Появление относительно простых в употреблении инструментов, благодаря которым многие небесные явления стали доступны для наблюдения даже людям, не имевшим представления о технической стороне астрономического знания, не могло не поменять космологию, во всяком случае внешне. Такое уравнивание в правах было во многом иллюзорным, но оно послужило толчком к возрождению литературной традиции, родственной Цицероно-Макробиевому «Сну Сципиона». Задолго до этого итальянский поэт времен Ренессанса Лудовико Ариосто, прославившийся своей эпической поэмой «Orlando furioso» («Неистовый Орландо», 1516), внес свой вклад в возрождение этого жанра. В своей поэме он рассказывает о путешествии на Луну, разъясняя все увиденное таким образом, как будто это были земные события. Галилей чрезвычайно любил эту поэму, хотя нельзя сказать, что она сыграла какую-то важную роль в его собственном поиске сходств между Землей и Луной. Как мы уже видели, подобный прием был применен в «Сне» Кеплера для придания большей убедительности коперниканству. Он заключался в сочетании долгой литературной традиции с обнародованными Галилеем данными недавних телескопических наблюдений и собственным воображением. Однако, по всей видимости, наиболее сильным произведением этого жанра являются продуманные до мелочей диалоги Бернара Ле Бовье де Фонтенеля «Entretiens sur la pluralité des mondes» («Рассуждения о множественности миров»), изданные в 1686 г., в которых он аналогичным образом способствовал признанию коперниканской системы. Известны и писатели, пытавшиеся повернуть эту аргументацию вспять. В 1656 г. апологет тихонианской системы монах-иезуит и ученый-астроном Афанасий Кирхер использовал сюжет небесного странствия для мысленного путешествия по собственной космологии. Разумеется, он сделал это для того, чтобы утвердиться в вере в неподвижность Земли. Сочинение Кирхера представляет довольно странную внедисциплинарную фантазию, в значительной степени опирающуюся на астрологическую традицию. Например, пресные воды Венеры наталкивают его на вопрос – возможно ли использовать их для законного крещения евреев или язычников? Кирхер часто путается в доводах, когда переходит к идее существования многих планетных систем, похожих на нашу. Он опубликовал свои размышления, озаглавив их «Itenerarium exstaticum» («Экстатическое путешествие»), а через год дополнил их описанием подземного мира. Книга переиздавалась два раза, но ее так и не перевели с латинского, и, по понятным причинам, она подверглась осуждению со стороны церкви.

Одним из читателей, явно подпавшим под влияние этой книги, был Христиан Гюйгенс, который аналогичным образом отталкивался от безусловного признания истинности космологической системы, но на сей раз коперниканской. Гюйгенс использовал те же аналогии, что и Кирхер, надеясь доказать непременное существование у неподвижных звезд планетных систем, которые, подобно нашей системе, также являются обитаемыми. Он развил этот аргумент в объемном сочинении, ставшем его последней книгой, – «Cosmotheoros», оконченной в 1695 г., но опубликованной лишь после его смерти в 1698 г. В ней он продолжил излагать свои соображения об обязательном существовании на планетах необозримого количества других растений и животных. Причем некоторым животным доступна такая же сила рационального мышления и способность к ощущению, как наша. Они должны, как он полагал, быть социальными существами, постигшими астрономию «и все подчиненные ей искусства», и в итоге приблизятся к нашему уровню понимания этих предметов. Гюйгенс основывал бо́льшую часть своих доказательств на аксиоме, что поскольку все Божьи творения воплощают высшую степень совершенства, они должны быть похожи друг на друга. Он часто очень широко трактовал свои аналогии, доводя их до крайнего предела. Одним из типичных аргументов, сила которого заключалась скорее в выразительности, чем в здравомыслии, был его довод о том, что пресловутые обитатели должны обладать руками, а не чем-то вроде слонового хобота. Он не мог допустить мысли, будто Природа благосклонна к ним менее, чем к нам, а тем более к нашим белкам и обезьянам. И хотя это конкретное утверждение лишает его чести быть предвестником пришедшей следом научной фантастики, он по меньшей мере признавал, что создания на других планетах не обязательно должны быть уродливыми с виду.

«Cosmotheoros» был издан сначала на латыни, но вскоре появился его английский перевод, а в течение следующих двадцати лет его перевели на голландский, французский, немецкий и русский языки. Он являлся образцом литературного жанра, который проявлял должное почтение в отношении астрономического знания, но лишь при условии достоверности последнего. После краткого, но довольно пренебрежительного разбора книги Кирхера на эту же тему, Гюйгенс посчитал себя обязанным предложить что-то более солидное, поэтому последняя часть его книги была посвящена обзору последних данных оптической астрономии. Это дало ему возможность упомянуть как о своих наблюдениях, так и о наблюдениях Кассини. Например, он сумел продемонстрировать, как кольца Сатурна будут менять свой вид с течением времени, если смотреть на них с Юпитера. Он сумел сообщить важные вводные сведения об оригинальном техническом приеме, позволяющем определить расстояние до звезды Сириус. Для этого он предлагал пропустить солнечный свет через микроскопическое отверстие в пластинке, размещенной на конце его 12-футового телескопа. Напротив отверстия располагались крошечные линзы. Меняя их взаимное положение, он добивался примерно такой же силы наблюдаемого света, как у самой яркой звезды – Сириуса, после чего, используя незамысловатые оптические расчеты, получал расстояние до звезды, которое оказалось у него равным 27 644 расстояниям до Солнца. Это был прекрасный результат, хотя он составлял всего лишь одну двадцатую часть от истинного значения. Для создания у читателя наглядного представления о громадности этого расстояния он добавлял: чтобы достичь Сириуса выстрелом из пушки, пушечному ядру потребовалось бы лететь семьсот тысяч лет.

«Cosmotheoros» был широко растиражирован благодаря стараниям брата Христиана – Константина Гюйгенса, секретаря штатгальтера Нидерландов Вильгельма III – «Вильгельма Оранского», ставшего после революции 1688 г. королем Англии, Шотландии и Ирландии. Среди множества отступлений от главной астрономической темы в книге Гюйгенса содержится прозрачный намек, который он дает Константину. Он слышал, что когда Сатурн будет в северной части своей траектории, можно будет открыть у него еще большее количество спутников, но только в том случае, если в его распоряжении будут «два телескопа, длиной 170 и 210 футов; самых больших и самых лучших в мире, как я полагаю». Конструкция этих огромных «подвесных» телескопов повторяла описанную Христианом в книге, опубликованной в 1684 г. Объективные линзы для них Константин Гюйгенс изготовил в июне и в июле 1686 г., но в течение следующих десяти лет его полностью поглотили политические дела, и он непрерывно курсировал между Лондоном и Гаагой. Вслед за королем обе линзы (плосковыпуклая и двояковыпуклая) были перевезены в Лондон. В 1720‐х гг. их выкупило у наследников братьев Гюйгенсов Королевское общество и приобщило к объективной линзе для 123-футового телескопа, преподнесенного обществу Константином в 1691 г. Там они находятся и по сей день.