Тем не менее кое-какой результат усилия Лемкина принесли. Через четыре дня после повторной встречи с Джексоном термин «геноцид» вновь возник в протоколах заседания. Это случилось 25 июня, и неожиданным спасителем Лемкина оказался сэр Дэвид Максвелл Файф, шотландский юрист, проводивший перекрестный допрос элегантного, седого, достойно державшегося дипломата Константина фон Нейрата, первого министра иностранных дел при Гитлере. Когда-то молодой немецкий дипломат застал в Константинополе резню армян, потом он был назначен рейхспротектором оккупированной Богемии и Моравии. На служебной записке, составленной Нейратом в этой должности, и сконцентрировал внимание Максвелл Файф. В августе 1940 года фон Нейрат писал о том, что следует сделать с чешским населением оккупированной территории, в том числе предлагая вариант, который сам он охарактеризовал как «наиболее радикальное и теоретически полное решение»: депортировать всех чехов и попросту заменить их немцами (предполагая, что таковых наберется достаточно).

В качестве альтернативы ему виделась «германизация путем индивидуального отбора и размножения» некоторых чехов и опять же изгнание всех прочих. Оба подхода предполагали уничтожение чешской интеллигенции.

Максвелл Файф зачитал отрывки из этого меморандума Нейрата.

– Подсудимый, – резким тоном обратился он к Нейрату и предложил тому признать себя виновным «в геноциде, то есть уничтожении расовых и национальных групп».

Лемкин, наверное, был счастлив – и его счастье удвоилось несколько минут спустя, когда Максвелл Файф сослался на «известную книгу профессора Лемкина» и под протокол прочел сформулированное Лемкиным определение геноцида.

– Именно это вы планировали, – сказал Максвелл Файф Нейрату. – Устранить чешских учителей, писателей, певцов, всех, кого вы называете интеллигенцией, – людей, которые могли бы передать следующим поколениям историю и традиции чешского народа. Это и есть геноцид.

Фон Нейрат безмолвствовал. Самовольная поездка Лемкина сразу же принесла плоды.

Позднее Лемкин написал Максвеллу Файфу, взволнованно, торжественно, выразил «глубочайшую признательность» за полученную от британского прокурора поддержку концепции геноцида. Ответ Максвелла Файфа – если он был – утерян. После суда прокурор написал предисловие к блистательному отчету журналиста Р. У. Купера о процессе, упомянув при этом термин «геноцид» и книгу Лемкина. «Это преступление составляло суть плана нацистов», писал он, и привело к «чудовищным» деяниям. Купер уделил целую главу «новому преступлению – геноциду», концепции, «апостолом» которой был Лемкин, «глас вопиющего в пустыне». Купер отметил, что оппоненты этого термина понимали, что он может быть применен к «исчезновению индейцев Северной Америки», то есть признал, что идеи Лемкина представляют собой «категорическое предупреждение белой расе».

Журналист упомянул Хаусхофера, «варварство», «вандализм» и Мадридскую конференцию, с которой Лемкин «был отозван в Польшу» (похоже, Лемкин продолжал приукрашивать свою биографию, как в Дьюке четырьмя годами ранее). Очевидно, Лемкин использовал Купера, чтобы подобраться к Максвеллу Файфу, и скорее всего, именно этим путем слово «геноцид» вновь проникло в судебный зал.

Поскольку Шоукросс и Лаутерпахт в тот момент отлучились из Нюрнберга, Максвелл Файф мог самостоятельно развивать тему геноцида, и это могло иметь существенные последствия: в отличие от «преступлений против человечества» – концепции, которая охватывала деяния, совершенные во время войны, – обвинение в геноциде открывало возможность учесть все деяния нацистов, в том числе совершенные до начала войны.