В Древнем Китае уже на самом раннем этапе его истории было разработано пиктографическое письмо. Письменный китайский язык сохранял свою идеографическую форму на протяжении более чем трех тысячелетий и, де-факто, первый большой словарь этого языка составили уже в 121 г. н. э. Хотя лингвистические изменения продолжали осуществляться как с течением времени, так и при переходе от места к месту, наша осведомленность об истории самых ранних китайских начинаний заслуживает гораздо большего доверия, чем аналогичное знание о большинстве других древних культур. Однако изобилие исторических свидетельств не облегчает задачу по размежеванию ранних форм религии, астрологии и астрономии, существовавших в Древнем Китае. Как и в случае с Месопотамией, было установлено несколько приемов осуществления предсказаний на основе расшифровки множества различного рода знаков. К ним относятся небесные знаки и, несомненно, старейшее свидетельство о вспышке новой звезды, оставленное на гадальной кости, датируемой примерно 1300 г. до н. э. (ил. 72). Некоторые технические приемы, приспособленные к осуществлению предсказаний, замечательным образом сочетались с использованными на Западе. В качестве одного из примеров можно назвать интерпретацию трещин на обожженной лопаточной кости какого-нибудь животного (скапулимантия); главное отличие китайской процедуры заключалось в том, что при удачном стечении обстоятельств трещины могли принимать в их глазах вид привычной пиктограммы. До какого-то момента астрология являлась не более чем одной из форм предсказывания. Как и люди, жившие к западу от Китая, те, кто практиковал эту форму предсказаний, проявляли меньший интерес к судьбам отдельных индивидов, чем к людям королевской крови, царствам, засухам, войнам и общественному благосостоянию. Например, есть отчетливые параллели между текстом из библиотеки Ашшурбанапал (VII в.) и китайскими «Шицзи» («Историческими записками») Сыма Цяня (составленными в 90 г. до н. э.), и тот и другой документы объясняют движение планет среди звезд с точки зрения участи правителей и их врагов.

Одно из существенных различий между наблюдениями неба в этих культурах заключалось в том, что если страны, располагающиеся к западу от Китая, обращали внимание главным образом на горизонт, то в Китае огромное значение придавалось созвездиям, находящимся в области, прилегающей к Северному полюсу мира, и расположенным вдоль небесного экватора. (Безусловно, существует множество исключений из этого правила и с той и с другой стороны. Припомним, не хвост ли Большой Медведицы служил ориентиром в определении времени смены сторожевых постов во время осады Трои?) Сосредотачивая свое внимание на звездах, расположенных вокруг Северного полюса мира, – звездах, никогда не заходящих и не восходящих, – китайцы научились определять положение небесных объектов относительно Солнца, в том числе по оппозиции к нему, когда оно уже скрылось за горизонтом. Кроме того, они мысленно определяли положение звезд с помощью воображаемых линий, проводимых через околополюсные звезды к тем звездам, которые периодически восходят и заходят. Этот технический прием хорошо знаком всем, кто живет в Северном полушарии, по способу определения положения Полярной звезды посредством проведения линии через крайние звезды Ковша. Китайцы определяли положение звезд подбором двух подобных линий.

Вполне возможно, что уже в 1500 г. до н. э., и уж точно не позднее VI в. до н. э., китайцы разделили небо на 28 лунных дворцов (сю). Каждому из них соответствовал определенный участок экватора, или интервал с границами, заданными звездами, между которыми в ожидаемый момент, предположительно, должна была находиться Луна. Сейчас трудно определить историческое влияние этого обстоятельства. Сохранилась гадальная кость, датированная не позднее чем 1281 г. до н. э., где упоминаются названия звезд (некоторые, но не все, удалось идентифицировать). Другая гадальная кость относится к солнечному затмению, отождествляемому с затмением 1281 г. до н. э. Нельзя исключать, что в первом тысячелетии до н. э. китайцы заимствовали у месопотамской культуры отдельные весьма общие принципы предсказаний по звездам и Луне, но интерпретировали их в соответствии со своими представлениями о компоновке созвездий, основанными не столько на эклиптической, сколько на экваториальной системе.

