Внизу, в потайной комнате Матушки, Элена услышала из гостевого зала звон колокольчика и подошла поближе к вырезанной в стене маске. Она не осмелилась отворить задвижку, закрывавшую маску, полагая, что свет горящей свечи может блеснуть в отверстиях глаз и выдать её. И слишком боялась оказаться в темноте, погасив свечу.

С тех пор как Матушка спрятала её здесь, Элене не разрешалось покидать комнату. Она могла вести счёт времени лишь по звону колокольчика в гостевом зале. Колокольчик начинал трезвонить, когда приходили посетители, так она узнавала, что наступил вечер, а потом слушала, как раз за разом отворялась и закрывалась большая дверь и гости уходили. Но ей казалось, что сейчас утро, слишком рано для посетителей. Может, это люди шерифа? Её сердце забилось чаще.

Она прижалась ухом к деревянной заслонке, но не расслышала почти ничего, кроме глухого ворчания Тальбота. Посетитель не произнёс ни слова, а это значит, он там один, думала Элена. Если бы в гостиной было несколько человек, она бы их обязательно услышала. Шериф не пришёл бы один.

Над головой Элены раздался скрежет люка. Она стремглав бросилась к кровати, стараясь успеть до того, как Матушка спустится по лестнице, споткнулась и чуть не упала. Но лестница не заскрипела. Вместо этого Матушка сунула голову в отверстие.

— Поди сюда, дорогая.

Элена осторожно подошла к подножию лестницы. Матушка пристально смотрела на неё сверху, искажённое лицо напоминало одну из гротескных масок на стене.

— Поторопись, дорогая, к тебе посетитель.

Медленно, ещё дрожа, Элена поднялась по ступеням и оказалась в комнате Матушки. В дверном проёме стоял Тальбот.

— Пусть лучше посетитель увидит её здесь, — сказала Матушка. — Не можем же мы показывать Холли внизу.

Тальбот хмыкнул и стал спускаться по лестнице.

— Это мастер Рафаэль? — спросила Элена.

Должно быть, Матушка сообщила ему, что здесь ей угрожает опасность. На этот раз он, конечно, заберёт её отсюда. Должен забрать, неважно, что он говорил раньше. Её сердце заколотилось от волнения и страха.

— Это не мастер Рафаэль, а кое-кто из твоей деревни. — Матушка с интересом взглянула на неё. — Кого ты давно не видела.

Бессонница и постоянный страх обвели тёмными кругами глаза Элены, но несмотря на это, они внезапно так ярко вспыхнули, что можно было поклясться — кто-то зажег свечу в их глубине.

— Атен! Это Атен, мой муж. Я знала, он непременно придёт за мной. Должно быть, Рафаэль сказал ему, где я.

Однако восторг Элены внезапно окрасился страхом. Радуясь возможной встрече, она совсем забыла, как боялась, что он обнаружит её в таком месте. Но ведь если Атен пришёл сюда, к ней — значит, хочет вернуть обратно?

Элена услышала шаги на лестнице и изо всех старалась сдержаться, не побежать навстречу.

Первым в зал вошёл Тальбот и посторонился. Из-за его спины появилась высокая тонкая фигура — и радостная улыбка мгновенно сбежала с лица Элены. Женщина отбросила капюшон с лица. Да, Матушка не ошиблась, этого человека Элена очень давно не видела и не надеялась увидеть снова.

Знахарка Гита вошла в покои Матушки и теперь с изумлением оглядывала маленькую комнатку с закрытыми ставнями. От застывшего воскового леса восторженный взгляд метнулся к украшенному змеями трону. Она легко тронула пальцами резное сплетение змей, и казалось, они изогнулись и замурлыкали от прикосновения.

— Значит, духи говорят и с карликами.

