Глава 3
Лето в тот год выдалось худое, дождливое. Еще как-то июль простоял серединка на половинку, лили дожди, но выглядывало и солнышко, а уж с начала августа как пошло, так, казалось, и солнца-то больше никогда не будет вовсе. Главное, и дожди-то лили вовсе не летние – холодные, нудные, злые. Крестьяне молились каждый день – хоть бы недельку-другую простояло вёдро, успеть бы убрать урожай.
Однако начавшейся войне затяжная сырость была небольшой помехой. Шведы, ввязавшись в польско-русский конфликт, желали как можно скорее причинить наибольший урон всем своим врагам и вовсе не чурались интриг, приглашая на свою сторону украинского гетмана и весьма успешно действуя на территории самой Речи Посполитой. Словно поток захлестнул Польшу – шведы, как саранча, распались по всей ее земле, захватили все побережье и взяли Варшаву, после чего русский государь Алексей Михайлович и объявил Швеции войну, намереваясь решить свои собственные задачи.
В июле русское войско под верховным командованием самого царя взяло Динабург, тут же переименованный в Борисоглебск. Московские рати подходили к крепости Кокенгаузен, вот-вот должны были взять и ее, уже было приготовлено новое имя – Царевич-Дмитров. Крепость казалась неприступной, и сам государь писал в письме: а крепок безмерно, большой ров – младший брат нашему кремлевскому рву, а крепостию – сын Смоленску-граду, чрез меру крепок! Ничего! И не такие еще крепости покорялись российскому царю, да впереди еще ждала Рига.
Взятые городки переименовывали с умыслом: показать, что Русь пришла сюда всерьез и надолго, даже не пришла, а вернулась – тот же Дерпт, это ведь бывший наш Юрьев, основанный еще Ярославом Мудрым.
За несколько дней до того, как русское войско выступило в рижский поход, думный дьяк посольского приказа Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин был направлен в Курляндию с письмом к герцогу Якобу. В обмен на московскую дружбу и всяческое содействие герцогу предлагалось уговорить рижан сдаться. Якоб принял посланника со всеми почестями уже в начале августа, но пока переговоры затягивались, а жители Риги сдаваться не собирались. Правда, и осада еще не началась, еще не видно было русского войска. Где-то оно еще там… шло…
О последнем Бутурлин, конечно, не ведал, но о многом догадывался и многое предвидел.
* * *
– Ты?! – рука новоявленного немецкого дворянина невольно потянулась к эфесу…
А шпаги-то не было! Не купил еще. Только ножичек. Ну, в таком деле и ножик сгодится…
– Только не надо меня резать, – улыбнулась Марта. – Я против!
Как обычно, она была одета в мужское платье, какое носили местные простолюдины – просторная посконная рубаха, жилет, короткие узенькие штаны. Глянешь – смазливенький такой отрок, правда, если хорошенько присмотреться, то можно заметить и выпуклую попу, и упругую грудь, и все прочие аппетитные девичьи округлости… Если присмотреться. Но так… просторная рубаха надежно скрывала грудь, а наброшенный на плечи рваненький плащик – бедра.
– Против она… – хмыкнув, Никита Петрович неожиданно улыбнулся. – Ну, пошли, перекусим, что ли… Тут есть один кабачок… почти рядом…
– «Лидо»?
– Он…
Что делать с этой опасной и вредной девчонкой, Бутурлин решал на ходу. В буквальном смысле слова. Нудненький дождик, к слову сказать, перестал, и сквозь разрывы туч выглянуло яркое летнее солнце. Город сразу же стал каким-то нарядным, праздничным – сверкающие булыжники мостовых, чисто вымытые дома, ясные сияющие оконные стекла, высоченные шпили церквей, увенчанные золотистыми петушками.
Лучше всего от девчонки избавиться, причем – как можно скорей. Тут можно пойти у нее на поводу… якобы пойти. Чего-то ведь она попросит… Ну, ведь не зря же подошла, что-то ей точно надо. И как только умудрилась выследить?
– Я с самого пригорода за вами шла, – так же, на ходу, пояснила Марта. – Точнее – от русского подворья.
А! Тот мальчишка, что пристал к беженцам… Внимательней бы на него посмотреть… Да кто ж знал! И на старуху бывает проруха.
– И вот, осмелюсь предложить себя вам в услужение, – заглянув своему спутнику в глаза, девушка нагло улыбнулась.
– Ты ж меня чуть не отравила, дщерь! – наконец возмутился Никита Петрович. – А теперь в слуги набиваешься?
– Хотела бы отравить – отравила, – серые глаза девчонки сверкнули все с тем же нахальством. Вот уж, поистине, кому-то и наглость – второе счастье. – Но ведь не отравила же! Просто подумала – вдруг бы да вы меня убить захотели?
– Ой, и надо было прибить! Ой, надо… Ладно, пришли. Вон таверна-то… За один стол со мной не садись.
– Как можно!
– Будешь прислуживать… ну и так, невзначай, присядешь.
Оба были голодны, и сам «Эрих фон Эльсер», и Марта. Рига давно уже сделалась городом протестантов-лютеран, а эти люди не имели никаких календарных или праздничных постов, постились лишь по особым случаям – во время болезни, в период принятия какого-то важного решения, для укрепления веры и прочее. Постились строго, но недолго – два-три дня не ели вообще и молились, молились, молились. Пост без молитвы – курам на смех.
К лютеранской вере, скорее всего, принадлежала и Марта, а вот Никита Петрович исповедовал православие и старался посты соблюдать. Однако сегодня, слава Господу, был четверг – день обычный, скоромный, поэтому покушали всласть. На двоих съели жаренного на вертеле гуся с яблоками и кашей, половину вчерашнего поросенка, студень, ячневую похлебку с клецками, мягкие, выпеченные еще с утра, булочки, моченые яблоки, сыр, вареные вкрутую яйца… Запив все свежесваренным пивом, разом рыгнули – вот оно, славно-то как!
После обильного обеда оба – и господин, и прибившаяся к нему прохиндейка – враз подобрели, и Бутурлин, поразмыслив, решил пока Марту не трогать, не убивать. Держать при себе – да, наверное, это было бы неплохое решение. Тем более все равно ведь нужен слуга, уж никак без него не обойтись. Стирать, убирать, стряпать, да мало ли всяких дел? Не самому же делать, руки поганить! Ну и для престижа, опять же. Как это – столь важный господин – и без слуги? Однако же подозрительно.
Значит, все одно – пришлось бы слугу нанимать, хотя бы даже одного, и нанимать – в спешке. Кто знает, что за человек окажется? Может, будет за своим господином следить? Да и так, случайно, что-нибудь выведает, донесет… Такое вполне может случиться. Так что уж, лучше, наверное, и впрямь…
– Ты ко мне слугой наниматься будешь… или служанкою? – как бы между прочим, поинтересовался «фон Эльсер».
Марту вопрос нисколечко не смутил, видать, она об этом уже думала, о чем тут же и сообщила:
– А, господин, и тем, и другой. И слугой, и служанкой. Пусть думают, что у тебя двое слуг. Ты ведь больше никого нанимать не будешь?
– О как! – непритворно восхитился Бутурлин. – Однако ж ты и хитра. Едина в двух лицах – и служанка, и слуга.
– Так что в том плохого-то?
– А жалованье, значит, я тебе двойное должен платить? Раз уж ты в двух лицах.
– Жалованье? – девчонка озадаченно покусала губу. – Признаться, я об этом как-то еще не думала… Ну да, наверное – двойное. Так ведь только справедливо будет, да?
– Наглая ты!
– Зато – верная. Вернее, верной буду.
– Хм… верная, – скептически хмыкнув, Никита Петрович допил пиво и поставил кружку на стол. – А ну-ка, для начала расскажи о себе все!
– Так я ж рассказывала уже, помните? Там, в Нейгаузене, когда, ой…
– Правду говорят, что ты ведьма? – резко, в упор, спросил молодой человек.
Девчонка и ухом не повела, даже расхохоталась.
– Врут! Конечно же врут. Темные, невежественные люди! И это в наше-то время, в торжество разума, в эпоху Френсиса Бэкона и Декарта!
Вот тут Бутурлин по-настоящему удивился:
– Ты Декарта-то откуда знаешь?
– Я в Нарве у алхимика жила, – потупив глаза, призналась Марта. – Ну, так же вот, служанкой.
– А потом его отравила!
– Не-е… Да и не алхимик он был – ученый! Настоящий ученый, все опыты ставил, философские трактаты писал… А потом умер, завещав все свое состояние мне. Дом – пусть и небольшой – но все же… Вот тогда-то его непутевые родственнички ведьмой меня и ославили. Чуть на костре не сожгли! Слава богу, сбежала… А тут как раз и Жюль пристатился…
Тут Никита Петрович прищурился:
– И что, он тебя правда в карты проиграл?
– Сама ушла, – призналась дева. – Понравился мне один рейтар… согрешили да попались… Ну, думаю, нечего мне здесь больше ловить.
– Перекати-поле!
– Что, господин?
– Пошли, говорю. Надо еще жилище выбрать.
– Так лучше в ратуше поспрошать. Там всех домовладельцев знают.
