Это слова были написаны на форзаце Библии, подаренной членам экспедиции Ее Величеством Королевой — матерью Александрой. Покидая «Эндьюранс» и медленно направляясь к лагерю, Шеклтон бережно нес Библию в руках.

Остальные члены экипажа едва заметили его прибытие. Они переползали из палатки в палатку, в каком-то оцепенении из последних сил пытаясь создать более-менее комфортную обстановку. Некоторые соорудили из деревянных балок подобие пола, чтобы не спать на покрытой снегом льдине. Другие расстелили парусину. Покрытия на всех не хватало, поэтому кому-то приходилось спать прямо на снегу. Но в тот момент это не имело значения. Главным сейчас для них был лишь сон. И они уснули. Некоторые — в обнимку с товарищами, чтобы сохранить тепло.

Шеклтон даже не пробовал уснуть. Он упорно мерил шагами льдину. Давление все еще не спадало, и несколько раз в лагере чувствовали, как под ними сотрясается лед. Именно там, где был разбит лагерь, ощущались сильные толчки. В двухстах ярдах от них на фоне чистого неба виднелись темные очертания «Эндьюранс». Около часа ночи, по-прежнему двигаясь взад-вперед по льдине, Шеклтон почувствовал резкий удар; затем по ледяной плите прямо между палатками пробежала тонкая змееобразная трещина. Почти тут же она начала расширяться. Шеклтон бросился к палаткам, поднимая измученных спящих людей. Потребовалось около часа нелегкой работы в темноте, чтобы перенести лагерь на большую часть плавучей льдины.

После этого в лагере все было спокойно, только под утро со стороны «Эндьюранс» послышались громкие звуки. Ее бушприт и утлегарь сломались и рухнули на лед. Остаток ночи Шеклтон слушал, как цепь мартин-гика, покачиваясь из стороны в сторону в такт движению корабля, издавала какой-то потусторонний звон.

Наутро погода была хмурой и мрачной, но температура поднялась до шести градусов выше нуля. Из-за сна на льду все продрогли и окоченели. Людям потребовалось много времени, чтобы подняться. Шеклтон не торопил их, и через какое-то время они постепенно принялись разбирать оборудование и укладывать его на сани. Почти все делали в тишине, даже приказы были излишними. Все без слов понимали, что следует делать, и просто выполняли работу.

Насколько они знали, план был таков: пройти триста сорок шесть миль на северо-запад к острову Паулет, где в 1902 году были оставлены припасы. Они все еще должны были находиться там. Это расстояние было больше, чем от Нью-Йорка до Питтсбурга, а им в довершение всего предстояло везти с собой две из трех шлюпок на случай, если попадется участок с открытой водой.

Макниш и Маклеод начали грузить в сани шлюпку и один из буров. Каждая шлюпка вместе с санями весила больше тонны, и все понимали, что тащить их по неровной поверхности льда, усеянной острыми гребнями, на стыках достигавшими высоты двухэтажного дома, будет нелегко.

Как ни странно, никто не падал духом. Все оцепенели от усталости, и никто не задумывался об ужасных последствиях потери корабля. Их даже не волновал тот факт, что лагерь находится на льдине толщиной менее шести футов. Сейчас это казалось раем по сравнению с кошмаром непрерывной работы и полной неизвестности последних дней на «Эндьюранс». Людям было достаточно оставаться живым, и они просто делали все, что нужно, чтобы выжить.

Более того, чувствовалось даже какое-то легкое оживление. В конце концов, перед ними стояло четкое задание. Девять месяцев отсутствия уверенности в завтрашнем дне и бесцельного ожидания остались позади. Теперь им предстояло выбраться отсюда, какой бы ужасающе трудной задачей это ни казалось.

Иногда, в течение дня, они небольшими группками возвращались к брошенному кораблю. Но то, что от него осталось, уже нельзя было назвать кораблем. Он даже не был на плаву. Сохранился лишь разорванный, скрученный деревянный каркас. Лед в своем безумном стремлении уничтожить его пробил бока и вторгся внутрь, заполнив своей массой сломанный корпус. Судно находилось на поверхности до тех пор, пока продолжалось давление.

Еще во время плавания несколько человек подняли Юнион Джек на передней нок-рее, которая, по иронии судьбы, осталась единственной уцелевшей частью судна. И теперь тонущий корабль уходил на дно с гордо развевающимся флагом.

Погрузка вещей в сани продолжалась и на следующий день, когда Шеклтон собрал всех в центре круга, образованного палатками. Серьезно оглядев присутствующих, он объявил о том, что необходимо снизить общий вес вещей до минимума. Каждому разрешалось взять с собой рюкзак с одеждой плюс две пары рукавиц, шесть пар носков, две пары обуви, спальный мешок, фунт табака и два фунта личного оборудования. Свой приказ Шеклтон убедительно мотивировал тем, что никакие вещи не сравнятся с необходимостью выжить, и посоветовал без сожаления избавляться от каждой бесполезной вещи, не думая о ее ценности.

