Для вопрошания мертвеца возьми листок льна и напиши на нем двенадцать букв: AZEL BALEMACH. Чернила надобно сделать из красной охры, свежего сока горькой полыни [Artemisia absinthium], жженой мирры, вечнозеленой хвои и льна. Начертай означенные письмена и положи листок в рот [покойного].
PGM. IV (заклинания Питиса Фессалийского, 2140−2144)
В сущности, говорить с мертвыми может любой, было бы желание. Сложность состоит в том, чтобы добиться от них ответа. Для этого нужны особые навыки или же помощь того, кто ими обладает, — специалиста, способного раздвинуть завесу между царством жизни и царством смерти и призвать дух почившего обратно в наш мир. Такой специалист называется некромантом.
Некромантия в древности была распространенной формой ворожбы, и прибегать к ней не считалось чем-то зазорным — если это делали знающие люди по проверенной методике. Мы с вами, к примеру, изучим способ общения с покойными, который испробовал не кто иной, как легендарный герой Одиссей. Основы ритуала были заложены древними вавилонянами и персами (персидских некромантов называли еще «магами» или necyomanteis) и с энтузиазмом подхвачены греками и римлянами.
Сейчас некромантия считается темным искусством — не в последнюю очередь потому, что строго запрещена Библией: «Не должен находиться у тебя… обаятель, вызывающий духов, волшебник и вопрошающий мертвых; ибо мерзок пред Господом всякий, делающий это». Впрочем, ничто не помешало царю Саулу обратиться к аэндорской волшебнице с просьбой вызвать дух пророка Самуила; однако Самуил, явившись, устроил царю отменную выволочку. Из-за библейского запрета некромантию стали относить к черной магии — в особенности те ее формы, которые якобы практиковали римские патриции, приносившие в жертву богам мальчиков или юношей: «Ты тайно начал совершать кощунственные жертвоприношения и завел обычай вызывать духов из подземного царства, ублажая их внутренностями зарезанных мальчиков».
Танатос (Смерть) и Гипнос (Сон) уносят тело греческого героя Сарпедона, а дух павшего воина витает между ними
Metropolitan Museum of Art, New York
Дух пророка Самуила сообщает царю Саулу, что тот вскоре последует за ним
Wellcome Images
Когда Саул, царь израильский, пожелал узнать, как одолеть филистимлян, чародеи и прорицатели не сумели ему помочь. В отчаянии Саул попросил известную волшебницу вызвать дух пророка Самуила.
Тогда женщина спросила: кого же вывесть тебе? И отвечал он: Самуила выведи мне.
И увидела женщина Самуила и громко вскрикнула; и обратилась женщина к Саулу, говоря: «Зачем ты обманул меня? Ты Саул».
И сказал ей царь: «Не бойся; [скажи,] что ты видишь?» И отвечала женщина: «Вижу как бы бога, выходящего из земли».
«Какой он видом?» — спросил у нее Саул. Она сказала: «Выходит из земли муж престарелый, одетый в длинную одежду». Тогда узнал Саул, что это Самуил, и пал лицом на землю и поклонился.
1-я Царств 28:11−14
Разгневанный Самуил объявил Саулу, что на следующий же день тот погибнет вместе со всем своим войском, — и пророчество сбылось.
Разговаривать с мертвыми непросто, и даже вполне «респектабельные» обряды становятся сложнее по мере того, как усопший отдаляется от мира живых во времени и пространстве. Обратиться к покойному проще всего сразу после смерти при наличии тела. Отложите беседу на чересчур долгий срок, и она может вообще не состояться по ряду веских причин — главным образом потому, что мертвец перестанет быть мертвым.
Чтобы понять, почему покойный недолго остается покойным, надо ответить на принципиальный вопрос: кто такие мертвые? Говорить, что «мертвый — это тот, кто не жив», означает чересчур упрощать. Мы все примерно одинаково представляем себе, каково быть живым; однако по поводу того, что происходит после смерти, единого мнения не существует. Возможно, усопшие — бесплотные духи, обитающие в ином, далеком от нас мире? Или сгустки энергии, прикованные к месту и обстоятельствам своей кончины? Или мирные, потихоньку оседающие холмики? Пока это не установлено, ни один некромант не сможет приступить к делу. Трудно вести беседу, если сам не знаешь, с кем — или с чем — разговариваешь.
