Держа Элену с обеих сторон под руки, лодочники торопливо тащили её по тёмной улице. До Норвича они добрались до темноты, но пришвартовались в укромном месте, на болотах у реки Уэнсум, недалеко от города. Лодочники предложили Элене хлеб, лук и полоски сушёного угря, но она не чувствовала голода, хотя не ела уже больше суток, её мутило даже от пары кусочков грубого хлеба. Грудь, переполнившаяся молоком, горела так, что Элена едва могла выносить прикосновение ткани платья.

Как только стемнело, лодочники взялись за вёсла, направили лодку к окраине города и остановились возле прогнивших деревянных мостков, покосившихся и утопающих в липкой грязи.

Теперь они торопливо пробирались через лабиринт задворков и улочек, избегая главных улиц, где плясало яркое пламя оплывающих факелов, укреплённых на стенах домов. Узкие переулки укрывала темнота, лишь между ставен или из-под дверей пробивались узкие, как кинжал, полоски жёлтого света. Большинство жителей Гастмира обитало в крошечных однокомнатных домишках, отделённых от соседей широким тофтом, где росли овощи, фрукты и травы, а куры, гуси и свиньи бродили на свободе. Элене и не снилось, что где-то может быть столько улиц, так много домов, тесно прижатых друг к другу.

Наконец, провожатые остановились перед большим деревянным домом. Элена предположила, что, сделав круг, они опять оказались где-то у реки — она ощущала на лице дуновение сырого прохладного ветра, хотя и не видела воду.

Такой большой дом мог бы принадлежать какому-нибудь торговцу, но располагался на улице, которую человек с деньгами никогда не выбрал бы для жены и детей. Мостовую по щиколотку усыпали кости, овощные очистки и мусор, выброшенный из ближайших трактиров и таверн. Из домов гремела музыка колёсных лир и дудок, сквозь оконные переплёты доносились непристойные звуки и хриплый смех.

Один из лодочников потянул шнурок, и где-то в глубине дома звякнул колокол. Почти сразу же, как будто за дверью ждали, в ней открылось маленькое зарешеченное окошко, из него выглянул человек, держа повыше фонарь, чтобы осветить лица гостей.

Лодочник подался ближе к решётке.

— Бычок велел доставить эту посылку Матушке Марго.

— Сейчас? Тогда придётся рассмотреть её получше.

За дверью долго копошились, потом она распахнулась и лодочник втолкнул Элену внутрь.

— Ждите меня этой ночью у "Адама и Евы", там и рассчитаемся, — сказал привратник. Оба лодочника молча кивнули и, быстро оглядев пустую улицу, исчезли в темноте.

Положив руку Элене на плечо, привратник провёл её в узкую длинную комнату. В яме посередине жарко горел очаг, дым, извиваясь, поднимался ввысь, к закопчённым балкам крыши. По верху стены украшали резные зловещие маски — какие-то ухмыляющиеся лица, вроде тех, что Элена видела на церкви в Гастмире.

В дальнем конце комнаты стоял длинный стол со скамьями с каждой стороны. Он был завален бутылями, кожаными стаканами, тарелками с недоеденным мясом, жареной птицей, пирогами, хлебом и ломтями жёлтого сыра. Похоже, там ужинала большая компания, которой подали больше еды, чем она могла съесть. При виде мяса к горлу Элены подступила новая волна голода и тошноты. Она проглотила слюну и попыталась отвлечься.

Коренастый привратник, переваливающийся на толстых кривых ногах, разглядывал Элену с нескрываемым любопытством. Сломанный криво сросшийся нос и торчащие из седеющих волос толстые уши свидетельствовали о том, что их владелец участвовал в многочисленных драках. Однако привратник имел задиристый и самодовольный вид — он явно всегда выходил из сражений победителем, неважно, какой ценой.

— Хотел бы я знать... скажи, девушка, ты работала в поместье с мастером Рафаэлем?

— Совсем недолго... горничной.

По морщинистому лицу скользнула странная довольная ухмылка.

— Значит, это тебя он с таким рвением защищает. Видать, умеешь ты создавать проблемы, девочка.

Он кивнул сам себе. Потом бросил взгляд в дальний конец зала, словно что-то привлекло его внимание, хотя Элена не замечала ничего, кроме резных уродцев.

— Жди здесь, — приказал он.

Привратник скрылся в узком дверном проёме на противоположной стороне длинной комнаты. Элена услышала скрип ступенек, наступила тишина, и наконец, ступеньки заскрипели снова. Остановившись у двери, привратник поманил её к себе.