Закончив говорить, он порылся в кармане куртки, достал из него золотой портсигар и несколько золотых монет — и решительно бросил их в снег у своих ног.

Затем открыл Библию, подаренную королевой Александрой, и выдернул оттуда форзац вместе со страницей, на которой был напечатан текст тридцать третьего Псалма, а также страничку из Книги Иова со словами: «Из чьего чрева выходит лед, и иней небесный, — кто рождает его? Воды, как камень, крепнут, и поверхность бездны замерзает».

Положив Библию на снег, он молча удалился.

Жест весьма драматический, но именно такого эффекта Шеклтон и добивался. Помня о результатах прошлых экспедиций, он сделал однозначный вывод: все, кто обременял себя вещами на любой непредвиденный случай, шли намного тяжелее и дольше тех, кто жертвовал полной амуницией ради скорости.

С наступлением вечера число выброшенных на снег вещей непрерывно росло. По словам Джеймса, это был «удивительный набор всевозможных штучек». Офтальмоскоп, хронометры, топоры, пилы, телескопы, носки, линзы, свитера, стамески, книги, канцелярские принадлежности, а также огромное количество картинок и личных памятных подарков. Некоторым, по особым причинам, разрешалось брать больше двух фунтов оборудования. Понятно, что обоим хирургам позволили взять необходимое количество медикаментов и инструментов. Личные дневники можно было взять всем, кто их вел. А Хасси даже приказали взять банджо, несмотря на то что инструмент весил двенадцать фунтов. Его положили в чехол и закрепили в шлюпке под парусиной, чтобы укрыть от непогоды.

На следующий день экипаж отправлялся в путь. Накануне вечером Шеклтон написал в дневнике: «Молю Бога, чтобы мне удалось довести весь отряд в целости и сохранности до цивилизации».

День 30 октября выдался облачным и мрачным, иногда срывался мокрый снег. Температура некстати поднялась до пятнадцати градусов, из-за этого поверхность льда стала более мягкой, не совсем подходящей для движения саней. Утро провели за подготовкой последних припасов. Примерно в одиннадцать тридцать Шеклтон и Уайлд отправились исследовать маршрут. Перед уходом Шеклтон приказал убить трех самых маленьких щенков, а с ними и Сириуса, щенка из первого помета, который оказался виноват лишь в том, что не был приучен к упряжке. Помимо них, следовало избавиться от кота, принадлежавшего Макнишу. По ошибке ему дали имя Миссис Чиппи — еще до того, как определили пол. Еду брали только для тех собак, которые могли тащить сани.

Том Крин, как всегда жесткий и практичный, отвел младших щенков и Миссис Чиппи на некоторое расстояние от лагеря и безо всяких колебаний застрелил. Но Сириуса должен был убить Маклин, и для него это стало настоящим испытанием. Он с неохотой взял из палатки Уайлда ружье двенадцатого калибра и увел Сириуса к отдаленному ледяному хребту. Отыскав подходящее место, он склонился над маленьким псом. Сириус был веселым и дружелюбным щенком, он радостно продолжал подпрыгивать, виляя хвостом и пытаясь лизнуть руку хозяина. Маклин с болью отталкивал его от себя, пока наконец не набрался решимости приставить ружье к его шее. Он нажал на курок, но руки так тряслись, что пришлось перезарядить ружье и выпустить еще одну пулю, чтобы окончательно убить щенка.

В путь отправились около двух часов дня. Шеклтон, Уорди, Хасси и Хадсон ехали на санях впереди остальных и везли с собой несколько лопат и кирок. Они старались вести свою группу по прямой дороге, но то и дело, через каждые несколько сотен ярдов, приходилось преодолевать ледяные торосы, образовавшиеся на стыках ледяных плит. Когда это случалось, они принимались откалывать лишние куски, сглаживая рельеф поверхности, чтобы сани могли спокойно заехать туда и спуститься. К особенно высоким торосам приходилось достраивать наклонные горки изо льда и снега — вверх на гребень и вниз с другой стороны.

За ними собачьи упряжки тащили сани. На каждые сани приходилось до девятисот фунтов веса вещей и оборудования. Последними под командованием Уорсли шли пятнадцать человек, которые тащили шлюпки. Это было невыносимо тяжело. Под собственной тяжестью шлюпки тонули в мягкой и рыхлой снежной каше. Впрягшимся в них людям приходилось сильно наклоняться вперед, иногда почти параллельно земле, чтобы сдвинуть с места ношу. Все это напоминало вспахивание снега, но никак не езду.

