Или в более бестактной форме: «А зачем вам это надо?» Этот вопрос просто обожают задавать приемным родителям и в анкетах, и в бытовых разговорах-беседах. Мне задают вопрос «про мотивацию» журналисты, участники семинаров для сотрудников опеки, коллеги, начинающие свой путь в сфере семейного устройства. В какой-то момент собеседник или группа смотрит на меня особым, заговорщическим взглядом и, понизив голос, спрашивает: «Вы же знаете хорошо приемных родителей. Какая у них НА САМОМ ДЕЛЕ мотивация?»

Даже семинары проводятся для сотрудников опеки: как определить подлинную мотивацию кандидатов в приемные родители. Списки прилагаются: какая мотивация правильная, какая нет. Статьи пишутся, диссертации защищаются. Сами потенциальные приемные родители обращаются: подскажите, как правильно ответить на вопрос о мотивации? Некоторые опеки пытаются всех кандидатов направлять к психологу, чтобы он эту самую мотивацию у них точно определил. На профессиональных конференциях обсуждаются тонкости и нюансы, выдвигаются гипотезы, одна другой тоньше и глубже. От грубого предположения, что «они просто хотят денег», переходят к более тонким интерпретациям. Мол, хотят избежать одиночества. Загладить вину перед собственными детьми. Освободиться от власти родителей. Самоутвердиться. Утешить внутреннего ребенка. Укрепить брак. И много чего еще.

Честно говоря, я очень не люблю такие разговоры. За всем этим стоит представление о человеке, в данном случае о приемном родителе, как о простенькой электрической схеме, где несколько проводков идут от одного контакта к другому, и важно угадать, на какую кнопочку нажать, чтобы загорелась нужная лампочка. А еще лучше – применить научный подход (то есть пусть в схеме психолог поковыряется) и создать стандарты правильной мотивации – чтобы образцовая схема висела в кабинете на стенке и с ней всегда можно было сравнить.

Когда я слышу вопрос о мотивации от слушателей на семинаре, я всегда задаю встречный вопрос: «А у вас какая мотивация? Вы работаете социальными работниками или инспекторами опеки – не самая простая работа на свете. Не самая хорошо оплачиваемая. Не самая престижная. Нервная, часто неблагодарная. Можно было бы, пожалуй, и получше найти. Зачем ВАМ это нужно? Зачем вы каждый день идете и занимаетесь несчастными детьми, страдающими семьями, иногда через не могу, через слезы и отчаяние, иногда за счет собственных детей? Зачем?»

В ответ всегда повисает тишина. Люди думают, прислушиваются к себе. А потом звучит: «Ну, много всего… Одним словом не ответишь…» Вот как, оказывается. Когда речь идет о себе – парой проводков не обойдешься. Все сложно. И сам иногда не знаешь, зачем делаешь то, что делаешь. И не отличишь, какая мотивация правильная, какая нет. Человеческий ум силен и гибок – убедительное объяснение, правдоподобную схему можно составить всегда. Толку от нее, если честно, мало. Именно потому, что это будет лишь правдоподобие, ведь человек – не схема. Он, как в свое время показал Иммануил Кант, «вещь в себе», непознаваемая до конца ни самим собой, ни уж тем более внешними наблюдателями. Мотивация – одно из сложнейших явлений психики, потому что имеет отношение к сфере ценностей, к сфере свободы. Ее нельзя разложить на пункты и составить списки «имеющихся в наличии мотивов» с разделением их на «хорошие» и «плохие».

К сожалению, нельзя, потому что хотелось бы, конечно, иметь возможность отсекать, например, тех, кто хочет взять ребенка только ради денег. Или того хуже – для педофильских утех. Или чтобы свою жажду власти удовлетворить и над сиротой поиздеваться. Но даже такую патологическую мотивацию выявить практически невозможно. Люди, которые сознательно хотят плохого, скажут все самые нужные и правильные слова, они как раз себя контролируют.