Навязавшаяся девчонка высказала вполне здравую мысль, коей тут же воспользовался Бутурлин, так что через пару-тройку часов благородный господин риттер Эрих фон Эльсер уже поселился в одном из престижных доходных домов, принадлежащих самому господину председателю рижского рата. Сиреневый трехэтажный особняк с фасадом в три окна стоял на узенькой улице неподалеку от Конвента Сета, ближе к церкви Святого Петра. Предоставленные «славному рыцарю» апартаменты располагались на втором этаже и представляли собой три вытянутые анфиладою комнаты, со стенами, обитыми дорогим светло-синим сукном с крупным серебристым рисунком, а не какими-нибудь там дешевыми бумажными обоями, презрительно именуемыми «домино». Полы во всех комнатах покрывала керамическая плитка, поверх же были настланы изящные соломенные циновки, также покрывающие и скамейки, и сундуки. Из мебели еще имелись два изящных платяных шкафа, резной шкафчик для посуды, обтянутое темно-зеленым бархатом кресло с высокой спинкой, полдюжины стульев, два овальных стола и застланная суконным одеялом кровать – в последней комнате, спальне.
Средние покои отводились под трапезную и кабинет, а небольшом закутке – в прихожей – на широком сундуке вполне мог разместиться слуга… даже двое слуг – слуга и… служанка.
– Вот тут и будешь спать.
– Хорошо, господин. Надо бы купить занавески и шторы. Повесить на окна. И еще – дрова для камина. А то как-то сыро.
– Нет! Первым делом – экипировка, – резко возразил риттер. – Пойдешь со мной в обличье слуги. Нужны – походный камзол, кираса, шлем или каска, пара пистолетов или карабин, все причиндалы для пороховой стрельбы и шпага. Да! И, конечно, лошадь.
– Лошадь! – ахнула Марта. – И где мы ее будем держать, мой господин? В вашей опочивальне? Так, боюсь, лошадь на второй этаж не поднимется.
Бутурлин не выдержал, расхохотался – уж больно похоже Марта изобразила поднимающуюся по лестнице лошадь.
– Думаю, под лошадь выделят городскую конюшню. Я ведь намерен вступить в ополчение!
– В ополчение!
– Кстати, и ты тоже. Что, недовольна?
Девчонка тряхнула волосами, так, что темная челка ее упала прямо на глаза:
– Нет, господин. То есть – да. Чтоб вы знали… Я сделаю все, что вы прикажете. И даже больше того.
– Ну, тогда пошли по лавкам. Думаю, денег должно хватить.
Черненую кирасу с серебряною насечкой и такой же шлем-каску с небольшим гребнем Никита Петрович сторговал за пять талеров в ближайшей оружейной лавке, там же, рядом приобрел желто-коричневую замшевую куртку, высокие сапоги-ботфорты, пару подержанных пистолетов и надежную кожаную перевязь. Со шпагой пришлось повозиться дольше – заказывать было некогда, а клинок хотелось иметь надежный, германский. Миланский или из Толедо стоил бы слишком уж дорого. Боевое оружие одновременно должно было иметь нарядный эфес – чтобы не стыдно было показаться на людях. Пришлось поискать, побегать, но все же подходящая шпага, наконец, отыскалась – отличный закаленный клинок, гибкий и крепкий, правда вот с эфеса уже слезла почти вся позолота, пришлось нести в мастерскую – накрутить тонкой золотой проволоки, вышло очень даже ничего – богато!
Лошадь купили на пристани, там как раз беженцы продавали – зачем им в Риге лошадь? И кормить надобно, и держать негде, а записываться в ополчение эти людишки не очень-то торопились, не рвались в бой, отнюдь.
– Господин, – когда уходили с пристани, Марта вдруг потянула Никиту Петровича за рукав. – Вы б мне купили что-нибудь женское. Ну, как прислуга одевается… Платье там, передник, чепец…
Хмыкнув, Бутурлин вытащил из кошеля пару талеров:
– На! Сама себе все купи.
– Ого! – схватив деньги, обрадовалась девчонка. – Да тут и на гребень еще! И на зеркальце.
– Да зеркала-то в доме, чай, есть.
К вечеру и господин, и служанка-слуга ухайдакались да повалились спать. Марта – на сундуке в прихожей, славный риттер фон Эльсер – на ложе, прямо поверх одеяла, сняв лишь только шляпу да камзол. Башмаки уже стянула служанка.
Спали крепко, утром же, перекусив свежими – прямо из пекарни – булками и пивом, Никита Петрович решил устроить баню. А то давно уже не мылся, прямо чесался весь.
Самолично спустившись вниз, риттер попросил смотрителя найти и доставить в апартаменты большую бочку да натаскать туда горячей воды.
– Воду, думаю, можно будет нагреть на кухне, а вот бочка…
В руку благообразного старичка смотрителя упал серебряный талер.
– Бочку найдем! – озарившись улыбкой, тут же заверил старец. – А слуги воду вам натаскают. Осмелюсь спросить – вы, верно, приболели? Есть у меня на примете знакомый лекарь, очень хороший, смею вас уверить…
– Благодарствую. Думаю, достаточно будет и бочки. Не так уж сильно простудился.
– О, господин! Такое холодное лето стоит – простудиться немудрено. Хоть бы в августе солнышка!
Да уж, не мылся Бутурлин давно. Жители же Европы (в том числе и рижане) частенько не мылись вовсе! Даже король-солнце Людовик Четырнадцатый, по отзыву русских посланников, «смердел, как дикий зверь». Страх перед нехорошими болезнями вынудил европейцев закрывать городские бани, что же касается ванных комнат – таковые далеко не в каждом богатом доме имелись, что уж об обычных горожанах говорить. Так, раз в неделю влажной губкой тело оботрут – тому и рады. К полному же мытью относились как к лечебной процедуре и практиковали примерно раз в год, вряд ли чаще. Вот потому-то смотритель доходного дома и озаботился здоровьем важного постояльца. Еще бы! Ведь тот собирался залезть в бочку с горячей водой!
Слава богу, побывавшая в России Марта подобными европейскими предрассудками не страдала и даже попросила оставить ей воды – тоже вымыться.
Раздеваясь, Никита Петрович лишь хмыкнул:
– Ну да, будем с тобой, как свиньи, в одной луже купаться, ага.
Ах, какое же наслаждение было окунуться в теплую воду! Просто славно! Поистине правда и есть. Не баня, конечно, веником не побьешься и парку не поддашь… Однако уж что есть.
Нырнув с головою, молодой человек с силой выдохнул, весело пустив пузыри, а когда вынырнул – над ним уже стояла служанка. В скромненьком – сером, с передником, платьице – как раз в тон глаз…
– Помыть вам спину, господин?
– Да уж как-нибудь сам…
Никита Петрович вдруг ощутил не то чтобы стыд, а, скорей, некое стеснение. Видно, от того, что раньше-то он привык видеть Марту в мужском платье и как-то при этом как девушку ее не воспринимал… Но вот сейчас, сейчас Бутурлин вдруг заметил, какие красивые у этой чертовой девчонки глаза – большие, жемчужно-серые и блестящие, такие очи манят, в них хочется кинуться, окунуться с головою, нырнуть… чтобы уже больше никогда не вынырнуть! Да что там глаза… Какое милое личико, очень, очень даже премиленькое… нет, в самом деле…
Закончив мыться, молодой человек с шумом вылез из бочки… Марта тут же подбежала, накинула на плечи хозяина кусок мягкой ткани, принялась вытирать… Никите вдруг захотелось схватить ее, обнять, поцеловать в припухлые губки, нежно погладить волосы, плечи…
Темные пушистые ресницы девушки вздрогнули и стыдливо опустились… Неужели она тоже почувствовала стыд? Неужели…
– Господин… вы обещали дать мне помыться.
– Да, да, сейчас…
Как был, кутаясь в кусок влажной ткани, «риттер фон Эльсер» пошлепал босыми ногами в прихожую, оставляя за собой цепочку мокрых следов:
– Эй, кто там есть? Слуги! Тащите еще воды. А эту, грязную, вылейте.
Усевшись в опочивальне на ложе, Бутурлин натянул штаны и сорочку и принялся отчужденно смотреть в окно. На улице снова моросил надоедливый дождь, и поднявшийся ветер швырял в окно холодные брызги. Редкие прохожие кутались в плащи, придерживали руками шляпы…
– Все, господин! Вот вам вода…
– Подите сюда… Вот вам денежка!
– Спасибо, господин! Храни вас Бог.
Слуги ушли. Слышно было, как хлопнула дверь. Потом послышались легонькие шаги… шорох – как видно, Марта снимала платье… ах-ах… ага, вот булькнула вода… Девчонка забавно фыркнула и засмеялась:
– Ой, как славно! Нет, в самом деле – славно… Уфф! Вы знаете, господин, я пристрастилась к купаниям еще в Нарве. У нас там река. А уж потом, в России – баня! Это просто прекрасно! Я даже хлесталась веником, ага… Честно-честно! Как это называется? Па-ри-лась – да. Ой… вы не подадите мне простыню? А то мокровато будет…
Вздрогнув, молодой человек быстро прошел в прихожую, взял простынь… И обомлел! Схватившись за края бочки, Марта высунулась из воды по пояс… Смуглые плечи и плоский животик ее покрывали искристые капельки, такие же капельки искрились на упругой груди, вовсе не такой уж и маленькой, с крупными розовато-коричневыми сосочками, которые так хотелось немедленно, вот сейчас же, схватить, погладить, потеребить…
– Вы что так смотрите, господин?