Тальбот с отвисшей челюстью, как прыщавый юнец, таращился на темноволосую женщину. Гита будто прочла его мысли — она быстро обернулась, немигающий взгляд холодных серо-голубых глаз встретился с взглядом охранника. Тальбот поспешно отвёл глаза, отступил назад из комнаты и, как старуха, боящаяся сглаза, потихоньку плюнул на свои указательные пальцы.

Элена онемела от неожиданности. Она оглянулась в надежде увидеть Матушку, но та куда-то исчезла.

Гита смотрела на волосы Элены.

— Хорошая маскировка, девочка, хотя я всё равно тебя узнала.

Потрясение сменилось яростью, и Элена резко вернулась к жизни. Не заботясь о том, кто может её услышать, она закричала:

— Где мой ребёнок? Что ты сделала с моим сыном?

Гита добродушно смотрела на неё.

— Не беспокойся так. С ним всё хорошо, он в безопасности... во всяком случае, пока. Я же тебе обещала.

— Где он? — опять закричала Элена. — Куда ты его увезла? Почему так исчезла? Меня обвинили в убийстве сына. Я говорила, что отдала ребёнка тебе, чтобы уберечь, но тебя не нашли и потому не поверили мне. Меня собирались повесить.

— Как по мне, ты выглядишь вполне живой, — спокойно ответила Гита.

— Только потому... — Элена остановилась, и как раз вовремя.

Ей неизвестно, как много знает Гита об участии Рафаэля в побеге. Но ведь только он мог сказать Гите, где скрывается Элена. Кто ещё знал об этом?

— Как ты меня нашла? Кто сказал тебе, где я?

Пальцы Гиты коснулись ящичка с вырезанным глазом на столе Матушки. Она замерла, рука застыла над ним, как парящий охотничий сокол.

— Духи сказали нам. Мы с Мадрон следим за тобой, девочка. Она — по своим костям, а я вижу ясней в моей миске, но это неважно, духи сказали нам обеим одно и то же. Мы сделали для тебя сильные чары, и вот, — она тронула щёку Элены, — ты расцветаешь, как корова на свежем лугу.

Элена отшатнулась.

— Так значит, ты знала! Ты знала, что меня обвинили, но не вернулась, не заступилась за меня.

— Это было не нужно, девочка. Опасность миновала.

До этого момента Элена, слишком смущённая и рассерженная внезапным визитом Гиты, не понимала, что он для неё значит. Она ожидала, что Рафаэль заберёт её отсюда, но теперь оказывается, это незачем. Если Гита просто отдаст ей сына, Элена сможет вернуться домой, доказать, что она ни в чём не виновата. Правда, она всё же беглая крестьянка, но если поймут, что её обвинили напрасно, всё наверняка будет хорошо. Только Матушка и Тальбот знают, что это она убила Рауля и Хью, а они никому не проболтаются. Как говорила Матушка, это опасно для них самих. Атен будет вне себя от радости, увидев её и сына, и станет раскаиваться, что не поверил ей. Она уже чувствовала объятие его рук, знакомый успокаивающе тёплый запах сена, слышала, как он говорит, что готов на всё, лишь бы загладить вину.

Это яркое, полное красок видение прогнало из головы Элены все остальные мысли. Сейчас она вела себя как пьяница, смеющийся над весёлыми пляшущими языками пламени, не понимая, что горит его дом. Она радостно улыбнулась Гите.

— Значит, теперь ты пришла, и я могу забрать сына домой, к Атену. Мне больше не нужно здесь прятаться.

— Но Атен... — нахмурилась Гита. По её лицу промелькнуло удивление. — Значит, — тихо пробормотала она, — Мадрон права, и это будет нетрудно.

— Что такое? — спросила Элена, и не дожидаясь ответа, добавила: — Ну, когда же я смогу увидеть сына? Он здесь, в Норвиче? Он вырос? Мне так не терпится снова взять его на руки.

Гита окинула взглядом все имевшиеся в комнате кресла, потом подтащила ближе низенькую скамейку и уселась на неё как у себя дома. Она жестом предложила Элене сесть, и та, не раздумывая, опустилась на деревянный пол. Рядом с Гитой это казалось естественным.