— Давай-ка, иди за мной, девочка. Матушка Марго не любит ждать.

Элена поплелась за ним, крепко прижимая к груди суму, словно для защиты. Хотя она никогда в жизни не видела монахинь, войдя в дом, поняла сразу — это не монастырь. Однако в глубине души она ещё цеплялась за остатки надежды. Ведь если не монастырь, то что это?

Привратник поднимался по лестнице, опустив фонарь так, чтобы Элена могла видеть ступеньки. У тяжёлой двери лестница закончилась. Он постучал, взял Элену за руку и ввёл внутрь.

Верхняя комната оказалась меньше той, что внизу, окна выходили куда-то за дом. Но ставни были плотно закрыты. В углу поместилась огромная кровать с тяжёлыми портьерами, а большую часть оставшегося пространства занимал стол, заваленный кучей книг, перьями и остатками ужина — судя по недопитому вину и гусиным костям, очень неплохого.

Позади стола Элена увидела высокое резное кресло, задвинутое глубоко в тень, так что можно было разглядеть лишь неясную фигуру, да что-то, поблескивающее зелёным. В тусклом свете единственной восковой свечи комната казалась пустой.

— К тебе тут новенькая малышка, Матушка.

— А, девушка Бычка. — Казалось, голос шёл из-под толстой шерстяной ткани, отгораживающей угол. — Так что привело тебя сюда, милочка?

Элена замялась, смущённая необходимостью обращаться к невидимому собеседнику.

— Мастер... мастер Рафаэль сказал, что вы примете меня, и что я буду здесь в безопасности... Я постараюсь, Матушка, я могу делать любую работу...

— Рада это слышать. Очень рада, но почему ты должна быть в безопасности? Что угрожало тебе там, откуда ты явилась? Говори правду, дорогая. Я всегда вижу, когда мне лгут, и не люблю лжецов, верно, Тальбот?

Привратник неуклюже дёрнул головой в знак согласия.

Элена смотрела под ноги, отчаянно надеясь, что намерена поступить правильно. Но Рафаэль сказал, что Мать Марго — его друг, и отправил Элену сюда не для того, чтобы её прогнали.

— У меня был ребёнок, мальчик. Я боялась за него, и потому отдала, а они сказали... сказали, что я его убила. Но я не убивала... клянусь. Вы должны мне верить, — добавила она в отчаянии.

— Я не должна верить никому, дорогая моя, и редко верю. Значит, или сюда, или на виселицу, так? Это должно увеличить твоё желание работать. Ну, посмотрим, что прислал нам мастер Рафаэль.

Завеса шевельнулась, и кто-то из-за неё вышел.

Элене случалось бывать наивной, но не глупой. Она больше не ожидала, что появившаяся фигура будет одета в монашеское платье, но оказалась совершенно не готовой к тому, что увидела. Женщина оказалась карлицей, не больше трёх футов ростом, с огромной головой. Казалось, будто голову великана приставили к телу младенца. Длинное и широкое алое платье на ней, хоть и заляпанное и слегка поношенное, должно быть, когда-то стоило так же дорого, как и любой из нарядов леди Анны. Выпуклые мышцы рук Матушки Марго сжимали тяжёлые золотые браслеты. Сальные чёрные волосы, извивавшиеся как змеи вокруг головы, скреплялись длинными золотыми шпильками с драгоценными камнями, кроваво красными в свете свечей. Жёлто-зелёные, выпученные как у лягушки глаза Матушки оценивающе разглядывали Элену.

— Ну, значит, за девственницу нам её не выдать, слишком растянута после этого ребёнка. Тебе сколько лет, девушка?

Элена таращилась на Матушку Марго в таком изумлении и растерянности, что даже не сразу поняла вопрос и, тем более, не могла ответить. Наконец, она с трудом прошептала:

— Шестнадцать.

Матушка Марго бросила взгляд на застывшего в дверях Тальбота.

— Она выглядит гораздо моложе. Кое-кому нравятся такие, невинные с виду — хотя бы в начале ночи.

Тальбот пристально посмотрел на Элену — так, словно оценивал лошадь.

— По мне, Матушка, так она малость тощая. Большинство любит, чтоб было за что ухватиться, хотя некоторым нравятся и такие, как мальчишка. Хочешь, чтобы я приставил её к делу?

Матушка Марго переваливаясь приблизилась к Элене, обошла вокруг и неожиданно ущипнула её воспалённую грудь. Элена вскрикнула от боли, платье намокло от выступившего молока.

