Если бы вдруг какой-нибудь римский зевака случайно заглянул бы этим вечером в зимний триклиний виллы Квинта Сципилиона Аркуса, то, наверняка, его рассудок пошатнулся бы от увиденного там. Его взору предстало бы зрелище совершенно невероятное и фантастичное. Этот обыватель увидел бы, как это внутреннее помещение дома, погруженное в ночной мрак, вдруг непонятным образом осветилось ярким, но не слепящим светом, лившимся прямо с потолка, и освещавшего большую комнату так, как будто на дворе был солнечный день. При этом ни из одного из многочисленных светильников, расположенных вдоль стен не исходило даже намека на зажженный в них огонь. А если бы он задержался здесь чуть дольше, то увидел бы, как огромный мраморный стол в кованной бронзовой оправе, непонятным образом поднялся над полом, и ложа, расположенные вокруг него, на которых обычно возлежали во время трапез хозяева и гости этого дома, странным образом трансформировались в удобные мягкие диваны, наподобие тех, которыми пользовались персидские вельможи. Затем этот зевака увидел бы, как, словно по мановению волшебной силы, раздвинулись тяжелые портьеры из персидской парчи, закрывающие одну из стен триклиния, облицованную многочисленными прямоугольными, матово-черными плитами, которые замерцав, превратились в «живые» картины, показывающие в мельчайших подробностях все то, что происходило со всех сторон в окрестностях виллы. И даже, если бы все увиденное не повергло бы этого римского простака в шок, и было бы воспринято им, как проявление магии, колдовства или шуткой богов, охраняющих покой этого дома, то, что предстояло увидеть ему в дальнейшем, окончательно сломило бы его свободный дух римского гражданина. В комнату вошли рабы, которые начали сервировать стол, расставляя посуду, блюда с едой, восточные кувшины с напитками и раскладывая у каждого блюда непонятного назначения серебряные инструменты. Затем в триклинии появился хозяин дома со своими спутниками. А далее свершилось совершенно невероятное. Хозяин пригласил всех, включая домовую челядь и рабов (всего человек двадцать), занять места за общим столом. Этого уж гордый квирит не вынес бы точно. Но, тем не менее, все это на самом деле происходило в зимнем триклинии виллы Квинта Сципилиона.

— Друзья! — Обратился хозяин к присутствующим. — Сегодня тот редкий случай, когда весь персонал нашей римской базы смог собраться за общим столом! И повод для этого весьма значительный. Сегодня из долгих странствий по Иудее вернулся, всеми нами уважаемый, Аврелий. К сожалению, днем он не успел мне ничего рассказать о своей миссии, но я надеюсь, что сейчас, когда мы все в сборе, ничто и никто не помешает нам услышать его рассказ. А чтобы это не выглядело, как сухой доклад, мне пришло в голову совместить его с праздничным ужином. Прошу Вас, приступайте.

Со всех сторон послышались звуки разливаемого по кубкам вина, которые были подняты в честь возвращения «блудного сына».

— Аврелий, мы ждем! Давай рассказывай! — Градом посыпались голоса со всех сторон.

— Я, конечно, польщен, что в мою честь Вы устроили столь пышное застолье, — смущенно начал молодой человек, — но то, что Вам предстоит услышать, на мой взгляд, требует серьезного, детального обсуждения.

Путешествуя по Иудее, мне удалось достаточно близко познакомиться с обычаями и укладом жизни народа, проживающего там. И вот, что я Вам скажу. Народ этот, в некоторой мере, уникален, в первую очередь своей религией и моралью. По крайней мере, насколько мне известно, Иудея — единственное место на Земле, где веруют в одного единственного бога — создателя всего сущего в этом мире, и пекущегося о благе каждого живущего в этом мире человеке, (что, в некоторой мере, соответствует нашим собственным знаниям о действии Единого информационного поля) в отличие от всех других народов, где поклоняются целому пантеону различных богов, каждый из которых отвечает, что ли, за определенный вид деятельности. Речь идет именно о вере, а не о поклонении тому или иному Высшему существу, которого каждый сам себе выбирает в покровители, действуя, скорее, по профессиональному или сословному, чем по религиозному принципу. Кроме того их мораль строго придерживается тех принципов, которые были им передали в виде заповедей, то есть построена так же, как и наша собственная мораль. Но главное, в их вере нет места рабству. Они глубоко убеждены, что все люди рождаются свободными и равными, и долг каждого человека — это честный труд и забота о своих близких. Семейные ценности для них являются основой их земной жизни.

