня разворачивалась при откровенном попустительстве Коммуны и полной неспособности Законодательного собрания помешать происходящему. Вслед за Парижем такие же массовые расправы прокатились и по ряду других городов.
Назад: Эхо событий 10 августа
Дальше: Национальный Конвент