— Не беспокойся за своего ребёнка, девочка, совсем скоро ты его увидишь. Но ты дала обещание, помнишь? Долг. Ты должна расплатиться, прежде чем увидишься с сыном.

— Ты говоришь про деньги на содержание ребёнка? — спросила Элена. Сколько же хочет кормилица?

Она была уверена, что Рафаэль даст ей эти деньги.

Гита усмехнулась.

— Долг не за ребёнка. За Ядву. Помнишь, ты купила её у меня, чтобы узнать то, что покажет тебе ночная ведьма? Я тогда говорила, что Ядву нельзя отдавать за деньги или драгоценности, только за ту же плату, за какую её приобрели. И предупреждала — придёт день, и я попрошу тебя о небольшой услуге. А ты поклялась, что исполнишь. — Гита подалась вперёд, теперь её холодный жесткий взгляд впился в Элену так, что закололо кожу. — Этот день настал, девочка. Пора платить за то, чем владеешь.

Элена испуганно сжалась, хотя и не понимала, чего боится.

— И чего же ты... что я должна сделать?

Гита сложила ладони чашей и опустила взгляд. Элена не понимала, что видит — может, всё дело в угле зрения или в свете свечей, или ещё в чём-то, но ей показалось, что в пустых руках Гиты мерцает холодный ледяной свет, как будто там заключён крошечный бес.

— Позволь рассказать тебе, девочка, какой ценой была куплена Ядва. И тогда ты поймёшь, что должна сделать.

Взгляд Гиты скользнул по лицу Элены и снова вернулся к пляшущему в её ладонях пламени.

— Много лет назад, задолго до того, как я родилась на свет, один бедняк по имени Уоррен глухой ночью пришёл к знахарке в городе Линкольне. Ту женщину звали Гунильда. Уоррен сказал ей, что его маленькую дочь жестоко изнасиловал нормандский рыцарь. А поскольку Уоррен беден, он не мог обратиться к правосудию, и его дочь жила теперь в постоянном страхе, что насильник может вернуться и напасть на неё. Он умолял Гунильду дать ему яд, чтобы убить того рыцаря, тогда к его дочери, быть может, вернётся рассудок. И Гунильда пожалела его, ведь у неё тоже была дочь, и того же возраста. Она видела, в каком он отчаянии, и согласилась дать ему яд, а в обмен он отдал ей бесценное сокровище — мандрагору. Но Уоррен солгал. У него не было дочери, не было тогда ни единого ребёнка, носившего его имя. А сам он был богатым и знатным рыцарем, и яд понадобился ему, чтобы отравить свою ни в чём неповинную жену, тогда он смог бы жениться на беременной любовнице. Но когда его жена уже лежала в гробу, злодейство раскрылось. Уоррен поклялся, что Гунильда явилась к его жене и отравила её, пока сам он был далеко от дома. Гунильду пытали и признали виновной. Её повесили, а тело сожгли на глазах её маленькой дочери. И перед смертью Гунильда прокляла Уоррена и всех его потомков.

Элена изумлённо смотрела на Гиту. История её потрясла и огорчила. После собственного суда она очень хорошо узнала отчаяние женщины, которой не верят, страдание и несправедливость. Но Элена не понимала, зачем Гита ей это рассказывает.

Гита развернула ладони. Яркое бело-голубое пламя метнулось вверх и исчезло, оставив только изогнутый в форме бегущей лисы язык серебристого дыма. Наклонив набок голову, Гита наблюдала за Эленой.