С точки зрения древнего грека или римлянина, состояние смерти — естественное для человека. Говорить с духами умерших стоит хотя бы потому, что они существуют вне времени; будущее они видят столь же ясно, как и прошлое, а значит, любой покойник — ценный «контакт» для того, кто желает узнать свою земную судьбу. Человек в целом бессмертен и несокрушим, как бог. Тело может погибнуть (и часто погибает), однако живущий в нем дух уничтожить нельзя. В каждую эпоху большая часть рода человеческого обитает среди теней, в Подземном царстве. Вот почему бог Аид, властелин царства мертвых, зовется еще и Плутоном, что означает «повелитель многих». Поскольку дух бессмертен, худшее, что боги могут сотворить с человеком, — сделать его жизнь (насколько здесь применимо такое понятие) максимально тяжелой. Вот откуда взялись мифические сюжеты о мучениях Сизифа и Тантала. За попытку обмануть богов Сизиф приговорен к тому, чтобы вечно катить камень в гору; едва он приближается к вершине, как камень срывается вниз. Тантал, накормивший богов человеческой плотью, обречен терпеть муки: видеть перед собой питье и пищу, но не иметь возможности до них дотянуться.
Потусторонняя идиллия: по Стиксу в лодке плывет Харон, на заднем плане восседают Аид и Персефона, в углу сидит Цербер
Photo 12 / UIG / Getty Images
Однако такие случаи — скорее исключение. По большей части карой за прижизненные грехи служат долгие, длиной в вечность, сожаления. Античные мудрецы много спорили о том, что и как чувствуют души умерших; однако в целом все соглашались, что, по сравнению с миром живых, Подземное царство — серая, бесплодная пустыня. Как же может быть иначе? Античная философия учит, что земная жизнь проходит в постоянном эмоциональном напряжении. Человека одолевают страсти, разрывают противоречивые стремления и желания, терзают голод и боль — как физические, так и душевные. Вечность, проведенная в таких условиях, кого угодно лишит рассудка. Именно поэтому после смерти люди отправляются в Подземное царство — место, где царит спокойствие и бесстрастность, по ту сторону реки Стикс. Там, вне времени, буйство человеческих эмоций понемногу сходит на нет, и дух получает возможность разобраться, что пошло так или не так в его прошлой жизни и как прожить лучше следующую.
А следующая обязательно будет. После некоторого периода размышлений дух попадает в ту область Подземного царства, где течет речка под названием Лета. Неподалеку от берега находится пещера, а в ней — описания будущих жизней. Такое описание называется жребием. Здесь вы сами выбираете для себя участь: короткую жизнь, полную мучений и духовных поисков, или, скажем, бессмысленную жизнь повесы-миллионера. Затем вы пьете из Леты — ее воды даруют мгновенное забвение. Теперь вы можете родиться заново и пройти выбранный путь.
Медленно Лета текла перед мирной обителью этой,
Там без числа витали кругом племена и народы.
Так порой на лугах в безмятежную летнюю пору
Пчелы с цветка на цветок летают и вьются вкруг белых
Лилий, и поле вокруг оглашается громким гуденьем.
Видит все это Эней — и объемлет ужас героя;
Что за река там течет — в неведенье он вопрошает, —
Что за люди над ней такой теснятся толпою.
Молвит родитель в ответ: «Собрались здесь души, которым
Вновь суждено вселиться в тела, и с влагой летейской
Пьют забвенье они в уносящем заботы потоке…»
Вергилий. Энеида. Книга VI. 705−715
Разумеется, после того как дух родится в новом теле, некромант уже не сможет до него достучаться. Какой смысл вызывать тень Клеопатры, если она теперь Дорис Смит из городка Фишгейт? Она уже ничего не помнит о своем прошлом (да и вообще, некромантия по определению неприменима к живым). Те духи, что попали в Элизий и перешли на иной уровень бытия, тоже находятся «вне зоны приема».
Даже если некромант максимально сузит круг доступных мертвых, ему придется хорошо подумать над тем, к кому обращаться. Вопрошать тень афинского крестьянина о будущем Великобритании примерно так же целесообразно, как выпытывать историю шумеро-аккадской цивилизации у двухлетнего ребенка. Вызвать конкретного духа тоже не так уж просто — гораздо сложнее, чем обратиться к мертвым вообще. Здесь нужна особая процедура.
Ниже описан ритуал вызова духа от лица того, кто этот ритуал проводил. Он взят из «Одиссеи» Гомера. (Пусть читатель сам решит, насколько грамотно был совершен обряд. Важно отметить, что современные ученые считают кое-какие строки позднейшими вставками.) Отправляясь в долгий и опасный путь, Одиссей, конечно же, искал совета, который помог бы ему избегнуть гибели. Некромантии его обучила колдунья Цирцея, знаменитая умением превращать людей в животных; эти ее чары испробовали на себе спутники Одиссея (см. ). Сам же Одиссей хотел поговорить с неким Тиресием, поскольку тот еще при жизни, невзирая на слепоту, славился умением заглядывать в будущее. Несомненно, смерть только добавила ему волшебной силы.
