Глава 12

Я позвонил профессору Сету Файэкру из Университета штата Калифорния. Мы с ним вместе учились в университете, сейчас он занимался социальной психологией и уже несколько лет изучал различные религиозные культы.

– Привет, Алекс! – как всегда, радостно поздоровался он. – А я как раз вернулся из Сакраменто. Слушания в сенате штата. Какое-то посмешище!

Мы предались воспоминаниям, поделились последними новостями, затем я сказал, почему звоню.

– «Прикосновение»? Удивлен, что ты вообще слышал о ней. Секта малоизвестная и не занимается вербовкой новых членов. У них есть место под названием «Пристанище», в прошлом это был монастырь, недалеко от мексиканской границы.

– Что насчет предводителя – Матфея?

– Благородного Матфея. Когда-то давно он был юристом. И называл себя Норман Мэттьюс.

– Чем именно он занимался?

– Не знаю. Но чем-то крутым. Беверли-Хиллз.

Из преуспевающих адвокатов в гуру малоизвестной секты – довольно странная метаморфоза.

– С чего такая крутая перемена образа жизни? – спросил я.

– Не знаю, Алекс. Большинство харизматичных вождей утверждают, что им явилось вселенское видение, обыкновенно после травмы. Что-то вроде гласа в пустыне. Быть может, где-нибудь посреди Мохаве у этого Мэттьюса кончился бензин, и ему явился Господь.

Я рассмеялся.

– Алекс, мне очень хотелось бы что-нибудь добавить. Секта не привлекала к себе особого внимания, потому что она такая небольшая, всего около шестидесяти членов. И, как я уже сказал, они не ищут новообращенных, поэтому скорее всего такой она и останется. Неясно, изменится ли такое положение дел, если увеличится отток. Секта существует всего три или четыре года. Еще один необычный момент заключается в том, что все члены среднего возраста. Секты, вербующие новых членов, в первую очередь охотятся за молодежью. В практическом плане это означает, что можно не опасаться родителей, жалующихся в полицию.

– Секта выступает за холистическую медицину?

– Вероятно. Холистику проповедует большинство подобных общин. Это неотъемлемая часть отказа от общественных ценностей. Но я не слышал, чтобы «Прикосновение» было одержимо холистикой, если ты это имел в виду. По-моему, члены секты в первую очередь сосредоточены на том, чтобы полностью обеспечивать себя всем необходимым. Сами выращивают еду, изготавливают одежду. Подобно первым утопическим общинам такого рода – «Онайде», «Эфрате», «Новой гармонии». Можно поинтересоваться, зачем тебе все это понадобилось?

Я рассказал о решении Своупов отказаться от лечения Вуди и последующем исчезновении семьи.

– Сет, как ты думаешь, секта может иметь к этому какое-либо отношение?

– Маловероятно, потому что члены держатся очень замкнуто. Если секта вступит в конфликт с медицинским учреждением, это привлечет к ней ненужное внимание.

– Но двое «прикоснувшихся» встречались с родителями, – напомнил я.

– Если секта решила заняться подрывной деятельностью, зачем делать это так открыто? Ты говорил, семья живет недалеко от «Пристанища»?

– Насколько я понял.

– В таком случае, возможно, «прикоснувшиеся» просто решили установить добрые соседские отношения. В таком маленьком городке, как Ла-Виста, местные жители относятся ко всем странным чужакам с большой подозрительностью. И мудрые чужаки не жалеют сил, чтобы подружиться с ними. Это очень хорошая стратегия выживания.

– Кстати о выживании, – спросил я, – на какие средства существует секта?

– Я так понимаю, на пожертвования членов. С другой стороны, Мэттьюс человек богатый. Не исключено, что он оплачивает все это предприятие ради власти и престижа. Если секта действительно стремится сама обеспечивать себя всем необходимым, расходы будут не такие уж и большие.

– И еще одно, Сет. Почему они называют себя «Прикосновением»?

– Будь я проклят, если это знаю, – рассмеялся он. – Надо будет поручить эту задачу какому-нибудь дипломнику.