— Нет, пока нет. Сначала она может отрабатывать своё содержание как служанка, пока не придут вести от Рафа. Возможно, у него на эту девчонку особые планы. — Она посмотрела на Элену снизу вверх. — Я дам тебе кое-что, и молоко уйдет. Наши клиенты не желают, чтобы им напоминали о последствиях грехов. Им больше нравится думать, что милостивый Бог создал груди ради их удовольствия. А если бы они хотели молока — спали бы с коровой или с собственной мамашей. Верно, Тальбот?

Он фыркнул.

— Я полагаю, некоторые так и поступают.

Лицо Элены горело. Она пыталась притвориться, отгородиться от действительности, но даже такая наивная девушка не могла не понимать, куда попала. Мастер Рафаэль, единственный, кому она доверяла, отправил её сюда, в этот... она даже в мыслях не могла произнести это слово, но ясно понимала, где она. Как он мог ее предать? Как она могла быть такой глупой, поверить, что он станет её защищать? Он так злился в ту ночь, когда её прогнали из поместья, так яростно угрожал, отправляя её в яму. Элене следовало понять, что мастер Рафаэль ненавидит её. Он поверил, что она убила сына, и это его способ ее наказать. Но почему? Зачем? Разве не проще было бросить её, позволить повесить.

Элена бросилась к двери, Но Тальбот преградил ей путь.

— Выпустите меня! Вы не можете держать меня здесь!

У неё не было ничего, похожего на план, лишь одна мысль — бежать отсюда, и как можно скорее. Она попыталась оттолкнуть Тальбота, но тот, хотя и не старался её удержать, не сдвинулся с места. Матушка Марго тут же ухватила её запястье, вывернула так, что девушка, не в силах сопротивляться, упала на колени, а потом потянула руку Элены ей за спину с силой, не оставляющей сомнений, что эта крошечная женщина переломит кость как сухую ветку — если сочтёт нужным.

— И куда именно ты собралась бежать? — поинтересовалась Матушка, не обращая внимания на плач Элены. — Думаешь, я не знала, что тебя ищет Осборн, задолго до того, как ты ступила на мой порог? Да я в этом городе узнаю, когда последний нищий пускает газы, прежде чем он сам почует вонь. Тебя разыскивают за убийство, и больше того, ты — беглая холопка. Уже завтра на улицах каждого городка или деревни на милю вокруг появятся глашатаи, предлагающие награду любому, кто доставит тебя живой или мёртвой. И скажу тебе, Осборн дело знает — за такую награду многие продали бы и собственных детей. А если и этого недостаточно — он угрожает тем, кто станет покрывать тебя, страшными карами. Так что, дорогая, тебе надо радоваться, что я готова так рисковать из-за тебя, потому что, повторяю, если Осборн намерен искать тебя, ни одна душа в этом городе или в каком другом не согласится тебя принять.

От травяной настойки, которую дала ей Матушка Марго, чтобы избавить от молока, во рту у Элены ещё горчило. Она снова спустилась по узкой лестнице, но на этот раз Тальбот повёл её в левую дверь, выходившую во внутренний двор.

Элена задрожала в прохладном ночном воздухе. Внутренний двор и сад в его дальнем конце со всех сторон укрывали массивные стены зданий. Полдюжины дверей вели, должно быть, в задние комнаты. А вместо пылающих факелов на ветру раскачивался фонарь. Свет фонаря, падавший сквозь роговые пластинки, был слишком тусклым, чтобы отчетливо рассмотреть что-либо, но его хватало, чтобы пересечь двор и не провалиться в колодец или не набить шишек, спотыкаясь о стоящие в беспорядке массивные лавки. Дверь побольше, расположенная сбоку в стене, видимо, вела со двора во внешний мир.

Заметив взгляд Элены, Тальбот кивнул.

— За той дверью конюшни. Ведь некоторые наши гости прибывают верхом, и даже не думай, что тебе удастся сбежать через ту дверь. Для вас, девочек, отсюда только один выход — такой же, каким вы вошли сюда, через гостиную. Лучше не пытаться ускользнуть, если конечно, Матушка сама не позволит уйти. Ты и не заметишь, что она за тобой наблюдает, а если Матушка застукает девочку за каким-нибудь непозволительным по ее мнению занятием, поверь мне, очень скоро эта особа сильно пожалеет.

Тальбот провел Элену мимо нескольких комнат. Изнутри сквозь щели пробивался свет, доносились звуки смеха, хрюканье и визг. Элена содрогнулась.