К берегу там мы пристали и, взявши овцу и барана,
Двинулись вдоль по теченью реки Океана, покуда
К месту тому не пришли, о котором сказала Цирцея.
Жертвенный скот я держать Тримеду велел с Еврилохом,
Сам же, медный отточенный меч свой извлекши из ножен,
Выкопал яму. Была шириной и длиной она в локоть.
Всем мертвецам возлиянье свершил я над этою ямой —
Раньше медовым напитком, потом — вином медосладким
И напоследок — водой. И ячной посыпал мукою.
Главам бессильных умерших молитву вознес я с обетом,
В дом свой вернувшись, корову бесплодную, лучшую в стаде,
В жертву принесть им и много в костер драгоценностей бросить,
Старцу ж Тиресию — в жертву принесть одному лишь, отдельно,
Черного сплошь, наиболе прекрасного в стаде барана.
Давши обет и почтивши молитвами племя умерших,
Взял я барана с овцой и над самою ямой зарезал.
Черная кровь полилась. Покинувши недра Эреба,
К яме слетелися души людей, распрощавшихся с жизнью.
<…>
Все это множество мертвых слетелось на кровь отовсюду
С криком чудовищным. Бледный объял меня ужас. Тотчас же
Я приказание бывшим со мною товарищам отдал,
Что б со скота, что лежал зарезанный гибельной медью,
Шкуры содрали, а туши сожгли и молились бы жарко
Мощному богу Аиду и Персефонее ужасной.
Сам же я, вытащив меч медноострый и севши у ямы,
Не позволял ни одной из бессильных теней приближаться
К крови, покуда ответа не дал на вопросы Тиресий.
Гомер. Одиссея. XI. 20–50
Неприкаянные духи мечутся на заднем плане, пока Одиссей советуется с Тиресием
Albertina, Wien
В этом описании примечательны три момента. Во-первых, похоже, что для обряда годилось не каждое место. Лучше всего подходило то, где завеса, отделявшая мир живых от царства мертвых, была особенно тонка. Поле, где недавно прошла битва, отвечало этому требованию; другие возможности мы рассмотрим позже (см. ).
Во-вторых, немаловажную роль в обряде играла кровь. Здесь вместе с ней упомянута ячная (то есть белая ячменная) мука — вероятно, та самая mola, которую древние римляне обычно использовали при жертвоприношениях. Насколько можно судить, кровь часто фигурировала в классических некромантических обрядах — наши предки считали, что именно она дарует жизнь. Следовательно, напитавшись кровью, мертвецы временно оживали; очевидно, этого они и жаждали, ведь поначалу на вызов Одиссея слетелись полчища незваных теней. Вероятно, кровь нужна была и для самого общения — Одиссей нарочно не подпускал к жертве ни единого духа, кроме своего недавно почившего и еще не погребенного друга Ельпенора. Застрявший между двумя мирами Ельпенор мог вступить в беседу и не отведав крови.
В-третьих, появление сонма духов показывает, что Одиссей не мог сам призвать кого-то конкретного. Некоторые духи явились потому, что были лично связаны с героем, но многих других просто приманила кровь. «Женщины, юноши, старцы, немало видавшие горя, / Нежные девушки, горе познавшие только впервые, / Множество павших в жестоких сраженьях мужей», — их всех Одиссею пришлось отгонять мечом от ямы с кровью. Когда Тиресий высказал свое пророчество, Одиссей спросил, как бы ему теперь пообщаться с одной из теней, что ждет в отдалении.
Вижу я тут пред собою скончавшейся матери душу.
Молча она возле крови сидит и как будто не смеет
Сыну в лицо посмотреть и завесть разговор с ним. Скажи же,
Как это сделать, владыка, чтоб мать моя сына узнала?
Гомер. Одиссея. XI. 141–144
Тиресий охотно ему подсказал:
Тот из простившихся с жизнью умерших, кому ты позволишь
К крови приблизиться, станет рассказывать все, что ни спросишь.
Тот же, кому подойти запретишь, удалится обратно.
Затем дух Тиресия вернулся в Аид, а Одиссей стал ждать, пока призрак матери приблизится к нему и выпьет крови. Отведав ее, мать сразу же узнала сына и заговорила с ним ласковым тоном. Одиссей попытался ее обнять, но понял, что это невозможно. Опечалившись, он спросил:
Мать, что бежишь ты, как только тебя я схватить собираюсь,
Чтоб и в жилище Аида, обнявши друг друга руками,
Оба с тобою могли насладиться мы горестным плачем?
