Все начинали думать о весне, возвращении солнца и долгожданном потеплении, предвкушая тот момент, когда «Эндьюранс» наконец сможет выбраться из ледяной тюрьмы и направится к заливу Вахсела.

Впервые звук напирающих льдов они услышали в конце июня. Это было двадцать восьмого числа. Уорсли написал в своем дневнике: «Временами ночью раздается далекий, глубокий, гудящий звук — иногда превращающийся в немного зловещий протяжный скрипучий стон. Он начинается постепенно, но резко обрывается. Лучше всего его слышно на расстоянии — чем больше расстояние, тем отчетливее звук».

Девятого июля показания барометра начали падать, очень и очень медленно. Пять дней подряд они медленно снижались: 29,79… 29,61… 29,48… 29,39… 29,25…

Утром 14 июля данные резко изменились, и барометр показал 28,88. Зловещий мрак наступил в полдень. Ветер, сперва несильный, подул на юго-запад. Примерно в семь часов вечера пошел снег.

К двум часам ночи весь корабль начал вибрировать, ветер пронзительно свистел в тросах такелажа, пролетая со скоростью не менее семидесяти миль в час. Снег был похож на песчаную бурю, поднимавшуюся с полюса. Ничто не могло задержать его, несмотря на то что люди укрыли брезентом все люки, пытаясь таким образом загерметизировать их. К полудню корабль уже наполовину исчез под снегом. Приборы зафиксировали тридцать четыре градуса ниже нуля.

Шеклтон приказал никому не отходить дальше собачьих будок, находившихся в метре от корабля. Тем, кто кормил собак, приходилось все расстояние до них проползать на коленях, чтобы не быть унесенными ветром. Стоило только сойти с корабля — и буквально через пару минут ослепляющий, удушающий снег забивал глаза и рты.

С подветренной стороны «Эндьюранс» ветер разрушал лед, оставляя в нем каналы и борозды. С наветренной стороны образовались огромные сугробы высотой не менее четырнадцати футов и общим весом около ста тонн. Льдины с этой стороны корабля прогибались и под таким громадным весом, и под тяжестью груженого судна. Видно было, как они опускались под воду.

На следующий день температура упала до тридцати пяти градусов мороза, и каждой собаке дали полфунта жира, чтобы помочь бороться с холодом. После завтрака Шеклтон приказал всем выйти на лед и попытаться очистить от снега льдины по левому борту. Лед под собачьими будками начал опасно прогибаться. Шеклтон боялся, что он может проломиться — и все собаки утонут.

Всю ночь бушевала снежная буря, но 16 июля снегопад стал стихать, и к утру показалось чистое небо. В слабом свечении луны люди отчетливо увидели новые ледяные хребты, образовавшиеся под давлением паковых льдов и окружившие корабль со всех сторон. Похожие на живые изгороди, отделявшие друг от друга разные участки льда, они преграждали дорогу дрейфующим сугробам и снежным массам. Но, так или иначе, завывавший ветер очистил поверхность льда до зеркального блеска, сделав ее идеально гладкой и отполированной.

До начала шторма лед вокруг корабля представлял собой единую массу, но сейчас она разламывалась на куски, и с северной стороны появилась открытая вода. В такой ситуации давление было неизбежным. Лед коробился и ломался, образуя десятки миллионов новых поверхностей, каждая из которых находилась во власти ветра и могла двигаться совершенно отдельно от других. Паковые льды могли дрейфовать, повинуясь ветру и передавая чудовищные импульсы по всем прилегающим льдам. Такой процесс называется давлением, и началось оно 21 июля. Но сам корабль, находившийся в центре толстой плотной льдины, пока еще был в безопасности. Вокруг раздавались звуки дрейфовавших на юг и юго-запад паковых льдов.

Шум продолжался всю ночь, вплоть до следующего утра. После обеда Уорсли решил разведать обстановку. Надев вязаную шапку, куртку, он взобрался по лестнице и в ту же минуту вернулся с новостями о том, что их льдина треснула. Весь экипаж, схватив плащи и шапки, выбежал на палубу. Трещина примерно два фута шириной шла от внешнего края плавучей льдины, где, повинуясь чудовищному давлению, одна глыба льда наползла на другую. Заканчивалась она примерно в сорока ярдах от «Эндьюранс». Все сани тут же подняли на борт и установили ночное дежурство.

Казалось, разлом неминуем. Они прождали весь день, целую ночь и следующий день. Однако ничего не произошло. Вокруг постоянно слышались звуки давления, иногда чувствовалось, как сотрясается лед, но «Эндьюранс» по-прежнему находилась в центре огромной ледяной плиты. Трещина постепенно начала замерзать, и так как дни проходили без особых изменений, острота постоянного ожидания со временем притупилась. Дежурства были отменены, собачьи тренировки, наоборот, постепенно возобновились.