— Хочешь знать, какое это имеет отношение к тебе, да, девочка? Пока ты не купила Ядву, эта история тебя не касалась. Но теперь это твоя история. Прежде чем Гунильду казнили, она отдала мандрагору своей дочери. А теперь ты владеешь этой мандрагорой. Понимаешь, дочь Гунильды — моя мать, Мадрон. Ей пришлось стоять одной на площади перед огромным собором и смотреть, как её мать превращается в пепел. Священники хотели убедиться, что Гунильда полностью уничтожена, и в этом мире, и в мире грядущем. Ведь без тела, как говорят, она не может воскреснуть, когда придёт конец света. Священники хотели стереть все следы её жизни, любую память о ней. Для них Гунильда была ничем, и они хотели, чтобы ничего от неё не осталось. А любовница Уоррена, теперь уже новая жена, в должное время родила ему мальчика, драгоценного сына. Тот младенец давно стал мужчиной. И ты его знаешь, девочка, даже слишком хорошо. Это он приказал тебя повесить. Сын Уоррена — Осборн из Роксхема.

— Осборн! — глаза Элены широко распахнулись. На мгновение она забыла весь мир. Потом прошептала: — Да, такой жестокий человек, как Осборн, и должен быть сыном дьявольского отца. Бедная твоя бабка, и твоя мать тоже. Она должна ненавидеть эту семью.

Рот Гиты изогнулся в подобии улыбки.

— Больше, чем ты можешь представить. Но причины ненавидеть Осборна есть у многих, и особенно у тебя.

Элена почувствовала внезапный холод. Она касалась мандрагоры, которую держала в руках та мёртвая женщина, может, даже уже заточённая в подземелье перед казнью, как Элена здесь. Как будто мёртвые руки схватили её и не отпускают, тянут под землю.

Элена судорожно вздохнула.

— Ты сказала, что хочешь от меня чего-то, но до сих пор не сказала чего. Когда я вернусь в деревню, я могла бы...

— Это не может ждать, когда ты вернёшься в деревню, девочка, — сказала Гита. — Ядва была куплена ценой крови моей бабки, жизнь забрали ради убийства. Я предупреждала тебя, мандрагора должна быть оплачена той же ценой, как и куплена. Сын Уоррена, первенец, едет в Норвич, охотиться за убийцей брата. И ты должна его убить. Так ты рассчитаешься за Ядву. Она была куплена кровью, только кровью ты можешь за неё заплатить.

Элена вскочила на ноги, глаза широко распахнулись от ужаса.

— Нет, я не могу! Я не могу убить Осборна! Я сейчас же принесу мандрагору, забирай её. Мне она не нужна.

Она попыталась оттолкнуть Гиту и пробраться к занавесу, скрывавшему дверцу люка, но длинная костлявая рука знахарки преградила ей путь.

— Я не могу её забрать, девочка. Она принадлежит тебе. Она это доказала, это твоя добыча. Не будь мандрагора твоей, она не показывала бы тебе эти сны. На костях духов ты клялась заплатить её цену. Ты дала обет.

— Но я не знала, что это значит, — взмолилась Элена. — Я не могу никого убивать. Я даже не знаю как. Осборн — мужчина, рыцарь, ну как я сумею убить такого, как он?

— Однако, та карлица мне сказала, что ты уже убила Рауля и Хью, — улыбнулась Гита. — Ты уже забыла, что Осборн направляется сюда разыскивать убийцу брата? То есть тебя!

— Но я не убивала. Я только видела сны...

— Ядва не лжёт. Ты видела, как это делала, и тому есть доказательство — оба мертвы. Ты их убила и знаешь это, как и то, что убила бы и собственного сына, если бы не упросила меня его спасти. Если Осборн узнает, что его беглая крестьянка убила его брата, человека дворянской крови, он не просто повесит тебя, он казнит тебя за измену. Тебя сожгут живьём, ты узнаешь такие страдания, какие и представить не можешь. Ты будешь кричать, умоляя о смерти, но тебе не дадут умереть. Либо ты, либо Осборн. Всё равно он узнает правду, дело только во времени.

Элена безумно заметалась по комнате, чуть не бросаясь на стены.