Иль это призрак послала преславная Персефонея
Лишь для того, чтоб мое усугубить великое горе?
Мать объяснила ему, что дело вовсе не в коварстве Персефоны, супруги Аида, а в участи каждого смертного:
В нем сухожильями больше не связано мясо с костями;
Все пожирает горящего пламени мощная сила,
Только лишь белые кости покинутся духом; душа же,
Вылетев, как сновиденье, туда и сюда запорхает.
Затем, пока кровь не утратила магической силы, Одиссей весьма обстоятельно побеседовал с женами и дочерьми «давно уж умерших героев». По какой-то причине он говорил только с женщинами и не стал ни с кем делиться услышанным. Видимо, некоторые секреты лучше держать при себе.
Этот «незатейливый» некромантический обряд описан в «Эфиопике» — романе греческого сочинителя Гелиодора, жившего в III или IV веке н. э. Женщина, которая его совершает, в тексте названа просто «старухой из Бессы»; увы, ворожба приводит ее к гибели. Однако нам интересны не столько последствия ритуала, сколько он сам и его очевидное сходство с обрядом Одиссея (впрочем, колдунье из Бессы было намного легче — в ее распоряжении имелся свежий труп).
Старуха, в уверенности, что никто ей не помешает и что ее никто не видит, сначала вырыла яму. Затем она зажгла костры по обе стороны и положила между ними труп сына, взяла со стоящего рядом треножника глиняную чашу и налила в яму меду. И тотчас же совершила возлияние из другой чаши молоком, а из третьей вином. После этого она бросила в яму печенье на сале, вылепленное наподобие человека, увенчав его сначала лавром и укропом. Наконец она схватила меч, беснуясь как одержимая, долго молилась, обратившись к луне, на варварском и чуждом для слуха языке, затем, взрезав себе руку, вытерла кровь веткою лавра и окропила костер. Совершив еще многое другое, она наклонилась над трупом сына и, напевая ему что-то на ухо, разбудила и заставила его тотчас встать при помощи своих чар.
Гелиодор. Эфиопика. Книга VI. 14
Колдунье удалось временно оживить сына, однако то, что он поведал скорбящей матери, привело ее в такое отчаяние, что женщина оступилась и упала грудью на копье, стоявшее неподалеку. Вскоре она скончалась, в точности исполнив предсказание покойного: «Не вернется твой сын и не спасется, ты сама не избегнешь смерти от меча».
Эти отрывки взяты из «Фарсалии» Марка Аннея Лукана — намеренно шокирующей, провокационной поэмы о гражданской войне, положившей конец Римской республике. Она названа в честь решающей битвы между войсками Юлия Цезаря и Гнея Помпея при греческом городе Фарсале. Лукановский образ колдуньи Эрихто, весьма сведущей в некромантии, один из самых страшных в литературе. Другим ведьмам, как правило, хватало благоразумия не погружаться в некромантию слишком глубоко. Эрихто пошла другим путем, и похоже, что тесное общение с мертвыми свело ее с ума:
Ведьма, считая грехом зловещую голову прятать
В доме, средь стен городских, — жила в разоренных гробницах,
Или же, тени прогнав, занимала могилы пустые, —
В радость Эреба богам. Усопших подслушивать сходки,
Дита все таинства знать и стигийских жилищ сокровенных —
Вышние ей разрешили — живой. <…>
Руки ее не страшатся убийств, когда нужно ей крови,
Бьющей потоком живым из свежеразверстого горла,
И от убийств не бежит, если требуют теплого мяса,
Трепетных жаждут кишок замогильные трапезы мертвых;
Раною чрево раскрыв, не веленьем природы, но силой
Плод исторгает она, чтоб сложить на алтарь раскаленный.
Пророческим даром Эрихто заинтересовался Секст Помпей, сын Помпея Великого. Он хотел узнать, чем закончилась битва между войсками его отца и армией Юлия Цезаря, и явно антиобщественное поведение колдуньи его не волновало. Эрихто согласилась встретиться с ним на поле недавней битвы при Фарсале. Чем больше мертвецов на поле брани, тем тоньше и прозрачнее завеса между миром живых и Подземным царством — ведь сквозь нее за короткое время проходит множество душ. Кроме того, в подобном месте легче найти хорошо сохранившийся труп, который сможет поведать будущее. Как пояснила клиенту Эрихто:
Очень легко подобрать мертвеца с эмафийского поля.
Будь лишь недавно убит, — и уста неостывшие трупа
Громко начнут говорить, а коль солнце сожжет ему тело —
Будет загробная тень бормотать невнятно для слуха.
