Глава шестая

Самое напряженное для Раджкумара и Саи Джона время года наступало, когда вздувались реки. Каждые несколько недель они загружали мешки, ящики и коробки на один из речных судов пароходной флотилии Иравади - дрожащий пароход с колесом, чьим капитаном чаще всего оказывался шотландец, а команда состояла главным образом из читтагонгских халаси, одним из которых когда-то был и сам Раджкумар. Река разливалась за их спиной, когда они быстро шли из Мандалая вниз по течению, чтобы поспеть за расписанием пароходной компании. На закате, когда приходило время подойти к берегу, они часто вставали на якорь у какой-нибудь прибрежной деревушки, состоящей не более чем из нескольких крытых тростником хижин, сгрудившихся вокруг парадного плаца полицейского участка.

Неважно, насколько микроскопической была деревня, вокруг вставшего на якорь парохода тут же возникала ярмарка: коробейники и торговцы провизией, рожденные прямо в лодке лавочники, продавцы жареных закусок и производители местного самогона спешили со своим товаром, радуясь неожиданному улову, целому косяку клиентов. Иногда новости о прибытии парохода доходили до труппы бродячих артистов. Ночью, под аккомпанемент вызванного дождями лягушачьего концерта, кукольники устанавливали на берегу ширму, и из темноты проступали мрачные силуэты Бодо и Баина, Минтами и Минтаджи, Наткадо и Нан Белу, такие же огромные и такие же знакомые, как отбрасываемые луной тени.

Сая Джон любил путешествовать первым классом, в каюте - его бизнес процветал, и денег хватало с избытком. Он переехал в Мандалае в большой дом на Тридцать третьей улице, который стал жилищем и для Раджкумара, как и для всех остальных, связанных с бизнесом Саи Джона. Британская оккупация всё изменила: Бирма быстро интегрировалась в империю, ее насильно превращали в провинцию Британской Индии. В скором времени Мандалай стал оживленным торговым центром, ресурсы разрабатывались с невиданной доселе эффективностью и энергией. Мандалайский дворец подновили, чтобы он служил для развлечений завоевателей: западное крыло превратили в Британский клуб, королевский зал Аудиенций теперь стал бильярдной, зеркальные стены завесили месячной давности экземплярами "Панча" и "Иллюстрированных лондонских новостей", сады перекопали, чтобы устроить теннисные корты и лужайки для поло, изящный маленький монастырь, в котором жил послушником Тибо, стал часовней, где англиканские священники отправляли таинства над английскими войсками. Уверенно предсказывали, что Мандалай вскоре станет азиатским Чикаго, процветание было естественной судьбой города, охранявшего слияние двух самых могучих в мире водных артерий - Иравади и Чиндуина.

Теперь Сая Джон получал хорошую прибыль, переправляя припасы и оборудование в лагеря заготовщиков тика. Хотя он не был склонен к роскоши, но отправляясь в одну из снабженческих экспедиций, считал необходимым хорошо выспаться. Каюта на палубе первого класса парохода на Ирравади была его маленькой слабостью.

Что до Раджкумара, то он проводил ночи на нижней палубе. Некоторые мальчишки в команде были одного с ним возраста, их обязанности заключалась в том, чтобы свешиваться с носа судна со свинцовым лотом в руке, точь-в-точь, как когда-то он, наблюдая за перемещающимися песчаными отмелями и выкрикивая глубины:

- Эк газ, до газ, тин газ...

С ними он мог перейти на родной язык Читтагонга, и когда пароход вставал на якорь, они поднимали Раджкумара с циновки на палубе и отводили на берег, чтобы показать места, которые моряки посещают по ночам.

Когда на следующий день приходило время сойти на берег, у Раджкумара были красные глаза, а Сая Джон был свеж, позавтракал и готов выгрузить товар и отправиться к лагерю, куда они держали путь. Первую часть путешествия обычно проделывали на запряженной волами повозке. Они пересекали грязевые реки и медленно ползли к далеким горам.

Когда всё шло как планировалось, эти путешествия заканчивались в мелкой деревушке, где их ждала группа слонов, чтобы освободить от груза, и они могли возвращаться. Но очень часто они прибывали к конечной точке путешествия только чтобы узнать, что в лагере нет свободных слонов, и им приходилось самим искать носильщиков и нести груз в горы. Тогда Раджкумар тоже водружал за спину корзину - глубокую плетеную па с лямкой на лбу. В его обязанности входило тащить мелкие, купленные по специальному заказу предметы роскоши для управляющих лагерями лесорубов - сигары, бутылки виски, жестянки с тушенкой и сардинами, однажды даже хрустальный графин, присланный из "Роу и Ко", большого универсального магазина в Рангуне.

