Глава X. Тотальная война КАК ЗНАК КОНЦА СВЕТА

Книга: Вокруг Апокалипсиса. Миф и антимиф Средних веков

После великой чумы

Как мы упоминали, войны в Средневековье велись сравнительно небольшими профессиональными армиями, в основном дворянскими — военное ремесло в феодальном обществе являлось привилегией благородного меньшинства. Лишь в итальянских городах-республиках наподобие Генуи или Венеции в армию на постоянной основе привлекались все граждане — вспомним о скандально знаменитых генуэзских арбалетчиках, во многом благодаря которым король Франции потерпел поражение при Креси.

Столетняя война совершает резкий переворот в сознании, прежде всего французов — исходно феодальный конфликт между Плантагенетами и Валуа со временем меняет форму, превращаясь в национально-освободительный, то есть ранее в Европе невиданный! В этом состоит одна из важнейших особенностей Столетней войны — подданные французской короны, христиане, как и все прочие европейцы, менее чем за один век начали ощущать себя именно что французами: нацией, сплоченной единой идеей изгнания захватчиков обратно на Альбион.

Англичане во время взятия Кале или сражения при Креси еще не были оккупантами в общеизвестном смысле этого слова, но к началу XV века они таковыми становятся. Как писал исследователь Жан Фавье, «...средний француз из города или деревни поначалу ненавидел англичанина за то, что тот — солдат, а потом за то, что тот — англичанин». Очень скоро ситуация начала меняться, и военные короля Эдуарда начинают восприниматься как захватчики, посягающие на французскую национальную идентичность…

Но и это еще не все. Столетняя война становится всеобщей — что также прежде было неизвестно Средневековью! В старые добрые времена феодальный конфликт заканчивался сравнительно быстро и не нес угрозы целому государству, кроме того, имущество старались не уничтожать и беречь — оно должно было перейти во владение другого сеньора. Ныне положение изменилось: англичане жгли урожаи, что означало последующий голод; восстанавливать разрушенное не имело смысла — не в этом году, так в следующем захватчики обязательно появятся снова. Война из события чрезвычайного и не самого частого становится повседневной реальностью, продолжаясь годами и десятилетиями, что вело к дальнейшему усугублению и без того ужасного экономического положения Франции, вызванного недавним ураганом Черной смерти. Вновь дадим слово Жану Фавье:

«...Сожженная рига, которую не отстраивали, опасаясь нового налета через год или десять, означала, что обработка земель здесь сократится надолго. Судно, затопленное в фарватере, разрушенный мост, разоренная мельница означали не просто временное несчастье, а паралич всей экономической жизни области».

Кроме того, Франции не повезло с монархом — примерно так же, как в свое время не повезло Англии с Ричардом Львиное Сердце, разорившим королевство ради своих рыцарских причуд, начиная от Третьего крестового похода и заканчивая авантюрами на континенте. Ричард был рыцарем, но не государственным деятелем, а его противник Филипп II Август являлся, прежде всего, очень талантливым политиком и администратором, что позволило в начале XIII века очистить от англичан огромные области Франции и заложить фундамент дальнейшего величия королевства.

Увы, но Филипп VI де Валуа так и не осознал, что с началом Столетней войны и после Черной смерти ситуация кардинально изменилась и ему стоило бы последовать примеру своего мудрого пращура, — он предпочел остаться рыцарем, а не королем. Франция же в конце 1340-х годов находилась на последней грани, особенно если учитывать все недавние поражения и нарастающий внутренний политический кризис — король терял уважение знати, а Генеральные штаты, после позорной сдачи Кале и отказа Филиппа спасти своих подданных, в 1347 году ясно выразили свое отношение к монарху:

«...Вы пошли в оные места с честью и при великом отряде, понеся великие расходы и великие затраты. Вас там обесславили и заставили вернуться с позором. Вам навязали перемирие, хотя враги пребывали в вашем королевстве... Оными советами вы были обесчещены!»

Король прямое оскорбление о «бесчестье» или проигнорировал, или вынужден был смириться с реальностью.

Помимо войны, финансовой неразберихи и неурожаев, вызванных «годами большой сырости» начиная с 1345 года, был нанесен еще один тяжелейший удар — эпидемия Великой чумы всего за несколько месяцев взорвала рынок рабочей силы. Мы помним, что смертность во время эпидемии превышала все мыслимые пределы как в городах, так и на селе — что крестьяне, что мастеровые вымирали целыми семьями, весной 1348 года в условиях повального мора не были засеяны огромные площади, а те, что успели засеять, некому было убирать. То же наблюдалось и в городах — уцелевшие ткачи, златошвеи, гончары или суконщики лишились наследников своего дела и подмастерьев...

«А что же Столетняя война?» — спросите вы. Понятно, что эпидемия временно остановила боевые действия, но, как известно, Эдуард III был человеком упрямым и целеустремленным, старавшимся доводить любое дело до логического конца.

Черная смерть и в области военного дела произвела очередной переворот — появилось так называемое «новое рыцарство». Если ранее рыцарство как таковое являлось социальным статусом с обширной и крайне запутанной системой вассалитета, то ныне, с появлением в Англии ордена Подвязки и ордена Звезды во Франции, картина радикально изменилась. Оба ордена, говоря откровенно, уже в те времена выглядевшие сущими анахронизмами, навевавшими воспоминания о тихих и благополучных временах первых крестовых походов, подразумевали личную и добровольно принятую клятву верности одному из королей. Жан Фавье сообщает нам:

«...Можно было принадлежать к двум соперничающим родам. Быть просто вассалом обоих воюющих монархов. Можно было — как аквитанские вассалы или нормандские „верные“ Наваррца — быть подданным короля Франции и вассалом иностранного короля как феодального сеньора. Можно было, не поступаясь честью, получать от обеих сторон ренты, накладывающие на вас обязанности и даже делающие вас клиентом. Но принадлежать одновременно к обоим этим орденам нового рыцарства было нельзя. Клятва, которую рыцари этих орденов давали своему сеньору и господину, вносила ясность в право и мораль, потому что считалась важней всех прочих клятв. <...> Рыцарский орден в том виде, в каком его придумали монархи XIV века, снова предполагал верность безо всяких условий и соперников. Каждый из королей рассчитывал отныне прочно держать в руках „свое“ рыцарство».

Надо сказать, что ни Эдуард III, создавший орден Подвязки весной 1348 года, ни сменивший на престоле умершего в 1350 году Филиппа VI король Иоанн Добрый не являлись изобретателями «нового рыцарства». Орден с принесением личной клятвы государю впервые учредил король Кастилии и Леона Альфонсо XI за восемнадцать лет до пришествия Великой чумы (кстати, Альфонсо сам пал жертвой Черной смерти). Конфликтующие монархи Англии и Франции ухватились за эту идею не ради того, чтобы «узреть исток и красу всего рыцарства, культуру смелого благородства, доблестей и бесконечных завоеваний», как был записано в одном из куртуазных романов XIV века, — в условиях войны это был шаг чисто политический и прагматичный. Цель очевидна: объединение дворян вокруг фигуры короля и ликвидация прежней неразберихи с оммажами разным феодалам. Особенно это было необходимо новому королю Франции, в которой феодальная разобщенность могла привести к расколу королевства.

Иоанн II де Валуа и рыцари ордена Звезды. Миниатюра, XIV век.

Не вышло — по крайней мере, у французов. Орден Звезды закончил свое существование уже в 1352 году в одной из малоизвестных битв Столетней войны — неподалеку от бретонского Бреста, где англичане разбили армию под командованием маршала де Неля. Была использована обычная английская тактика, прекрасно показавшая себя при Креси — командиры короля Эдуарда заняли крутой холм, поставив за спешившимися рыцарями лучников, неприятель пошел в лобовую атаку и был уничтожен. Погибло более шестисот французских дворян, еще около полусотни членов Ордена Звезды попали в плен — уроки Креси выучены не были. Более в летописях этот орден не упоминается, тогда как британская Подвязка существует по сей день…

Эдуард Черный Принц в одеяниях ордена Подвязки. Миниатюра ок. 1430 г.