И хорошо, что нельзя. Потому что страшно себе представить, что будет, если решения будут приниматься на основе «анализа мотивации». Собственно, это уже и сейчас местами происходит. Семью направляют к психологу или в опеке подробно с ними беседуют. И начинается: «Почему вы хотите взять ребенка?» – «Хотим помочь, вытащить его из казенного дома». – «Значит, вами движет жалость? Вы знаете, а жалость – она унижает. Ребенка жалеть нельзя. Его надо любить». Кандидаты в замешательстве. Не могут же они сказать, что любят ребенка, когда никакого конкретного ребенка еще нет. Это пока не мальчик, не девочка, не Маша, не Петя, а просто абстрактный ребенок.

«Ну, мы просто хотим ребенка, любить его, заботиться о нем» – заходят они с другого боку. «Хотите ребенка? Значит, хотите удовлетворить с помощью ребенка свои потребности? Вам без него одиноко? Жизнь пуста? Больше некого любить? Вас не удовлетворяют супружеские отношения? Разочаровали собственные дети?»

«Нет, у нас все нормально, но вот просто хотелось всегда большую семью, много детей». – «Значит, вы хотите воспроизвести модель семьи своих родителей? Или вами движут религиозные убеждения? А может быть, вы так самоутверждаетесь в собственных глазах?»

И так далее. Чем подкованней специалист, чем больше всяких психологических теорий он знает, чем быстрее соображает и лучше формулирует свои мысли, тем виртуознее будет «анализ мотивации», тем интересней предположения: «Она просто хочет доказать своей матери, что уже выросла», «Они просто страдают от синдрома пустого гнезда», «Он просто боится женщин и потому хочет создать семью с ребенком». Ключевое слово: «просто». Как все просто, как ясно, как складно, когда речь идет о другом человеке. А кандидаты нервничают, пытаются угадать верный ответ, путаются, уточняют, сердятся… Быть заживо препарированным – сомнительное удовольствие.

А главное – во всем этом нет никакого смысла. Пусть даже каждая вторая догадка справедлива. Что дальше? Как из этого сделать вывод о способности или неспособности данной семьи воспитывать ребенка? Пусть этим людям без ребенка и вправду одиноко. Что это дает нам с точки зрения прогноза: как они будут себя вести, столкнувшись с трудностями, не спасуют ли, не вернут ли ребенка обратно, не начнут ли обижать? Это самое одиночество, которое их гипотетически мучило до приема ребенка, оно – что? Будет дополнительным стимулом, чтобы все преодолеть? Будет ахиллесовой пятой, потому что никуда не исчезнет? Кто может сказать заранее? Даже если одиночество имеет место быть, будущие приемные родители не сводятся к нему, они куда больше, шире, сложнее этого одного чувства, одного обстоятельства. Кроме одиночества у них еще есть мужество, ответственность, сострадание, чувство юмора, опыт, любовь друг к другу. Много всего. Они люди, а не схемы.

Мы хотим чего-то в силу множества разных причин, причем нередко они противоречат друг другу, более того – далеко не все свои мотивации мы осознаем и уж точно далеко не все готовы обсуждать с посторонними людьми. Мы можем ходить на работу потому, что нам нужны деньги, потому, что нравится коллектив, потому, что она позволяет нам самореализоваться, потому, что скучно сидеть дома, потому, что все ходят, потому, что надо доработать до пенсии, потому, что влюблены в коллегу, потому, что удобно добираться, да мало ли еще почему! Все эти мотивы могут быть представлены вместе или по отдельности, в разные моменты жизни те или другие могут выходить на первый план. В любом случае гораздо важнее для всех (и для нас тоже) знать, не почему мы туда ходим, а как работаем: хорошо, плохо, эффективно, с удовольствием или экономим силы. С приемными родителями – та же история. Не очень важно, какая у них изначальная мотивация. Гораздо важнее другое: как они с ребенком обращаются? Уважают его? Заботятся о нем? Не обижают? Сознают ответственность за него? Стараются честно, как могут, справляться с трудностями? У них получается? Хватает ресурсов? Вот это важно. Важно не то, что человек в глубине души хочет, а то, что он на самом деле, в реальности делает. Судить душевные порывы и стремления может лишь Господь Бог. Мы просто люди и оценивать можем лишь реальные дела и их последствия, и то в меру своих способностей.