Мэл Уорти позвонил ближе к вечеру:

– Похоже, миссис Моуди не получила дохлую крысу, поскольку ей предназначалось кое-что побольше и получше. Сегодня утром она обнаружила выпотрошенную собаку, подвешенную к ручке входной двери за свои внутренности. И еще ублюдок кастрировал бедное животное и засунул яйца ему в пасть.

Я молчал, морщась от отвращения.

– Каков тип, а? В довершение ко всему он позвонил домой, в нарушение постановления суда, поговорил с мальчишкой и убедил его сбежать из дома. Мальчишка послушался, и потребовалось несколько часов, чтобы его найти. Его обнаружили лишь поздно вечером, бродящим по стоянке у торгового центра, в пяти милях от дома. По-видимому, он решил, что отец его заберет и увезет прочь. Никто не появился, и бедный малыш перепугался до смерти. Можно не говорить, что Дарлина сходит с ума от беспокойства. Я звоню, чтобы попросить тебя встретиться с детьми. В первую очередь ради их психического здоровья.

– Они видели собаку?

– Слава богу, нет. Дарлина убрала все до того, как они успели что-либо увидеть. Когда ты сможешь с ними встретиться?

– До субботы я не смогу попасть к себе в кабинет.

Для проведения судебных экспертиз я снимал помещение в Брентонском колледже, однако пользоваться им мог только по выходным.

– Ты можешь встретиться с детьми у меня. Только назови время.

– Ты сможешь привезти их туда через пару часов?

– Будет сделано.

Контора «Трентон, Уорти и Ла-Роза» располагалась на мансардном этаже суперпрестижного здания на пересечении Роксбери и Уилшир. Мэл в дорогущем костюме из камвольной шерсти от Биджана лично встретил меня в комнате ожидания. Он сообщил, что я приму детей у него в кабинете. У меня в памяти сохранился вид просторного помещения, погруженного в полумрак, похожего на пещеру, с огромным бесформенным письменным столом, напоминающим авангардистскую скульптуру, абстрактными картинами на стенах и шкафами, заставленными дорогими – и хрупкими сувенирами. Не лучшее место для сеанса детской психотерапии, но придется довольствоваться тем, что есть.

Я переставил стулья и пододвинул столик, устроив посреди кабинета игровую зону. Достав из сумки альбомы для рисования, цветные карандаши, мелки, перчаточных кукол и складной детский домик, я расставил все это на столе. После чего отправился за детьми Моуди.

Они ждали в библиотеке: Дарлина, Карлтон Конли и дети, одетые как в церковь.

Трехлетняя Эйприл была в платьице из белой тафты и белых кожаных лакированных сандалиях, надетых на гольфы с кружевным верхом. Ее светлые волосы были заплетены в косички, перевязанные лентами. Девочка сонно устроилась на коленях у матери и сосала большой палец, расчесывая струп на коленке.

Ее брат был облачен в белую ковбойскую рубашку, коричневые вельветовые брюки с подвернутыми штанинами, галстук-регат и черные штиблеты. Ему тщательно отмыли лицо и прилизали волосы в неудачной попытке представить его пай-мальчиком. У него был такой жалкий вид, какой только может быть у девятилетнего мальчишки. Увидев меня, он отвернулся.

– Ну же, Рики, будь вежлив с доктором, – с укором промолвила мать. – Поздоровайся, веди себя хорошо. Здравствуйте, доктор Делавэр.

– Здравствуйте, миссис Моуди.

Засунув руки в карманы, мальчишка скорчил гримасу.

Конли, сидевший рядом с Дарлиной, встал и пожал мне руку, смущенно улыбаясь. Судья была права. Если не считать то, что он был значительно выше ростом, он поразительно напоминал мужчину, которого сменил.

– Здравствуйте, доктор, – слабым голосом произнес он.

– Здравствуйте, мистер Конли.

Повернувшись, Эйприл открыла глаза и улыбнулась мне. Во время судебной экспертизы с ней не возникло никаких проблем: девочка была радостной, экспрессивной. Поскольку она была девочка, отец предпочел не обращать на нее внимания, и она оказалась избавлена от его разрушительной любви. Рики был отцовским любимчиком и пострадал за это.

– Привет, Эйприл.

Похлопав ресницами, девочка опустила голову и хихикнула, кокетка от природы.