— Нет, нет, это неправда! Я не убивала Хью и Рауля. Найдут настоящего убийцу. Господь не даст мне умереть за то, чего я не совершала. Он защищает невиновных. Потому мне и удалось сбежать из поместья — Господь знал, что я невиновна.

— Моя бабка была ни в чём не виновата, а Господь её не защитил, — безжалостно возразила Гита. — Как только Осборн обнаружит, что ты здесь, ему не понадобятся доказательства. — Она встала, нависнув над Эленой. — Послушай. Можешь отрицать это с другими, но в душе ты сама знаешь — ты уже дважды убивала. По сравнению с Хью Осборн — старик. Ты легко сумеешь с ним справиться. Ты же сильная. Подумай о том, что он собирался тебя повесить и ни минуты не сомневался.

— Но меня же не повесили. Он рассердился. Может... может, утром от помиловал бы меня. Может, просто хотел запугать, проверить, говорю ли я правду. А если я покажу ему моего сына, докажу, что я его не убивала, тогда он поверит, что про Рауля и Хью я тоже не лгу.

Гита сжала ладонями лицо Элены, заставляя смотреть в глаза.

— Думаешь, девочка, Осборн помиловал бы тебя? Так же, как помиловал Атена после того, как ты исчезла?

Холодная дрожь ужаса пробежала по спине Элены.

— Что... что он сделал с Атеном?

Лицо Гиты оставалось непроницаемым.

— Что? — в отчаянии повторила Элена. Теперь уже она пыталась заставить Гиту смотреть на неё. — Скажи, что он сделал? Избил? Заставил платить деньги? Что?

— Осборн его повесил, — спокойно сказала Гита.

— Нет, — ноги Элены подкосились, и она рухнула на пол. — Нет, не может быть. Атен дома, он ждёт меня. Я знаю, он дома. Рафаэль сказал бы мне... сказал бы. Не может быть, чтобы Атен... умер. Не может...

Гита опустилась рядом с ней.

— Осборн повесил его вместо тебя, решил, что это Атен помог тебе сбежать. В конце концов, он ведь был твоим любовником. Атен всё отрицал, но Осборн не слушал. И ты всё ещё думаешь, девочка, он станет слушать тебя? Осборн убил Атена, ни в чём неповинного человека. Скажи мне, неужто тебе не хочется убить этого дьявола за то, что он сделал?

Зубы Элены стучали, она была слишком потрясена, чтобы плакать, и всё еще не могла осознать случившееся. Она так давно не видела Атена. Всё время, находясь здесь, Элена представляла, что он сейчас делает, с кем он. Каждое утро она смотрела на маленький прямоугольник солнечного света, дождя или туч над внутренним двориком и думала, что скоро это облачко проплывёт и над Атеном, на него упадёт этот дождь.Так она словно касалась его. Элена видела, как он вытирает с лица пот пучком сена или, сидя у горящего очага, чинит протёкшие башмаки клочками овечьей шерсти, или уплетает похлёбку с таким аппетитом, будто неделями голодал. Элена видела, как он со смущённой улыбкой оборачивается, когда она окликает его по имени. Всё это до сих пор жило в её памяти, и от слов, что он мёртв, она не перестала видеть его живым.

Она даже не заметила, что Гита прошла через комнату и теперь остановилась у двери.

— Убей его, девочка, и долг будет уплачен. Ты получишь назад своего сына, живым и здоровым. Ну, а если не справишься — помни, что сказала Мадрон в день, когда ты пришла ко мне. У Ядвы есть и другие силы, она обратит их против того, кто не уплатит за неё цену. Исполни проклятие моей бабки, уничтожь сына Уоррена, иначе силами Ядвы это проклятие падёт на твоего сына. Я в этом клянусь. Ка!

Элена не знала, сколько времени провела, скрючившись на полу в комнате Матушки. Время от времени в её голове мелькали образы, так быстро, что она не успевала их осознать. Потом они поплыли вокруг неё, как летучие семена одуванчика на ветру, ускользающие, когда пытаешься их ухватить.