Это не значит, что вопрос о мотивации лишний. Очень даже хороший, полезный вопрос. Когда люди задают его САМИ СЕБЕ, когда сами пытаются разобраться в своих ожиданиях, иллюзиях, надеждах. Ведь если что – разочаровываться им самим, справляться с разочарованием – тоже им. Но пытаться ответить на вопрос «зачем» кратко и внятно, да еще и «правильно» – безнадежное дело. Вопрос о мотивации – это сочинение на свободную тему.

С самим собой или между собой об этом очень полезно думать и говорить. Себе очень важно задать некоторые вопросы и честно на них ответить. И мало кто из кандидатов в приемные родители не задавался вопросом: а как нам самим убедиться, что у нас такая мотивация, как надо? Вдруг мы и правда «неправильно» хотим ребенка и потом все будет плохо? Как это определить?

Прежде всего не стоит пытаться получить ответ полный и исчерпывающий. Как говорил мудрец Заратустра, «я не настолько глуп, чтобы думать, что понимаю причины своих поступков». Своя душа для человека не меньшие потемки, чем чужая, наше сознание и подсознание устроены сложно, они умеют ловко маскировать от нас наши же глубинные побуждения, страхи, предрассудки. С подобными примерами мы сталкиваемся постоянно. Например, человек зарабатывает очень мало, хотя вроде и способностями не обделен, и образование приличное, и профессия востребованная. Он сам может говорить (и думать), что ему просто не везет. Или что он выше меркантильных интересов. Или что деньги ему просто не нужны, ведь у него и так все есть. И каждое из этих утверждений может быть правдой. А может маскировать собой, например, страх быть успешным. Или травматические воспоминания детства, когда сначала была хорошая семья и родители жили душа в душу, а потом папа стал вдруг очень много зарабатывать, родители начали ссориться и вскоре папа ушел. Или еще что другое.

И как тут быть? Перед принятием ребенка всем проходить многолетнюю психотерапию, чтобы выявить все-все подлинные пружины и мотивы? Боюсь, дети успеют вырасти в детдомах за это время.

На самом деле, мне кажется, не так много мотивов заведомо «плохих» и их неправильность всем очевидна. Например, ясно, что брать приемного ребенка с целью использовать его как бесплатную прислугу нехорошо (хотя в недавнем прошлом это казалось в порядке вещей и, кстати, многих сирот спасло от неминуемой гибели). Про мотивы уголовные и говорить нечего.

В общем и целом всем понятно, что приемный ребенок не может и не должен быть:

• средством спасения вашего брака;

• средством доказать себе, семье и окружающим, что у вас «все, как у людей»;

• средством перевоспитать ваших детей;

• средством развлечь ваших детей;

• средством заменить ваших нерожденных детей;

• средством заменить ваших выросших детей;

• средством заменить вашего потерянного ребенка;

• средством исправления тех ошибок, которые вы совершили, воспитывая собственных детей;

• средством избежать безнадежности и одиночества;

• средством выполнения миссии (гуманистической, христианской и т. п.).

Ребенок вообще не должен быть средством даже для самых благих целей. Если вы хотите именно ребенка, чтобы он жил и рос с вами, чтобы любить его, заботиться о нем, если главное ваше желание – обычное, такое естественное человеческое желание – быть родителем, значит, все в порядке. При этом все остальные мотивы тоже могут вполне присутствовать, если они становятся дополнением к этому основному.