Тальбот ухмыльнулся.

— Шумные ублюдки, да? Всегда напоминают мне свиней, толпящихся у корыта с пойлом. — Он остановился напротив последней двери в дальней части двора. — Здесь спят девочки. Сюда не водят клиентов, поняла?

И он затолкал ее внутрь.

В тусклом свете фонаря было трудно что-либо разглядеть. Вдоль стен под разными углами друг к другу стояли невысокие деревянные помосты, покрытые соломой. Элена заметила между ними небольшие сундуки и свернутое тряпье, скромное имущество их хозяек. Еще больше одежды лежало на соломенных тюфяках. Она мысленно пожалела женщин, владевших этими скудными пожитками — и тут же поняла, что у неё самой нет ничего, кроме сырых и вонючих лохмотьев, что сейчас на ней, и сумы. Элена прижимала к себе мокрую кожу, но знала — сума пуста, там нет ничего, кроме сморщенной мандрагоры, а какой в ней сейчас толк?

Она вспомнила о небольшом сундуке, набитом безделушками и платьями, подаренными леди Анной, но он остался в доме свекрови. Что сделает с ними старая ведьма? Станет носить или продаст? Ее переполнял гнев. Джоан никогда не считала Элену подходящей для своего сына и изо всех сил старалась сделать так, чтобы невестку повесили — и как женщина может быть такой злобной? Она вздрогнула от мысли, что если бы Джоан добилась своего, она бы уже болталась на виселице в компании ворон, выклёвывающих её невидящие глаза. Элена попыталась внушить себе — важно лишь то, что она жива, она должна радоваться этому, но вспомнила, где оказалась, и её снова наполнили страх и отвращение.

Несколько женщин уже спали. Одни лежали вытянувшись, руки и ноги выглядывали из-под покрывал, другие свернулись в клубок, щурясь во сне, когда свет от фонаря Тальбота касался их лиц. Осторожно ступая, Тальбот прошёл между ними к уже догоревшему очагу в середине комнаты. В дальнем углу на помостах спали четверо или пятеро молоденьких мальчиков, лежавшие тесно в ряд, как селёдки на прилавке торговца рыбой, перетягивая друг у друга одеяло, будто дрались во сне. Тальбот остановился возле двух женщин, которые шептались, лёжа бок о бок.

— Вот, — хриплым шёпотом произнёс он. — Матушка прислала новенькую. Ты уж найди для неё уголок, Люс. А завтра займёшься ею, расскажешь, что к чему. Она пока что только для уборки, больше ничего. И имей в виду, Люс, обращайся с ней как с собственной сестрой. Она — девчонка Бычка.

Темноволосая девушка с большими выразительными глазами приподнялась, опираясь на локоть.

— Так ты принадлежишь мастеру Рафу? Вот счастливая-то! Ну и как он, Бычок? Говорят, умеет такое, чего даже корабельные шлюхи не знают. — Она потянула Элену за грязный и мокрый подол юбки. — Раз мы с тобой сёстры, ты должна рассказать мне, что он делает в постели. Во всех подробностях, я всё хочу знать.

Элена выдернула юбку из её рук.

— Я не... Я никогда не позволяла ему к себе прикасаться. Он же старик.

Люс рассмеялась.

— Погоди, когда увидишь, каких сморщенных старых петухов мы тут иногда принимаем — поймёшь, что мастер Раф по сравнению с ними просто цыплёнок. Тебя как звать, киска?

— Эл...

Элена запнулась на полуслове от крепкого подзатыльника Тальбота.

— Вот дура! Никогда и никому здесь не называй настоящее имя. Слушай, Люс, — добавил он, качая головой, словно поражённый безнадёжной глупостью Элены, — придумай сама ей имя.

Девушка тихонько хихикнула.

— Мелкая колючка, да ещё рыжая, как ягоды падуба. Назовём её Холли. Ну, я скажу, с таким пламенем на голове её не спрятать ни под кустом, ни даже в чаще.

Тальбот рассмеялся.

Оглядев комнату, Люс указала Элене на лежанку рядом со своей.

— Бери эту, рядом с Абрикоской. Просто скинь её узел вон на тот сундук, вечно она всё разбрасывает.

Элена пробралась к свободной лежанке, стянула промокшие башмаки и улеглась не раздеваясь, прижимая к груди суму. Она уже начинала дрожать от холода так, что зубы стучали.