— Но и что же из этого следует? В чем уникальность? Вот, к примеру, Август так же пытается ввести свой собственный высший культ, обожествляя себя. Он даже изменил название месяца секстилиса на август, в честь себя любимого. А что касается культа многочисленных богов, которым поклоняется большинство народов на этой планете, то разве не мы сами создали его, благодаря тесным контактам с аборигенами наших первых исследователей, наделенных, по их (аборигенов) мнению, сверхъестественными возможностями. — Возразил Квинт.

— Как Вы не понимаете разницы между религией, имеющей тысячелетние корни и искусственно навязанным культом. И разве можно сравнивать развращенных, погрязших в жутких оргиях, не признающих никакой морали римлян с высоконравственными принципами иудеев?

— Так чего же ты хочешь, Аврелий?

— Совсем немногого. Распространить моральные ценности иудеев на весь остальной мир, и сделать принцип равенства всех людей перед создателем, государственным, пусть сначала в столь незначительном государстве, как Иудея. Я убежден, что это учение достаточно быстро распространится на другие страны, и в будущем поможет покончить с рабовладельческим строем.

— Ты думаешь, что рабовладельцы вот так просто откажутся от своих прав на торговлю людьми и использование их труда?

— Нет, конечно. Я не столь наивен, чтобы верить в такое, но процесс будет запущен, и пусть потребуются еще столетия для того, чтобы рабство, как таковое, исчезло навсегда, но у людей появится вера и надежда на лучшую долю.

— Видишь ли, мой юный друг, я уже говорил тебе, что внимательнейшим образом ознакомился с твоим отчетом и теми материалами, которые мне удалось получить самостоятельно. Так вот, несмотря на высокую мораль милых твоему сердцу иудеев, они продолжают жить под гнетом жестокого и алчного правителя — этого царя Ирода, окружающих его вельмож и римского наместника с его легионерами, которые обложили население беспрецедентными и ничем необоснованными поборами, а всестороннюю помощь им оказывает в этом высшее духовенство, проповедующее, по твоим словам, веру в единого и справедливого бога. Так, где же логика? Чем эта вера помогла народу? Пусть они даже считают себя свободными, но, по сути, весь этот народ — те же рабы.

— А я и не спорю. Все правильно. Но в глазах каждого иудея можно увидеть ненависть к навязанному им узурпатору и римским оккупантам. Все они живут надеждой на рождение Спасителя — истинного иудейского царя, который вернет справедливость и величие их народу, какое было во времена царя Давида. Вот именно этим обстоятельством я и предлагаю воспользоваться — дать им долгожданного царя — Спасителя.

— Аврелий, дорогой, ты же прекрасно знаешь, что нам категорически запрещено вмешиваться в местные дела. Мы всего лишь наблюдатели. Наше вмешательство возможно только в том случае, если всей земной расе будет угрожать полное уничтожение. Да, мы помогли землянам во время великого потопа, наступившего, собственно говоря, по нашей вине. Тогда стихия унесла сотни тысяч человеческих жизней. После этой роковой аварии на термоядерной установке в южной полярной зоне, произошло резкое таяние полярных льдов, что привело к значительному повышению уровня мирового океана. Огромные территории оказались затопленными вместе с городами, лесами, животными и людьми, а ранее цветущий край на севере Ливии, превратился в выжженную солнцем пустыню. После этого трагического события нам категорически запретили использовать любые средства, способные вызвать глобальные катастрофы, а сами аборигены пока, к счастью, не обладают никаким из видов оружия массового уничтожения.