Дети, кстати, тоже чувствуют, если приемным (как и родным) родителям нужны не они сами по себе какие есть, а некие другие цели, которых достигают их посредством. И знаете, что сделает в этой ситуации любой сколько-нибудь сохранивший волю к жизни ребенок? В лепешку расшибется, чтобы те цели, которых вы хотите добиться, используя его как средство, никогда не были достигнуты. Он будет максимально не похож на того, кого призван заменить; он будет драться с ребенком, которого призван развлекать, и дурно влиять на того, которого призван воспитывать; он будет избегать общения, если должен избавлять от одиночества, и совершать чудовищные поступки, если ваша цель была – наставить на путь истинный заблудшую душу. Не из вредности, нет, совершенно неосознанно. Просто каждый человек (а однажды уже отвергнутый – особенно) нуждается в том, чтобы его ценили и любили просто так. И если ему в этом отказывают, он протестует всеми доступными ему способами, пытаясь докричаться: «Я не хочу быть лишь средством, откажитесь от такого взгляда на меня, все равно ничего не получится». Ради того, чтобы его отчаянный вопль услышали, ребенок готов действовать во вред себе, разрушать отношения, рисковать своим будущим, да он все будет готов поставить на кон ради шанса получить настоящую, бескорыстную «ни за что ни про что» родительскую любовь. Потому что для ребенка это не блажь, не удовольствие, а воздух, без которого его душа умирает. А когда человеком движет отчаяние, он не стесняется в средствах и не щадит ни себя, ни других.

И наоборот: дети, которых любят ради них самих, без всяких условий, оказываются удивительно чутки и благодарны. Когда ребенок окончательно привыкнет к семье, когда в его душе восстановится мир и он поверит, что любим и что это насовсем, он обязательно захочет откликнуться. Для ребенка, который знает, что любим и принят, вполне естественно мирно играть с братьями и сестрами, стараться порадовать своими успехами родителей, быть с ними близким и откровенным. Но все это не условия, на которых ребенка принимают, а как раз следствие того, что он был принят.

Еще несколько слов о последнем пункте в нашем списке. Звучит он замечательно: «Хочу сделать благое дело, помочь ребенку, оставшемуся без семьи». Настолько замечательно, что некоторые сотрудники органов опеки даже отказываются работать с семьями, если они не назвали этот мотив одним из первых. Но могу сказать по опыту – не все так просто. Конечно, каждый, кто приходит за ребенком в детский дом, в том числе хочет ему помочь – это естественно и правильно. Но если мотив «помочь», «сделать богоугодное дело», «принести кому-то пользу» – единственный или превалирующий, я бы советовала не торопиться. Да, сирот жалко, да, дело богоугодное. Но одно дело – взять, другое – растить год за годом, день за днем. И если у вас нет обычной родительской «корысти» – желания иметь ребенка, общаться с ним, радоваться ему, а вы лишь выполняете миссию, «несете свой крест», очень возможно, что надолго вас не хватит. Наступит физическое и эмоциональное истощение, при этом вы не сможете черпать силы, как обычный родитель, из самого общения с ребенком, из его забавных словечек, из утренних сонных поцелуев, из веселой болтовни по дороге в школу – вы ведь не для радости все это затеяли, а из жалости или из чувства долга. Из чувства долга и из жалости можно ухаживать, кормить, одевать, учить, но любить – нет. А даст ли ребенку счастье родитель, для которого сам ребенок – «тяжкий крест»?

Поэтому помочь – дело святое. Но поскольку работа, которую вам предстоит выполнять, в значительной степени делается сердцем, чувствами, очень важно еще и просто хотеть ребенка, хотеть именно для себя, ведь ему нужны не спасители, а родители.

Итак, все мотивы (кроме криминальных) имеют право на существование. «Хотим ребенка» – замечательно, «хотим помочь» – тоже хорошо, «хотим, чтобы нашему ребенку было с кем играть» – в принципе, понятный мотив, «хотим работать и получать зарплату, воспитывая детей дома» – тоже нормально. И даже «скрепить брак», «чтобы было кому стакан воды подать в старости», «чтобы быть как все, с ребенком», «чтобы заменить собственного погибшего ребенка» – тоже при определенных условиях могут быть вполне конструктивными мотивами, если они не единственные и не главные.