Каждый раз, когда упряжки выходили на лед, они сталкивались с невиданным доселе проявлением силы. Днем 26 июля Гринстрит отправился на небольшой забег с командой Уайлда. Увидев движущиеся массы льда, они остановились посмотреть. На их глазах цельная голубовато-зеленая льдина толщиной не менее девяти футов натолкнулась на соседнюю, и вместе они поднялись вверх так легко, словно это были два кусочка пробкового дерева.

По возвращении на корабль Гринстрит записал в своем дневнике: «Нам очень повезет, если наш корабль не испытает аналогичного давления, потому что я сомневаюсь, что какое-либо судно способно выдержать давление, с легкостью поднимающие такие льдины».

Всех остальных членов экипажа чувство безопасности покинуло так же быстро. После ужина в «Ритце» наступила мрачная тишина. В полдень всех немного обрадовало появление солнца на горизонте — буквально на одну минуту сразу после полудня. Впервые за семьдесят девять дней они увидели солнце. Но даже это не помогло справиться с нараставшим всеобщим беспокойством.

Макниш, никогда ничего не скрывавший, той же ночью четко выразил в своем дневнике царившую на судне тревогу: «Это (солнце) значит для нас очень много, потому что теперь у нас будет больше света. Мы ждем потепления, но не хотим, чтобы льдина раскололась, если рядом не окажется свободной воды, поскольку корабль просто раздавит, если волей случая это произойдет сейчас».

Шесть дней спустя, 1 августа, в десять часов утра, когда каюры вычищали снег из собачьих будок, лед задрожал, а затем раздался скребущий, перемалывающий звук, и внезапно «Эндьюранс» поднялась на самый верх, задержалась на пике и снова упала в воду, слегка покачиваясь. Льдина разломилась, корабль был свободен.

Шеклтон тут же оказался на палубе, а за ним и вся команда. Он быстро понял, что произошло, и приказал поднять собак на борт. Все бросились на вибрирующую льдину возле корабля и начали вырывать цепи изо льда, подгоняя собак к сходням. Операция заняла восемь минут.

Они успели вовремя. Когда сходни поднимали, корабль под давлением льда, перемещавшегося под ним, резко дернулся вперед и чуть вбок. Крепкая льдина, так долго защищавшая его, теперь перешла в нападение, нанося удары по бортам судна и свирепо разбивая о них маленькие собачьи будки.

Самое сильное давление ощущалось ближе к носовой части корабля, и все в беспомощной тревоге наблюдали, как огромные плавучие льдины, сталкиваясь, словно в яростной схватке, раскалывались на куски. На них тут же наползали, набрасывались другие куски льда, покрывавшие всю водную поверхность.

Так продолжалось пятнадцать мучительных минут, а затем носовая часть «Эндьюранс» медленно поднялась на лежавшую впереди льдину. Люди почувствовали, как поднимается судно, и из груди каждого вырвался непроизвольный вздох облегчения. На мгновение все ощутили себя в безопасности.

Лед вокруг корабля по-прежнему подвергался чудовищному натиску, но почти сразу после полудня давление спало. «Эндьюранс» продолжала возвышаться на ледяном постаменте, с пятиградусным наклоном на левый борт. Шлюпки были готовы к спуску и всех проинструктировали, что необходимо иметь под рукой самую теплую одежду на случай, если вдруг придется «выйти погулять». Но ситуация оставалась стабильно спокойной весь день до самого вечера.

Описание событий прошедшего дня Уорсли закончил такими словами: «Если бы что-нибудь помешало кораблю подняться, его бы уже раздавило, как яичную скорлупу. Собаки вели себя прекрасно… Кажется, они воспринимают это как развлечение, которое мы устроили для них».

Ночью подул ветер с юго-запада, и к утру началась буря. Ветра безжалостно сталкивали льды на своем пути, вызывая появление новых областей давления.

К утру куски льда вокруг корабля снова замерзли, превратившись в плотную массу. Любопытно, что во время большого разлома достаточно крупная часть старой льдины пропорола насквозь основную толщу льда. Но, столкнувшись с кораблем, она развернулась под углом сорок пять градусов так, что следы от саней на ее поверхности теперь шли вертикально вверх.

Большинство членов команды сооружали новые будки для собак. Эта работа заняла несколько дней, и, что удивительно, еще до того как она была закончена, воспоминания о недавно пережитом постепенно начали терять остроту.

Спустя три дня после разлома, 4 августа, Шеклтон услышал, как несколько человек в «Ритце» разговаривали о том, что «Эндьюранс» сможет выдержать любое давление. Он присел за стол рядом с ними и рассказал историю о мышке, жившей в таверне.