– Помнишь игрушки, в которые мы играли в прошлый раз?

Кивнув, она снова хихикнула.

– Я их принес. Хочешь снова в них поиграть?

Девочка посмотрела на мать, испрашивая у нее разрешения.

– Не бойся, играй.

Девочка спустилась с материнских коленей и взяла меня за руку.

– А с тобой, Рики, я займусь позже, – обратился я к угрюмому мальчишке.

Я провел с Эйприл двадцать минут, в основном наблюдая за тем, как она передвигает крошечных обитателей игрушечного домика. Ее игра была организованной и структурированной, относительно спокойной. Хотя она и разыграла несколько эпизодов родительских ссор, ей удалось разрешить их, удалив отца, после чего семья продолжала счастливо жить дальше. По большей части построенные ею сценарии излучали надежду и определенность.

Я выяснил, как девочка воспринимает ситуацию в доме, и пришел к выводу, что она понимает происходящее так, как подобает ребенку ее возраста. Папа сердится на маму, мама сердится на папу, поэтому они больше не хотят жить вместе. Эйприл понимает, что она тут ни при чем, и Рики тоже ни в чем не виноват, а Карлтон ей нравится.

Все соответствовало тому, что я узнал в ходе предварительной оценки. Тогда девочка практически не выказала беспокойства по поводу отсутствия отца, а к Конли она уже успела привязаться. Когда я спросил ее о нем, у нее засияло лицо.

– Калтон такой холоший, доктол Алекс. Он водил меня в зоопалк. Мы там видели жилафа. И клокодила. – От живости воспоминаний у нее округлились глаза.

Эйприл продолжала распевать Карлтону дифирамбы, а я молил Бога о том, чтобы циничное пророчество судьи Севир оказалось ошибочным. Мне уже довелось работать с бесчисленным количеством маленьких девочек, пострадавших от испорченных отношений со своими отцами или вообще от отсутствия каких-либо отношений, и я видел, какой вред это нанесло детской психике. Эта очаровательная малышка заслужила лучшей участи.

Понаблюдав за Эйприл достаточно долго и убедив себя в том, что у нее все относительно неплохо, я отвел ее к матери. Девочка приподнялась на цыпочках и протянула мне тоненькие словно зубочистки ручонки. Я наклонился, и она чмокнула меня в щеку.

– До свидания, доктол Алекс.

– До свидания, моя прелесть. Если захочешь еще поговорить со мной, скажи своей маме. Она поможет тебе позвонить мне.

Пообещав мне обязательно сделать это, Эйприл снова укрылась за надежной защитой мягких материнских коленей.

Рики забился в дальний угол и стоял там в полном одиночестве, уставившись в окно. Подойдя к нему, я положил руку ему на плечо и произнес тихим голосом, чтобы услышал только он один:

– Я понимаю, ты очень злишься, что приходится это делать.

Выпятив вперед нижнюю губу, мальчишка напряг шею и скрестил руки на груди. Дарлина вскочила, держа на руках Эйприл, и начала было что-то говорить, но я жестом попросил ее сесть.

– Понимаю, как это тяжело – не видеться с папой, – сказал я.

Рики смотрел прямо перед собой, как морской пехотинец на параде, стараясь изо всех сил выглядеть суровым и угрюмым.

– Я слышал, ты убегал из дома.

Молчание.

– Наверное, это было настоящее приключение.

У него на лице мелькнула тень улыбки и тотчас же исчезла.

– Я знаю, что у тебя сильные ноги, Рики, но пройти пешком пять миль – это ого-го!

Улыбка вернулась и на этот раз задержалась чуть дольше.

– Видел что-нибудь интересное?

– Ага.

– Можешь мне рассказать?

Мальчишка оглянулся на остальных.

– Не здесь, – заверил его я. – Давай пройдем в другую комнату. Там мы сможем рисовать и играть, как в прошлый раз. Договорились?

Рики нахмурился, но последовал за мной.

Кабинет Мэла его поразил, и он несколько раз обошел его, прежде чем остановиться.

– Никогда не видел ничего подобного?

– Видел. В кино.

– Вот как? В каком?

– В том, где плохие люди хотели захватить весь мир. У них тоже был кабинет, с лазерами и тому подобным.

