Ощущение идентичности

Августин: Какова природа моя? Жизнь пестрая, многообразная, бесконечной неизмеримости! Широки поля моей памяти, ее бесчисленные пещеры и ущелья полны неисчислимого, бесчисленного разнообразия: вот образы всяких тел, вот подлинники, с которыми знакомят нас науки, вот какие-то отметины и заметки, оставленные душевными состояниями, – хотя душа их сейчас и не переживает, но они хранятся в памяти, ибо в памяти есть всё, что только было в душе.

Иногда имеет смысл думать о Самости как о постоянной, неизменной единице. Но можете ли вы сказать, что не изменились по сравнению с тем, кем были десять минут назад? Или вы больше похожи на нож, которому заменили как рукоятку, так и лезвие? Вы определенно не похожи на текст в изданной книге, чье «содержание» не меняется изо дня в день. Однако же определенный объем ваших знаний остается неизменным – и отличным от знаний остальных людей, – поэтому есть версия, что наши «идентичности» в основном заключаются в содержании нашей памяти.

Утверждение, что это тот же человек, который что-то сделал в прошлом, зачастую опирается не на знание того, что это действие совершило то же самое тело, а на другое основание: человек с большой точностью помнит предыдущую ситуацию, демонстрирует сходные персональные реакции и проявляет те же навыки.

Британская энциклопедия

Однако это ощущение идентичности может поблекнуть, когда интерпретация далеких воспоминаний меняется.

Уильям Джеймс: [Когда больше не чувствуется непрерывность], ощущение идентичности тоже уходит. Мы слышим от родителей разные рассказы о нашем раннем детстве, но не воспринимаем их как собственные воспоминания. Неприличные детские выходки не вызывают смущения, а остроумные высказывания – гордости за них. Ребенок, о котором рассказывают родители, для нас – чужое существо, с которым мы ассоциируем себя не больше, чем с каким-нибудь посторонним ребенком на улице. Почему? Отчасти потому, что ранние годы прорежены большими промежутками во времени и мы не можем дотянуться до них цепочкой непрерывных воспоминаний; отчасти потому, что с этими историями нам не приходит восприятие того, как мыслит ребенок… Примерно то же самое происходит с событиями, о которых остались только смутные воспоминания. Мы с трудом понимаем, считать ли их своими или отринуть как фантазии либо события, о которых мы читали или слышали, но не проживали их сами… Ощущения, которые их сопровождали, так безнадежно забыты, что решительного суждения об идентичности сделать уже никак нельзя [Джеймс, 1890].

Столетие спустя появилось еще одно предположение, что мы можем иметь в виду, когда говорим о своей Самости.

Дэниел Деннет: Наша базовая тактика самозащиты, самоконтроля и самоопределения – не создание плотин или паутин, но рассказывание историй – и особенно создание и контролирование истории, которую мы рассказываем другим людям и самим себе о том, кто мы есть… И наконец, мы (в отличие от профессиональных рассказчиков) не выбираем сознательно и намеренно, какие истории рассказывать и каким образом. Подобно паутине, наши истории плетутся нами: наше человеческое сознание и наша нарративная «самость» – их продукт, а не источник… Эти нити или потоки нарратива изливаются словно бы из единого источника, и не только в буквальном смысле истекания из одного рта, карандаша или ручки, а и в более тонком смысле: их влияние на любую аудиторию или читателей заключается в том, чтобы заставить их (попытаться) вообразить себе единого агента, которому принадлежат слова, – и кому они посвящены. Короче говоря, вообразить себе то, что я называю центром нарративного притяжения [Деннет, 1991].

Другими словами, Деннет изображает наши концепции себя как коллекции набросков автопортретов или историй, которые постоянно редактируются различными процессами. Но тогда что можно иметь в виду, говоря о том, что остаешься неизменным? Конечно, это зависит от того, как человек описывает себя, – поэтому, вместо того чтобы задавать вопросы о своей Идентичности, возможно, вам следует спросить: «Которая из моих моделей себя лучше всего служит моим текущим целям?» В любом случае нам следует спросить себя, что заставляет нас думать о себе как о Самостях, – и вот упрощенная теория, отвечающая на этот вопрос: что бы ни случилось, мы обычно спрашиваем себя, кто или что за это ответственны, – потому что наши репрезентации заставляют нас заполнять слоты причинности, упомянутые в разделе 8.7. Это приводит нас к объяснениям, которые зачастую помогают предсказывать и контролировать не только происходящее в мире, но и происходящее в нашем разуме. Поэтому мы часто задумываемся над тем, что заставляет нас поступать определенным образом или приводит к определенному выбору.

Однако, когда мы не можем найти подходящую причину, эта жажда заполнить слот может привести к тому, что мы вообразим причину, которой не существует, – такую, как понятие «Я» во фразе «Я только что придумал(а) хорошую идею». Ведь если механизмы разума, запрограммированные всему искать объяснения, заставляют найти единую причину для всего, что вы делаете, эта единица нуждается в названии. Вы называете ее «я». Я называю ее «вы».

Назад: Множество субличностей

Дальше: 9.2. Личные качества