Важнее всего, по словам ведьмы, отыскать труп с уцелевшими легкими, ведь пробужденному покойнику надо будет дышать (не чтобы жить, а чтобы говорить). Порывшись в груде тел и выбрав подходящее, Эрихто проткнула ему горло крюком с привязанной веревкой и потащила труп в пещеру, которую выбрала для обряда. Сам ритуал описан так:
Прежде всего она грудь, нанеся ей свежие раны,
Кровью горячей поит; из чрева гной удаляет;
И наливает туда в изобилии лунное зелье.
Все, что природа вокруг на гибель и зло породила,
Вместе мешает она. Собаки здесь бешеной пена,
Рыси лесной требуха, позвоночник гиены свирепой…
Затем Эрихто воззвала к Персефоне, Харону и мойрам, напомнив о принесенных им жертвах и потребовав выпустить из царства мертвых тень недавно погибшего воина. Явившись на зов, дух поначалу не желал вселяться обратно в тело, однако угрозы ведьмы все же заставили его отринуть «смерти последний дар — невозможность смерти»:
И вот задвигались члены,
Мышцы опять напряглись; но труп не мало-помалу,
Не постепенно встает: земля его вдруг оттолкнула,
Сразу он на ноги встал. Широко зевнул, и раскрылись
Тотчас глаза у него. На живого еще не похож он,
Вид полумертвый храня: отверделость и бледность остались.
Эрихто собирает ингредиенты для зелья, за ней в ужасе наблюдает юный Помпей
Rijksmuseum, Amsterdam
Ведьма обещала, что пророчество будет подробным и ясным, однако дух поведал лишь одно — что павшие сторонники Цезаря и Помпея еще не отрешились от мирских забот и намерены продолжать битву в Подземном царстве. В итоге юный Секст не узнал о будущем ничего определенного: «Чье погребение Нил, чье — Тибра воды омоют, — / Вот в чем вопрос. <…> / Не вопрошай о судьбине своей: поведают Парки / То, чего я не скажу».
Так будущий день предсказавши,
Труп молчаливо стоит и скорбно требует смерти.
Чары и зелья нужны, чтоб мертвец упокоился снова,
Ибо не в силах судьба вернуть себе душу людскую,
Ею уж взятую раз. Из огромной груды поленьев
Ведьма сложила костер и покойника бросила в пламя.
Воина там уложив, его покидает Эрихто,
Дав наконец умереть.
Эта часть поэмы — вовсе не практическое руководство, а страшная история, призванная внушить читателю сладостный ужас. Добыть все ингредиенты для зелья, с помощью которого Эрихто оживила покойника, необычайно трудно (его полный рецепт вообще занимает несколько страниц). Да и сработать оно могло, пожалуй, лишь у исключительно сильной колдуньи. Конечно, есть вероятность, что Эрихто просто устроила спектакль для Секста, отчего у него сложилось неверное представление о сложности ритуала. Ясно одно: в отличие от современного мира, где спиритическими сеансами балуются многие, в древности общение с мертвыми предпочитали доверять лишь опытным профессионалам.
У обряда, который провела Эрихто, есть нечто общее с обрядом Одиссея, куда менее жутким, — например, в обоих используется кровь и придирчиво выбирается место. Подземное царство не везде граничит с царством живых, и даже самый надежный ритуал не даст результата, если проводить его там, где этой границы нет. Поле битвы — удобный портал, но еще лучше выбрать место, где два мира пересекаются естественным образом.
Античное царство мертвых вполне материальное, оно столь же реально, как мир живых. Разумеется, в нем обитают духи усопших, но и живые иногда могут туда заглянуть (при исключительных обстоятельствах). Вода в надземных реках порой устремляется вниз, в Подземное царство. Три такие реки с красноречивыми названиями — это Ахерон («поток скорби»), Коцит («река стенаний») и Пирифлегетон («огненная река»). Все они сливаются воедино близ города Феспротия в греческой области Эпир. Неудивительно, что именно там располагался Некромантион, оракул мертвых. Слава Некромантиона была велика: писатель и путешественник Павсаний, живший во II веке н. э., полагал даже, что именно туда и отправился Одиссей, чтобы совершить свой знаменитый обряд. Люди бронзового века, несомненно, об этом месте уже знали: археологи обнаружили там несколько детских захоронений, датируемых XIII веком до н. э. Примерно в те же времена произошли события, описанные в «Одиссее». Однако подлинного расцвета Некромантион достиг в архаический период (800−480 годы до н. э.) — тогда к нему стекались паломники со всей Греции. Греческий историк Геродот, живший в V веке до н. э., рассказывает историю Периандра, царя Коринфа, о том, как он послал людей к оракулу:
Он отправил ведь послов в Феспротию на реке Ахеронте вопросить оракула мертвых [о вверенном ему] в заклад имуществе какого-то гостеприимца. Тогда явилась [тень] Мелиссы и сказала, что ни знаками, ни словами она не укажет места, где лежит добро. Она ведь совершенно нагая и мерзнет, так как ее погребальные одежды не были сожжены вместе с ней и потому она не может ими пользоваться. В доказательство правдивости своих слов она напомнила Периандру, что он положил хлебы в холодную печь. <…> Для него ответ Мелиссы был достоверным доказательством, так как он совокупился с ней уже бездыханной…
Геродот. История. Книга V. 92
Поразмыслив над этой весточкой, царь велел позвать знатных коринфянок на праздник в храм Геры. Явившихся женщин он приказал раздеть донага, а их богатые одежды бросить в яму и сжечь (подношения в Подземное царство обыкновенно передавались именно таким способом; жертвоприношение с помощью огня называлось «холокост»). Получив роскошный гардероб, Мелисса сменила гнев на милость и указала, где находятся пропавшие деньги.