– Это была их штаб-квартира, да?

– Точно.

– Ты считаешь, мистер Уорти плохой человек?

– Так говорит мой папа.

– Он еще про кого-нибудь тебе говорил, что это плохой человек?

Мальчишка смутился.

– Про меня? И мистера Дашхоффа?

– Угу.

– Ты понимаешь, почему твой отец так сказал?

– Он злится.

– Совершенно верно. Он очень злится. Не на вас с Эйприл, а потому что не хочет, чтобы ваша мама с ним развелась.

– Да! – воскликнул мальчишка, и в его голосе прозвучала злость. – Это она во всем виновата!

– Ты имеешь в виду развод?

– Да! Она выставила его вон, а он даже заплатил за дом свои деньги!

Усадив Рики, я пододвинул стул, сел напротив и положил руки на его худенькие плечи.

– Рики, мне очень жаль, что все так плохо. Я понимаю, ты хочешь, чтобы мама и папа помирились. Но этого не случится. Ты помнишь, как они постоянно ссорились?

– Да, но потом они заканчивали ссориться и были счастливы с нами.

– И это было здорово.

– Да.

– Но ссоры становились все хуже и хуже, а счастья совсем не осталось.

Мальчишка молча покачал головой.

– Развод – это ужасно, – сказал я. – Все рушится.

Он отвернулся.

– Рики, нет ничего плохого в том, что ты злишься. Я бы тоже злился, если бы мои родители разводились. Однако убегать из дома нехорошо, потому что с тобой может случиться что-нибудь плохое.

– Папа обо мне позаботится.

– Рики, я знаю, что ты очень любишь своего папу. Так и должно быть. Папа особенный человек. И папа должен иметь возможность встречаться со своими детьми, даже после развода. Надеюсь, придет время, и папа сможет часто встречаться с тобой, водить тебя в разные места, чтобы вам было хорошо вместе. Но сейчас – и это очень печально – папе лучше не видеться с тобой и с Эйприл. Ты понимаешь почему?

– Потому что он болен?

– Правильно. Ты знаешь, что это за болезнь?

Мальчишка задумался над моим вопросом:

– Папа сильно злится?

– Это только одна сторона. Он сильно злится, затем сильно огорчается, затем сильно радуется, и все совершенно внезапно. Иногда без какой-либо причины. Когда папа сильно злится, он может сделать что-нибудь плохое, например с кем-нибудь подраться. И это может быть опасно.

– Ага! Папа всех поколотит!

– Правильно, но это будет опасно для того человека, которого он поколотит. И ненароком может достаться и вам с Эйприл. Понимаешь?

Рики неохотно кивнул.

– Я вовсе не хочу сказать, что твой папа никогда не вылечится. Есть очень хорошие лекарства, они ему помогут. Помогут также и встречи с врачами, такими как я. В настоящий момент твой папа не хочет признать, что ему нужна помощь. Поэтому судья и сказала, что он не может встречаться с вами до тех пор, пока ему не станет лучше. Это его окончательно разозлило, и теперь он считает, что вокруг него одни плохие люди, которые хотят ему навредить. Но на самом деле мы хотим помочь ему. И защитить вас с Эйприл.

Мальчишка долго молча смотрел на меня, затем встал, взял бумагу для рисования и смастерил целую флотилию бумажных самолетиков. В течение следующей четверти часа он в одиночку вел эпическую битву, разрушая целые города, убивая людей тысячами, топая ногами, крича во весь голос, разбрасывая во все стороны разорванную в клочья бумагу, и в конце концов антикварный ковер Мэла был сплошь усеян конфетти.

Затем Рики какое-то время рисовал, однако остался недоволен своими творениями и выбросил их скомканные в мусорную корзину. Я пытался поговорить с ним о побеге из дома, но он упорно отказывался. Я снова завел разговор об опасности, и он слушал меня, не скрывая своей скуки. Когда я спросил, поступит ли он так опять, Рики пожал плечами.