Король Иоанн Добрый, пользуясь временной передышкой в войне, пытался провести военную реформу — он прекрасно осознавал, что ни чума, ни экономические потрясения не заставят Эдуарда отказаться от притязаний на французский трон. Появилась особая военная администрация, призванная надзирать за численностью и качеством вооружения войск, как дворянских, так и наемных. Одна беда — оплата солдатам оставляла желать лучшего, а, как мы указывали выше, инфляционные процессы продолжались, при этом падало качество монеты и содержание в ней серебра. После Черной смерти серебряная монета обесценилась шестикратно, но тарифы оставались прежними — очень многие начинали подумывать о том, что король излишне скуп, а значит, следовало бы уйти к другому нанимателю.

Обычно Столетнюю войну делят на четыре этапа — Эдвардианский, Каролингский, Ланкастерский и финальный, причем Эдвардианский период считается с 1337 по 1360 год, когда был заключен мир в Бретиньи. Мы же предполагаем, что первый этап завершился на десять лет раньше, в 1350-52 годах, когда отгремела Великая эпидемия и обе воюющие стороны оказались в принципиально новых условиях: демографических, экономических и политических. Да, были близки катастрофа при Пуатье, пленение короля Иоанна, крестьянские восстания — но все это произойдет в новом, неизведанном мире. Мире, прошедшем через ревущее пламя Черной смерти.

Война продолжается при новом короле

Возможно, пессимистично настроенные французские летописцы XIV века были правы, утверждая, что «Господь отвернулся от Франции». Для таких слов имелись веские основания: всего за несколько десятилетий ранее процветавшее, богатое и стабильное государство скатилось к краю пропасти. Провалы наблюдались во всех областях — экономика, внешняя и внутренняя торговля, армия, наконец, демография: последствия эпидемии будут сказываться еще в течение полутора веков.

Безусловно, играла свою роль и низкая компетентность нового короля, Иоанна II Доброго, продолжавшего в изменившихся исторических условиях мыслить феодальными категориями. Для него (как, впрочем, и для Эдуарда Английского) война между двумя королевствами продолжала лежать в плоскости отжившей свое системы «вассал — сюзерен», что не позволяло в полной мере апеллировать к патриотизму и национальной идентичности французского народа.

Коронация Иоанна II де Валуа. Миниатюра ок. 1370—1375 гг.

После событий чумного мора 1348-1352 годов первыми пришли в себя англичане, худо-бедно восстановившие финансы и готовые продолжать войну до победного конца, тем более что Англия находилась в более выигрышном положении, обладая крупными плацдармами на материке. Старший сын короля, Эдуард по прозвищу Черный Принц, в сентябре 1355 года начал военные операции в Аквитании и Лангедоке, сделав базой принадлежащую Альбиону Гиень — рейд по тылам французов отвлек бы значительную часть армии Иоанна де Валуа, позволяя подготовить крупное наступление на севере.

Принц Уэльский разорил графство Арманьяк, сжег пригороды Тулузы и разграбил предместья Каркассона и Нарбонна — устояли лишь городские крепости-ситэ. Эдуард не скрывал, что никакой стратегической цели в этом молниеносном набеге не было: удержать захваченные районы было невозможно из-за минимального финансирования экспедиции и малого для оставления в Лангедоке гарнизонов числа солдат. В это же самое время король Англии совершил рейд в графство Артуа. Тактическая цель была очевидна: показать силу и запугать местное население, что и было с успехом достигнуто.

Характер Столетней войны начал стремительно меняться — уяснив, что разгромить Францию в одном или нескольких генеральных сражениях в текущий момент невозможно, англичане приняли стратегию разорения территории противника, максимального подрыва экономики и деморализации мирного населения. Следовало убедить французов, что король Иоанн как сюзерен не в состоянии их защитить. Жан Фавье весьма точно сформулировал, как выглядел дальнейший ход конфликта:

«...Война бесконечно начиналась заново: набеги без иной задачи, кроме грабежа, и без иной конечной цели, кроме порта для отплытия обратно. Войско прошло — уцелевшие города и деревни на мгновение переводят дух в ожидании следующего налета».

Для того чтобы понимать последствия английских рейдов, надо вспомнить, что экономика XIV века являлась, прежде всего, аграрной, а, как известно, сельскохозяйственный цикл — дело долгое. Пахота, посев, сбор урожая, обмолот, складирование или доставка зерна до потребителя, мельница — и только потом уже пекарня. Если из цикла выпадает любой из этапов, хлеба не будет — вытоптанное или сожженное поле, разрушенная мельница или овин лишают смысла год работы крестьянина. Мы ведь помним о «хлебной стратегии» продовольственной безопасности Средневековья?

Отсюда взлет цен, инфляция, весьма сомнительная возможность импорта (дороги небезопасны!) и прочие неприятности. В итоге Лангедокский поход Черного Принца за 1355 год снизил стоимость французской серебряной монеты практически на 80 процентов.

Государственные расходы Франции тем временем стремительно росли. Правительство Иоанна Доброго наконец-то осознало, что одним финансированием полевой армии не обойдешься — требовалось укреплять города и держать в них постоянные гарнизоны, то есть заботиться о гражданском населении и городской промышленности, которая могла попасть под следующий английский удар.

Денег не было, содержание серебра в монетах падало. Спешно созванные Генеральные штаты после долгих обсуждений все-таки ввели «военный налог», но собираемость такового оставляла желать лучшего. Кончилось все девальвацией ливра и усугублением кризиса. Война тем временем продолжала настойчиво стучаться в двери — близилась кампания 1356 года, на организацию которой будет потрачена масса усилий, ресурсов и денег. Итоги же окажутся не просто неутешительными, а абсолютно провальными, даже в сравнении с поражением при Креси десять лет назад...

* * *

Командование короля Эдуарда не собиралось менять тактику, в прошлом показавшую себя весьма эффективной: следовало заставить французов воевать на несколько фронтов. Черный Принц по-прежнему оставался в Гиени, а его младший брат, принц Джон Гонт, герцог Ланкастер, был отправлен на нормандское направление. Кстати, Джону едва исполнилось 16 лет — это снова к вопросу о «планке детства» в эпоху Высокого Средневековья. Тогда человек в столь нежном по нашем меркам возрасте вполне мог командовать (с помощью опытных советников, конечно же) крупной армией, причем более чем успешно. Эдуард III остался в Лондоне, возложив всю ответственность за летнюю кампанию на сыновей.

Принц Джон Гонт, герцог Ланкастер, обедает с королем Португалии Жуаном I Великим, своим будущим зятем.

Можно было бы сказать, что повторился предшествовавший битве при Креси «марш к Парижу»: Ланкастер отправился на Вернон и Руан, повторив сомнительные подвиги Черного Принца в Лангедоке, сиречь не пытался захватить крепости, а просто разорял округу. Иоанн Добрый со своей армией бросился на перехват неприятеля, однако и здесь его постигла неудача: за французским войском тащился внушительный обоз, тогда как англичане действовали налегке. Навязать им сражение не получалось. Наконец, в июле случился форменный конфуз — в районе городка Л’Эгль в Нижней Нормандии армии встретились, французы построились к бою, король Иоанн послал к Ланкастеру герольдов, чтобы в соответствии с рыцарскими традициями вызвать противника на битву, но...

Но за ночь Ланкастер приказал своим отрядам рассеяться, оставив в качестве прикрытия две сотни кавалеристов, которые, выполнив задачу по отвлечению французского войска, также без особых затруднений скрылись. Преследовать англичан никто не стал — да и как это было возможно?! Тяжеловооруженное рыцарское войско при всем желании не способно гоняться за несколькими отрядами налетчиков, не обремененных поклажей и обозными телегами.

Иоанн Добрый плюнул — какая наглость, не ответить на вызов! — и совершил очередную фатальную ошибку: повел армию на осаду крепости Бретей, напрочь позабыв, что в Гиени находится ставка Эдуарда Черного Принца, который отнюдь не бездействовал, умело расставляя силки...