Риск только в одном: если мотив окажется неудовлетворен. Вы хотели, чтобы ребенок дружил и играл с вашими детьми, а он дерется, ругается и вообще хочет общаться только с вами, а их чтобы не было. Вы хотите стать родителями сироте, а он любит свою пьющую маму, тоскует по ней, а вас мамой не называет. Вы хотели скрепить брак, а из-за стресса после прихода ребенка, из-за огромного количества новых проблем и обязанностей брак стал, наоборот, разваливаться. Вы хотели достойного наследника, а ребенок не желает получать образование и вообще не факт, что это он будет вас поддерживать в старости, а не вы его до последнего дня. Вы хотели быть «нормальными, как все», а теперь на вас косятся другие мамы на детской площадке и только что вслух не говорят, что, мол, пришла тут со своим ненормальным ребенком. Все это вполне возможно. Никак предугадать и предотвратить такие варианты не удастся, в этом надо отдавать себе отчет заранее, «на берегу».

Вот поэтому я предложила бы ответственным кандидатам в приемные родители проверить собственные мотивы с помощью простого вопроса: «А если не…?» А если ребенок не скрепит брак, не подружится с вашим ребенком, не заменит потерю, не получит образования, не захочет разделять вашу веру, ваши ценности и убеждения, никогда не станет считать вас мамой и папой, не сможет преодолеть отставание и реабилитироваться после пережитого (то есть вы не сможете ему полностью помочь)?

Что если не…? Задавайте себе этот вопрос и прислушивайтесь к тому, что происходит в душе. Все ваши мотивы один за другим рассыпаются? Или вы даже не в силах представить себе, как это возможно, чтобы «не»? Тогда стоит подождать и подумать, может быть, действительно обратиться за помощью к психологу, чтобы лучше разобраться в себе.

Или вы готовы решить: если даже не все сбудется, все равно ребенок будет в семье, все равно у нас будут свои отношения, все равно будет какая-то общая история, из которой что-нибудь да выйдет, и мы готовы постараться, понимая, что нет гарантий успеха и исполнения всех желаний. Тогда – вперед. И любой ваш мотив, самый «неправильный», пойдет в дело и поможет все преодолеть.

Еще одно. Скорее всего, вопросы: «А зачем вам это нужно?», «А какая у вас мотивация?» будут вас злить. И знаете что? Вы правы. Потому что в них всегда скрыто убеждение, что «просто так» приемных детей не берут. Что от хорошей жизни растить чужого ребенка никто не станет. Только если есть свои проблемы, которые с его помощью пытаются решить. Самоценности ребенка этот вопрос не предусматривает вовсе. И я очень хорошо понимаю, почему приемные родители буквально взвиваются от этого вопроса. Отвечать на него всерьез означает признать правоту этой картины мира, признать себя схемой, а ребенка – функцией, средством. Это вызывает протест, злость – да и ничего другого вызывать не может.

Вопрос «зачем?» исходит из того, что никаких детей-сирот в реальности нет. Если они «зачем-то» понадобятся, их вынут из виртуальной базы данных и дадут. Но они ведь есть. Живут, дышат, ждут. Невозможно об этом не думать и не помнить, совершенно естественно стремиться им помочь, нормально отвечать любовью на их неутоленную потребность в любви. Это как если бы пожарного, который бежит к горящему дому, чтобы спасти ребенка, схватить за рукав и спросить: а какая у тебя на самом деле мотивация?

Но не расстраивайтесь слишком сильно. Разберитесь – для себя – со своей мотивацией, а для посторонних придумайте короткий и простой ответ. Например, одна знакомая мама так отвечала на вопрос, зачем ей приемные дети: «Да просто для прикола!» Ответ не хуже любого другого. А в анкете напишите то, что полагается писать. Обычно сочетание «хотим ребенка» и «хотим помочь» всех устраивает.