Если взглянуть на историю астрономии XVIII в. с точки зрения жителя конца XIX столетия, то, как писала Агнеса Кларк, «в целом ее развитие шло ровным, логически выверенным курсом». Кларк полагала, что эпоха Ньютона продолжалась почти ровно сто лет и закончилась в 1787 г., когда Лаплас объяснил Французской академии причину некоторых ускорений в движении Луны. Именно эта аномалия, а не динамика Ньютона, по версии Кларк, пробудила гений Уильяма Гершеля, чьи работы оказали такое большое влияние на ход последующих событий.

Можно долго рассуждать на эту тему, но она слишком узка. Были и другие силы, другие мотивы, побуждавшие заняться астрономией, и они не сводились исключительно к тому, чтобы как можно шире распространить монументальную систему «Principia». Многие важные открытия сделаны в ходе вполне традиционного практического применения астрономии, но с использованием новых инструментов (равно как новых интеллектуальных возможностей). Всегда сохранялась надежда совершить новые телескопические открытия, и хотя в этом отношении Гершеля можно считать недосягаемым, он не был единственным. Астрономия перестала быть только университетской дисциплиной, входящей в базовую часть учебной программы факультетов искусств, но превратилась в символически значимый предмет, привлекающий к себе пристальное внимание; например, возник высокий спрос на странствующих лекторов-астрономов. Ни один благородный господин не считал своих детей достаточно образованными, если их не обучали астрономии, что привело к появлению новых видов популярной литературы и учебных инструментов. В их число, несомненно, входили простейшие телескопы, глобусы (земной и, обычно в паре с ним, – небесный), а также простейшие модели Солнечной системы, ставшие в конечном счете чем-то привычным и общераспространенным. Эти подвижные модели Солнечной системы носили имя Чарльза Бойля, графа Оррери, которому случайно удалось заказать чрезвычайно удачно изготовленный экземпляр. Но он всего лишь продолжил традицию изготовления подобных моделей (ту, что уходила вглубь веков и включала в себя многие попытки приспособления астрономических часов к древним планетным моделям) для широких народных масс.

Одним из видов литературы, достигшим нового уровня популярности и не требовавшим специальных знаний, была естественная теология, пытавшаяся обсуждать самые разные вопросы: начиная от природы и особенно гармонии космоса и до самого существования Бога и его атрибутов. Одна из наиболее весомых работ в этом жанре – «Астротеология» Уильяма Дерема (1714). В конце столетия Уильям Пейли выражал признательность этому произведению в своих еще более популярных сочинениях. Лучшая работа Пейли под названием «Естественная теология» замечательна тем, что она позволяет дать оценку изменениям, произошедшим в интеллектуальной атмосфере в ходе столетия. С точки зрения современников Ньютона (например, Бентли), доказательством существования Бога являлось само наличие во Вселенной небесного порядка. Пейли же считал, что, кроме этого, необходимо учитывать биологические соображения, хотя его Вселенная продолжала оставаться благолепной и милосердной. Некоторые сочинения Пейли были обязательными для изучения в Кембридже, когда там обучался Чарльз Дарвин, и их чтение доставляло ему большое удовольствие, но в середине XIX в. они создали обстановку, работавшую против его теории эволюции, где милосердный Бог если и привлекал к себе внимание, то исключительно своим отсутствием. Этот конфликт интеллектуальных и религиозных интересов был одним из наименее очевидных последствий многовекового обсуждения космических гармоний – обсуждения, в которое внесли свой вклад Платон, Кеплер, Ньютон, Лейбниц и множество других не столь ярких ученых.