Жан Фруассар меланхолично сообщает нам о масштабной, но совершенно бесполезной осаде Бретея:

«.. Люди установили и воздвигли большие орудия, каковые днем и ночью метали снаряды на крыши башен, нанося немалый ущерб. И велел король Франции великому множеству плотников выстроить штурмовую башню в три яруса высотой, каковую бы возили на колесах туда, куда требовалось. На каждый ярус вполне могло войти две сотни человек и всем пособить. И была она снабжена бойницами и обтянута кожей, дабы выдержать сильный обстрел. Иные называли ее „котом“, другие же — осадным устройством.

...В то время как ее сколачивали и ладили, окрестным крестьянам было велено принести и доставить дерево в великом множестве, и свалить его во рвы, и засыпать сверху соломой и накрыть тканью, дабы подвезти оное орудие на четырех колесах к стенам ради сражения с теми, кто пребывал за оными. И так добрый месяц заполняли рвы в том месте, где желали приступить к штурму и применить „кота“».

Пока происходила вся эта неописуемая красота с могучими осадными башнями, фашинами и перестрелками, Черный Принц, выяснив, что французское войско накрепко застряло под Бретеем, со своими отрядами выступил из Бордо на Перигор, Лимузен и Берри. Ланкастер в свою очередь пошел на соединение с братом — точка встречи была назначена в районе города Тур. Иоанн Добрый с ослиным упрямством продолжал осаду, и крепость все-таки сдалась при условии сохранения жизни ее защитникам. Можно было праздновать победу. Обе английские армии в это время уже находились в долине Луары, только на разных берегах реки. Король Франции бросился им вслед, рассчитывая наконец-то дать генеральное сражение.

Иоанн искал битвы, и он ее получил.

Крах при Пуатье

Самое любопытное в этой истории состоит в том, что Черный Принц, хорошо осведомленный о численности французской армии, существенно превосходившей его силы, решил предложить мирные переговоры, отослав к Иоанну посредников во главе с папским легатом, кардиналом Перигорским. Тем более что французы находились в более выгодном положении — дорога к отступлению на Бордо оказалась перерезанной, войско Черного Принца располагалось на стыке рек Эндр и Вьенна, а Ланкастер доселе не переправился через Луару. Войско Иоанна в это время бодро продвигалось в сторону Пуатье.

Кардинал Перигорский уехал от французского короля ни с чем — самоуверенный Иоанн полагал, что настало время отплатить англичанам за все былые поражения и обиды, а лично Черному Принцу — за прошлогодний разбой в Лангедоке. Долгожданная встреча произошла юго-восточнее города Пуатье, причем принц Эдуард успел, как и во времена Креси, занять господствующие высоты.

В воскресенье 18 сентября 1356 года начинать сражение не решились — во-первых, святой день, во-вторых, кардинал продолжал разъезды между лагерями, пытаясь уговорить августейших особ решить дело миром. Принц Уэльский и впрямь не был уверен в своих силах — около десяти тысяч англичан и союзных им наваррцев против двадцати тысяч французов! Он предложил королю Франции освободить всех пленных, вернуть французам крепости, взятые за время летней кампании, и — грандиозная уступка! — заключить перемирие на длительный срок в семь лет.

Иоанн категорически отказал. Его условие было однозначно: немедленная капитуляция неприятеля. Черный Принц, понимая, что изменить решение ослепленного гордыней француза невозможно, пытался за воскресенье хоть как-то укрепить лагерь кольями и рвами, способными остановить рыцарскую кавалерию.

Французы приняли следующую диспозицию: двумя небольшими конными отрядами планировалось отсечь английских лучников и уничтожить их, после чего пешее войско пойдет вперед на возвышенности. Рыцарство проложит путь армии, прочие дворяне будут драться в пешем строю. Раздавались разумные голоса, в частности от маршала Жана де Клермона, что выбранная тактика слишком опасна, куда проще взять англичан в осаду и дождаться, когда у них кончится невеликий запас продовольствия. Король отверг эту идею с негодованием — ему хотелось добыть победу в сражении.

Черный Принц решил перегруппировать силы и приказал отрядам левого фланга отойти под прикрытие леса. Французская кавалерия атаковала отступавших и моментально попала под залпы лучников, бивших с фланга — сражение толком еще и не началось, как рыцарская конница потеряла строй и смешалась, понеся большие потери. Атака была отбита. Маршал Арнульф д’Одрегем был ранен и попал в плен, маршал Жан де Клермон убит. Тут же король Иоанн совершил новую глупость: пешее войско предприняло наступление по заболоченному берегу речушки Моиссон, к западному флангу противника.

Битва при Пуатье. Миниатюра из Великой хроники Франции, 1415 г.

Началась общая свалка, постепенно превратившаяся в несколько отдельных крупных схваток без всякого единого командования. Иоанн Добрый не понимал, что происходит и куда движется его войско, управление армией было потеряно.

Последовала очередная ошибка бесталанного короля: вспомнив о гибели одиннадцати принцев крови при Креси, Иоанн приказал своим сыновьям, возглавлявшим крупные отряды, отступить — его внезапно осенило, что на поле боя находится вся мужская ветвь фамилии Валуа, и если король вкупе с наследниками будут убиты или пленены, англичане моментально достигнут своей главной цели: короны Франции, из-за которой, собственно, и началась эта война.

Наконец, битва добралась и до резервного отряда, возглавляемого лично Иоанном Добрым — можно считать французского монарха недалеким политиком и весьма посредственным полководцем, но он оставался рыцарем, обладавшим достаточной личной храбростью, чтобы взять в руки секиру и сражаться наравне со своими подданными в пешем строю. «Хроники» Жана Фруассара сообщают:

«Король Иоанн, со своей стороны, показал себя добрым рыцарем, и если четверть его людей вела бы себя так же славно, как и он, то победа в этот день досталась бы ему. Однако те, кто оставался с ним и исполнял свой долг, насколько это было в их силах, были либо убиты, либо взяты в плен. Едва ли кто-нибудь из тех, кто был с королем, пытался бежать. Среди убитых были герцог Пьер де Бурбон, герцог Афинский, коннетабль Франции...»

Цвет рыцарства погиб в первой атаке. Пешее наступление не привело к существенным результатам. Шотландские наемники, совершенно не жаждавшие оказаться в английском плену, отступили. Благодаря гениальному озарению короля, отряды принцев ушли с поля боя. Черный Принц, уяснив, что французская неорганизованность и невыполнение приказов лишь усугубили положение неприятеля, перешел от обороны к атаке. Это был разгром.

Видя, что все кончено, король Иоанн Добрый сдался гасконскому рыцарю Дени де Морбеку — история сохранила именно это имя, хотя на поле боя многие оспаривали право на столь ценного пленника. Тем не менее де Морбек отвел короля к Черному Принцу и сэру Уорику, английскому маршалу. Пленение на войне для королевских особ позором не являлось, позором было бегство.

Пленение Иоанна Доброго. Гравюра XIX века.

Французская армия, набранная на последние остававшиеся в казне деньги, перестала существовать. Потери оказались не менее ужасными, чем при Креси, — погибли более 2500 рыцарей, 2000 попало в плен, общее же число погибших с французской стороны так и остается неизвестным — обычно приводятся цифры от 5000 до 8000.

Политические последствия битвы при Пуатье были не менее кошмарными. Король был пленен. Наследник Карл де Валуа принял на себя регентство, когда страна оказалась на грани банкротства. Более того, Генеральные штаты и парижане были вправе спросить с дофина за огромные средства, потраченные на снаряжение войска, потерпевшего столь возмутительное поражение при двукратном численном превосходстве!..

Королевство оказалось обезглавлено. Экономика лежала в руинах. Начались внутренние мятежи, включая Жакерию 1358 года. Казалось, более худших времен Франция еще не переживала, однако последующие события доказали: самое страшное еще впереди.

Военные будни

Историки традиционно оперируют событиями Столетней войны с точки зрения королей и герцогов, описывают знаменитые сражения, политическую ситуацию, однако почти никогда не пытаются взглянуть на события этой грандиозной битвы со стороны ее обычных участников — людей, втянутых в феодальный конфликт, в ходе своей вековой эволюции закончившийся национально-освободительным движением.