Они отправлялись на заре, Сая Джон возглавлял длинную шеренгу носильщиков, а Раджкумар завершал, они взбирались по незаметным тропам и пропитанными дождями дорогам, словно мулы, их ноги утопали в красной бесплодной грязи. У Саи Джона был ритуал, нечто-то вроде суеверия, всегда начинать путешествие в европейской одежде - пробковом шлеме, кожаных сапогах и штанах цвета хаки. Раджкумар шел босым, как и носильщики, не надев ничего кроме безрукавки, лонджи и крестьянской широкополой шляпы.

Но как бы ни был осторожен Сая Джон, его костюм никогда долго не сохранялся нетронутым: подлесок оживал, когда они проходили мимо, пиявки разворачивались как завитки волос, когда их пробуждало тепло проходящих тел. Наиболее одетый из всех, Сая Джон неизменно пожинал самый богатый урожай кровососов. Примерно раз в час он призывал остановиться. Вдоль тропы стояли крытые тростником навесы, воздвигнутые дровосеками через регулярные промежутки. Сидя съежившись под протекающим тростником, Сая Джон тянулся к своему саквояжу, чтобы достать завернутый в брезент пакет, в который Раджкумар уложил спички и черуты. Потом он проходился по всему телу, одну за другой прижигая пиявок.

Самое большое количество пиявок собиралось в изгибах тела, где ткань терлась о кожу: складки и сгибы указывали этим тварям путь к любимым местам - подмышкам, паху, между ягодиц. В обуви Сая Джон иногда обнаруживал десятки пиявок, основная часть присасывалась между пальцами - к самому любимому пиявками подношению человеческого тела. Некоторые всегда давились в сапогах, оставляя торчащие из кожи присоски. Встречались места, где можно было с большой вероятностью ожидать нападения не только пиявок, но и насекомых; оставь их без внимания, и они устраивали пир, проделывая на коже дурно пахнущие, глубокие язвы. В таких местах Сая Джон применял коу-йок - смолистый на ощупь красный табак, намазанный на бумагу или ткань. Пластырь так плотно приставал к коже, что не слезал даже в воде, предохраняя рану от инфекции. На каждом привале Сая Джон избавлялся от какого-нибудь предмета одежды, и через несколько часов был одет как Раджкумар, лишь в лонджи и безрукавку.

Почти наверняка они следовали вдоль течения чаунга - стремительного горного ручья. Через каждые несколько минут по воде вниз к равнине проносилось бревно. Любой, застигнутый в потоке этим стремительным двухтонным снарядом, был бы покалечен или погиб. Когда тропа переходила на другой берег чаунга, выставлялся наблюдательный пост, чтобы оповещать о приближающемся бревне, и носильщики знали, когда можно безопасно перебраться.

Часто бревна плыли не поодиночке, а группами, дюжина тонн твердого дерева устремлялась вниз по ручью, и когда бревна стукались друг о друга, удар ощущался на берегах на приличном расстоянии. Время от времени бревно застревало в быстринах или уткнувшись в берег, и за какие-нибудь несколько минут из воды поднималась спутанная плотина, устраивая затор. Одно за другим бревна врезались друг в друга, добавляя веса к собравшемуся дереву. Вес груды всё рос, пока не становился слишком большим. Тогда происходил прорыв, и бревно девяти футов в обхвате ломалось, как спичка. С грохотом плотина опрокидывалась, и склоны гор омывала приливная волна из дерева и воды.

- Чаунги для тикового дерева - как пассаты, - любил говорить Сая Джон.

Во время сухого сезона, когда растрескивалась земля и увядал лес, ручьи усыхали, превращаясь в тоненькие струйки, которые едва могли выдержать вес горстки листьев, просто маленькие грязные ручейки между вереницей мутных заводей в ложе реки. В это время заготовщики тика прочесывали лес в поисках подходящих деревьев. Выбранное дерево умерщвляли и оставляли сохнуть, потому что тик настолько плотный, что не будет держаться на воде, пока влажный. Дерево убивали с помощью круговых зарубок, щели вгрызались глубоко в древесину на высоте четырех футов и шести дюймов от земли (несмотря на дикую местность вокруг, в имперском законодательстве по добыче тика разъяснялась каждая деталь).