Однажды ночью мышка нашла протекающую бочку с пивом и выпила, сколько смогла. Закончив пировать, она села, вытерла лапкой усы и высокомерно огляделась вокруг. «Ну что, и где теперь этот чертов кот?» — спросила она.

Даже после такой поучительной притчи экипаж не хотел расставаться с возрастающей уверенностью в благополучном исходе. Теперь все понимали, каким может быть давление льдов. Они видели, что корабль сопротивлялся, и это ему не сильно навредило. Возвращение солнца тоже поднимало дух. Сейчас оно светило уже около трех часов в день, сменяясь сумраком, который длился по семь — восемь часов. Все продолжали играть в хоккей и даже устроили несколько весьма бурных соревнований. И с интересом наблюдали, как большой Том Крин ставил в упряжку маленьких щенков, заставляя их делать первые попытки тащить сани. Уорсли описывал это так: «Слегка сопротивляясь, управляемые твердой рукой, они бежали по неясному для них, извилистому маршруту, более непредсказуемому, чем судьба несчастного корабля в море Уэдделла».

Пятнадцатого августа Уорсли в своих записях снова передавал всеобщий позитивный настрой. Описывая очередные соревнования каюров, или «хозяев», Уорсли в характерной ему манере преувеличивал: «…некоторые каюры чрезмерно хвастали достоинствами своих собак перед другими командами. Казалось, “хозяин” упряжки “Сердечная болезнь” ожидал, что весь мир затаит дыхание, когда они будут проезжать мимо. Но тут один вульгарный человек, постоянно выкрикивавший: “Йойкс Талли-хо”, с неописуемой наглостью посмел издать боевой клич, проезжая мимо упряжки с этими достойными, но нервными существами. Возмущенный каюр упрекнул его, заметив, что тот своим зловещим голосом напугал этих красивых, но нежных собачек. Мой долг — с прискорбием сообщить, что на следующий же день ужасный вульгарный человек, сидя в собственных санях, дал волю своему угрожающему реву, когда мимо него проезжала команда “Сердечная болезнь”. Результат привел к катастрофе: двое из несчастных существ упали в обморок, и их пришлось приводить в сознание с помощью нашатырного спирта. Остальные же просто впали в истерику, пока наглец со своей упряжкой не скрылся за горизонтом».

Команда «Сердечная болезнь» принадлежала Маклину; он старался обходиться с собаками максимально ласково. А ужасным вульгарным человеком был сам Уорсли.

Еще одно способствовало всеобщей жизнерадостности: их льдина плыла. После июльской снежной бури пленников льда в основном несли сильные южные ветра, и за это время они проплыли около ста шестидесяти миль. Но 29 августа в полночь корабль содрогнулся. Спустя мгновение раздался звук, похожий на гром. Все вскочили с коек и замерли в ожидании. Однако больше ничего не произошло.

На следующее утро они увидели тонкую трещину позади корабля — и ничего больше. Остаток дня прошел без приключений. Затем, около половины седьмого вечера, когда команда заканчивала ужинать, «Эндьюранс» содрогнулась во второй раз. Несколько человек вскочили из-за стола и ринулись на палубу. Но снова ничего не было видно, кроме того, что трещина увеличилась на каких-то полдюйма.

Следующий день, 31 августа, проходил спокойно ровно до десяти вечера. В какой-то момент «Эндьюранс» заскрипела и застонала, как дом с привидениями. Дежурный ночной смены доложил, что лед впереди и по левой стороне начал двигаться, но люди ничего не могли предпринять, поэтому все легли спать. Тем не менее периодически повторявшиеся хлопки, отдававшиеся эхом по кораблю, не давали им уснуть почти всю ночь.

Те, чьи койки находились с левой стороны, страдали больше других. Пытаясь уснуть, они слышали, как лед трется и ударяется об обшивку корабля, всего на расстоянии трех футов от их ушей. Шум прекратился ближе к рассвету, но к завтраку все вышли нервными и измотанными.

Давление возобновилось днем и продолжалось до вечера. Эта ночь была самой страшной.

Уорсли так описывал ее в своем дневнике: «Около полуночи последовала очередь из оглушающих скрипов, стонов и ударов о корабль, от чего он подпрыгивал и трясся в передней части. Многие поспешно оделись и выбежали на палубу. Лично я устал от этих постоянных сигналов тревоги, с которыми мы ничего не можем сделать, поэтому, когда раздался самый громкий удар, я только внимательно слушал, не было ли при этом треска рвущейся обшивки. Не услышав ничего подобного, я перевернулся на другой бок и уснул».

На следующий день давление прекратилось — «Эндьюранс» пережила второе нападение.