Шеклтон принял мудрое решение, приказав людям сменять друг друга примерно каждые четверть мили. Он боялся, что во льдах в любую минуту могут появиться трещины, и, если отряд растянется на большое расстояние, их может отрезать друг от друга разводьями. Они продвигались медленно и тяжело. К пяти вечера, после трех часов пути, они оказались на расстоянии всего лишь одной мили от корабля по прямой линии, хотя фактически проделали в два раза больший путь. А собачьи упряжки, которым приходилось несколько раз возвращаться обратно за оборудованием, прошли в общей сложности около десяти миль.

Ужинать сели в шесть часов, и после этого сразу же, смертельно уставшие, забрались в спальные мешки. Ночью пошел сильный снег, который к рассвету покрыл все своим мягким шестидюймовым одеялом. Температура взлетела до двадцати пяти градусов, что не предвещало путникам ничего хорошего.

Утром Шеклтон и Уорсли нашли неплохой путь на запад, и уже к часу дня весь отряд отправился в дорогу. Но шли мучительно медленно из-за глубокого снега, почти все сильно вспотели, людей мучила жажда.

Основные силы уходили на то, чтобы проделать в снегу путь для шлюпок. Но все было тщетно — казалось, что пятнадцать человек, впрягшихся в шлюпки, тащили их по густой липкой грязи, а не по плавучей льдине и снегу. Через какое-то время им на помощь пришли Уайлд и Херли. Они прицепили шлюпки к своим упряжкам, и тащить их стало легче.

Около четырех часов дня, преодолев всего лишь три четверти мили, отряд вышел к толстой ровной льдине. И, так как поблизости не было видно ничего более подходящего, Шеклтон решил провести ночь здесь. Но поставленные палатки тут же промокли изнутри. Невозможно было забраться в них, не затащив с собой внутрь массу влажного и липкого снега.

Маклин написал: «Мне было очень жаль Уорсли, который лежал ближе всех к выходу, потому что именно ему доставалась вся сырость, которую мы заносили внутрь».

Но Уорсли не сильно от этого страдал. В ту же ночь он записал в своем дневнике: «Удивительно, как быстро человек может измениться во взглядах… и привыкнуть к жизни вне цивилизации».

Шеклтону нравился общий позитивный настрой. «Многие смотрят на происходящее, как на веселое приключение, — писал он. — Тем лучше». И далее отметил: «Эта льдина действительно крепкая. Сегодня будем спать спокойно».

Льдина на самом деле была гигантская: больше полумили в диаметре, десять футов толщиной, покрытая пятью футами снега. По мнению Шеклтона, ей было уже больше двух лет.

На следующее утро, выйдя вместе с Уайлдом и Уорсли исследовать местность для разработки дальнейшего маршрута, Шеклтон еще сильнее задумался о прочности плавучей льдины. Все заметили, что к западу лед становится довольно бугристым. «Сильное давление, — объявил Шеклтон. — Невозможно идти дальше». Шлюпки и сани не выдержали бы и десяти миль пути по такой поверхности.

На обратной дороге к лагерю Шеклтон принял решение. Вернувшись, он собрал людей и сказал, что за предыдущий день они не прошли даже одной мили, а дальнейший путь будет еще тяжелее. Они сделали все, что было в их силах. И если не найдут лучшего места для лагеря, то останутся тут, пока льды не начнут дрейфовать и их не отнесет ближе к берегу.

Многие выглядели разочарованными, но Шеклтон не дал никому времени на сожаления. Он отправил собачьи упряжки к первому лагерю, который находился почти в двух милях от них, чтобы привезти все, что получится: еду, одежду, оборудование.

Уайлда с шестью помощниками снарядили обратно на корабль, чтобы спасти последнее ценное имущество, насколько это было возможно. Приблизившись к «Эндьюранс», они обнаружили, что за последние два дня лед еще сильнее изуродовал ее скрученный корпус. Носовая часть судна глубже ушла под лед. Настолько, что носовой кубрик оказался под водой и был засыпан ледяным крошевом. Такелаж превратился в груду сломанных мачт и спутанных снастей, которые пришлось срезать для безопасной работы. Они сумели прорубить дыру в крыше камбуза и достать оттуда несколько ящиков с провизией. Но находкой дня стала третья шлюпка, которую пришлось тащить к лагерю сразу на нескольких собачьих упряжках.

Тем вечером Шеклтон попросил Грина положить в рагу из мяса тюленя несколько кусочков жира, чтобы все начинали привыкать к нему. Когда некоторые увидели в своих тарелках плавающие резиноподобные куски со вкусом рыбьего жира, то начали тщательно вынимать их оттуда. Но в основном измученные люди были так голодны, что с удовольствием съели все до последней ложки, вместе с жиром.