Напомним в очередной раз, что люди эпохи Высокого Средневековья в массе «глупыми», «легковерными» или «ограниченными» вовсе не являлись. Скорее наоборот — зачастую какой-нибудь подданный короля Франции XIV века значительно превосходил наших современников в гибкости мышления, способности делать верные выводы на основе весьма скудных сведений, а главное — в памяти и массиве усваиваемой информации.

Среднестатистический монах мог помнить наизусть 39 книг Ветхого и 27 книг Нового Завета, плюс огромное количество богослужебных и иных канонических текстов. В те времена не было Интернета и смартфонов, рукописные книги являлись сравнительной редкостью и были достоянием высших классов, а потому полагаться следовало лишь на свой опыт и свою память.

Все вышеизложенное в равной мере касается и военного дела. Для примера возьмем один из эпизодов Столетней войны, описанный нами ранее, — рейд Эдуарда Черного Принца в Лангедок в октябре 1355 года. От города Бордо в Гиени, где находилась основная база Черного Принца, до столицы Лангедока Тулузы около 250 километров, а до Нарбонна у побережья Средиземного моря — все четыреста. С учетом, что отряды принца Эдуарда двигались не по прямой и атаковали сразу несколько лангедокских городов, общее расстояние существенно увеличивается.

Операция по устрашению французов была проведена блестяще и с минимальными потерями, завершившись к концу ноября, когда Черный Принц вернулся в Бордо с обозом, нагруженным богатой добычей. Вдобавок его «мобильное войско» взяло городки Монжискар, Кастельнодари, Монреаль, Клерак и Тоннен, сожгло предместья Тулузы, Лиму, Каркассона и Нарбонна. Солидный успех, притом что в XIV веке подробных карт местности не существовало. Так как же передвигалось английское воинство, успевая внезапно появиться под стенами неприятеля, осуществить молниеносный налет и практически безнаказанно скрыться?

Карты как таковые, разумеется, были — в двух разновидностях. Первая, так называемая Марра Mundi, представляла собой «общеобразовательную» картину обитаемого мира, изображенную с точки зрения католической космологии. Иерусалим в центре мироздания, более или менее точные очертания Европы, абстрактное изображение Terra incognita с мифическими государствами наподобие царства пресвитера Иоанна. Словом, никакой практической нагрузки Марра Mundi не несла. Однако более прогрессивные с технической точки зрения средневековые моряки ориентировочно с конца XIII века начинают составлять так называемые «портуланы» — сравнительно подробные карты морских побережий с изображением мысов, заливов, эстуариев рек, гаваней и прочих подробностей, существенно помогающих в навигации.

Типичная Марра Mundi, практически не несущая смысловой нагрузки. Схематическое изображение материков в окружении знаков Зодиака. 1378 г.

К сегодняшнему дню сохранились десятки средневековых портуланов как европейского, так и арабского происхождения. Заметим, что в те времена моряки уже вовсю пользовались компасом, изобретенным ближе к концу XII века. На суше дела обстояли значительно хуже — ни один из сохранившихся средневековых архивов не содержит подробных карт и планов местностей, сколь-нибудь пригодных в военном деле. Будь они в ходу в XIV веке, хотя бы одна-две копии непременно дошли бы до нас бы, но...

Но, скорее всего, таковые карты в эпоху Столетней войны напрочь отсутствовали. Тем не менее известна «Пейтингерова таблица» — подробнейшая карта Римской империи, перерисованная в XIII веке с оригинала, восходящего ко временам Октавиана Августа, с указанием городов и отличных римских дорог.

Зацепимся за слова «римские дороги». Римская империя построила в провинции Галлия огромное количество стратегических трасс, некоторые фрагменты которых сохранились и две тысячи лет спустя. Королевство Франция в эпоху Столетней войны могло похвастаться пускай и несколько запущенными, но великолепными дорогами — частью античного наследия; строили римляне добротно, даже не на века — на тысячелетия.

Via Domicia (Домициева дорога) вела из Италии через всю южную Францию и Нарбонн к Пиренеям и Испании. Ее ответвление, Via Aquitania (Аквитанская дорога), уходила от Нарбонна на северо-запад, через Тулузу к Бордо — ставке Эдуарда Черного Принца. Заблудиться на пути от Бордо к Тулузе было невозможно: Via Aquitania использовалась долгие столетия, об этом важнейшем торговом пути знал любой. Двигавшемуся по нему войску следовало только высылать вперед дозоры, во избежание засад и нападений с флангов. Собственно, Лангедокское направление для рейда по тылам французов было выбрано Черным Принцем не случайно — цели можно достичь максимально быстро (напомним, набег продолжался чуть больше месяца).

Но старая римская дорога — это лишь часть обязательных знаний столь талантливого полководца, как Эдуард, принц Уэльский. Вне всякого сомнения, перед наступлением на Лангедок «штаб в Бордо» разрабатывал вполне подробный план набега, принимавший во внимание множество частностей и деталей. Следовало непременно учитывать, что у французов в Лангедоке и окрестностях имелись значительные силы — войско коннетабля де Бурбона и графа д’Арманьяка в Бокере или солидный гарнизон в Тулузе под командованием маршала Жана де Клермона.

Черный Принц и его командиры обязаны были прекрасно ориентироваться на местности и принимать мгновенные решения в зависимости от ситуации. Тут им помогала разведка — эту исключительно важную для государства и военного ведомства структуру весьма чтили еще со времен Древнего Рима. В Средневековье разведка действовала не менее активно, чем сейчас, а то и более, поскольку из «технических средств» разведчик той эпохи для связи мог пользоваться разве что чернилами с пергаментом и голубиной почтой, в крайнем случае — конным гонцом. В остальном же приходилось полагаться исключительно на свою память и наблюдательность.

Схемы шпионажа практически не отличались от современных — разведка была «бытовая» и «стратегическая». В первом случае использовались простые люди, подкупленные или запуганные: показать короткий путь или удобный брод, рассказать, сколько солдат находится в городке, найти колодец, дезинформировать противника или распространить панические слухи. Этим занимались низы общества — бродячие монахи, желающие подзаработать крестьяне или городские подмастерья, небогатые купцы, для которых «деньги не пахнут». Сложнее дело обстояло с людьми высокопоставленными — епископами, банкирами, купеческими прево, аббатами. Они имели доступ к секретным сведениям и могли участвовать в важных советах, а взамен за предательство получать немалые блага — торговые льготы, передачу земельных владений, наконец, крупные денежные выплаты.

Тем не менее практически вся средневековая разведка была «любительской», ни в одной стране Европы в XIV веке не существовало отдельного ведомства, специально отвечавшего за этот важнейший государственной институт — за исключением, пожалуй, Византии, где некогда даже создали собственный военный «спецназ»: подразделения скульптаторов и антецессоров, отвечавших, соответственно, за разведку и рекогносцировку в боевых условиях. Однако история доносит нам слова Жана де Бюэя, современника Жанны д’Арк: «Государь должен третью часть расходов отдавать на шпионов».

Конечно, шпионство и измена для дворянина времен Столетней войны являлись делом не просто бесчестным и позорным, а полностью губящим репутацию. Но тут, как говорится, есть нюансы. Частый переход французов на сторону англичан рассматривали как уход от одного сеньора и признание другого сеньора в категориях феодального права — если твой сеньор не выполняет свои обязанности перед вассалом, ты вправе принести оммаж другому, и никто тебя за это не осудит. Вместе с тобой переходят и секреты предыдущего господина, которому отныне ты ничем не обязан, если не дал клятву перед Богом хранить таковые.

Лангедокский набег Черного Принца не имел никакой стратегической цели — только подрыв экономики и торговли неприятеля, нанесение максимального ущерба и демонстрация силы. Однако это вовсе не означало, что войско вышло в поход по принципу пойди туда, не знаю куда», — английские командиры отлично понимали, куда именно следует направиться, представляли себе расстояния и не хуже нашего были знакомы с терминами «снабжение», «логистика» и им подобными, хотя звучали они, разумеется, совершенно иначе.