Никита Петрович сглотнул слюну:
– Русалка! Как есть – русалка.
– Хорошо еще не сказали – ведьма!
Резко, рывком, девушка выбралась из бочки, повернулась спиною, повела плечиком…
– Ну?
Какая же она красивая! Боже, боже… Как же раньше-то такой красоты не замечал? Ах, Жюль, Жюль – вот уж черт, вот уж прощелыга!
– Ага… вот…
Испытывая жгучее томление, Бутурлин набросил на плечи красавицы простынь… Марта тут же принялась вытирать волосы, темные, мокрые локоны, пахнувшие… Интересно, чем?
Никита Петрович не выдержал, подошел ближе, обхватив девчонку за стан, прижал к себе, понюхал, зарылся, запутался в копне влажных волос…
– Пахну болотом?
Девушка потянулась, выгнулась, словно кошка, и, повернув голову, окатила кавалера лучезарно-лукавым взглядом, таким, что уже отпала нужда в любых словах… даже в самых нежных…
Погладив красавицу по плечам, Бутурлин пылко поцеловал ее в губы… тут же ощутив ответную страсть. Марта потянулась к нему, как весенние цветы тянутся к редкому рижскому солнцу, обняла, прижалась всем своим нагим, еще влажным телом, стянула с кавалера сорочку…
Никита вмиг подхватил девушку на руки и, нежно уложив на ложе, бросился сверху, покрывая поцелуями трепетное юное тело… Ах, как сверкнули жемчужно-серые очи, встрепенулась, наливаясь любовным соком, грудь… Вот и первый стон… Скрипнуло ложе…
* * *
Утомленный любовью, славный сотник Никита Петрович Бутурлин уснул богатырским сном уже под утро. Тесно прижавшись к его груди, посапывала Марта. Правда, девушка проснулась рано – едва только заглянул в окно первый солнечный лучик, упал на лицо…
Солнышко… пышные ресницы дернулись, веки приоткрылись – и тут же захлопнулись. И впрямь – солнышко! Вот так славно, видать, будет нынче хороший ясный денек! Дай-то Бог, дай…
Смешно щурясь, Марта осторожно поднялась с ложа и, накрыв одеялом доброго своего господина, подошла к окну.
Славно, славно! Вон, небо какое голубое, и ни тучки, ни облачка. Не-ет, не зря вчера ветер дул, вот и раздул, разнес тучи.
Марта невольно улыбнулась и, искоса глянув на спящего любовника, покусала губу. Словно бы тень пролегла по лбу ее – тень глубоких раздумий, сомнений и чего-то такого еще.
А правильно ли она поступила? Да, наверное, правильно – тут хоть за черта с рогами ухватишься, ага! Лихой Сом – он же где-то здесь, в Риге, сюда рванул – попробуй теперь его отыщи! А с ним – и сокровища русского государя. Лихой Сом и здесь собрал шайку, вернее – сбежал, пришел с шайкой из смоленской земли, и здесь, в Лифляндии уже успел немало напакостить. Это он сжег подворье, ограбил и убил многих… Как будто мало ему царских сокровищ! Или… или просто кто-то из купцов его опознал? Может, и так, кто знает? Найти гада! Отыскать! Отнять сокровища – почему бы и нет? Это шанс. Шанс стать богатой и свободной. Выйти замуж, родить детей… Купить титул! Да, да, титул, у простолюдинов-то – жизнь не в жизнь.
Взгляд юной девы снова скользнул по спящему… и как-то даже потеплел. Вот как так? Марта вдруг почувствовала какое-то необъяснимое влечение к этому ушлому русскому, почему-то вдруг захотелось нырнуть под одеяло, прижаться… разбудить, почувствовать, как сильные руки гладят ее волосы, да и все тело, глядят нежно и трепетно, а потом…
Разбудить? Нет. Пусть поспит еще. Завтра… вернее, уже сегодня, у господина фон Эльсера очень много дел, и все – важные. Да, этот парень не просто так здесь, явно послан самим государем, и понятно – с какими целями. Ежели его выдать – виселица! Или – плаха. Только вот доказательств нету… Да и зачем выдавать? Когда все тут так хорошо сложилось. Пусть! Пусть господин сотник занимается своими делами, а Марта – своими. Поищет Лихого Сома… ну, и будет сотнику по мере сил помогать. Такой вот союз… взаимовыгодный… тем более после того, что произошло ночью… Славно, славно! Марта прищурилась и вновь улыбнулась: все же не зря она зацепилась за Бутурлина, не зря, узнав, следила за ним от самого подворья.
Правда, сей господин вполне может от нее избавиться! Если захочет… Так надо все устроить, чтоб не захотел, стать ему не только любовницей, но и надежным и преданным другом, незаменимой помощницей во всех делах. А потом столь славного витязя можно использовать и против Лихого Сома. Вполне! Славно, славно.
Солнце уже поднялось, окрасило трубы и крыши, золотом вспыхнуло на флюгерах-петушках, на крестах многочисленных храмов. И впрямь, хороший денек… Пора бы и разбудить господина. Да, пожалуй, пора…
Присев на край ложа, нагая красавица нахально стянула с любовника одеяло и крепко поцеловала в губы.
– Эй, господи-ин! Поднимайтесь. Утро уже!
* * *
– А? Что? Ах, утро! Ты молодец, что разбудила…
– Стараюсь, мой господин. Желаете завтрак?
– Желаю! И не только завтрак… А ну-ка, миленькая, иди-ка сюда…
Марта не сопротивлялась – к чему? В конце концов, в этой чертовой жизни так мало удовольствий! А защищать себя от появления нежданных детей Марта умела – научилась еще у алхимика.
Да и не только в этом дело… почему-то очень хотелось не просто быть подругой этого русского парня, но и стать ему совершенно необходимой, родною… Или – это просто порыв страсти? Может быть… может…
– Ну, о чем задумалась, милая? Ну-ка перевернись… спинку тебе почешу… Вот та-ак… Нравится? То-то… Ах, ну у тебя и кожа – гладенькая, словно шелк!
Снова заскрипело ложе, послышались стоны… На это раз недолго. Славного риттера Эриха фон Эльсера нынче ждали дела.
Позавтракали кашей, сыром и пивом. Можно сказать – наскоро перекусили.
– Ого! Солнышко! – надев шляпу, Никита Петрович наконец-то глянул в окно. – Славно, славно. Ты тоже одевайся… Марк! Пойдешь со мной. А то как же, столь важный господин – и без слуги!
– Слушаюсь, мой господин! – вскочив, Марта шутливо вытянулась, выпятив грудь… так, что Бутурлину вновь захотелось схватить эту юную красотку, обнять, прижать к себе, завалить, вновь ощутив все ласки упругого молодого тела. Ну, а почему бы и нет? Прелюбодейство – грех, да… Так ведь замолим! Вот только… Анна… Анна – для души! А Марта – для тела. Как вот Серафима, ключница… Кстати, Аннушкой надо бы заняться. И как можно скорей.
* * *
Еще год назад шведский король Карл Густав стремительно овладел Польшей. Лифляндская армия шведов заняла Жемайтию, предотвратив выход русских войск к Балтийскому морю. Великий гетман литовский Януш Радзивилл заключил с Карлом Густавом унию, по которой признал власть шведского короля над Великим княжеством Литовским, составной частью Речи Посполитой. Также шведский король отказался признавать за царем Алексеем Михайловичем титул «великого князя Литовского», принятый после взятия русскими Вильны, и, чтобы снискать симпатии польской шляхты, обещал помощь «против Москвы и казаков». Такие вот шли интриги, но все понимали, шведы действуют только в своих интересах, и более – ни в чьих.
Явившись на сбор ополчения в Рижский замок, риттер фон Эльсер произвел настоящий фурор и даже вызвал к себе интерес со стороны генерал-губернатора Лифляндии господина Магнуса Делагарди, сына того самого славного героя Якоба Делагарди, что некогда участвовал в русской Смуте, по приглашению царя Василия Шуйского громил Тушинского вора, а затем, не получив обещанного жалованья, пошел и сам грабить все и всех подряд, захватив Новгород.
Магнус также отличался воинственностью своего предка, также был умен, образован и хорош собою, так, что многие поговаривали о его любовной связи с прежней королевой Кристиной, женщиной красивой и на редкость умной, но, увы, расточительной. Наотрез отказавшись выходить замуж и рожать наследника, королева предпочла общество знаменитого философа и гения математики Рене Декарта и путешествия шведскому трону, предоставив его своему кузену Карлу Густаву. Последний же, удрученный полнейшим расстройством финансов, сделал ставку на войну, поручив защиту Лифляндии и Риги Магнусу Делагарди – графу Леске, богатейшему человеку в Швеции.