— Да я и не предлагаю никакого вмешательства. Иудеи все сделают сами, а нам нужно будет лишь обставить событие рождения истинного иудейского царя нужным образом, так, чтобы ни у кого не возникло бы и тени сомнений о происхождении новорожденного младенца.

— А что, мне эта идея нравится! — Неожиданно для всех заметила Цилия.

— И мне тоже, — осторожно подметил Мерцил, — мне кажется, это может сработать. Нужно только придумать, как сделать так, чтобы во всей Иудее все узнали бы об этом событии одновременно.

— Ну, знаете! — Воскликнул Квинт. — На мой взгляд, это авантюра. Да и не нам решать судьбу акции такого масштаба. Я в любом случае должен все согласовать с Главным наблюдательным советом, только боюсь, что меня там и слушать не станут. — С грустью в голосе добавил Квинт.

— О чем Вы говорите, профессор? — Раздались голоса со всех сторон. — Как они могут не прислушаться к Вашему мнению? Они просто обязаны! О Вас среди наблюдателей ходят легенды!

— Могут, друзья, могут. — Ответил профессор. — Даже несмотря на мнение всех наших коллег-наблюдателей, работающих на разных планетах «пояса жизни». К сожалению, есть причины, которые дают им на это право. Вы ведь совершенно ничего не знаете ни обо мне, ни о моем прошлом.

— Так расскажите нам. Может быть, мы совместно найдем способ все исправить и изменить негативное отношение Совета к Вам.

— Возможно, когда-нибудь, не сейчас, я и расскажу Вам обо всем. Только боюсь, что ничто не заставит Совет изменить свое мнение.

— Послушайте, профессор, тогда почему Совет, который так, по Вашим словам, негативно относится к Вашей личности, оставил Вас на посту руководителя базы, причем в самой ключевой точке планеты?

— На все есть свои причины, друзья. В том числе и на это. Да и хватит об этом. Нечего обсуждать мою личность. В конце концов, это касается только меня одного.

— Вот что, профессор, — неожиданно для всех произнес Мерцил, — я, пожалуй, единственный из здесь присутствующих, кто в той или иной степени, знаком с Вашей историей. И именно поэтому, я прошу Вас поддержать предложение Аврелия. Кто знает, возможно, от его успеха будет зависеть восстановление доброго отношения к Вам. Я за то, чтобы взяться за это дело.

— И я тоже! — Воскликнула Цилия.

— Да, мы тоже готовы! Аврелий, мы с тобой! — посыпались со всех сторон голоса.

— Что ж, если Вы так единодушны, — ответил профессор, тогда я, профессор Аркус, как Ваш руководитель, готов взять всю полноту ответственности за проведение этой акции на себя. Мы воспользуемся нашим правом действовать в исключительных ситуациях сообразно сложившейся обстановке. Только должен предупредить Вас всех, что в случае, если что-то пойдет не так, как задумано, все Вы рискуете разделить со мною участь изгоя и поставить большую жирную точку на своей дальнейшей карьере.

— Мы согласны, согласны, — снова раздался целый хор голосов, — можете не сомневаться!

— Ну, раз все «за», тогда нам необходимо разработать детальный план наших дальнейших действий. И будь, что будет. Победителей ведь не судят.

— Я считаю, — взволнованно сказал Аврелий, — прежде чем мы приступим к выработке того или иного плана, Вам необходимо выслушать человека, прибывшего вместе со мной из Иудеи. Мне кажется, что это поможет нам действовать в правильном русле. Тобий, как никто другой, знаком с положением дел в Иудее и с настроениями, царящими среди ее населения.

— Хорошо, мой друг, — ответил профессор, конечно, мы обязательно выслушаем его, но только уже не сегодня. Время позднее. Пора заканчивать ужин и укладываться спать. Тем более, что денек у меня, по крайней мере, выдался не из легких.