Простой паренек из деревни

После немыслимого поражения при Пуатье и пленения короля Иоанна Доброго казалось, что дни Франции сочтены, но судьба подарила королевству шанс — регентом становится дофин, впоследствии вошедший в историю как Карл V Мудрый, чье правление станет первым проблеском надежды после десятилетий поражений, природных бедствий и утери обширных территорий…

Король Карл V Мудрый. Рисунок, 1375 г.

Ранее мы неоднократно касались проблемы устойчивых стереотипов, сложившихся в наши времена о периоде Высокого Средневековья. Вот уж воистину несть им числа — заблуждения касаются самых разных областей жизни, от уровня интеллекта людей того времени до вопросов демографии, гигиены или медицины, каковая, разумеется, отнюдь не блистала выдающимися достижениями, но в отдельных случаях приносила определенную пользу.

Еще один традиционный стереотип можно сформулировать следующим образом: достичь серьезных карьерных успехов тогда мог исключительно человек, принадлежащий к высшим слоям общества, тогда как самому обычному горожанину, крестьянину или бедному неродовитому дворянину пути к славе и важным государственным должностям были закрыты. Судьбу решало происхождение, а не личные таланты.

В какой-то мере это утверждение можно считать справедливым — наличие благородной крови, связей и влиятельных родственников давало куда больше шансов пробиться наверх, но, согласимся, такое положение дел сохраняется и поныне. Тут стоит напомнить, что, к примеру, римский папа Лев III, тот самый, что короновал императорским венцом Карла Великого, являлся сыном городского обывателя, а папа Николай IV был выходцем из анконской фермерской семьи. Сделать блестящую карьеру на церковном поприще мог и простолюдин, поскольку в этой сфере оценивалось не только и не столько происхождение, сколько образование, начитанность и личные способности. Однако и в светских государствах встречались люди, поднявшиеся из самых низов к сияющим вершинам.

Одним из таких счастливчиков был Бертран дю Геклен, ставший для Франции национальным героем, стоящим практически на одной ступени с Жанной д’Арк. Заметим, что написание его имени в русском языке разнится: приняты две версии: «Дюгеклен» и «дю Геклен» — мы будем оперировать последней, как калькой с французского Bertrand du Guesclin.

* * *

Средневековые миниатюры и надгробный памятник в аббатстве Сен-Дени дают нам возможность сделать выводы о внешнем облике Бертрана дю Геклена: пухлое лицо, высокий лоб с залысинами, коротко постриженные вьющиеся волосы, крупные глаза и невыразительный подбородок. Он был похож на доброго дядюшку-трактирщика, готового принести посетителям добрый стакан бургундского и хорошо прожаренное седло барашка, но внешность, как это нередко бывает, оказалась весьма обманчива…

Бертран дю Геклен, конец XV века, хроника Кювье.

Отец Бертрана, Робер дю Геклен, владел крошечным феодом Ла-Мотт-Брон неподалеку от Динана в Бретани — городок Брон сохранился до наших дней, а тогда он представлял собой очень скромный дворянский замок с окружившими его деревенскими домами. Старшая ветвь этой семьи владела куда более внушительными шато Плесси-Бертран и Мот-Жан, потомки же младшей ветви удовольствовались малым. Робер дю Геклен не был богатым человеком, и его наследства не хватило бы на всех его десять выживших детей — кстати, прекрасный показатель, с учетом высокой детской смертности в ту эпоху.

Французский историк Ив Жакоб в книге «Bertrand du Guesclin: connetable deFrance» от 1992 года приводит не самые лестные для будущего великого полководца слова трубадура Кувелье из Турне, составившего весьма подробное жизнеописание дю Геклена: «...’enfant le plus laid qu’il у eut de Rennes a Dinan» – «самый уродливый ребенок в Ренне и Динане» — с короткими ногами, слишком широкими плечами и длинными руками, некрасивой круглой головой и смуглой «кабаньей» кожей. Он с детства общался с простолюдинами — кормилица Бертрана была из деревни Брон, играл с деревенскими мальчишками, отдавая много времени физическим упражнениям, характер имел задиристый и драчливый, часто ссорился с матерью и братьями. На первый турнир Бертран попал в 1337 году, в возрасте семнадцати лет, а позже избрал военную карьеру — как пишет Жан Фавье, он сделал войну своим ремеслом «столь же по необходимости, сколь и по душевной склонности». Единственное занятие, достойное нищего дворянина из бретонского медвежьего угла!

Бертран дю Геклен выжил во время эпидемии Черной смерти и обратил на себя внимание во время войны за Бретонское наследство между графом Блуасским и домом Монфоров. Сражался Бертран на стороне Блуа, которых поддерживала Франция. Возможно, его несносные выходки грубияна были частью цельного характера, включавшего почти безрассудную смелость, уравновешиваемую способностями тактика, рассудительностью и хитроумием.

Тем не менее рыцарские шпоры дю Геклен получил лишь в возрасте 35 лет от шателена города Кан Эсташа де Мареса — это можно было считать крупным успехом, поскольку тысячи других дворян, ставших «солдатами удачи», до старости не добивались рыцарского посвящения. Бертран воевал на незначительных должностях в Нормандии и Бретани, позднее, как рыцарь-баннерет (то есть рыцарь, способный вести в бой отряд под своим знаменем), помогает в 1363 году графу Карлу Блуасскому провести летнюю кампанию; затем, 29 сентября 1364 года, участвует в неудачной попытке снять осаду англичан с города Оре — Карл де Блуа в этом сражении погиб, а дю Геклен был вынужден сдаться: его меч переломился.

За предыдущие заслуги энергичный и целеустремленный дю Геклен получает от французского дофина и регента Карла V серьезную должность генерал-капитана всей Нормандии (нечто наподобие военного губернатора). Поскольку Бертран начинал свою военную карьеру с самых низов, этот выбор дофина оказался правильным: под командование дю Геклена попали в том числе и рутьеры, наемники, которым генерал-капитан вовремя выплачивал жалование и раздавал вино, а также лично контролировал набор новых солдат, не принимая в войско совсем уж отпетых маргиналов.

Проблема рутьеров, которым было безразлично, кого грабить, стояла на севере Франции особенно остро, чем и объясняется желание Карла V как можно быстрее от них избавиться, отправив куда-нибудь повоевать — крайне желательно подальше и на возможно больший срок. Тут выдалась прекрасная возможность избавиться от Карла Наваррского, графа д’Эвре — уже был издан указ о конфискации владений союзного англичанам наваррца, осталось претворить его в жизнь.

Лучшей кандидатуры, чем дю Геклен, не нашлось — он не корчил из себя «безупречного рыцаря» и старался действовать хитростью вместо ударов в лоб и торжественного вызова противника на бой через герольдов. Вполне достаточно внезапного налета, чтобы не дать противнику закрыть городские ворота, устроить западню или напасть на рассвете — это война, а не рыцарский турнир. За десять дней дю Геклен берет крепости Карла Наваррского, позволявшие последнему контролировать судоходство по Сене (а следовательно, и торговлю), и 16 мая 1364 года громит наваррско-гасконское воинство в битве при Кошереле, опять же использовав хитрость — ложное отступление, а затем введение в бой двух сотен конных рыцарей, находившихся в засаде, с выходом во фланг и тыл противника.

В апреле 1364 года в Англии «от неизвестной болезни» умирает плененный при Пуатье король Иоанн II Добрый, Карл V получает корону и дает Бертрану дю Геклену полный карт-бланш и свободу действий для ведения операций в районе Нижней Сены. Кстати, через год, в марте 1365 года, между Карлом Злым и Карлом V де Валуа был заключен договор, сохранявший за наваррцем занятые им нормандские владения, французам же, кроме прочего, отходило графство Лонгвиль, которое вскоре было даровано Бертрану дю Геклену — безвестный бретонский дворянчик становится французским графом, и это при том, что новоиспеченный граф как раз сидел в плену у англичан после упомянутого выше поражения при Оре и ждал выкупа, который вскоре уплатит король...