– Это что еще за молодец? – выйдя на крыльцо осмотреть новобранцев, Магнус глянул на Никиту Петровича. Ну, а на кого еще там было смотреть? На дюжину унылых помещиков? Простолюдины так и вообще в ополчение не особенно рвались. Но Делагарди все же надеялся на лучшее.
– Нет, право же, экий щеголь! Кто таков?
– Ингерманландский дворянин риттер Эрих фон Эльсер, ваше сиятельство! – подскочив на коне к самом крыльцу, Бутурлин вытянулся в седле. Кираса его блестела, как и начищенный до нестерпимого блеска шлем, шляпу молодой человек покуда отдал слуге, решив, что в шлеме будет более прилично. Болталась на перевязи тяжелая боевая шпага, пара пистолетов с посеребренными рукоятками торчали из седельных кобур.
– Ингерманландец! – невольно улыбнулся генерал-губернатор. – Так мы с вами почти земляки. У меня там поместье, недалеко от Ниена.
– Я защищал Ниен! – «фон Эльсер» выпятил грудь и тут же поник взором. – Увы…
– Не ваша вина, – покивав, утешил Магнус. – Там многие повели себя не как должно… И получили заслуженную отставку! А я бы их еще и повесил, черт побери! Вы, я вижу, кавалерист?
– Рейтар, ваше сиятельство!
– Рейтар? Тогда прошу дождаться графа Людвига фон Турна, генерал-лейтенанта. Он у нас командует кавалерией и, думаю, будет рад такому молодцу.
– Так точно, ваше сиятельство, дождусь! – Никита Петрович гаркнул во все горло, так, что с росшей неподалеку березы, галдя и недовольно каркая, взлетела стая ворон. – Рад буду служить где угодно.
– Похвально. Весьма похвально, молодой человек. Вы ведь служили офицером?
– Капитан гвардии, ваше сия…
– Отлично! – довольно потерев руки, перебил граф. Красивое породистое лицо его, довольно молодое, с небольшими модными усиками, озарилось благодушной улыбкой. – Я вижу, вы благородных кровей… Как здесь закончите с Турном, прошу пожаловать ко мне на обед. Прямо вот по-простому, сюда, в замок… ничуть не чинясь.
– Обязательно буду, ваше сиятельство!
– Надеюсь. Поэтому не прощаюсь. Лишь пожелаю вам удачи, мой дорогой друг.
Ординарец как раз подвел лошадь – белого, под желто-синим чепраком, коня, истинного красавца. Милостиво кивнув новому знакомцу, Делагарди дал шпоры коню и тут же унесся прочь, сопровождаемый многочисленной свитой.
Генерал-губернатор уехал, а славный риттер Эрих фон Эльсер в сопровождении ушлого молодого слуги остался дожидаться графа фон Турна. Кроме самого Эриха, в ополченцы явилось записываться еще около трех дюжин человек, среди которых имелись и благородные, если судить по лошадям и экипировке.
Интересно, когда соизволит явиться этот чертов начальник кавалерии? Сменив шлем на шляпу – солнце-то припекало! – Никита Петрович нетерпеливо почесал подбородок. Без бороды, с пошлыми стрелками-усиками, было как-то неудобно или, скорей, неприлично. Вот уж точно – «скоблено рыло». Видел бы кто-нибудь из духовных особ – обязательно б наложил епитимью. Хотя Бутурлин ведь не ради себя старался – ради порученного важного дела! Так что можно и без епитимьи обойтись… во всех случаях.
Вороны, покружив, вновь уселись на березе, окатив пометом неосторожно собравшихся там ополченцев, укрывавшихся под деревом от жаркого солнца. Вот ведь люди! Радоваться надо – в кои-то веки в Риге солнышко вышло! Так ведь нет, всегда недовольные сыщутся: то им слякотно, то – жарко. Поди пойми.
От нечего делать Бутурлин проехался по плацу взад и вперед, искоса поглядывая на своих будущих соратников. Что ж, с десяток бывалых вояк пожалуй что и наберется… Остальные, судя по виду – вояки еще те! Кто со ржавым палашом, кто – с пикою, большинство же вообще без оружия. Надеются, что дадут. Этаким-то неумехам?
– Ну и войско! – улучив момент, хмыкнула Марта. В мужском просторном наряде она вновь стала походить на смазливого наглого мальчишку, коему палец в рот не клади. – Курам на смех, ага. Неужто всех снарядят?
– Вообще-то, для снаряжения требуется как минимум пять-семь талеров, – пояснил Никита Петрович с заметной ленцою. – На такие денежки дай бог снарядить новобранца в пехоту. Дать ему шлем, нагрудник, пику да шпагу или палаш. Всё, конечно, корявенькое, ржавое.
– Ну, понятно – кто ж новое-то даст?
– Понятно ей… – Бутурлин покачал головою. – Смотри, какая понятливая нашлась – будьте-нате. А знаешь, почему новобранцам всегда все самое дешевое выдают?
– Потому что погибнут почти все в первой же схватке! – убежденно сверкнула глазами служанка-слуга.
Никита Петрович одобрительно кивнул:
– Верно мыслишь. Все так. Новобранцы – пушечное мясо, собаки войны. Чего их жалеть-то? Молодой неумеха либо погибнет в первом сражении, либо, ежели останется жив, оденется с трофеев. Смотришь, года через три – уже опытный ратник. Разодет, с отличным оружием. Из таких и составляют отборные части, берегут, бросают в бой, только когда решается судьба сражения.
– А конные? – не унималась Марта. Вот ведь любопытная! – На них же больше денег пойдет.
– Ну да, больше…
Бутурлин вдруг поймал себя на мысли, что ему нравится общаться с Мартой, слушать ее вопросы, во многом наивные, объяснять, учить. Вот, если б на месте этой милой и – что греха таить – нахальной девчонки был настоящий слуга, какой-нибудь деревенский увалень или, наоборот, расторопный, не важно… Так вот, если был слуга, так ему бы Никита Петрович, во всех подробностях ничего б не рассказывал, просто буркнул бы: отвали! А с Мартой вот разговаривать – нравилось. Смотреть, как она слушала, как кивала, замирала, трепеща пушистенькими ресницами, как смешно морщила носик… Красотка! Премиленькая. И не скажешь, что ведьма… Ну, ладно, ведьма – это уж наговоры. Хотя…
– И намного больше?
– Да раза в три. Разница от стоимости – это лошадь. Обычно покупается какая-нибудь недорогая кляча, главное дело которой – доскакать до места сражения. А дальше то же самое: либо убьют лошадь, либо всадника. А после боя, ежели ж не убьют, воин находил себе лучшее.
– А в мушкетеры? – радостно любопытничала девчонка. Видно, и ей нравились все эти разговоры. – Это ж вообще дорого, да?
Молодой человек усмехнулся:
– Дорого. Да. Мушкет несколько десятков талеров стоит. А если еще с инкрустацией серебром, да с монограммами – то вся сотня!
– Сотня!
– Ну да, ну да. Да в мушкетёры кого попало не берут, как, к примеру, в простые пехотинцы – пикинеры. Мушкет – это тебе не пика, деликатного обращения требует. Чуть что не так – пороха пересыпал – и всех покалечил. И себя дурака, и соседей. Потому всех новобранцев в мушкетёрских ротах и обучают не меньше полугода. Да и мушкет выдают бесплатно – пусть и самый дешевый. А после боя – да, можно было обзавестись получше, трофейным.
– Вы… вы очень умный и знающий человек, господин, – махнув ресницами, радостно сообщила Марта. Жемчужно-серые глазки ее при этом так сияли, так… Ярче солнышка!
Надо сказать, и Бутурлину ее похвала пришлась весьма по душе. Молодой человек и сам не думал, что так приятно будет… Хотя всего-то служанка хозяина похвалила – делов-то, ага! И все же приятно, и в груди, под сердцем, что-то теплое разлилось… как будто вина хлебного выпил. Но ведь не пил же, нет! Это вот дева – как вино, верно… Такая же пьянящая, не оторвешься.
На березе снова закаркали вороны. Через распахнутые настежь ворота в сопровождении дюжины рейтар на сытых холеных конях на плац проехали двое важных господ. Впереди на вороном жеребце покачивался в седле плотный седовласый человек в начищенной до нестерпимого блеска кирасе и широкополой шляпе с плюмажем. Краснощекое, по-крестьянски широкое, лицо его был изборождено шрамами – старый рубака! Всадник держался весьма уверенно, подъехав к лестнице, лениво кивнул вытянувшимся в струнку караульным и спешился.
– Здравия желаем, господин генерал-лейтенант!
Бутурлин заинтересованно вытянул шею. Ага! Вот он – командующий всей кавалерией в Риге граф Людвиг Турн. Его-то тут все и ждали.
Второй важный господин, тоже спешившийся у крыльца, оказался Никите Петровичу уже знакомым – рейтарский полковник Кронман, именно с его отрядом беженцы и прошли в город.