Слава оракула росла, и со временем около него построили храм. Прежде чем встретиться с духами усопших, просители должны были совершить несколько затейливых обрядов. Во время пребывания в храме полагалось придерживаться особой «диеты» — вероятно, включавшей в себя галлюциногены, которые расширяли восприятие. Судя по археологическим находкам, делать представление более убедительным и ярким помогала тяжелая техника вроде той, что сегодня отвечает за спецэффекты в театрах. В любом случае трезвомыслящим римлянам это место пришлось не по нраву. Вторгнувшись в Грецию в 167 году до н. э., они разрушили Некромантион, как и большинство построек в Эпире.
Развалины храма были обнаружены в 1958 году. В наши дни греческое министерство культуры сообщает всем, кто желает побеседовать с оракулом, что Некромантион открыт ежедневно с 8:00 до 17:00, и требует «жертвоприношения» в размере 8 евро. Сущий пустяк, если сравнить, например, со стоимостью ингредиентов для зелья Эрихто. А 28 октября, за три дня до Хэллоуина, посещение оракула и вовсе бесплатно.
В «священном городе» Иераполе (на территории современной Турции) располагался знаменитый Плутоний — один из редчайших храмов Античности. Храмы в честь Плутона, бога мертвых, возводили в особенных, мефитических местах — то есть там, где из земли естественным образом выходят ядовитые газы (слово «мефитический» восходит к имени Мефитис, богини вредных испарений и кошачьих лотков).
Врата Аида. Внутрь войти легко…
Metropolitan Museum of Art, New York
Древние греки и римляне полагали, что удушливые газы поднимаются прямо из Подземного царства; по некоторым свидетельствам, пар, валивший из «врат Аида», был столь ядовит, что убивал мелких животных, подходивших чересчур близко к его источнику, и пролетавших мимо птиц. При раскопках 1965 года обнаружилось, что эти газы состоят преимущественно из двуокиси углерода, который легко рассеивается на открытом воздухе, однако его высокая концентрация вызывает удушье.
Воспользовавшись «даром природы», жрецы богини Кибелы построили на таком удобном месте храм и объявили его оракулом Плутона, открытым для всех, кто желает поговорить с мертвыми. Жрецы утверждали, что ритуальное оскопление защищает их от ядовитых паров (служителей Кибелы кастрировали по примеру супруга богини, скопца Аттиса). Древнеримский историк Дион Кассий (155−235 годы н. э.) однажды посетил Плутоний.
Великая Мать — богиня Кибела — в колеснице, запряженной львами
Metropolitan Museum of Art, New York
Я видел… подобную расселину в Гиераполе, что в Азии, и проверил ее с помощью птиц; кроме того, я и сам наклонялся над ней и сам видел испарения. Она расположена внутри некой цистерны, и над ней выстроен театр. Эти испарения убивают все живое, за исключением мужчин, которых лишили половых органов. Постичь причину этого я не в состоянии, но просто рассказываю об увиденном и услышанном — так, как я это видел и слышал.
Кассий Дион Коккейан. Римская история. Книга LXVIII. 27
Повторить опыт Диона Кассия может любой желающий — сегодня в Иераполь вновь устремились потоки туристов. Плутоний, как и раньше, охотно впускает гостей, но больше их не убивает — вероятно, потому, что за истекшие века портал частично завалило из-за частых землетрясений.