— Нечем укрыться, Холли? — Элену шлёпнуло по лицу брошенное грубое одеяло. — Снимай мокрое, не то простудишься до смерти.

Элена с удовольствием укрылась одеялом, но даже не попыталась снять мокрую одежду, хотя ей хотелось обсохнуть и согреться. Оказаться голой в этом месте означало признать себя одной из них, а она не была таковой, и не позволила бы себе стать как они.

Люс взглянула на Тальбота и пожала плечами. Тальбот, покачав головой, будто никогда не мог понять женщин, вышел из комнаты.

Матушка наполнила кубок вином и толкнула бутыль через стол к Тальботу, но тот, как всегда, отказался. Он мог выхлебать за вечер столько эля, сколько весит сам, и даже после этого вспомнил бы каждое слово из тех сплетен, что услышал в таверне "Адам и Ева", но пить вино не умел. Тальбот беспокойно застыл перед столом Матушки. Он знал, что это значит — и молчание, и то, как сосредоточенно она очищала яблоко острым, как бритва, ножом. Матушка недовольна, а если она недовольна — можно не сомневаться, она чертовски постарается, чтобы и он не слишком радовался.

— Итак, дорогой мой, - произнесла Матушка, — Почему бы тебе не объяснить, зачем я рискую собственной шеей, укрывая эту девчонку? Только не говори мне, что просто делаешь одолжение Бычку.

Тальбот усмехнулся.

— Красивая девка, и вид у нее невинный — многим захочется испортить, да не по разу. Она принесёт тебе хорошие деньги.

— Я никогда не беру девочек, которые не приносят денег. Что еще? — Матушка царапнула длинными ногтями по оловянному кубку, рубины на коротеньких пальцах блеснули в свете свечей.

Ухмылка Тальбота мигом исчезла. Он понимал, терпение Матушки вот-вот закончится.

— Ну ладно, раз ты хочешь знать — ещё весной Раф рассказал мне, что служанка в поместье подслушала чей-то разговор о том, как доставить французских шпионов в Англию. Она не поняла, кто именно говорил, но оказалось, что крыса — не кто иной, как Хью Роксхем, младший брат Осборна. Раф не донес об этом из опасения, что Хью доберется до неё первым. Полагаю, рыжая малышка внизу — та самая девчонка, которую Раф пытался защитить. А теперь у нее, похоже, возникли проблемы и cо вторым братом.

Матушка вытаращила желто-зеленые глаза, казалось они вот-вот лопнут.

— Как! И ты уговорил меня взять ее сюда! Я поджарю твои яйца — пока они у тебя еще есть.

Тальбот отступил, подняв руки в знак возражения.

— Матушка, постой, ты разве не видишь? Это может обернуться для нас выгодой. Шериф всегда пытается наполнить свою тощую казну налогами и штрафами. А с этим ублюдком Иоанном, который требует на военные нужды все больше и больше денег из Норвича и других городов, совсем скоро в округе вновь появятся шерифы и найдут предлог, чтобы нас оштрафовать. У Осборна сейчас большая власть в округе, и он любимчик Иоанна. Если кто-то и мог бы убедить шерифа оставить нас в покое, так только Осборн. Нам просто нужно дать ему повод. Девушка всего лишь убила своего ребёнка, а это не то же самое, что убить лорда, поэтому мы могли бы сказать, что король Иоанн простит ее, если она выдаст предателя. Он, скорее всего, все равно бы её повесил, но какое это имеет значение? Дело в том, что Осборн потеряет слишком много и не станет рисковать братом, которого обвинят в измене. Если ему намекнуть, что эта рыжая что-то знает, он мог бы убедить шерифа оставить нас в покое и даже внести щедрую сумму в нашу скромную обитель — просто за то, чтобы мы держали девчонку взаперти.

Матушка крепко сжала кубок.

— Шантаж - опасная игра, особенно когда речь идет о таких, как Осборн. Это может привести нас на виселицу. — Она уставилась на Тальбота немигающим взглядом. — А теперь послушай меня, дорогой, и слушай внимательно. Эта девочка пока останется здесь, в безопасности, мы же посмотрим, куда дует ветер. Как только придет время, мы сыграем в твою игру, но если она покажется мне слишком рискованной, я сама выдам ее Осборну. Я решу сама. А до тех пор держи рот на замке, понял?

Тальбот кивнул. На большее он и не надеялся.

Он был почти в дверях, когда Матушка тихо сказала:

— А того лорда, который ещё там, в Святой земле, хотел вздёрнуть тебя за воровство — я припоминаю, ты кажется говорил, его звали Хью. Это случайно не тот ли самый Хью, дорогой мой?