Можно сказать, что король Франции Карл V Мудрый и Бертран дю Геклен нашли друг друга, составив идеальную рабочую пару, — мы как-то упоминали, что первые короли из династии Валуа являлись не столько государственными деятелями, сколько рыцарями, мыслящими и действующими в феодальных категориях безвозвратно уходящей в прошлое системы «вассал — сеньор». Карл, не зря заслуживший свое прозвище, после пленения браво размахивавшего при Пуатье секирой Иоанна Доброго и нескольких лет регентства твердо осознал, что задачи главы государства несколько иные — администрирование, подбор кадров, экономика, дипломатия. Воевать же должны опытные практики наподобие дю Геклена, который мало походил на идеального рыцаря из куртуазных романов, обладая здоровым цинизмом профессионала — для бретонца война являлась прежде всего ремеслом, а не романтическим приключением. Отсюда и выдающиеся успехи будущего коннетабля.

Король Карл V вручает Бертрану дю Геклену меч коннетабля. Миниатюра 1455—1460 гг.

Вдохновленный пусть и незначительными, но все же победами, в 1365 году Карл V решается на проведение Испанского похода с целью свержения короля Кастилии Педро I Жестокого, уморившего голодом в тюрьме свою нелюбимую жену и родственницу короля Франции Бланку де Бурбон. Кроме этого, на трон Кастилии имелся претендент, симпатизирующий Франции, — сводный брат Педро, Энрике де Трастамара. Командующим назначили Бертрана дю Геклена, поставив ему целью убить сразу трех зайцев — увести из Франции рутьеров, надоевших своими бесчинствами хуже горькой редьки, вывести из игры Карла Наваррского, который сосредоточил бы внимание на событиях в Испании, и, само собой, посадить на кастильский престол ставленника Парижа.

Ради приличия и финансирования от папского престола экспедиции придали вид «крестового похода против мавров Гранады», но все отлично понимали, что истинные намерения французов совершенно иные. Собранное войско выглядело, мягко говоря, экстравагантно. Жан Фавье уверяет нас:

«...Не менее причудливой была армия. В ней рядом с победителем при Кошереле можно было увидеть бывших победителей при Пуатье, таких, как Эсташ д’Обершикур, рутьеров из наваррской армии, расформированной в Нормандии, бывших участников бретонских войн. В общем, странное сборище висельников, наводившее на население такой же ужас, как во времена, когда французский король еще не собрал их вместе. Губернатор Бургундии Жан де Сомбернон даже не хотел их пропускать через свою территорию; он забыл, что это королевская армия. Вынужденный уступить, он велел „очистить всю провинцию“ — иначе говоря, предоставил дю Геклену идти по опустошенной местности. Города Конта-Венессен были переведены на осадное положение».

И снова успех — весной 1366 года Бертран дю Геклен выполнил все поставленные ему задачи, разбил Педро Жестокого, сделал королем Энрике де Трастамара и получил от него в подарок герцогство де Молина — теперь этот безродный простец (вполне заслуженно!) стал не только французским графом, но и кастильским герцогом. Увы, но в ход событий снова вмешались англичане, заключившие в сентябре того же года Либурнский договор, объединивший силы Эдуарда Черного Принца, Карла Наваррского и беглого Педро Жестокого, надеявшегося с помощью англичан отвоевать трон у Энрике. Их армия направилась в Испанию из эордо, прошла через знаменитый Ронсевальский перевал, где за 600 лет до этого погиб знаменитый Роланд, и нанесла поражение войскам Энрике и рутьерам дю Геклена, который в очередной раз попал в плен.

Черный Принц принял дю Геклена как почтеннейшего гостя и увез знаменитого пленника в Бордо, где начали происходить весьма подозрительные странности. Англичане откровенно тянули время, не особо торопясь с назначением выкупа, что было нарушением всех мыслимых рыцарских традиций и дворянской этики — якобы Черный Принц предпочел бы видеть слишком опасного французского военачальника пленником, чем снова сталкиваться с ним на поле боя.

Возмущенный дю Геклен учинил выходку полностью в своем эпатажном стиле — сам громогласно объявил сумму выкупа в 100 тысяч флоринов, что по тем временам было деньгами совершенно умопомрачительными. Вдобавок в высшем обществе начали ходить разговоры, наносящие прямой ущерб репутации Черного Принца: будто бы он нарочно удерживает прославленного француза из трусости. Вопрос пришлось незамедлительно решать, причем ситуация выглядела донельзя абсурдно: англичане начали торговаться с дю Гекленом за понижение суммы выкупа. «Что вы, мессир Бертран, зачем так много, давайте остановимся на более приемлемых для вашего суверена деньгах!» Как говорят в нынешние времена, дю Геклен окончательно затроллил Черного Принца и его окружение сначала безобразным торгашеством «на понижение» за свою собственную голову, а в итоге поставил всех в тупик окончательным решением: «Я не стою меньше 60 тысяч флоринов, и точка!»

Пришлось соглашаться, лишь бы быстрее избавиться от этого невоспитанного скандалиста — скрывать нечего, Бертран таким был с юности...

В начале 1368 года англичане, явно не без облегченного вздоха, отправили державшего в кармане огромный кукиш дю Геклена из Бордо в Тулузу, а наш хитрец снова достиг своих целей: он сумел хорошенько помотать нервы неприятелю, бросив тень на реноме Черного Принца, а заодно показать королю Франции и будущим потенциальным нанимателям, что стоит действительно очень дорого. Правда, впоследствии дю Геклен возместил всю сумму выкупа Карлу V и поручившимся за него благородным дамам, продав свои земельные владения в Испании королю Арагона Педро IV Церемонному...

Как мы уже сказали недавно, Карл Мудрый был не рыцарем, а политиком, предпочитая рутинную работу чиновника и бюрократа громким подвигам на поле брани. Совместно с дю Гекленом и другими военачальниками королем была выработана стратегия «пассивной обороны» — весь предшествующий опыт Франции в Столетней войне доказывал, что постепенное отвоевывание территорий с гарантированным финансированием на фоне стабилизации экономики куда лучше решающего сражения, в котором за считанные часы может быть не в лучшую сторону предопределено будущее государства — как это произошло при Креси или Пуатье. Дворянство роптало, желая славы и сражений, но слишком горячие головы остудил дю Геклен, заявив на одном из советов следующее:

«...Те, кто говорит о сражении с англичанами, отнюдь не видят опасности, каковая может из того проистекать. Я не говорю, что с ними не должно сражаться, но хочу, чтобы это делалось при нашем преимуществе, как и они хорошо умеют пользоваться таковым, когда дело касается их».

Выйдя с вышеописанным скандалом из английского плена, дю Геклен почти два года воевал в Испании, поддерживая Энрике де Трастамара, а по возвращении в Париж, 2 октября 1370 года, получил из рук Карла Мудрого клинок коннетабля Франции. Говоря современным языком, эта должность была чем-то средним между министром обороны, главнокомандующим и главой совета национальной безопасности.

Выше коннетабля в XIV веке стояли только сам король и принцы крови, а полномочия были самыми обширными. В том же 1370 году дю Геклен командовал операциями в Берри и Лимузене, укрепил Перигор и стал угрожать английским коммуникациям, отрезая пути к отступлению в сторону Гиени. К зиме от оккупантов — а именно так начали воспринимать англичан французы — были освобождены Мэн и Анжу. Весной 1371 года старый противник Валуа, Карл Наваррский граф д’Эвре, принес тесный оммаж королю Франции. Казалось бы, череда беспрестанных поражений закончилась.

Миниатюра к стихотворной «Песне о Бертране дю Геклене» авторства Жана Кювелье, менестреля при дворе Карла V.

Наконец, в 1372 году дю Геклен вошел в город Пуатье, затем перед французской армией открыла ворота крепость Ля Рошель — Франция получила важнейший порт на западном побережье, способный всерьез конкурировать с Бордо, а Карл V даровал амнистию всем местным баронам, ранее поддерживавшим своих северных сюзеренов Плантагенетов. Стратегия методичного вытеснения англичан с занятых территорий продолжала действовать и в дальнейшем: французам покорилась Бретань, но в июне 1373 года англичане устроили показательный набег под командованием принца Джона Ланкастера от Кале до Бордо, сжигая и уничтожая все, до чего могла дотянуться рука. Остановить их дю Геклен не смог.