Атен мёртв... нет, невозможно, он всё еще ждёт её. Она молилась за него все эти месяцы, мечтала о нём... нет, он не мог умереть. Он лежит в холодной земле, он гниёт, его плоть распадается, и черви съели его васильково-синие глаза... Она бежала к нему и видела, как он улыбается ей. Элене было легче представлять умершим ребёнка, ведь она видела его смерть, но не Атена. Она видела и других мертвецов, а теперь Гита хочет, чтобы Элена убила Осборна. Элена хорошо его помнила — скучающий, раздражённый, равнодушно приказывающий повесить её, как повар, сворачивающий голову цыплёнку. Высокий и сильный мужчина, способный сбить с ног одним взглядом.

— Ну, решилась, дорогая?

На Элену сверху вниз смотрела Матушка, восседающая на змеином троне. Из чёрных как вороново крыло волос выглядывал с десяток немигающих рубиновых глазок.

— А она дело говорит, эта твоя подруга. Осборна не убедить, что его братца убили любители собачьих боёв. Так что либо он, либо ты, дорогая.

Элена с трудом поднялась на ноги, так онемевшие от сидения на полу, что она едва не свалилась Матушке на руки.

— Но я не могу. Не могу убить человека. Я не смогла бы никого убить.

— Можешь. Меня тебе не обмануть. Когда ты в своём уме, то мягкая, как кроличий мех. А если кого ненавидишь — убиваешь безжалостно, как солдат. Вспомни, как ты возненавидела Хью за то, что он сделал с Финчем. Ты испытывала отвращение, ты решила, что он заслужил смерть, и постаралась, чтобы это случилось. Ты позаботилась, чтобы Хью никогда не сотворил такого с другим ребёнком, а ведь Финч не твоя плоть и кровь.

— Но я не помню, как это сделала, — Элена снова упала на колени и прижалась к ногам Матушки.

Матушка ласково погладила её волосы.

— Это хорошо, дорогая, так лучше всего, — тихо заговорила она. — Когда кровь закипает в жилах — ты не в себе, и твои силы десятикратно умножаются. Если ты так легко справилась с одним братом, почему не убить и второго? Ты хочешь позволить Осборну жить после того, что он сделал с твоим Атеном? Собираешься сидеть здесь и ждать, пока он не сделает того же с тобой? А что станет с твоим малышом, кто о нём позаботится, когда Осборн тебя казнит? Хочешь, чтобы он рос, как Финч, и попал в место вроде этого, где другой Хью им воспользуется? И могу поклясться своим борделем, дорогая — эта твоя подруга ни за что не скажет, где спрятан твой сын, пока не узнает о смерти Осборна.

Стена защиты внутри Элены, крепко державшаяся много месяцев, окончательно рухнула, и девушка взвыла в голос от горя и ужаса.

Элена проснулась от звуков тихого голоса. Сначала она решила, что она опять в спальне девушек, но потом поняла, что лежит в меховой постели. Она внизу, в комнате за дверцей люка. Из-за тяжёлой завесы сочился тусклый свет — должно быть, она за шторой в нижнем покое Матушки. Последнее, что Элена помнила — как Матушка дала ей кубок с крепким вином, и несмотря на сладость, у напитка был странный горчащий привкус.

Она облизнула пересохшие губы — на них ещё оставался тот вкус. В голове билась боль, и она поняла — в вино добавили маковый сироп. Должно быть, она наконец уснула.

Элена лежала, как её оставила Матушка, не в силах пошевелиться. Она чувствовала себя разбитой, руки и ноги бессильно свисали, как будто больше не соединялись с телом. Мысли безостановочно кружились и уплывали. Здесь была Гита. Атен мёртв. Её ребёнок жив. Осборн... что там про Осборна?

Из-за завесы послышался голос, присоединяясь к мечущемуся потоку слов в её голове. О половицы шаркнули ножки кресла.