Возможно, римляне не интересовались далеким греческим Некромантионом потому, что у них был портал в Подземное царство, который располагался гораздо ближе к их дому. Таким порталом небезосновательно считалось озеро Аверно, что находится на юге Италии, в вулканическом районе под названием Флегрейские поля. При виде этих «огненных полей», изрытых дымящимися кратерами, и впрямь можно было решить, что царство мертвых совсем рядом, под тонким слоем почвы. Озеро Аверно представляет собой затопленный вулканический кратер; не исключено, что в древности оно испускало ядовитые пары, отравлявшие местных птиц. Неподалеку от озера стоял город Кумы — первое греческое поселение в материковой части Италии. Римляне полагали, что название Аверно (Avernus) происходит от греческого a-ornis, что означает «лишенный птиц»: а — греческая отрицательная приставка, ornis — «птица».
Местные жители прибавляют… мифический рассказ о том, что пролетающие через залив птицы падают в воду, погибая от подымающихся испарений, как это бывает в Плутоновых пещерах.
Страбон. География. V. 4. 5
Из-за вулканической активности, в результате которой возникло озеро, также появилась неподалеку система подземных тоннелей. Один из них достигает в длину километр; в древности считалось, что с помощью определенных заклинаний и в компании хорошего проводника по тоннелю можно дойти до самого Подземного царства.
Близость потустороннего мира, вероятно, и придавала магических сил Кумской сивилле, к чьим пророчествам обращались многие поколения римлян. По версии поэта Вергилия (70−19 годы до н. э.), именно в этот подземный лабиринт, следуя указаниям сивиллы, отправился троянский герой Эней для беседы с покойным отцом. Ему предстояло совершить самое опасное из всех некромантических деяний, κατάβασις («катабасис») — сошествие в царство Аида и разговор с умершими на их территории.
Как объяснила Энею Кумская сивилла, попасть в царство теней довольно просто:
…в Аверн спуститься нетрудно,
День и ночь распахнута дверь в обиталище Дита.
Вспять шаги обратить и к небесному свету пробиться —
Вот что труднее всего! Лишь немногим, кого справедливый
Царь богов возлюбил, вознесенным доблестью к звездам
Детям богов удалось возвратиться оттуда…
Вергилий. Энеида. Книга VI. 126–131
Из всех способов общения с мертвыми этот — самый рискованный и сложный. Начнем с того, что живому человеку нужен спутник из числа теней, который поможет ему вернуться. Даже если ядовитые испарения на вас каким-то чудом не подействуют, есть вероятность, что вход в Подземное царство вы не увидите — он может быть сокрыт от глаз простого смертного. Невзирая на бурный энтузиазм, исследователям пещер близ озера Аверно так и не удалось пройти путем Кумской сивиллы. Другой портал — им пользовались легендарный силач Геракл и божественный певец Орфей — располагался в пещерах мыса Матапан на юге Греции. Павсаний осмотрел эти пещеры в надежде отыскать проход, однако его ждало горькое разочарование.
Эней со спутником готовятся сойти в Подземное царство. Гравюра Гюстава Доре
Орфей снова вынужден отдать Аиду свою возлюбленную Эвридику
Metropolitan Museum of Art, New York
На мысе — храм, подобный пещере, а перед ним — статуя Посейдона. Некоторые из эллинских поэтов написали, будто Геракл вывел этой дорогой из Аида пса, хотя через пещеру нет под землю никакой дороги и едва ли кто легко согласится, что под землею есть какое-либо жилище богов, в котором собираются души умерших.
Павсаний. Описание Эллады. Книга III. 25. 4
Греки и римляне могли по памяти перечислить имена смельчаков, сумевших при жизни побывать в загробном мире и выйти оттуда целыми и невредимыми. Даже победителю Минотавра Тесею пришлось воспользоваться помощью Геракла (прежний спутник Тесея не выжил). Лишь самый отчаянный и самонадеянный некромант брался за такое дело — и это с учетом того, что вылазки в Подземное царство успешно заканчивались не для простых смертных, а только для отпрысков богов.
Наверное, вы уже подумали о куда более простом способе обратиться к мертвым — пойти туда, где неоднократно появлялся призрак, и поговорить с ним. В конце концов, он уже там витает — даже и вызывать не придется. Нужно лишь подходящее место, удачное время и стальные нервы. Но, увы, такой способ коммуникации очень ненадежен.
Общаться с неупокоенным духом — все равно что разговаривать по телефону с капитаном попавшего в шторм корабля. Связь плохая, а вашему собеседнику не до вас и не до ваших вопросов. Наоборот, теперь, когда ему удалось привлечь чье-то внимание, он изо всех сил будет стараться передать информацию, важную для него самого.
По дороге в Аид. Дух недавно убитого Ахилла носится над греческими судами
В чем же главное различие между капитаном нашего воображаемого судна и призраком? В том, что призрак находится рядом с вами и понемногу свирепеет. В целом пережившие подобный опыт не рекомендуют его повторять.