Китайцы продолжали усваивать западные астрологические идеи, но редко применяли их в точном согласии с их исходным замыслом. В XIV в. мы находим в китайских источниках несколько гороскопов (например, в «Гуцзинь тушу цзичэн»), которые удивительно схожи, буквально во всем, с европейскими гороскопами, но отличаются от них по оформлению. Причиной этого может быть просто то, что и те и другие основывались на одном или нескольких общих источниках, например из исламской, а то и более ранней греческой астрологии. В этом случае китайцы стремились преумножить количество альтернативных интерпретаций. Они делали это под влиянием других, уже имеющихся у них древних моделей предсказания, например основанных на биологических теориях, или других, базирующихся на календаре. И даже в этом случае, когда мы обнаруживаем отчетливые следы западного влияния (как, например, определение благоприятных и неблагоприятных дней), нельзя отрицать существование аналогичной более ранней традиции, которая стала своеобразной прививкой для всех остальных способов предсказания.

Астрономия в Китае была тесно связана с управлением и гражданским администрированием. Возможно, наиболее известной иллюстрацией этого служит инцидент, произошедший в VIII в. до н. э., отчет о нем зафиксирован в «Шуцзин» («Исторической классике»). Он касается задания, порученного легендарным императором Яо шести астрономам; двое из них братья по имени Си и Хэ. Им было предписано выдвинуться в различные районы и осуществить там наблюдение восходов и заходов Солнца для определения дня солнцестояния, а также произвести другие наблюдения, значимые с точки зрения составления календаря. В следующей главе «Шуцзин» содержится отчет об отправке экспедиции под руководством принца Иня для казни неких астрономов за то, что они не сумели предсказать и предотвратить солнечное затмение. Эти легенды, в течение трех тысячелетий рассматриваемые как официальное свидетельство зарождения в Китае астрономии, помогли ей обзавестись имиджем особо почитаемой отрасли знания, но сегодня известно, что они проистекали из еще более ранней мифологической традиции, в которой Си-Хэ – это имя либо матери бога Солнца, либо возничего его колесницы. В силу чего братья Си и Хэ навсегда утратили свое место в истории.

Ранний интерес жителей Китая к космологическим вопросам не носил ярко выраженного научного характера в западном смысле этого слова. Они не создали никакой грандиозной дедуктивной системы, сопоставимой с трудами, например, Аристотеля или Птолемея. Великий ученый, известный нам как Конфуций (551–478 гг. до н. э.), не спасает ситуацию (если она, конечно, и правда нуждается в спасении). Будучи, по преимуществу, политическим реформатором, желавшим, чтобы мир людей зеркально отражал гармонию природного мира, он написал небольшое сочинение на эту тему, но оно вскоре было утрачено, и многие истории, рассказанные о нем, представляют его как человека, не проявлявшего особого интереса к небу как таковому. Здесь будет уместно вспомнить определение конфуцианства как «поклонение всему универсуму через поклонение его частям» – программа, сильно отличающаяся от проектов архитекторов великих западных систем.

Повсеместно распространенное в Китае анимистическое восприятие природы, вера в ее населенность духами или душами, придало китайской астрономии особый характер. На Западе такие воззрения не то чтобы являлись новинкой, но были значительно менее структурированы с точки зрения образовательных программ. На уровне конкретики мы сталкиваемся здесь с такими китайскими доктринами, согласно которым на Солнце будто бы обитает петух, а на Луне – заяц. Заяц сидит под деревом и толчет в ступке снадобья и т. п. На более абстрактном уровне бытовала пресловутая всеохватная доктрина инь и ян. Эту некую форму космологии в рамках аристотелевского стиля мышления можно было бы переформулировать в том смысле, что инь предполагает ян. Как почти все в Китае, ее происхождение тесно связано с нуждами политического управления. До начала правления династии Хань (207 г. до н. э. – 9 г. н. э.) в Китае, в интересах установления более эффективного государственного контроля, предпринималось множество весьма жестких попыток объединить враждующие философские школы, успевшие развиться за столетия предшествующей истории. Например, один из выпущенных тогда законов запрещал даже упоминание имен Конфуция, Лао-Цзы и Мо-Цзы. Во время правления Хань применили другой подход – сделали попытку примирить враждующие школы посредством объединения их в единую систему. Философы Хань сосредоточили свое внимание на так называемых Пяти классических трактатах, особенно на «Ицзин» («Книге перемен»), из которой они намеревались извлечь единый великий принцип, лежащий в основе всего мироздания. В результате к «Ицзин» отдельным приложением была добавлена новая доктрина. Она и положила начало тому, что в китайской мыслительной традиции именуется школой инь-ян.