Лоцман ничуть не опасался, что хоть кто-то его узнает – щеголь с пышной завитой прической, с бритым начисто подбородком и узенькими стрелками-усиками ничуть не напоминал прежнего Бутурлина. Абсолютно ничем! Разве что глаза – холодно-синие, как северное штормовое море.
Ну, что же, пора было и действовать. Никита Петрович тронул коня…
– Господин генерал-лейтенант? Риттер Эрих фон Эльсер, ингерманландский дворянин и верноподданный его королевского величества Карла Густава. Явился записываться в ополчение.
– Риттер? В ополчение? – граф Турн и полковник Кронман переглянулись, вовсе не скрывая радости. Видать, с ополченцами высшего звания в Риге как-то было туго.
– А что вы умеете?
– Практически всё! – легко спрыгнув наземь, «риттер» небрежно бросил поводья слуге и отвесил учтивый поклон, в который раз уже вспомнив своего покойного ниенского друга, старого пирата Рибейруша, учителя фехтования, танцев и хороших манер. Именно Рибейруш когда-то обучил Никиту дестрезе – испанскому искусству владения шпагой, чем, по сути, спас его жизнь. Хорошие манеры, однако же, тоже пригодились – вот как сейчас. Ведь это только кажется, что поклониться – это так просто. Да щас! Куда там! Есть поклон галантный, применяемый к дамам, есть – учтивый, есть – сдержанный, а есть – издевательский, вызывающий, дерзкий. Всем этим искусством, как и дестрезой, Бутурлин владел в совершенстве.
– Вот! Сразу видно благородного человека, – одобрительно кивнул граф. – Говорите – умеете всё? Но, знаете ли, хотелось бы более конкретно.
– Знаю линейную тактику, имею боевой опыт. Могу командовать ротой – вполне! – щелкнув каблуками, гордо заявил «риттер».
– Славно, – отцы-командиры снова переглянулись. – Ваш опыт нам, несомненно, сгодится, господин риттер. Но для начала, знаете ли… Не могли бы вы обучить наших ополченцев стрелять? То есть не просто заряжать мушкет и палить, куда глаза глядят, а действовать в линейной тактике, в плутонгах, в шеренгах. Чтоб они друг друга не перестреляли в первом же бою!
– Сделаем! – охотно кивнул Никита Петрович. – Готов приступить хоть сейчас!
– Экий молодец! – граф всплеснул руками. – Приступите завтра. Пока же я выпишу вам капитанский патент. Думаю, генерал-губернатор не откажет его подписать. Начинайте службу, риттер! Ну, а дальше – все в ваших руках. Дослужитесь и до майора.
– Благодарю вас, господин генерал-лейтенант! – выказывая усердие и радость, во всю глотку гаркнул Бутурлин. – Рад стараться.
Капитанский патент генерал-губернатор Лифляндии господин Магнус Делагарди подписал как раз перед обедом, на который был приглашен и герр Эрих фон Эльсер. Так что прямо за обедом патент и вручили, и сразу же выпили за новоявленного «господина капитана».
За обеденным столом в малой трапезной рижского замка в этот раз собралось не так уж и много людей: не считая самого Делагарди, еще граф Людвиг Турн и полковник Кронман, плюс двое статских господ из ратуши и толстяк интендант в чине бригадира. Да, еще присутствовали и дамы – жены и дочери собравшихся, так что к вечеру дело дошло и до танцев. И тут Никита Петрович не ударил в грязь лицом! И чопорный хороводный ригодон, и жеманный гавот, и, конечно же, изящный и быстрый менуэт, еще не ставший к тому времени придворным танцем – везде Никита Петрович был чудо как хорош, притягивая заинтересованные женские взгляды. Молодой человек, едва только представленный в обществе, был принят без всякого чванства и танцевал попеременно со всеми дамами: от дебелой, в возрасте, мадам Турн до юной прелестницы Фредегонды – дочери одного из ратманов.
Прием вовсе не был официальным, просто затянувшийся до позднего вечера обед, плавно переходящий в ужин, никакой не бал – танцы уж так, от нечего делать, под небольшой оркестрик. Для знакомств – оно и к лучшему: если б давали бал, так пары бы сами собой не образовывались – их бы обязательно назначал церемониймейстер, так уж было принято.
Тут же – полная свобода…
– Ах, Эрих, как вы хорошо танцуете, – с придыханием шептала в самое ухо мадам Кронман. – Мы ведь с вами еще встретимся? В более, так сказать, приватном кругу… Ведь правда? Ну, скажите же – да.
– Ну, конечно же, встретимся, мадам.
– Зовите меня просто – Элиза…
Элиза… Далеко уже не молода, лет тридцать пять – тридцать, однако стройна, грациозна. И такое точеное, поистине аристократическое лицо! Словно у греческой статуи. А грудь? Большая, мягкая, она перекатывалась под платьем, словно ртуть, и казалось, вот-вот выскочит из глубокого декольте.
Точно так же выглядела и юная фривольница Фредегонда, которой еще не исполнилось и пятнадцати лет. Белобрысая, с красивым кукольным личиком и большими голубыми глазами, девчушка еще не обладала столь пышной грудью, как мадам Кронман, но зато вырез был куда как ниже, едва-едва не обнажая трепетные чувственные соски. Голые сахарно-белые плечи ее бесстыдно сверкали каррарским мрамором.
– Ах, какие у вас сильные руки, Эрих… И такие горячие! А я – холодная. Не знаю, почему. Правда-правда – холодная. Погладьте мои плечи… спину… Холодная?
– Х-холодная… да… Вам бы надобно шаль.
– Шаль? Ах, отставьте! Мне ж в конце-то концов не тридцать лет!
Танцуя с хозяйкой, Никита Петрович совсем случайно перехватил брошенный на них взгляд. Взгляд некоего щеголя, молодого хлыща в модном кафтане, ошивавшегося в углу…
Слуги всех приглашенных господ ожидали в людской. Нет, ну, иногда заглядывали и в залу – любопытно!
– Видела, как вы танцевали с этой драной кошкой! – высказала Марта уже дома. – А как к вам прижималась та, востроносая? Вот ведь, старуха сорокалетняя – а все туда же, хвост подняла!
– Ну… там не одни старухи были, – спрятал улыбку Бутурлин.
Девчонка обожгла рассерженным взором:
– Видала я молодушку! Годков еще маловато, а ведет себя, как старая портовая шлюха. Совсем забыла, что такое стыд! Как она прижималась, бесстыдница…
– Так это танец такой…
– Танец!
Никита прищурился. Рассерженная Марта выглядела настолько обворожительно, что хотелось немедленно схватить ее в охапку и унести на ложе любви. Щеки девушки раскраснелись, губки сердито надулись, грозно подрагивали ресницы, большие жемчужные глаза сверкали, метая молнии. Девчонка еще не успела переодеться в служанку – так и стояла в коротких, до колен, штанах, босая, в тоненькой сорочке, расстегнутой чуть ли не до пупка. Темные локоны ее, подстриженные до плеч, растрепались и спутались, выбившаяся прядь упала на лоб, на глаза, и Марта время от времени пыталась ее сдуть, забавно вытягивая губки.
Нет, вот кто истинная красавица! Куда там всем остальным.
– Ты сама-то танцевать умеешь? – подойдя ближе, негромко спросил молодой человек.
Служанка озадаченно заморгала:
– Я-то?
– Ты-то, ты-то, ага! Хочешь, поучу тебя?
– Меня? Ну… – Марта наморщила носик… и вдруг прыснула, зашлась в мелком смехе. – Ну, попробуйте, мой господин…
– Так… Этот танец именуется – гавот. Давай руку… так… И-раз-два-три, раз-два-три… Песню «Заглянул в нашу гавань корабль» знаешь?
– Знаю.
– Тогда пой! А я подтяну… И за ногами, за ногами следи… Вот, сначала – как хоровод…
В нашу гавань вдруг корабль…
За-гля-нул!
Красных дев всех к себе
За-тя-нул!
– За ногами следи! Раз-два-три… раз-два-три…
Сквозь вырез рубашки вылезло смуглое плечико… Бутурлин тут же его погладил… просунул руку и ниже, захватив упругую грудь… осторожненько, нежно сжал между пальцами сосочек, целуя девушку в губы…
Марта не сопротивлялась, наоборот, подалась, прильнула всем телом, или, как писали в любовных романах – «всем своим естеством», и, вдруг резко отпрянув, стянула с себя сорочку, встала, уперев руки в бока и лукаво поглядывая на своего господина. Темная прядь ее вновь упала на лоб…
Склонив голову набок, Бутурлин прищурил левый глаз:
– Красавица ты у меня! Нет, правда.
– Говорят, тощая…
– Да нет, что ты!
– Ах, значит – толстуха?!
– А вот поглядим, ага…
Схватив наконец девчонку в охапку, Никита Петрович утащил ее в опочивальню и, уложив на ложе, принялся покрывать поцелуями все это трепетное юное тело…
* * *
Через пару-тройку дней, проведенных в учебе и званых балах, Бутурлин уже прояснил очень много важного, что, несомненно, пригодилось русскому войску. Общую ситуацию в городе он узнал на плацу, а кое-что тайное – вечером, в танцах и за игрой в карты.