Тальбот нахмурился.

— Все, кто там был, набивали карманы, а жаднее всех —знать. Я всего лишь подбирал крохи. А этот изворотливый ублюдок Хью обыскал меня и нагло отобрал всё. Затем он приказал своим людям вздёрнуть меня за мародёрство. Он и был самым настоящим чёртовым вором. И это его стоило повесить. Это были мои трофеи, я их нашёл. Для людей вроде него это просто жалкие крохи, а мне этого серебра и золота хватило бы на всю жизнь. Я мог бы купить себе небольшое заведение, приносящее доход, и быть там хозяином, если бы не эта мразь.

— Вот мы и докопались до настоящей причины. — Матушка улыбалась, показывая острые белые зубки. — Бычок был для нас верным другом, и я оставлю эту девчонку ради него, но если мне покажется, что ты подвергаешь меня или этот дом опасности, чтобы отомстить этому твоему Хью, клянусь Богом, я превращу твою жизнь в ад, и ты проклянешь Рафа за то, что он спас тебя от петли.

Элена неподвижно лежала на жёсткой постели, прислушиваясь к стонам, храпу и бормотанию спящих рядом с ней. Она слышала, как последние пьяные клиенты плетутся через внутренний двор, кто-то орал песни, кто-то прощался хриплым шёпотом, так громко, что мог бы поднять и святых из благоуханных гробов. Время от времени дверь отворялась, женщина или мальчик проскальзывали в комнату, пробирались между телами спящих к своей лежанке, сбрасывали одежду, ныряли голыми под одеяло и сразу же засыпали.

Всего несколько часов назад Элена молилась об избавлении от петли, а сейчас... она даже не знала, о чем молиться. Сколько времени пройдет до того момента, когда ей придется присоединиться к остальным в тех комнатах, и что с ней там станут делать? Все шуточки и женские разговоры, которые она невольно слышала от Марион и других женщин, снова звучали эхом в голове. Они хихикали над тем, что вытворяли с мужчинами — Элена не могла представить, что женщина захочет по своей воле сделать такое. Сначала она считала, что они все выдумывали, чтобы вогнать молодых девушек в краску, но теперь засомневалась. До этого она спала лишь с Атеном, и мысль о том, что другой мужчина может оказаться сверху, прикоснуться к ней, лапать её, заставила Элену стиснуть зубы, а ведь она даже не думала о том, чего ещё могут от неё потребовать.

Она повернулась и вздрогнула, когда нежные, опухшие груди кольнула жёсткая солома, которой была покрыта грубая лежанка. Она отчаянно хотела снова почувствовать, как крохотный ротик прижимается к ней, хотела ещё хоть один, последний раз подержать своё дитя. Глаза Элены жгло от слез, она плакала от усталости, голода и страха, но главным образом от отчаяния, ведь рядом не было Атена и ее сына. Она так любила Атена. Но лицо, которое возникало перед глазами, когда она пыталась представить его, было искажено сомнениями, теми же, что она видела в его глазах, когда он в последний раз посмотрел на нее.

Неужели он правда поверил, что она могла сделать это? Почему не заступился за неё перед Осборном? И почему прошлой ночью он даже не попытался проникнуть к темнице и поговорить с ней? Атен сказал, что будет всегда ее любить. Это были его последние слова, обращённые к ней, и Элена отчаянно цеплялась за них. Но можно ли по-настоящему любить женщину, если веришь, что она способна убить свою крошку?

Слезы покатились из глаз Элены, но она сердито смахнула их. В конце концов, Рафаэль оказался единственным, кто ей помог, и она должна верить, что он и дальше станет её защищать. Кому ещё она могла теперь доверять? Если Элена позволит себе поверить, что осталась совсем одна, она просто не сможет жить дальше. В тот день, когда Рафаэль впервые привел её к леди Анне, он обещал заменить ей отца, а отец не захочет, чтобы дочь стала шлюхой. Он отправил Элену сюда только ради её безопасности, и это наверняка хорошая мысль, ведь люди Осборна никогда не догадаются искать её здесь.

А когда Гита вернётся в Гастмир и подтвердит невиновность Элены, она сможет вернуться домой к Атену, и он нежно посмотрит на неё, как и в ту ночь, когда они зачали сына. И всё будет хорошо, обязательно будет. Ей нужно только ждать. Цепляясь за эту единственную ниточку надежды, Элена наконец провалилась в тяжелый сон.