Обреченные на гибель деревья оставляли умирать стоя, иногда на три года или даже больше. Лишь после того, как их считали достаточно сухими для сплава, деревья помечали на рубку. Тогда приходили лесорубы, держа на плечах топоры, они посматривали на лезвия, чтобы примерить угол, с которым набрасываться на жертву.

Хоть и мертвые, деревья издавали протестующий звон, словно набат, а грохот падения можно было расслышать за много миль, деревья сметали всё на своем пути к земле - кучи веток, спутанные клубки ротанга. Густые заросли бамбука сминались мгновенно, тысячи соединенных вместе отростков одновременно ломались с ужасающим скрипом, взметая вверх облака щепок.

Заступала на работу группа слонов под руководством погонщиков - оо-си и пе-си, они тянули и толкали, поддевая стволы хоботом. Бревна укладывались на деревянные катки, и пакьейки с ловкими пальцами, специалисты по связыванию цепей, устремлялись мимо ног слонов, закрепляя стальную упряжь. Когда, наконец, бревна начинали движение, трение о поверхность было так велико, что рядом бежали люди с водой, окатывая дымящийся воз из ведер.

Бревна подтаскивали к чаунгам и складывали в штабеля, там они дожидались того дня, когда чаунги пробудятся из спячки сухого сезона. С первыми дождями лужи в ложе ручьев начинали вздуваться и вытягиваться, соединяясь с соседними, вода медленно поднималась, расчищая мусор, копившийся долгие месяцы засухи. Затем через несколько дней проливались дожди, ручьи поднимались, разбухая в сотни раз, и за неделю до того, как они иссохнут под весом листвы и веток, ручьи несли двухтонные бревна вниз по течению, словно перышки.

Так начиналось путешествие бревен к лесным складам в Рангуне: слоны подталкивали их по склонам к пенным водам ручьев. Следуя по рельефу местности, бревна пробивали себе путь от ручьев до притоков реки, пока, наконец, не оказывались в переполненных реках долины.

В годы, когда дождей было мало и чаунги не могли нести большой вес, прибыль тиковых компаний падала. Но даже в хорошие годы эти горные ручьи были ревнивыми и скорыми на наказание, словно надсмотрщики. В разгар сезона одно единственное застрявшее бревно могло вызвать затор из пяти тысяч бревен и даже больше. Обслуживание этих пенящихся вод было особой наукой, с собственными кадрами и адептами - специальными командами оо-си и слонов, которые проводили месяцы муссона, без устали патрулируя лес: знаменитые погонщики, обученные сложному и опасному искусству расчистки чаунгов.

Однажды, укрывшись у умирающего изрезанного тикового дерева, Сая Джон дал Раджкумару мятный лист в одну руку и упавший лист дерева в другую. Почувствуй их, сказал он, разотри пальцами.

Тик - родственник мяты, Tectona grandis, из того же ботанического рода, но другой его ветви, среди которой главная - вербена, самая успокаивающая. Среди его ближайших родственников много других ароматных и известных трав - шалфей, чабер, тимьян, лаванда, розмарин и наиболее знаменитый из них - базилик священный со своими многочисленными разновидностями, зелеными и пурпурными, с гладкими листьями и шершавыми, пикантными и душистыми, горькими и сладкими.

В Пегу было тиковое дерево, чей ствол составлял сто шесть футов от основания до первой ветки. Представь, как выглядел бы мятный лист, если бы вырос на возвышающемся более чем на сотню футов дереве, прямом от основания, без сужений и изгибов, прямом, как свинцовый лот, первые листья появляются почти на верхушке, тесно прижавшись друг к другу и раскинувшись, словно руки поднявшегося к поверхности ныряльщика.

Мятный лист был размером с большой палец Раджкумара, а другой - как след от ноги слона, одним приправляли суп, а другой принадлежал дереву, из-за которого свергались династии, вторгались войска и сколачивались состояния, которое вносило в сущее новый порядок. Но даже Раджкумару, который не был склонен к натяжкам или фантазиям, пришлось признать, что между мягкой ворсистостью одного листа и колючей, жесткой текстурой другого есть безусловная общность, ощутимая пальцами связь.

Лагеря заготовщиков тика оповещали о своем присутствии звоном слоновьих колокольчиков. Даже приглушенный дождем или расстоянием, звук всегда оказывал магический эффект на вереницу носильщиков, которые убыстряли шаги и приободрялись.