Здесь нет смысла описывать все сражения и кампании, в которых участвовал Бертран дю Геклен, — его подробные биографии от разных авторов издавались неоднократно. За десять лет пребывания в должности коннетабля он практически не покидал седла, действуя на всех фронтах Столетней войны — Нормандия, Гиень, Шаранта, Авранш, Бурбоннэ, Жеводан. Умер коннетабль 13 июля 1380 года в походе, во время осады крепости Шатонеф-де-Рандон в Лангедоке, предположительно от скоротечной ангины: дю Геклен выпил в жару холодной воды и слег.

По завещанию, прах следовало упокоить в его родной Бретани, но в летнюю жару тело начало быстро разлагаться, невзирая на все усилия бальзамировщиков. В итоге была применена весьма оригинальная, но распространенная в те времена практика «вываривания» — останки несколько часов кипятились в огромном чане, заполненном смесью воды, вина и специй, плоть отделялась от костей, которые затем были перевезены в Париж и упокоены в усыпальнице французских королей Сен-Дени.

Dilaceratio Corporis — «разделение тела» — считалось исключительно королевской привилегией, и получается, что у Бертрана дю Геклена насчитывалось четыре могилы, из которых уцелели три. Урна с внутренностями находится в церкви Св. Лаврентия в Пюи-ан-Веле, Овернь; сердце — на родине, в Динане; плоть в Монферране (ныне Клермон-Ферран) — эта урна не сохранилась после революционных событий 1793 года. Наконец, остов покоится прямо напротив гробницы, которую Карл V Мудрый приказал подготовить для себя. Даже после смерти король и его первый рыцарь остались неразлучны.

Нескладный деревенский задира прожил долгую и насыщенную самыми невероятными событиями жизнь, в которой было все: громкая слава полководца, победы и поражения, плен и громкие дворянские титулы, но прежде всего — тяжелый труд настоящего профессионала, для которого война была истинным призванием...

Азенкур: всё те же грабли

Многие поколения историков продолжают ставший навязчивым спор: как — ну вот как?! — французы на протяжении десятилетий с невероятным постоянством ухитрялись совершать одни и те же ошибки, напрочь игнорируя опыт предыдущих сражений? Доселе ученые мужи таскают друг-дружку за бороды, выясняя, почему французское командование, отлично зная о возможностях английских лучников, в очередной раз не учло этот важнейший фактор, отчего вновь было продемонстрировано полнейшее отсутствие дисциплины и организованности в рыцарской кавалерии, как полевая разведка проморгала выдвижение англичан в начальной фазе сражения, и так далее до бесконечности...

Но давайте будем последовательны и вспомним предысторию битвы при Азенкуре.

Коронация Карла VI Безумного. Миниатюра 1455 г.

В конце XIV века Францию охватила гражданская война — столкновения шли между герцогом Бургундским Жаном Бесстрашным и его братом, Людовиком Орлеанским. На престол воссел Карл VI Валуа, с 1392 года страдавший тяжелым психическим расстройством и справедливо получивший прозвище Безумный. В Англии дела обстояли ненамного лучше. Королевство Плантагенетов было ослаблено смутами и восстаниями в Ирландии и Уэльсе, началась очередная война с Шотландией. Хотя большую часть своего правления король Ричард II провел именно в борьбе с Ирландией; после его свержения и воцарения Генриха IV ирландский вопрос еще решен не был, а после восстания Оуайна Глиндура Уэльс на несколько лет вышел из-под юрисдикции Лондона и стал независимой страной. Ко всему прочему, стычки со скандинавами серьезно потрепали британский флот, что также не способствовало активной экспансии на материк.

Герцог Жан Бесстрашный. Миниатюра, 1412 г.

На некоторое время в Столетней войне установился период затишья — Англия и Франция занимались своими внутренними делами, временно позабыв о надоевшем и почти бесперспективном конфликте.

В начале XV века ситуация начала меняться. Новый английский король Генрих V решил продолжить славное дело своих предшественников и наконец-то заполучить корону Франции, тем более, что соседнее королевство было серьезно ослаблено непрекращающимся экономическим кризисом и гражданской войной. В 1415 году английское войско высадилось на континенте и осадило прибрежный город Арфлер, как важный опорный пункт на море. Крепость продержалась лишь месяц, после чего одержавшие победу англичане двинулись в сторону Кале на зимовку.

Памятуя о поражениях прошлых десятилетий, французы некоторое время не решались давать генеральное сражение в поле, предпочитая отступать под защиту городских стен и отсиживаться в замках. Однако новый коннетабль Франции Шарль д’Альбре, располагая немалым численным превосходством, решил дать англичанам бой, дабы остановить их продвижение по королевству и поднять боевой дух армии.

Первейшей оперативной задачей коннетабля было не допустить отступления противника в сторону Кале под прикрытие мощной крепости и принудить англичан к открытому сражению. Англичане, стоит отметить, помимо того что серьезно уступали противнику в числе бойцов, были измотаны недавней осадой Арфлера, дизентерией, нехваткой продовольствия и напряженным походом.

Внутрифранцузская политическая обстановка оставляла желать лучшего. Если герцог Иоанн Бесстрашный после известий о взятии Арфлера и марше англичан вдоль реки Соммы к Кале отказался от поддержки короля, запретив своему сыну Филиппу присоединяться к армии, и даже предупредил сочувствующих бургундцам дворян Пикардии, чтобы те не брались за оружие, то герцог Орлеанский привел свой контингент из полутысячи латников и полусотни арбалетчиков. Страна, раздираемая кровавым конфликтом между партиями арманьяков и бургиньонов, вновь не смогла объединиться против внешнего противника...

Численность войск Англии и Франции перед сражением доселе остается гипотетичной. С англичанами все относительно понятно — большинство хронистов указывают число в 6-6,5 тысячи человек, из которых около 75 процентов были лучниками без серьезной латной защиты, а все прочие — конные рыцари и небольшое количество пехоты.

Прямо противоположная ситуация складывалась во французской армии, собранной в Руане и отправившейся на Сомму перехватывать войско Генриха V Английского. Традиционно костяк составляла рыцарская тяжелая конница — по разным данным, дворян было не менее 10 тысяч, но какая-то часть из них должна была сражаться в пешем строю. Сюда надо добавить огромную массу пехоты, состоявшей из набранных по селам и плохо обученных крестьян, городского ополчения, наемников-рутьеров и солдат городских гарнизонов. Ангерран де Монстреле, пикардийский дворянин, участвовавший в битве и впоследствии ставший летописцем герцогов Бургундии, в подробной книге «Хроника Монстреле» утверждает, будто перед началом сражения французы выстроили 8000 кавалеристов, 4000 лучников и 1500 арбалетчиков в авангарде и до 700 всадников по флангам, не считая арьергарда.

Эти выкладки считаются некоторым преувеличением, но и сведения хрониста Жеральда из Берри, утверждающего, что французов в общей сложности было всего-то около 10 тысяч, доверия не вызывают. Остановимся на золотой середине, предположив, что против 6 тысяч англичан вышло 13-15 тысяч (не учитывается обоз и прислуга) подданных Карла Валуа и его союзников — в любом случае серьезный перевес в силах был на стороне Франции.

В других условиях кавалерия и огромная масса пехоты смяли бы немногочисленное английское войско за кратчайшее время, но гладко бывает только на бумаге, а овраг оказался выкопан преизрядный. Подвела погода.

Сильные ливни продолжались с 19 октября 1415 года, когда англичане перешли Сомму и начали марш на Кале. Ледяной дождь не прекращался вплоть до вечера 24 октября, когда обе армии встретились. Французская кавалерия построилась и всю ночь провела в седлах — к рассвету и рыцари, и лошади были уже вымотаны до крайности. Земля размякла до состояния густой каши. Англичане, наоборот, были уверены, что находящиеся всего в полукилометре французы не станут атаковать по грязи, что противоречило всем известным правилам воинского искусства, и на ночь поставили палатки, где смогли хоть как-то отдохнуть после тяжелого перехода…

Ветеран сражения при Пуатье, старый герцог Жан I Великолепный Беррийский (через пять дней ему исполнится семьдесят пять лет, а в битве при Пуатье он участвовал в шестнадцать), безусловно, что-то чувствовал и предложил отложить битву или выбрать более удобную местность. Ему отказали. Однако Жан Беррийский, памятуя о судьбе своего отца, короля Иоанна Доброго, категорически настоял на том, чтобы ни король Карл Безумный (у него была к тому времени ремиссия, и его величество пока не был подвержен тяжелым психопатическим приступам), ни наследник трона в бою не участвовали. Вероятно, герцог Беррийский тем спас французскую монархию и дом Валуа — особенно если учитывать последствия азенкурской авантюры.