Слабенький рижский гарнизон нынче составлял всего-то тысяча восемьсот человек пехоты, две тысячи – конницы и полторы тысячи человек вооруженных обывателей, ополченцев, коих еще нужно было многому обучить, чем не покладая рук и занимался новоявленный капитан фон Эльсер. Пушек, ядер и пороху в крепости оказалось не так уж и много, к тому же сам генерал-губернатор постоянно жаловался на нехватку денег. Как образно выразилась дочка ратмана юная прелестница Фредегонда – «в городской казне лишь мышь на аркане». Сам король недавно забрал из казны сто тысяч талеров, так сказать, взаймы, но отдать обещался нескоро, посоветовав горожанам взамен защищаться от русских самим, «по мере возможности», но запретив сдаваться. Выкручивайтесь сами, как уж хотите!
А как выкручиваться-то, коли казна пуста, а доходы от торговли резко упали, потому как – война.
Его величество, правда, обещал самолично прийти со всем войском на помощь Риге, но… это было легче обещать, нежели сделать. Между тем город со всей поспешностью покидали все, кто получил на то дозволение от властей. Супруга генерал-губернатора отбыла домой, в Швецию, на первом же попутном судне, многие рижане уезжали в Любек или куда ближе – в Курляндию, зная о добрых отношениях герцога курляндского Якоба с русским царем. Ходили слухи, что многие суда с беженцами и богатым грузом попали в руки русских, об этом как-то за игрой в карты поведала мадам полковница:
– Ах, они поплыли на такой большой лодке… Двадцать богатых купцов. Двадцать тысяч риксдалеров! И все досталось русским пиратам, вот! Так что, уж как куда доплывешь – вилами по воде писано. Но и оставаться здесь, в Риге – держать руки в гнезде гадюк. Эх, никто из обывателей защищать город не хочет, никто!
На эту фразу неожиданно горячо возразила все та же дева Фредегонда, сообщив о том, что в городе все же готовятся к упорной защите, и в этом участвуют не только простолюдины, коим некуда бежать, но и многие именитые люди. Уже успели вычистить ров под стенами, поправить крепостные строения.
Капитан риттер фон Эльсер счел своим долгом поддержать дочку ратмана:
– Я, как вы знаете, господа, учу ополченцев. Так смею вас заверить, почти все приказные служители взялись за оружие, бросив бумагу и перья. Дворяне, хотя не многие, прибывшие в город со своими людьми, тоже полны усердия, пасторы же призывают к достойной обороне. Да вы про них и без меня знаете.
– Знаем и другое! – мадам полковница поджала губы, очень уж она не любила, когда с ней спорили или не соглашались – прямо терпеть не могла!
– Ведомо ли вам, господа мои, что губернатор не в силах противостоять армии русского царя. Солдат мало, попробуй всех по крепостям распредели – а ведь надо! Для защиты Двины осталось всего сорок четыре эскадрона конницы. Да что там говорить! Заслоны там слабые, и три баркаса капитана Тирена, что сейчас на Двине, русских не остановят, нет! Кирхгольмское укрепление лишь только выглядит грозно!
– Три баркаса… Кирхгольмсоке укрепление… Денег нет… Две тысячи конница… Сорок четыре эскадрона…
Вечером Бутурлин наконец добросовестно составил шифровку, используя параллельную запись букв, сложный шифр – «мудрую» литорею.
О том, что пишет хозяин, Марта не расспрашивала, спала… или все же – подглядывала, но на рожон не лезла.
Марта… Обычная простолюдинка, такая же, как, скажем, ключница Серафима, только что – свободная или, лучше сказать – бродяжка без роду-племени. На Руси таких издавна именовали изгоями и за людей не держали. Ну да, красивая… и в любви искусная, да… И что с того? С ней ведь потом не жить, сейчас только. В походных, так сказать, условиях… н-да-а…
Как там Аннушка – вот вопрос? Никита тряхнул головой. Надо бы навестить… Надо бы…
Встав, он заглянул в опочивальню. Марта спала на животе, обняв подушку и улыбаясь. Присев рядом, Бутурлин нежно погладил ее по спине, по локонам… потом накрыл одеялом – не замерзла бы, не простудилась. Накрыл и почувствовал, как это ему нравится: сидеть рядом с этой взбалмошной и, быть может, очень опасной девой, слушать ее дыхание, гладить по волосам… Да кто она ему, эта девка? Простолюдинка, ведьма, с которой никогда не… И все же как славно, что она есть, что случилась невзначай на пути! Как неожиданно славно.
* * *
Марта прикрыла глаза – ей не хотелось просыпаться. Впрочем, девушка уже проснулась, а вот вставать, подниматься – зачем? Когда сам Никита Петрович – Никита! – сидит здесь, рядом, смотрит на нее таки-им нежным взглядом, гладит по волосам… Гладь, гладь… смотри!
Нет, вот поднялся… глянул и осторожно, на цыпочках, ушел. Видно было, как одевался – надел шелковую рубашку, натянул короткий синий камзол с золотыми пуговицами… еще и парик! И шелковые чулки, и башмаки с бантами! Ой-ой-ой. И куда же это господин капитан собрался? Уж точно не тренировать ополченцев. Оделся, как на свидание. Хотя… утро ведь еще…
И что с того, что утро? На свидание с дамой можно в любое время пойти! Интересно, кто это и, главное, зачем? Для дела или для тела? Не дай бог еще – для души.
Не подавая виду, что проснулась, Марта покусала губу. Девушка сама себе удивлялась: ну, казалось бы, какое ей дело до этого русского шпиона? Шпиона, шпиона – иначе б зачем он здесь? Ну, смазливый и как любовник – очень даже ничего. Но ведь их отношения – отношения договора. Марта использует сотника в своих целях, и он – точно так же – ее. Все установлено, обговорено, у каждого есть своя жизнь и своя тайна… Какое дело Марте, куда это прямо с утра собрался Никита Петрович? Никакого дела, так. Никита Петрович – человек свободный, служилый, из благородных… А она, Марта, кто? Простолюдинка, тьфу! Еще и авантюристка, и ведьма. Ей бы разбогатеть, отыскать бы в Риге Лихого Сома да любым способом забрать у него царские денежки! Вот зачем она здесь, а не ради этого…
И все же, как приятно было, когда он ее гладил… и так смотрел… Но не разбудил, собрался, подошел к двери… Ушел!
Едва только захлопнулась дверь, как ушлая девчонка тотчас вскочила на ноги и, осторожно отдернув штору, выглянула в окно. Риттер фон Эльсер как раз заходил в харчевню. Видно, решил там перекусить. Что ж, тем лучше!
Быстро накинув костюм слуги – узкие штаны, балахонистую рубаху и просторную жилетку, Марта нахлобучила на самые глаза круглую суконную шляпу – так, что не узнать. Сунула ноги в башмаки и проворно спустилась на улицу. Последить за собственным господином – почему бы и нет? Узнать чужие тайны – с этого может быть толк… только с осторожностью надо, не то…
Вроде бы утро выдалось солнечным, хотя по небу тут и там ползали разноцветные облака да небольшие темно-синие тучи. С моря тянуло прохладой и сыростью, порывы налетавшего ветра раскачивали ветви росших невдалеке от харчевни кленов. Так что еще не ясно – выпадет ли нынче ясный да теплый денек? Бабушка надвое сказала. Ну, пока не капало – и то хлеб.
Встав за кленом, Марта терпеливо дождалась, когда в дверях таверны показалась знакомая фигура. Риттер фон Эльсер довольно стер пивную пену с усов и, поправив на голове шляпу, быстрой походкой направился в сторону собора, по-немецки называемого совсем коротко – Дом.
Неужто решил-таки отстоять заутреню? Так он же – ортодокс, схизматик! Какая заутреня? Да и опоздал уже, колокола когда еще звонили – Марта сквозь сон слышала.
Прибавив шагу, проворная дева пристроилась за ватагой каменщиков, те шли сразу за капитаном. Шагали весело, что-то бурно обсуждая и время от времени сотрясая узкую улицу громовым хохотом. Никита Петрович время от времени оглядывался, проверяя, не следит ли за ним кто? Однако ж Марта умела быть незаметной. В конце концов, власти Нарвы ее далеко не сразу схватили. Хорошо хоть пытали по-божески – всего-то постегали кнутом. Да, ужасно больно, до крови, но ведь зажило все без следа. А ведь могли бы и ноздри рвать – и как тогда, уродкой такою, жить-то? Наверное, никак.
Ага, ага… Вот сворачивает! Улица почти пуста… хотя нет – вон, вон, служанки с корзинками собрались на рынок. Пристроиться за ними… Не-ет! Опасно. Увидят рядом подозрительного парня – непременно испугаются и поднимут скандал. Черт… жилетка эта еще приметная… Так ее снять! Да, снять…
Быстро сбросив жилет, Марта свернула его в рулон и сунула под мышку, оглянулась: рядом, во дворике, с криками играла ребятня. Похоже, в камешки. То, что надо! Ушлая дева соображала быстро.
– Парни! Там, говорят, клоуны! Жонглеры пришли, – подбежав, Марта показала рукой. – Айда смотреть!