Неважно, сколько времени они шли или насколько устали, Раджкумар чувствовал, как сердце начинало биться быстрее, когда внезапно в поле зрения возникал силуэт лагеря - лесной поляны с несколькими крытыми тростником хижинами, сгрудившимися вокруг таи - вытянутого деревянного дома на сваях.

Тиковые лагеря всегда выглядели одинаково, но в то же время по-разному, лагерь не строили на одном месте два сезона подряд. Сначала деревья валили слоны, в результате поляна неизбежно была обезображена вывороченными деревьями и ямами.

Таи стоял в центре каждого лагеря, в нем жил управляющий, представитель компании, командующий лагерем. В глазах Раджкумара таи обладали ни с чем не сравнимой элегантностью: построенные на деревянных платформах, поднятых на шесть футов над землей на тиковых столбах. Каждый состоял из анфилады нескольких просторных комнат, которая выходила на широкую веранду, всегда ориентированную таким образом, чтобы с нее открывался наилучший вид. В лагере, где управляющему прислуживал старательный луга-лей, веранду таи затенял балдахин цветущих вьюнов, чей яркий цвет как янтарь сиял на фоне бамбуковых циновок. Там управляющий сидел по вечерам со стаканом виски в одной руке и трубкой в другой, наблюдая, как за долиной садится солнце, и мечтая о далеком доме.

Эти управляющие всегда были сдержанными и задумчивыми людьми. Перед тем, как отправиться к ним, Сая Джон переодевался в европейскую одежду - белую рубашку и парусиновые штаны. Раджкумар наблюдал в сторонке, как Сая Джон подходил к таи, выкрикивая приветствие, почтительно положив одну руку на нижнюю ступень лестницы. Если его приглашали подняться, он забирался медленно, ставя одну ногу рядом с другой. За этим следовало море улыбок, поклонов и приветствий. Иногда он возвращался через несколько минут, а иногда управляющий предлагал ему виски и приглашал остаться на ужин.

Как правило, управляющие обладали прекрасными манерами. Но однажды управляющий начал бранить Саю Джона, обвиняя его в том, что он забыл что-то из заказанного.

- Убери отсюда своё ухмыляющееся лицо, - кричал англичанин. - Увидимся в аду, Джонни-китаец.

В то время Раджкумар плохо понимал по-английски, но злость и презрение в голосе управляющего ни с чем невозможно было спутать. На мгновение Раджкумар увидел Саю Джона глазами управляющего: низкорослый, странно и беспорядочно одетый в плохо сидящие европейские вещи, его полноту подчеркивали залатанные парусиновые штаны, складками обрамлявшие лодыжки, и истертый пробковый шлем, едва держащийся на голове.

Раджкумар служил Сае Джону три года и стал его советчиком и помощником во всём. Он почувствовал, как вскипает от такого поведения управляющего, и побежал через поляну к таи, намереваясь залезть по лестнице, чтобы противостоять управляющему на веранде.

Но в тот самый миг Сая Джон поспешил вниз с мрачным лицом.

- Саяджи! Мне подняться...?

- Куда?

- В таи. Чтобы показать этому мерзавцу...

- Не глупи, Раджкумар. Найди себе какое-нибудь полезное занятие, - раздраженно фыркнув, Сая Джон повернулся к Раджкумару спиной.

Они остановились на ночь у хсин-оука, лидера оо-си. Хижины, где жили лесорубы, стояли позади таи, размещенные таким образом, чтобы не заслонять управляющему вид. Это были маленькие, установленные на сваи строения, состоящие из одной или двух комнат, с похожей на балкон площадкой спереди. Оо-си строили хижины собственноручно и, живя в лагере, старательно за ними следили, ежедневно латая прорехи в бамбуковых ширмах, подновляя тростник на крыше и устраивая святилища своих богов. Они часто сажали вокруг хижин небольшие огороды за аккуратными заборчиками, чтобы разнообразить присылаемые с равнин сухие пайки. Некоторые держали под столбами хижин кур или свиней, а другие перегораживали ближайшие ручьи, заполняя их рыбой.

В результате такого рачительного хозяйствования лагерь заготовщиков тика часто выглядел как меленькая горная деревушка с семейными домами, протянувшимися полукругом за домом старосты. Но это было обманчивое впечатление, потому что поселения являлись временными. Команде оо-си требовалась всего пара дней, чтобы построить лагерь лишь из лиан, только что нарезанного бамбука и плетеного тростника. В конце сезона лагерь оставляли джунглям, чтобы возвести его на следующий год в другом месте.