Проводив его обратно, я отвел в кабинет Дарлину. Она была в розовом спортивном костюме и серебристых сандалиях. Ее темные волосы, уложенные в высокую прическу, были щедро спрыснуты лаком. Она потратила много времени на макияж, однако все равно выглядела уставшей, измученной и напуганной. Усевшись, Дарлина достала из сумочки носовой платок и принялась теребить его, перекладывая из руки в руку.

– Понимаю, как вам приходится нелегко, – сказал я.

Из глаз потекли слезы. Носовой платок взметнулся вверх.

– Он сумасшедший, доктор. И дальше становится только хуже. Он не отпустит меня, не совершив какого-нибудь настоящего безумства.

– Как себя чувствуют дети?

– Эйприл прилипчивая – вы сами все видели. За ночь она встает два-три раза и хочет лечь к нам в постель. Но особых проблем с ней нет. Вот Рики – это сплошная головная боль. Постоянно злится, не желает ничего слушать. Вчера он послал Карлтона куда подальше.

– И что ответил Карлтон?

– Пообещал выпороть, если он еще раз так скажет.

Замечательно.

– В настоящий момент Карлтону лучше не связываться с дисциплиной. Начнем с того, что для детей и так большой шок его присутствие в доме. Если вы позволите Карлтону взять все в свои руки, они почувствуют себя брошенными.

– Но, доктор, мальчишка не имеет права говорить такие слова!

– В таком случае, миссис Моуди, вы сами должны с этим разобраться. Для детей очень важно сознавать, что вы с ними. И вы главная.

– Ну хорошо, – без особого воодушевления сказала Дарлина, – я постараюсь.

По ее тону я понял, что она меня не послушает. Решающим стало слово «постараюсь». А через пару месяцев Дарлина будет недоумевать, почему оба ее ребенка стали своенравными, капризными и неуправляемыми.

Тем не менее я выполнил свою работу, сказав ей, что обоим детям поможет профессиональная помощь. Я объяснил, что в настоящий момент у Эйприл не наблюдается никаких серьезных проблем, однако ее состояние нестабильное. В ее случае поможет краткий курс психотерапии, призванный в будущем снизить риск возникновения более значительных проблем.

Напротив, Рики лишился душевного равновесия, полон злости и готов снова сбежать из дома. Тут Дарлина перебила меня, заявив, что во всем виноват отец мальчишки, который, если хорошенько подумать, напоминает ей своего собственного отца.

– Миссис Моуди, – сказал я, – мальчику нужно предоставить возможность регулярно выпускать пар.

– Знаете, – ответила она, – они с Карлтоном уже начинают ладить друг с другом. Вчера играли в саду в салки и очень веселились. Уверена, Карлтон окажет на Рики хорошее влияние.

– Замечательно. Однако это не заменит профессиональную помощь.

– Доктор, – сказала Дарлина, – я на мели. Знаете, во что мне обошлись адвокаты? Один сегодняшний визит сюда отнимает у меня последние деньги.

– Есть клиники с плавающими расценками, зависящими от платежеспособности пациентов. Я дам мистеру Уорти несколько телефонов.

– Они далеко расположены? Я по автострадам не езжу.

– Я постараюсь подобрать что-нибудь поближе, миссис Моуди.

– Спасибо, доктор.

Вздохнув, она встала и подождала, когда я открою перед ней дверь.

Проводив взглядом, как она тяжело бредет по коридору, словно старуха, я на какое-то мгновение забыл, что ей всего двадцать девять лет.

Я продиктовал свои выводы секретарше Мэла, и та молча напечатала их на стенографической машинке, какими пользуются в суде. После того как секретарша ушла, Мэл достал бутылку выдержанного виски и налил нам по щедрой дозе.

– Спасибо что зашел, Алекс.

– Никаких проблем, но я не уверен, что от этого будет какой-то толк. Дарлина не собирается следовать моим советам.

– Я позабочусь о том, чтобы она им последовала. Скажу, что это очень важно для успеха дела.

Мы пригубили виски.

– Кстати, – сказал Мэл, – судья пока что не получила никаких мерзких сюрпризов – похоже, Моуди сумасшедший, но не дурак. И тем не менее все это дело ее мегаразозлило. Она позвонила окружному прокурору и распорядилась, чтобы тот поручил кому-нибудь со всем разобраться. Прокурор свалил это отделению Футхилла.

