Дэйв Нотек принимал участие в издевательствах над Никки и Шейном, но Шелли продолжала настаивать, что дети отбились от рук и нуждаются в строгой дисциплине, чтобы встать в жизни на правильный путь. В каком-то смысле он был с ней согласен. Детям нужна твердая рука.

Он не винил своего отца, что тот бил его ремнем для правки бритвы.

Но Кэти? Оправдать то, что происходило с ней, Дэйву удавалось не всегда. Она была взрослая, а не ребенок. К тому же подчинялась и выполняла все приказания. Стирала белье. Убирала дом. Кормила животных. Не всегда справлялась так, как хотелось Шелли, но очень старалась.

Дэйв сидел в своем грузовике на берегу реки. Он был напуган, утомлен – словно листок, трепетавший на поверхности воды, – и не представлял себе, как положить конец ситуации с Кэти. Он не знал, что может предложить, пожалуй, ничего. У него не было сил вступать в конфронтацию с Шелли, даже просто сказать, чтобы она перестала.

Когда Шелли говорила Кэти, что она сама виновата, или критиковала ее попытки как-то соответствовать ожиданиям, Дэйв никогда не заступался за нее и не призывал жену к ответу. Когда Шелли обвиняла Шейна в том, что это из-за него у Кэти проблемы с психикой, Дэйв не опровергал ее слова. Не говорил, что в действительности Шелли принуждает Шейна избивать Кэти.

Дэйв видел, к чему все идет и какую роль он играет в этой ситуации. Здоровье Кэти стремительно ухудшалось, и было очевидно, что, если так продолжится и дальше, она может умереть. Однажды во время совместной поездки в Реймонд он отвел Шелли в сторону и предложил решение, которое, по его мнению, могло сработать.

– Давай я куда-нибудь ее отвезу, – сказал он.

Шелли не поняла.

– Что?

– Я могу отвезти ее в Орегон или еще куда-нибудь и просто бросить там.

Но Шелли не одобрила его замысел. Кэти могла рассказать людям, что с ней произошло. Да и вообще, она уже поправлялась.

– Не беспокойся, – отвечала Шелли мужу. – Ей скоро станет лучше.

Дэйв в это не верил, но, как обычно, не стал возражать жене. Тем не менее он очень тревожился о том, что может произойти.

Все, что он делал в жизни, – это следовал приказам Шелли и волновался о последствиях.

Если говорить о проявлениях гнева, то Шелли вела себя как чертик из коробочки. Могла спать мертвецким сном, а потом внезапно проснуться и с криками наброситься на девочек или на Шейна. Вела себя как маньяк из кинофильма. Вскипала с нуля до ста градусов, от спокойствия до бешенства, за каких-то пять секунд.

Годы спустя ее дочери говорили, что, хотя на планете не было человека более ленивого, чем их мать – она могла весь день проваляться на диване, пялясь в телевизор или в книгу, – если что-то пробуждало ее от апатии, то она становилась похожей на кошку, увидевшую на полу мышь.

Но в тот день ей на глаза попалась не мышь.

А пластиковый контейнер.

Шелли лежала на диване в гостиной и оттуда увидела в кухне на полу пластиковый контейнер с испражнениями. Она бросилась в кухню и схватила со столешницы провод от какого-то бытового прибора. Кэти, которую пустили в дом, чтобы заняться уборкой, попыталась от нее убежать. Шелли наскочила на нее и стала хлестать проводом. Кэти кричала и умоляла Шелли ее не бить, но это не помогало.

Шелли была как Куджо. Как Фредди Крюгер. Как страшный клоун Пеннивайз из фильма «Оно».

– Будь ты проклята, Кэти!

Кэти оказалась девушкой в душе. Женщиной, запертой в машине. Жертвой, молящей о пощаде, пока убийца не прикончил ее.

– Я никогда так больше не сделаю, – молила она Шелли.

Но та схватила ее за волосы и поволокла по полу кухни. Кэти сильно похудела, но все еще оставалась довольно крупной. Шелли трепала ее, словно тряпичную куклу. В ярости она обретала почти сверхъестественную силу.

Шейн с девочками уже видели такое. Адреналин.

– Я не допущу ничего подобного в моей кухне! Никогда! Ты поняла? Ты грязная свинья, Кэти! Вот кто ты такая!

Тот факт, что Шелли сама запретила Кэти пользоваться туалетом, не имел никакого значения. Кэти должна была спрашивать у нее разрешения каждый раз, чтобы помочиться или испражниться. Шелли спала, и Кэти не решилась ее разбудить, чтобы получить разрешение, но та не собиралась принимать это в расчет.

Пора было придумать для нее новое наказание. Такое, чтобы Кэти раз навсегда поняла, что должна придерживаться правил.

Когда Дэйв вернулся домой, Шелли рассказала ему о том, что Кэти натворила.

– Лоток с дерьмом посреди нашей кухни, Дэйв! Ты можешь себе представить? Она правда сделала это, и ты должен что-то предпринять!

Дэйв согласился, что поступок Кэти переходит всяческие границы; правда, у него не было других предложений, кроме как снова запереть ее в насосной.

Ему нравилась Кэти. Не только ему – им всем. Да, она совершала ошибки, но он не хотел ее бить и издеваться над ней. Это не имело смысла и, хотя он никогда не говорил этого вслух, казалось полным сумасшествием.

Но у Шелли уже родилась идея, как отучить Кэти от вредных привычек.

– Покатаем ее на качелях.

Она велела мужу соорудить перекидные качели из доски, закрепленной поверх круглого барабана, который остался от старого бака в насосной. Не говоря ни слова, Дэйв последовал инструкциям Шелли. Кэти следовало наказать. У одного конца качелей они поставили ведро с водой.