– Клоуны?
Ребятишки радостно переглянулись, оставив все свои дела.
– Да-да! Из бродячего цирка! Уже и представление начинают.
– Бежим, парни! Бежим!
Никита, конечно же, оглянулся на шум… и, не узрев никакой опасности, рассеянно отвернулся, сворачивая к трехэтажному дому, судя по ухоженному виду, явно не доходному. Напротив дома, скорее даже наискось, располагался небольшой сквер с липами и акацией, там-то, отстав от ребят, и укрылась девчонка. Затаилась в кустах, едва не вляпавшись в дерьмо, фыркнула, словно рассерженная кошка.
Тем временем господин капитан потянул висевшую на двери цепочку… Слышно было, как внутри дома, в прихожей, мелодично звякнул колокольчик.
«И я себе такой же заведу, – неожиданно подумала Марта. – Когда свой дом будет… Будет ли? Будет! Обязательно будет! Надо только Лихого Сома отыскать…»
* * *
Дверь открыла темнокожая служанка – верный признак недюжинного богатства владельцев особняка. Сдержанно кивнув, Бутурлин натянул на лицо отстраненно-любезную улыбку, предназначенную исключительно для простолюдинов:
– Дом господина Майнинга?
– Да, но хозяина сейчас нет. Будет только к вечеру.
– А хозяйка, госпожа Анна? Я могу поговорить и с ней. У меня очень важное дело…
В розовую ладонь негритянки упал серебряный кругляш.
– Ну… коли важное… Как о вас доложить? Предупреждаю, госпожа неважно себя чувствует и может вас не принять.
– Доложите – капитан фон Эльсер. Старый знакомый из Ниена.
– Из Ниена? Так вы нашей госпоже земляк.
Через пару минут Никита Петрович уже поднимался по лестнице, охваченный самими радужными чувствами. Душа его бурлила – вот, вот, сейчас… сейчас он встретит наконец свою истинную любовь, ту, о которой мечтал, ту, которую не видел так долго!
Он сразу узнал ее. Красавица Анна Шнайдер в домашнем шелковом платье сидела на стуле у самого окна. Каштановые локоны ее, уложенные в замысловатую прическу, слегка покачивались – девушка что-то вязала, меланхолично работая спицами и время от времени поглядывая в окно.
– Это вы из Ниена?
Голубые глаза ожгли! Милое знакомое личико, но однако же показалось Бутурлину каким-то осунувшимся и бледным.
– Ну, здравствуй, милая… – сглотнув набухший в горле ком, сипло произнес лоцман. – Как долго я тебе искал!
– Никита? Т-ты! – наконец, признав, женщина вскочила со стула… однако на грудь не бросилась, и Никита Петрович обнял ее сам. Обнял и поцеловал в губы… Вернее, попытался поцеловать – Аннушка неуловимым образом вырвалась. Улыбнулась:
– Ты как здесь?
– А где мне еще быть? – грустно усмехнулся гость. – Воевода Потемкин обвинил меня в предательстве. Пришлось бежать. Куда – все равно, но раз ты, милая, в Риге… Сердцу не прикажешь! Вот так-то, да.
– Никита! Явившись ко мне, ты подвергаешь себя большой опасности! Очень, очень большой, – предупредив, Аннушка еще больше побледнела. – Если тебя узнают, то… ты помнишь, кто мой муж?
– Значит, уже замужем… – тихо промолвил Никита. – Венчалась…
– Венчалась, да! – красавица с вызовом сверкнула глазами. – А что мне оставалось делать после смерти отца? На что жить, где?
– Так ваш батюшка умер? Жаль, жаль. Славный был человек.
Молодой человек, желая утешить, дотронулся до руки возлюбленной… Анна отдернула руку тотчас же, словно бы гость вдруг собрался ее укусить!
– Да что с тобой, милая? – удивленно воскликнул лоцман. – Ты все такая… дерганая. Почему?
– Есть причины, – женщина поникла лицом, в уголках ее голубых глаз блеснули слезы. – Видишь ли, супруг мой человек себялюбивый и жесткий, даже жестокий. Я не знала этого раньше… а теперь уж – что…
Только сейчас Бутурлин вдруг заметил белесые шрамы на руках возлюбленной, у локтей…
– Это что? Ну! Говори же! – Никита Петрович с силой схватил Анну за плечи.
– Он прижигал меня раскаленной спицей… – покусав губы, поведала та. – И еще много чего делал. Фрицу нравится причинять боль. Но он потом всегда откупается – драгоценности, браслеты и прочее.
– Он бьет тебя? Пытает? – в гневе схватившись за шпагу, громогласно вопросил визитер. – Так пусть теперь знает – так это ему с рук не сойдет! Я найду его… и проткну шпагой! И сделаю это уже в самые ближайшие дни.
– Ох, Никита… – Аннушка уселась на стул и обреченно замотала головою. – Как бы тебя самого не проткнули. Эти люди – преступники и способны на всё. Мой супруг и все его чертово братство.
– Черноголовые?
– Да… Не все из них, но… Скоро там совсем не останется порядочных и честных. Впрочем, что это я? – встрепенулась красавица. – Уходи, Никита! Прошу тебя. Уходи и никогда больше сюда не наведывайся! Пойми, это очень опасно, они убьют тебя, как только узнают.
Женщина выглядела напуганной и сильно дрожала. Настолько сильно, что Никита Петрович мягко обнял ее за плечи и, поцеловав в щечку, шепнул:
– Ну, не стоит так бояться, милая! В конце концов, мы же можем уехать.
– В Швецию или в Любек… – покачав головой, Анна тяжко вздохнула. – Увы! Они достанут меня и там. И тебя – тоже.
– Ты знаешь, тогда я достану их здесь! – выпрямившись и расправив плечи, на полном серьезе заявил гость. – Доберусь, черт возьми, до всей их шайки! И, клянусь, сделаю это уже в самое ближайшее время.
Аннушка в испуге замахала руками:
– Нет, нет, даже и думать об этом забудь! Ну, я прошу… Нет, настаиваю! Поклянись, что забудешь сюда дорогу…
– Нет! – положив руку на эфес шпаги, резко возразил Никита Петрович. – Клясться в этом я не буду. И еще раз говорю о том, что…
В дверь неожиданно постучали с той смесью настойчивости и робости, как это делают слуги.
Анна повернула голову:
– Что?
В комнату заглянула служанка – та самая негритянка, что встречала Бутурлина. Широкое фиолетово-черное лицо в обрамлении ослепительно белого чепца смотрелось весьма комично.
– Время пить грог, госпожа, – сверкнула ослепительно белозубая улыбка. – Вашему гостю я тоже подам.
– Да-да, пожалуй… – Аннушка рассеянно махнула рукой.
Служанка с поклоном ушла, но почти сразу явилась с подносом в руках. В серебряных кубках дымился горячий грог, на фаянсовом блюде лежала свежая выпечка. Хрустящие булочки с корицей и кунжутом.
Грог… странное питье для лета. Впрочем, для такого дождливого – в самый раз.
– Выпьем… И уходи, – усаживая гостя за небольшой столик, строго предупредила хозяйка. – Пойми, Никита, я опасаюсь не только за тебя. Мне тоже достанется.
– Не понимаю! – Бутурлин в сердцах ударил по столу кулаком, так, что приборы подпрыгнули и зазвенели. – Как ты живешь с такой сволочью?
Анна потупила взор:
– Так получились. И вообще – на все Божья воля.
– Ничего! Скоро я избавлю тебя от этой напасти, – скрипнув зубами, лоцман поднял кубок. – За нашу встречу! Наконец-то я тебя отыскал.
– Да, за встречу. Ага.
Кубки гулко стукнулись краями. Не таким уж и горячим оказался грог. Не горячим, но слишком уж пьянящим, забористым… Вдруг поклонило в сон. С такой силою, что веки слипались сами собой…
Выронив опустевший бокал, Никита Петрович без сил вытянулся в кресле. Аннушка же едва не упала со стула… Хорошо, подхватила вовремя вбежавшая служанка, уложив женщину на сундук, покрытый затейливой циновкою.
Белозубая улыбка, больше походившая на акулий оскал, озарила фиолетовое лицо. Все так же усмехаясь, служанка выглянула в дверь и громко позвала:
– Янис! Да где тебя носит, скверный мальчишка? Янис!
– Я здесь!
В дверь заглянул юный слуга в короткой желтоватой курточке, крашенной корой дуба и дроком.
– Беги к хозяину, – с неожиданной властностью распорядилась служанка. – Скажи, явился тот, о ком он предупреждал. Добавишь – старая Грета сделала так, как наказано. Всё, ступай.
* * *
Бутурлин очнулся в каком-то сыром и полутемном подвале, освещаемом неровным светом факелов. Все кругом напоминало ад: оранжево-красные сполохи, прыгающие по стенам жуткие черные тени, жаровня с докрасна накалившимися углями. Склонившийся над ней человек в кожаном фартуке стоял спиной к Никите, а рядом с жаровней, на дыбе, была подвешена женщина, нагая, с распущенными волосами… Аннушка!