Древнеримский писатель и общественный деятель Плиний Младший (61−113 годы н. э.) допускал, что по земле могут бродить духи усопших (много веков спустя скептик Бернард Шоу заметил, что «в существование вруна поверить гораздо проще, чем в существование призрака»). В подтверждение тому Плиний приводил опыт некоего Курция Руфа, безвестного бедняка из африканских провинций, которому однажды явился призрак. Без всяких просьб дух поведал Курцию о его дальнейшей судьбе — что он отправится в Рим, добьется там богатства и успеха, а затем вернется наместником в Африку, где и умрет. Предсказание духа сбылось в точности, однако Плиний подозревал, что Курций Руф сам стяжал славу, вдохновившись словами призрака. Позже, подхватив легкую болезнь, он все той же силой веры свел себя в могилу, «гадая о будущем по прошлому» («Панегирик императору Траяну», 3).
В письмах Плиния можно встретить и более знакомый нам сюжет — о явлении духа, озабоченного лишь своими делами («Письмо Суре»). В этом рассказе описан прямо-таки эталонный призрак: худой, изможденный старик в цепях, которыми он гремел по ночам, наводя ужас на всех встречных. В доме, где он бесчинствовал, жить стало совершенно невозможно. Вроде бы классическая история о привидении; однако в ней не совсем обычный главный герой и не совсем типичная развязка.
Философ Афинодор встречает полночного гостя
Gustav Doré, The Doré Gallery, London, 1870
Описанный Плинием случай произошел не с каким-нибудь слабонервным обывателем, а с почтенным философом и историком Афинодором Кананитом. Афинодор, старший современник Плиния, учился у астронома и географа Посидония, а в зрелые годы сам был наставником Октавиана, который потом стал римским императором. Рассказ о его встрече с призраком подтверждают и другие источники. Все началось с того, что Афинодор прибыл в Афины и начал искать себе жилье. На глаза ему попалось объявление о сдаче дома по невероятно выгодной цене.
…услыхав о цене, подозрительно низкой, [Афинодор] начинает расспрашивать и обо всем узнает; тем не менее даже с большей охотой он нанимает дом.
Когда начало смеркаться, он приказывает постелить себе в передней части дома, требует таблички, стиль, светильник; всех своих отсылает во внутренние покои, сам пишет, всем существом своим сосредоточившись на писании, чтобы праздный ум не создавал себе призраков и пустых страхов. Сначала, как это везде бывает, стоит ночная тишина; затем слышно, как сотрясается железо и двигаются оковы. Он не поднимает глаз, не выпускает стиля, но укрепляется духом, закрывая тем свой слух. Шум чаще, ближе, слышен будто уже на пороге, уже в помещении. Афинодор оглядывается, видит и узнает образ, о котором ему рассказывали. Привидение стояло и делало знак пальцем, как человек, который кого-то зовет. Афинодор махнул ему рукой, чтобы оно немного подождало, и вновь принялся за таблички и стиль. А привидение звенело цепями над головой пишущего. Афинодор вновь оглядывается на подающего те же знаки, что и раньше, не медля больше, поднимает светильник и следует за привидением. Оно шло медленной поступью, словно отягченное оковами. Свернув во двор дома, оно внезапно исчезло, оставив своего спутника одного. Оставшись один, он кладет на этом месте в качестве знака сорванные травы и листья, а на следующий день обращается к должностным лицам и уговаривает их распорядиться разрыть это место. Находят кости, крепко обвитые цепями; они одни, голые и изъеденные, остались в оковах после тела, сгнившего от долговременного пребывания в земле: их собрали и публично предали погребению. После этих совершенных как подобает похорон дом освободился от призрака.
Плиний Младший. Письма. Книга VII. 27, Суре. 7–11
Кажется, перед нами самый убедительный пример общения с усопшими, какой только можно найти, учитывая географическую и историческую отдаленность источников. Сам Плиний отнюдь не грешил слепой верой в существование потустороннего мира. Герой его повествования — трезвомыслящий ученый, который произвел эксперимент в максимально спокойной, нейтральной обстановке.
О том, что в доме водится привидение, было известно задолго до приезда философа в Афины; следовательно, он не мог просто выдумать все с начала и до конца. Да и к чему бы городским властям лгать о наличии или о состоянии обнаруженных останков? С точки зрения некроманта, единственная проблема здесь в малой информативности встречи: дух поведал Афинодору лишь нечто о себе самом. Что ж, по крайней мере, рассказ Плиния подтверждает существование загробной жизни; впрочем, ни один серьезный, практикующий некромант и так не станет в этом сомневаться.