– Вы двое стойте и смотрите, – приказала Шелли Никки и Шейну. Шейн прошептал на ухо Никки, что, хоть он раньше и думал, что положение Кэти хуже некуда, «это уже какая-то пытка».

Шелли привела Кэти, снова голую, из насосной. Она помогала ей идти, потому что к тому моменту Кэти передвигалась с большим трудом. Она совсем исхудала, и Никки, поглядев на нее, судорожно сглотнула. Кэти была вся сине-черная, и растянутая кожа дряблыми красными складками свисала с костей.

– Простите, – раз за разом повторяла она. – Пожалуйста, не надо.

– А ну заткнись, – заорала на нее Шелли. – Ты, бестолковый кусок дерьма, давай, слушай меня!

Кэти просила, умоляла. Смотрела на Никки и Шейна глазами, в которых явственно читалось «помогите же мне!».

Дэйв положил Кэти вниз лицом на доску качелей. Она пыталась от него отбиваться, но у нее не хватало сил. Дэйв скотчем привязал ее к доске, замотав, словно мумию.

Шелли дала мужу сигнал, и он опустил Кэти лицом в ведро с водой. Они не собирались ее утопить – надо было только заставить Кэти слушаться Шелли.

Помочь ей исправиться.

Когда пытка началась, Шелли отправила Никки с террасы следить за дорогой, и та сразу убежала туда. Шейну велели идти к забору и слушать, не долетают ли крики Кэти до соседей. Сэми стояла на часах во дворе.

Они слышали, как их мать смеется над Кэти. Обзывает ее тупицей. Жирдяйкой. Уродиной.

– Ты просто мусор, Кэти! Тебе надо стать человеком.

Никки пыталась не слушать криков Кэти, когда ее голову поднимали над водой, прежде чем погрузить обратно. Голос Кэти звучал глухо и больше напоминал хрип, чем настоящие крики, когда она пыталась отдышаться и молила о пощаде. Никки стояла на своем посту, пока ее мать выкрикивала приказы, а Дэйв топил Кэти. Эта шокирующая сцена, словно из фильма ужасов, никак не вязалась с идиллическими картинами загородной жизни. Яблоневые деревья. Лошади на пастбище. И голая женщина, привязанная к доске, которую раз за разом топят в ведре с водой.

Наказание продолжалось недолго. Возможно, минут десять. Но этого хватило, чтобы образ Кэти, голой, связанной, зовущей на помощь, навсегда отпечатался у Никки в памяти.

Позднее Шелли окрестила эту процедуру душем, или купанием. Ее лучшая подруга плохо следила за собой, поэтому Шелли с Дэйвом пришлось придумать, как ее вымыть.

Никто из очевидцев той сцены так, естественно, не считал. Она не имела никакого отношения к купанию Кэти.

«Маме приятно было измываться над Кэти, – рассказывала Никки, сидя вечером в своем доме в пригороде Сиэтла, пока ее дети играли на улице, а она в памяти вернулась в те времена, когда была подростком в Реймонде. – Я не могу сказать почему, но ей точно нравилось. Но та пытка больше не повторилась. «Качели» убрали прочь. Больше мы никогда их не видели».

Избиения. Утопление. Бесконечные дни в насосной. Шелли проявляла исключительную изобретательность в том, что касалось издевательств над Кэти. Как будто Кэти вообще не была человеком. Шелли обращалась с ней, как худший садист с беззащитным животным. Кормила испорченными продуктами из холодильника, которые перемешивала вместе в блендере.

– На-ка, выпей коктейль, Кэти!

Руки Кэти тряслись, когда она брала стакан и смотрела на его серо-коричневое содержимое.

Шелли заглядывала ей в глаза.

– Ну что, вкусно?

Кэти покорно пила жижу, состоявшую из испорченного фарша для гамбургеров и других просроченных продуктов.

– Да, очень, – говорила она. – Спасибо, Шелли.

В другой раз Никки видела, как ее мать наполнила детскую чашечку солью из кухонного шкафа. Она не знала, зачем Шелли это делает, и ей стало очень любопытно. Шелли позвала Шейна ей помочь, и он сделал, как было приказано. Никки побежала за ними к насосной. Она старалась держаться на расстоянии, поэтому предпочла затаиться в траве и поглядеть, что будет после того, как мать отопрет дверь.

Шелли протянула чашечку Кэти, которая к тому моменту даже встать без посторонней помощи не могла.

– Давай, съешь эту чертову соль!

Кэти жмурилась от яркого дневного света.

– Нет.

Шелли сказала, что соль ей поможет.

– Это от твоих отеков на ногах.

«Я, конечно, не была врачом, но могла с уверенностью сказать, что соль никак не поможет Кэти, – вспоминала Никки. – А мать вела себя так, будто и правда пытается лечить ее. У нее всегда было объяснение тому, что она творила с Кэти».

Кэти пыталась сопротивляться, что было для нее нехарактерно. Обычно она сразу покорялась.

– Я не хочу.

Но Шелли не собиралась уступать.

– А ну ешь! – закричала она. – Все, до самого дна, Кэти!

Кэти держалась из последних сил. Но, как обычно, не смогла устоять против стальной воли Шелли.

Никки не видела Кэти с места, где пряталась в траве, но слышала, как та отказывалась съесть соль и как мать с Шейном кричали на нее.

– Давай, ешь эту чертову соль! Что, весь день тут с тобой стоять?

Потом до Никки донесся другой звук: Кэти отплевывалась, пытаясь проглатывать соль. Мать и Шейн стояли над ней до тех пор, пока она не доела все до крупицы.

– До конца, давай!

После этого Шелли дала Кэти какие-то таблетки и сказала их тоже съесть. Дальше они заперли дверь и ушли.