Молодой человек дернулся, сразу же ощутив всю бесполезность своей попытки вырваться. Его руки оказались не просто связаны – скованы цепями, а Никита Петрович вовсе не был Голиафом, чтоб разорвать железные путы. И все же – дернулся еще раз… цепи звякнули. Стоявший у жаровни мужчина обернулся, окинув узника хищным торжествующим взглядом. Так смотрит волк, перед тем как прыгнуть и разорвать свою жертву в клочья. Сутулый, слегка за тридцать, с вытянутым каким-то собачьим лицом, которое выглядело бы унылым, если б не озарялась сейчас самой гнусной ухмылкой.
Майнинг! Фриц Майнинг, казначей братства «черноголовых» и законный супруг Анны! Но зачем он…
– Вижу – узнал, – Майнинг оскалил желтые зубы и грязно выругался. – Как и я тебя… Да, да, твоя маскировка тебя не спасла… Тем более у старой негритянки Греты очень чуткий слух. Что ж ты так неосторожно, а? Молчишь? Напрасно. Сейчас ты нам расскажешь всё. Что знаешь, а о чем просто догадываешься… Господин Байс все аккуратно запишет…
Здесь казначей картинно повернулся, указав кивком на своего секретаря, Антона Байса, щеголя с неприметным лицом, не так давно ускользнувшего от Бутурлина еще там, на реке Неве. Байс и сейчас выглядел щеголем – в изысканно-черном, расшитом жемчугом, камзоле с кружевным воротником, при шпаге.
Шпага-то плохонькая, придворная, – невольно покривился узник. Слишком уж тонкий клинок, эфес слишком изящный. Такой только на дуэлях друг дружку дырявить, в реальном же бою – сломается от первого же удара палаша или сабли.
Услыхав свое имя, щеголь посмотрел на Бутурлина и издевательски кивнул:
– Здравствуйте, господин лоцман. Давненько не виделись.
– Не так уж и давно, – Никита Петрович повел плечом, снова звякнув цепями. – Что вам вообще от меня надо?
– Ну, я же сказал! – недобро прищурился Майнинг. – Всё. Сейчас и начнем… да…
Отойдя от жаровни, он взял лежавший рядом, на каком-то сундуке, кнут, размахнулся… и умело, с оттяжкой, ударил… подвешенную на дыбе супругу! Несчастная дернулась и закричала, на белой коже ее протянулась кровавая борозда.
– Эй, черти! – заорал, заругался Бутурлин. – Что вы делаете? Зачем? Это вам с рук не сойдет.
– Очень даже сойдет, – опустив окровавленный кнут, казначей неожиданно улыбнулся, вполне светски и даже весьма обаятельно. Наверное, этой вот своей улыбкой он Аннушку и «купил».
– Никто, милый мой, ни о чем не узнает. Ты погибнешь при попытке к бегству… останутся лишь показания… Которые ты, друг мой, несомненно, дашь… Ведь дашь? Или хочешь, чтоб милая Анна помучилась?
– Зачем? – со злобою выкрикнул Никита Петрович. – Зачем ты ее… Я и без того все расскажу, спрашивайте.
– Расскажешь, куда ты денешься? – Майнинг спокойно кивнул, в его бесцветных глазах вдруг отразились красные угли… страшноватый отблеск. – Что же касаемо Анны… то я просто наказываю свою неверную жену. Имею законное право!
– Неверную? – изумился узник. – И с кем же она согрешила?
– С тобой, друг мой.
Хохотнув, казначей вновь ударил несчастную и, дождавшись, когда стихнет стон, вновь повернулся к Бутурлину:
– Согрешила в мыслях своих. Это ведь тоже грех.
– Какой еще грех?!
– У нас, верных адептов кальвинистской церкви, полагают именно так!
Ах, вот он кто… Никита Петрович закусил губу. Самые упертые протестанты! В Англии их называли пуританами, во Франции – гугенотами. Из Франции, при Ришелье, многие бежали в германские земли… и вот, даже до Риги добрались. Н-да… Есть честные пуритане, а есть – изуверы, и Майнинг – один из таких, очень на то похоже. Да что уж там говорить, когда основатель учения, Жан Кальвин, прозванный «женевским папой», под страхом смерти запретил все праздники, украшения и все такое. По всей Женеве запылали костры, на которых жгли еретиков, несогласных. Жгли! Еще побольше, чем католики-паписты!
– Ну… – взмахнув кнутом, мерзкий палач с ухмылкой глянул на узника. – Поговорим?
– Да!
– Что ж… Антон, дружище, ослабь дыбу…
Заскрипели блоки, и несчастная Аннушка со стоном упала на колени и медленно повалилась на пол, застланный свежей соломой. Да, так, судя по запаху – свежей. Совсем недавно, видать, привезли.
Жалея возлюбленную, Бутурлин тут же принялся говорить. Рассказывал охотно и много, однако же не по делу. Во всех подробностях описал, как пробрался на хольк рижского купца герра Клауса Бойзена, как доплыл до Риги, долго искал Анну и, наконец, нашел, и вот…
– Не то рассказываешь! – резко перебив Никиту, Майнинг схватил кнут и несколько раз ударил лежавшую на соломе женщину.
Крик боли и ужаса резанул по ушам. Бутурлин поежился – ну и сволочь же! Ситуация была, как иногда случается в шахматах – патовая. Ясно, что эти гады птичку из клетки не выпустят. Анна же наверняка будет молчать, опасаясь расправы. Да и кому она сможет рассказать – негритянке?
Опустив глаза, Никита Петрович покусал губы. Признаться в своем шпионстве, предать своих, он никак не мог… С другой стороны – он же один! Да здесь же и сгинет… Все же признаться? Наболтать всяческих небылиц – пущай потом проверяют… Цепь! Вот ведь… не разорвешь… Хотя… Хотя…
Бутурлин попытался осторожно расшатать вбитый в стену стальной штырь, к которому крепились цепи… ага… ага… полез, потащился… теперь пока потихоньку… а потом улучить момент.
– Ты все очень интересно рассказываешь, – подойдя ближе, казначей склонил голову набок, заглянув узнику прямо в глаза. – То, что ты пылаешь греховной страстью к моей супруге, я знаю и так. О своем шпионстве поведаешь чуть позже… Сейчас же расскажи мне другое! О некоем знакомом тебе человеке по имени Лихой Сом!
– Лихой Сом? – искренне удивился узник. – Да я о нем немного-то и знаю.
– Говори! И не дай бог тебе соврать.
– Что ж… С человеком по имени Лихой Сом я впервые столкнулся на верфях, под Смоленском…
– Ага, ага, так… – опустив кнут, Майнинг расплылся в гнусной улыбке. – Продолжай, друг мой, продолжай.
– Сейчас… сейчас… вот только вспомню…
Откуда-то слева вдруг послышался стук! Ну да, кто-то настойчиво стучал в дверь.
– Мы кого-то ждем? – палачи переглянулись.
– Наверное, это Яан, слуга, – вслух предположил Байс. – Может быть, кто-то пожаловал в гости?
– Ночью?
– Какой-нибудь корабль… Братья из Ревеля. Я гляну?
– Хорошо, – отрывисто кивнув, Майнинг недобро прищурился и спрятал за спину кнут…
Подбежав к двери – небольшой, но из крепких дубовых досок, да еще и обитой железными полосами, – Байс откинул засов и удивленно отпрянул:
– Тут мальчишка какой-то…
– Мальчишка?
– Ох…
Помощник казначея вдруг хватился за грудь и захрипел, мешком падая на пол. В тот же миг рассерженной пантерою в подвал ворвалась Марта, в мужском платье, с окровавленным кинжалом в руке!
Майнинг, надо отдать ему должное, сообразил быстро – в руках его появился пистолет, направленный прямо в грудь храброй девчонке. Еще секунда и…
– Сволочь!
Напрягая все мускулы, Никита Петрович вытащил наконец штырь и, прыгнув на казначея, накинул цепь на его шею, сдавил… Палач захрипел, пистолет выпал из его вмиг ослабевшей руки… и выстрелил! Пуля угодила в лежавшего на полу Байса, и так уже не дышавшего.
Что касается Майнинга, то агония его продлилась недолго. Бутурлин уж постарался, вложил в удар цепью всю свою ненависть, всю свою злость… С казначеем было покончено.
– Марта, ты как здесь? Впрочем, с этим потом… Помоги-ка!
Гремя цепью, молодой человек бросился к распростертой на соломе Аннушке, нагой и беззащитной.
– Как они ее… – помогая поднять женщину на ноги, жалостливо протянула Марта. – Суки!
– Не то слово, – Никита Петрович огляделся вокруг. – Во что бы ее завернуть…
– Можно в мой плащ… Хотя… вон там, в углу, случайно, не платье?
– Неси!
– Анна… милая… ты можешь одеться?
– Да… конечно… – избитая и бледная, как сама смерть, Аннушка вовсе не стыдилась своей наготы – не до того было.
– Позволь, я тебе помогу… Марта, мы вообще где?
– У моря, в лесу. Тут такая неприметная мыза… – с любопытством глазея на Аннушку, пояснила служанка. – И безлюдье кругом.
– Это хорошо, что безлюдье…