Школа инь-ян придерживалась взглядов, согласно которым общий принцип, управляющий мирозданием, – Тао – разделен на два противоположных начала – инь и ян. К ним можно свести все постижимые противоположности. Эти начала используют пять материальных первоэлементов – У-син. Предполагается, что с помощью этой концепции можно объяснить все явления – движение звезд, свойства продуктов и снадобий, функции тела, эмоциональные качества музыки, моральные черты индивидов и даже исторические процессы. В рамках этой доктрины, где можно обнаружить интересные параллели с определенными аспектами философии XIX и XX вв., в особенности с появившимися под влиянием гегельянства, было выдвинуто предположение: все вещи могут быть тем или иным образом связаны друг с другом. Из этого нетрудно прийти к выводу, что звезды можно использовать для определения хода будущих событий, включая государственные дела. Таким образом, астрологи оказались весьма востребованными. Разработанные технические приемы магического предсказывания и по сей день продолжают пользоваться огромным влиянием – как на Востоке, так и на Западе. Не углубляясь в примеры тривиального применения доктрины инь и ян (женское и мужское, Луна и Солнце, ночь и день, тьма и свет, завершенность и развитие, подчиненность и доминирование и т. п.), мы должны отметить, что она как минимум дала начало мировосприятию, оказавшемуся в высшей степени восприимчивым к идеям, вышедшим из Индии и затем распространившимся на Запад. Например, индийские представления о цикличности мира хорошо сочетались с представлениями о том, что инь и ян циклично и непрерывно порождают друг друга, поддерживая цикл вечного перевоплощения.

Китайцы редко рассуждали в категориях, предполагающих существование бога вне мира – бога как всевышнего творца. Их верховным богом было небо, и император являлся сыном Неба и высшим представителем государственной религии. Наиболее значимое жертвоприношение Небесам осуществлялось в ночь зимнего солнцестояния, когда предполагалось, что ян начинает наращивать свое величие после достижения предельного упадка. Конечно, существовало множество других имперских ритуалов. Без сомнения, их перечень, содержащийся в книге «Чоу ли», датируемой II в. до н. э., может многое сообщить об обстоятельствах их длительного развития. Задачи императорского астронома и императорского астролога отличались друг от друга. Наблюдения за планетами находились в компетенции второго ведомства – например, слежение за двенадцатилетним циклом Юпитера; считалось, что он соотносится с циклом обращения добра и зла в мире. Как и в других культурах, астролог следил за погодой. В данном случае наблюдались цвета пяти видов облаков, направление семи ветров и т. д. В течение более чем двух тысячелетий эти чиновники (передающие свою должность по наследству) руководили правительственными учреждениями с внушительным штатом. Они были хранителями времени с точностью до часа, и китайцы разработали целую серию конструкций водяных часов, отдельные экземпляры которых представляли собой крайне сложные гидромеханические установки, приводившие в движение астрономические и другие механизмы силой давления воды. Считается, что первым человеком, придумавшим устройство для приведения в движение армиллярной сферы с помощью водяного колеса так, чтобы она вращалась синхронно с небом (это сделано ок. 132 г. н. э.), был Чжан Хэн. Впоследствии в это изобретение время от времени вносились отдельные усовершенствования.

Ко времени Северной династии Сун (960–1126) в ее столице независимо существовали две обсерватории, одна императорская, а вторая принадлежала Академии Ханьлинь. Каждая из них была оборудована водяными часами и инструментами для проведения наблюдений. Предполагалось, что обе группы астрономов будут осуществлять наблюдения независимо друг от друга, а затем сравнивать получившиеся результаты. Когда в 1070 г. Пэн Чэн стал придворным астрономом, он обнаружил: в течение многих лет обе группы астрономов просто копировали отчеты друг друга, а иногда даже не наблюдали, а брали положения небесных тел из старых таблиц. Его преемник Шэнь Ко с удивлением открыл, что инспекторы государственных контрольных служб оказались ничуть не более компетентными, чем их предшественники.