В каждом лагере был хсин-оук, занимающий самую большую хижину, обычно в ней и останавливались Сая Джон с Раджкумаром. Находясь в лагере, Сая Джон с Раджкумаром часто сидели на балконе хижины, провожая вечер. Сая Джон курил черуты и вспоминал о своей жизни в Малайе и Сингапуре и о покойной жене.

Тем вечером, когда управляющий накинулся на Саю Джона, Раджкумар долго не мог заснуть, уставившись на мерцающие в таи огни. Несмотря на предостережение Саи Джона, он не мог отделаться от вызванного поведением управляющего негодования.

Как раз перед тем, как заснуть, Раджкумар услышал, как кто-то прокрался на балкон. Это был Сая Джон, вооруженный коробком спичек и черутой. Раджкумар внезапно снова пробудился, таким же злым, как и вечером.

- Саяджи, - выпалил Раджкумар, - почему ты ничего не сказал, когда тот человек на тебя кричал? Я так разозлился, что хотел забраться в таи и преподать ему урок.

Сая Джон бросил взгляд через поляну на таи управляющего, где еще горел свет. Силуэт управляющего был четко виден на фоне тонких стен из тростника, он сидел в кресле и читал книгу.

- Нет причин злиться, Раджкумар. В таком месте только так и можно себя вести, даже еще и похуже. Что меня поражает, так это что большинство из них ведут себя не как этот.

- Почему, Саяджи?

- Подумай, какую они здесь ведут жизнь, эти молодые европейцы. В лучшем случае, им придется провести в джунглях два или три года, до того как они настолько ослабнут от малярии или лихорадки денге, что не смогут далеко удаляться от докторов и больниц. Компании прекрасно это известно, она знает, что через несколько лет эти люди преждевременно состарятся в возрасте двадцати одного года, и их поставят на должность чиновника в городе. Лишь только что прибыв, семнадцати- или восемнадцатилетние, они могут вести подобную жизнь, и за эти несколько лет компания должна извлечь из них всю возможную прибыль. И она бесконечно посылает этих молодых людей из лагеря в лагерь, почти не давая передышки. Взгляни на этого: мне сказали, что у него уже был тяжелый приступ лихорадки денге. Он не старше тебя, Раджкумар, ему, вероятно, восемнадцать или девятнадцать, и вот он - больной и одинокий, в тысячах миль от дома, окруженный людьми, чьи пристрастия он никогда не узнает, в гуще леса. Посмотри на него: вот он, читает книгу, без следа страха на лице.

- Но ты тоже далеко от дома, Саяджи, - сказал Раджкумар. - Как и я.

- Но мы не так далеко, как он. И сами по себе мы бы ни за что не пришли сюда, собирать дары этого леса. Взгляни на оо-си в лагере, взгляни на хсин-оука, лежащего на циновке, оглушенного опиумом, посмотри на их ложную гордость своими навыками управляться со слонами. Они считают, что поскольку их отцы и семьи работали со слонами, никто так не знает этих животных. Но пока не пришли европейцы, никто и не думал использовать слонов для валки леса. Слонов использовали только в пагодах и дворцах, для войн и церемоний. Именно европейцы поняли, что прирученные слоны могут работать на пользу человеку. Именно они изобрели всё, что ты видишь вокруг нас в лагере. Весь этот образ жизни - дело их рук. Именно они придумали способ умерщвлять деревья, как таскать бревна с помощью слонов и систему сплава вниз по течению. Каждая деталь структуры и размещения хижин, план таи, использование бамбуковых циновок и ротанга - их изобрели не оо-си со своей древней мудростью. Всё это появилось в уме таких людей, как сидящий в этом таи - мальчишек ненамного старше тебя.

Торговец ткнул пальцем в виднеющийся в таи силуэт.

- Видишь этого человека, Раджкумар? - сказал он. - От него ты можешь многому научиться. Как склонять природу на свою сторону, как сделать растущие из земли деревья полезными для человека, что может быть более восхитительным и вдохновляющим? Вот что я сказал бы мальчику, у которого впереди вся жизнь.

Раджкумар решил, что Сая Джон сейчас подумал не о нем, его луга-леи, а о Мэтью, отсутствующем сыне, и осознание этого внезапно его опечалило. Но боль длилась только мгновение, а когда она затихла, Раджкумар почувствовал себя намного сильнее и лучше подготовленным. В конце концов, он был здесь, в лагере, а Мэтью - в далеком Сингапуре.