– А там ответили, что уже разыскивают Моуди.

– Точно, – удивленно подтвердил Мэл.

Я рассказал ему о звонке Майло Фордебранду.

– Очень впечатляет, Алекс. Еще? – Он вопросительно поднял бутылку.

Я отказался. Отказаться от хорошего виски нелегко, но разговор о Моуди напомнил мне, как важно сохранять ясную голову.

– Так или иначе, полиция Футхилла утверждает, что усиленно разыскивает Моуди, однако есть все основания полагать, что он подался в Анджелес-Крест.

– Замечательно.

Национальный парк Анджелес-Крест представляет собой шестьсот тысяч акров диких лесов, примыкающих к городу с севера. Семейство Моуди проживало в расположенном неподалеку Санлэнде, и для Ричарда эти места должны быть хорошо знакомы – вполне естественно, что он решил спрятаться именно там. Национальный парк – сущий рай для туристов, путешественников, натуралистов и альпинистов, а также для свор нелегальных байкеров, которые гуляют ночи напролет, а днем отсыпаются в пещерах. А еще овраги и ущелья являются излюбленным местом для того, чтобы избавляться от трупов.

Непосредственно перед нашей стычкой на стоянке перед зданием суда Моуди рассуждал о жизни в глухом лесу, несомненно, включая в свои фантазии и детей. Я указал Мэлу на это.

Тот угрюмо кивнул.

– Я настоятельно порекомендовал Дарлине забрать детей и на время уехать из города. У ее родителей ферма недалеко от Дэвиса. Они выезжают сегодня.

– Разве Моуди не догадается, куда они уехали?

– Если выйдет к людям. Надеюсь, какое-то время он собирается поиграть в лесного человека. – Мэл развел руками. – Это лучшее, что я могу сделать, Алекс.

Разговор начинал принимать неприятный оборот. Я встал, и мы пожали руки. В дверях я остановился и спросил, слышал ли Мэл что-либо об адвокате Нормане Мэттьюсе.

– Ты имеешь в виду Неистового Нормана? Старая гвардия. Я раз десять сталкивался с ним в суде. Лучший в Беверли-Хиллз специалист по сложнейшим делам.

– Он занимался разводами?

– Лучший из лучших. Сверхагрессивный, добивался для своих клиентов того, чего те хотели, и не важно, кто при этом оказывался задет. Вел множество голливудских разводов, где на кону стояли большие деньги, и со временем возомнил себя звездой. Очень заботится о своем образе неотразимого меча правосудия: броская одежда, с обеих сторон под руку блондинки, курит пенковую трубку за тысячу долларов, набивая ее отборным табаком.

– В последнее время он больше занимается духовным.

– Да, слышал. Собрал группу каких-то недоумков у границы. Величает себя Великим Блистательным Мессией или что-то в таком духе.

– Благородным Матфеем. Почему он оставил юриспруденцию?

Мэл смущенно усмехнулся.

– Можно сказать, это она его оставила. Это произошло лет пять-шесть назад. Все было в газетах. Удивлен, что ты не помнишь. Мэттьюс представлял жену одного драматурга. Тот тип только что сорвал большой куш – фурор на Бродвее – после десяти лет хлеба без масла. И как раз в этот момент жена нашла себе другого неудачника и смылась. Мэттьюс выбил для нее всё: солидную долю гонорара за пьесу и неплохие проценты за все то, что этот тип должен был выдать за ближайшие десять лет. Процесс широко освещался в прессе, после вынесения вердикта у входа в здание суда должна была состояться пресс-конференция. Мэттьюс и жена направлялись туда, как вдруг из ниоткуда появился муженек с пистолетом двадцать второго калибра. Выстрелил обоим в голову. Жена скончалась на месте, а Мэттьюс выкарабкался после полугода пребывания на грани. Затем он пропал из виду и всплыл только пару лет спустя, уже как духовный наставник. Классическая калифорнийская история.

Поблагодарив его за информацию, я собрался уходить.

– Послушай, – окликнул меня Мэл, – с чего весь этот интерес?

– Ничего существенного. Его имя всплыло в разговоре.

– Неистовый Норман, – усмехнулся Мэл. – Святость через травму головного мозга.