Поскольку календари являлись важным символом династической власти и часто полностью пересматривались со сменой династий, старые календари были материалами, чувствительными с точки зрения политкорректности, и, вероятно, именно этим объясняется то, почему старые астрономические документы сохранились в таком малом количестве по сравнению, например, с математическими материалами. Соблюдение секретности считалось одним из категорических требований, из чего становятся понятны затруднения, с которыми столкнулись иезуитские миссионеры, посетившие Китай в конце XVI в. Политическая значимость календарей предполагала, что их следовало изготавливать в большом количестве: в период между 370 г. до н. э. и 1851 г. н. э. было выпущено не менее 102 вариантов, и во многих из них, помимо материалов, касающихся Солнца и Луны, имелись таблицы звезд и планетные эфемериды, а это позволяет использовать их в качестве превосходных исторических индикаторов прогресса в области астрономической теории. Как мы увидим далее, некоторые из этих многочисленных календарей являлись не более чем слегка модифицированными версиями предыдущих. Условно говоря, у них просто менялся титульный лист.

Начиная с IV в. до н. э. стал намечаться постепенный рост количества работ, посвященных видимому миру звезд и их групп. Хотя в Китае отсутствовали универсальные космологические системы западного типа, там существовали вполне примитивные космологические изображения, выходящие за пределы противопоставления инь и ян. Например, в космологии Гай Тянь, точная дата происхождения которой не определена, хотя известно, что она появилась не позднее IV в. до н. э., небо изображено в виде чашеобразной полусферы, размещенной над полусферической Землей, напоминающей по форме обтесанный куб. Такой порядок компоновки, вполне вероятно, мог быть почерпнут из вавилонских источников. В VI в. н. э. эта тема стала изучаться более подробно (хотя и не везде), и иногда на рисунки даже ссылались, оценивая размеры чаши, хотя делалось это весьма произвольно.

Древнейшее сохранившееся китайское описание неба в виде правильной сферы составил Чжан Хэн в конце I в. н. э. Ее окружность была разделена на 365¼ части, где каждая часть обозначала отрезок, преодолеваемый Солнцем за один день. Это соответствовало продолжительности года, хорошо известной по меньшей мере уже с XIII в. до н. э. Еще до Чжана существовала философская школа Сюань, учившая, что небеса простираются в бесконечность, и начиная примерно с XII в. эти взгляды обрели горячую поддержку в неоконфуцианской философии. Это хорошо сочеталось с буддийскими воззрениями и не находилось в прямом конфликте с положениями о сферичности мира, как это излагалось в космологии Гай Тянь. При этом существовала еще одна теория: Солнце, находящееся на меридиане, удалено от нас на расстояние, в пять раз превышающее то, на котором оно пребывает во время восхода и заката, таким образом, предполагалось, что небо представляет собой сильно вытянутый эллиптический купол.

Существовали и другие «философские» системы с космологическими воззрениями, но для понимания того, что они из себя представляли, достаточно всего лишь провести параллели с происходившим в Греции в тот же самый период. В отличие от платоновского и аристотелевского учений, китайское мышление было не столько философским, сколько историческим. Широко известный и весьма авторитетный специалист по истории науки Китая Джозеф Нидэм выдвинул предположение, что причиной этого служит отсутствие в китайской религии законодателя в человеческом обличье, поэтому китайцы по самой своей природе не могли мыслить в категориях законов природы. Важным примером сочинения, написанного в исторической манере, является «Шицзи» Сыма Цяня. В одной из глав этой книги приводится обзор современных астрономических учений и большого числа естественных метеорологических явлений. Эта работа ни в коей мере не является уникальной. Существует двадцать восемь общепризнанных династических историй Китая, и очень многие из них содержат астрономические главы, в которые часто включались астрологические предзнаменования с прогнозами на будущее, составленными для государств. Обычно они содержали инструкции по расчету планетных положений с помощью весьма приблизительных (синодических) периодов, а также простейшие инструкции по расчету лунных затмений. Вскоре мы увидим, что астрономическая стилистика стала весьма существенно меняться по мере того, как начиная с I в. н. э. в ней все чаще стало использоваться понятие эклиптики.