Д’Альбре намеревался заставить противника напасть на его войско, чтобы избежать тактической ошибки Креси, когда англичане успели укрепиться на холме, недоступном для тяжелой французской конницы. Французы стояли на пути неприятеля, выжидая атаки, так как время играло им только на руку: у англичан заканчивалось продовольствие, а идти, кроме Кале, им было попросту некуда.

Утром англичане построились в три отряда с выстроенными треугольником на флангах лучниками, причем центральным отрядом командовал лично Генрих V, правым крылом — герцог Йоркский, левым — лорд Кэмойс. Чтобы защитить лучников от французской конницы, англичане приготовили острые деревянные колья, и вкапывали их в землю, создавая некое подобие частокола — при атаке рыцарский конь наткнулся бы на острие. Прошедший ливень сыграл на руку — в мокрую землю вкапывать колья было значительно легче. Фланги англичан тоже были защищены: лес Трамкур справа и селение Азенкур слева. В тылу остался незащищенный обоз. Считается, что в лесу Генрих спрятал какое-то количество лучников и всадников, но это маловероятно, учитывая невеликую численность его войска.

Битва при Азенкуре. Миниатюра XV века.

С рассветом 25 октября стороны подготовились к битве и стояли друг напротив друга, выжидая активных действий противника. Напряженная пауза заняла порядка четырех часов, пока Генрихне решился на первый шаг. У англичан было крайне мало шансов на победу при атаке, но еще меньше у них было времени. Продвинулись англичане недалеко, ровно на дальность полета стрелы из длинного валлийского лука. Под град стрел попал авангард французов, состоящий из пехоты, которая ничем не могла ответить лучникам на такой дистанции. Арбалетчики остались в тылу, и у них также не было возможности быстро контратаковать, вдобавок стрелки попросту не видели, что происходит впереди, за авангардом.

Французам, или не заметившим выдвижение противника, или не принявшим его во внимание, осталось перейти в наступление как можно быстрее, смять лучников и ликвидировать основную угрозу. Кавалерия двинулась с флангов, увязая в грязи и теряя лошадей. Началась резня, упавших с коней всадников безжалостно добивали, о пленении речь пока не шла.

В бой пошли коннетабль д’Альбре и герцог Орлеанский. Спешенные рыцари с трудом передвигалась по размякшей почве, навстречу им двигались отступающие всадники из первой волны атаковавших, топчущих свою пехоту. Дворяне в тяжелых доспехах вынуждены были преодолеть не менее 300-400 метров по жидкой грязи, прежде чем вступить в рукопашную, шпоры и обувь вязли в глине, на близком расстоянии убойная сила лучных стрел возрастала.

На подмогу первой линии французов подошла вторая, битва разрасталась. Д’Алансон смог пробиться к Генриху Английскому, сражающемуся в первых рядах. Генрих отбил атаку французского графа, натиск ослаб, и англичане увидели третью волну неприятеля, продвигающуюся к бою среди грязи и трупов.

Тогда английский король пошел на запредельно отважный и наглый поступок. Он направил к французам посла с сообщением, что готов их пощадить и милостиво дозволяет им покинуть поле боя. Рыцари д’Алансона, видя, какая участь постигла авангард, на это предложение согласились. Из оставшегося на поле боя французского воинства на англичан напали лишь де Фокамбер и Изамбер д’Азенкур с небольшими отрядами, причем второй атаковал незащищенный английский обоз, к которому уже направили плененных французов, которых могли освободить соотечественники. Узнав об этом, Генрих приказал убить пленных — английские рыцари не согласились на это по двум причинам: очевидное нарушение правил войны и боязнь потерять богатый выкуп. Французских рыцарей расстреляла из луков чернь, что было абсолютно немыслимо в прежние времена...

Жан Фавье пишет:

«...Гекатомба французского рыцарства, начавшись под стрелами, была завершена мечами и топорами английских латников, которым их диспозиция дала возможность всем вместе атаковать французскую „баталию“, неповоротливую из-за слишком тесного построения. В большинстве французы не могли даже развернуться, чтобы использовать свое оружие. Это было не сражение, это были давка и резня.

К вечеру земля была усеяна трупами. Среди убитых было и несколько англичан, в том числе герцог Йорк, двоюродный дед короля Генриха V. Но в битве полегли тысячи французов: оба брата Иоанна Бесстрашного — герцог Антуан Брабантский и граф Филипп Неверский, герцог Иоанн Алансонский — потомок Карла Валуа, Эдуард, герцог Барский. Погиб и коннетабль Шарль д’Альбре, граф де Дре. Он отчасти нес ответственность за стратегическую ошибку, какой было это боевое построение».

Битва при Азенкуре. Миниатюра из «Хроники Ангеррана де Монстреле», XV век.

Ошибкой было не только боевое построение, заставившее рыцарство биться в условиях «бутылочного горлышка» под роем стрел. Коннетабль не учел ни рельефа местности, ни погодных условий, ни состояния почвы после долгих дождей, ни усталости армии. Потеряв лошадей, многие рыцари вместо того, чтобы продолжать битву в липкой глине, предпочитали сдаться, рассчитывая на последующий выкуп, однако многие погибли после приказа Генриха перебить пленных. Справедливости ради отметим, что английский король, поразмыслив, распорядился прекратить расстрел связанных французов, но приказ или не пришел вовремя, или был проигнорирован.

Так или иначе, данный инцидент оставил на репутации Генриха несмываемое пятно. Пожалуй, это был первый прецедент в истории феодальных войн, когда коронованная особа распорядилась не просто уничтожить пленников, но еще и сделать это руками простолюдинов, из которых набирались лучники. Законы рыцарской войны были самым бесстыдным образом попраны.

Впрочем, в этот день повезло и нескольким французам — те, кто успел добраться до незащищенного обоза победителей и успел впоследствии удрать, немало поживились на грабеже. Исчезла даже корона Генриха V, и судьба венца доселе остается неизвестной — видимо, мародеры ее распилили, а камни впоследствии продали.

Как ни странно, серьезных военно-политических последствий эпическая победа англичан при Азенкуре не вызвала. Генрих V решил, что для кампании 1415 года будет вполне достаточно взятия Арфлера и уничтожения значительной части французского рыцарства, а потому после благополучного прибытия в Кале сел на корабль и 19 ноября отплыл в Англию. Столетняя война вновь взяла паузу — на два года.

Поражение в борьбе с внешним врагом крайне негативно отразилось на обстановке в самой Франции, катализировав процессы гражданской войны — герцоги Бурбонский и Орлеанский попали в плен (к принцам Генрих проявил толику уважения), психическое состояние короля Карла после азенкурской катастрофы вновь ухудшилось до полной недееспособности, старик Жан Беррийский впал в тяжелейшую депрессию и через несколько месяцев умер, королева Изабелла Баварская пребывала в состоянии растерянности, а восемнадцатилетний наследник трона, Людовик, герцог Гиеньский, скончался в декабре этого же года от острой дизентерии...

Назрел опаснейший династический кризис.

Единственным уважаемым, влиятельным и опытным политиком во Франции остался герцог Бургундии Жан Бесстрашный, яростный противник партии арманьяков, ставивших на династию Валуа. Год спустя Жан Бургундский предлагает дружбу и помощь английскому королю, признавая за ним и его наследниками право на французский трон, назвав Генриха тем, кто «...по праву король Франции, и тех, кто по праву будут королями Франции».

Судьба страны не просто повисла на волоске. Этот волосок был перерублен клинком Бургундца. Де-факто независимая Франция прекратила свое существование, осталось оформить это положение-де-юре.

Назад: Глава IX. Первая мировая война

Дальше: Глава XI. Жанна