— Она не сумеет, только не Осборна, — сказал мужской голос. — Она слишком его боится.

— Сделает, если достаточно боится и понимает, какими будут последствия отказа, — отвечал голос Матушки. — Не забывай про её ребёнка. Знахарка грозилась проклясть мальчишку. И это точно не пустая угроза. Я видела мандрагору, что у девушки в узелке. Трогала. Поверь мне, она настоящая, не адамов корень. В своё время я знала кое-какие сильные чары, но мандрагора могущественнее всех их вместе взятых. Большинство заклинаний имеет силу лишь в этой жизни, но мандрагоры рождаются в тот самый миг, когда человек умирает. Это значит, их проклятие может последовать за тобой через ворота смерти, дальше, в загробную жизнь. Я не пойду против этого даже ради целого королевства или всех его крепких мужчин.

— Тебе стоит вышвырнуть вон эту девку, — проворчал Тальбот. — Проклятие уйдёт вместе с ней, и так мы с этим покончим. Это только её злой рок.

— Может, это тебя мне стоит вышвырнуть вон, — огрызнулась Матушка. — Из тебя, видать, в драках мозги начисто вышибли, если они, конечно, когда-то там были. Хью мёртв. Ты рассчитался с ним за то, что он пытался тебя повесить, вот и думаешь теперь, что девчонка больше нам ни к чему. Ты не понимаешь, как нам нужно, чтобы она убила Осборна? Та знахарка права, любого простолюдина, схваченного за убийство Хью, вероятнее всего обвинят в измене. Ты хоть чуть-чуть понимаешь, что это значит для нас? Если Осборн решит, что брата убила одна из моих девушек, думаешь, он не свалит вину на меня? А если он явится за мной, то повесит и тебя, дорогой мой. Это уж точно.

Стул снова громко проскрежетал по полу — как будто кто-то в ярости вскочил на ноги.

— Хочешь меня уничтожить, старая ведьма? Я вырву тебе глаза задолго до того, как палач накинет петлю на твою тощую куриную шею.

Если Матушка и впечатлилась угрозой, она ничем этого не выдала. Голос у неё остался таким же невозмутимым как всегда.

— Если Осборн умрет, Раф, как его управляющий, и шериф должны будут доложить королю. Ни один из них по Осборну и слезинки не прольёт, верно? И Бычок чертовски постарается, чтобы девчонку не заподозрили. Если понадобится подыскать жертву для палача — как раз подойдёт тот француз, которого Раф притащил в Норвич. Его можно будет обвинить в чём угодно, особенно в убийствах. Короля Иоанна не придётся долго убеждать, что тут замешан француз. Как я слышала, даже если у него живот пучит от гороха, он за это клянёт французов.

— Ну, а если девчонка не справится? — возразил Тальбот.

— Справится. У неё есть мандрагора. По правде говоря, девчонка уже с десяток раз должна бы умереть, но она же заговорённая. Нужно только убедить её, что она уже убивала раньше. А тебе придётся ей помочь. — Матушка умолкла, потом продолжила: — И незачем так хмуриться, дорогой. Я не прошу тебя его убивать. Ты при этом наделаешь столько шума, что с таким же успехом мы можем поставить шатер и брать с народа пенни за просмотр. Хитрость никогда не была твоей сильной стороной, а тут надо справиться тихо. Но нам нужно облегчить девчонке задачу. Ты со своей бандой уличных оборванцев станешь следить за Осборном, когда он явится сюда. Уверена, знахарка права, он едет в Норвич. А когда он будет здесь, нужно найти способ сделать так, чтобы он оказался один на достаточное время и девчонка смогла выполнить свою работу.

— Если спросишь меня, — проворчал Тальбот, — так проще запихнуть обоих, и девчонку и Осборна, в ту дыру в подвале, меньше мороки. Зря я её оттуда вытащил, но такой уж я, слишком добрый, себе в убыток.