Стекло в рамке треснуло застывшей молнией, зигзаг прошел как раз между побелевших от напряжения кулаков Великого Джона Л. Салливана и Джейка Килрейна. Я повесил литографию обратно на стену. В дверь негромко постучали.

– Заходи, Этель, там не заперто.

Епифания, все еще в своей рваной косынке, заглянула в щелку.

– Они совсем ушли?

– Совсем-не совсем, но сегодня уже больше не явятся.

Епифания занесла в холл ведро и швабру и закрыла дверь. Потом прислонилась к косяку и рассмеялась, но в голосе ее слышались истерические нотки, и, обняв ее, я почувствовал, что она вся дрожит под тоненьким халатом.

– Ты у меня молодец, – сказал я.

– Подожди, ты еще не видел, как я туалет отдраила!

– Ты где была?

– Сидела на черной лестнице, пока они не ушли.

– Есть хочешь? У меня там кофе готов, в холодильнике есть яйца.

Мы приготовили завтрак – трапезу, которую я обычно пропускаю, – и пошли с тарелками в гостиную.

– Они тут ничего моего не нашли? – спросила Епифания, макая тост в яичный желток.

– Да они и не искали особенно. Один только в дипломат мой залез. Нашел там, кстати, одну штуку из квартиры Крузмарк, только не понял, что это такое. Да я и сам-то не знаю.

– Можно мне посмотреть?

– Смотри. – Я встал и принес ей карточку.

– Это, – она держала карточку, словно выпавшего ей туза пик, – это приглашение на черную мессу.

– Куда?

– На черную мессу. Это магический ритуал, поклонение дьяволу. Я об этом мало знаю.

– Почему же тогда ты так уверена?

– Тут же написано. Missa niger по-латыни значит черная месса.

– Так ты по-латыни понимаешь?

Епифания довольно улыбнулась.

– Надо думать. После десяти-то лет в приходской школе!

– В приходской школе?

– Конечно. Орден Святого Сердца. Мама государственным школам не доверяла. И очень ценила дисциплину. Знаешь, как она говорила? «Эти монашки вобьют ума в твою пустую головушку».

Я засмеялся:

– Принцесса-колдунья в монастырской школе. Хотел бы я посмотреть на твой выпускной альбом.

– Покажу как-нибудь. Я еще и старостой была.

– С тебя станется. А остальное можешь перевести?

Епифания улыбнулась:

– Элементарно. «Приглашаем тебя на тайную церемонию во славу Повелителя нашего Сатаны». Вот и все. А дальше дата: 22 марта, двадцать один ноль-ноль. А вот тут еще: «Линия Интерборо, станция „Восемнадцатая улица“».

– А козел и звезда – это что значит?

– Звезды – это важный символ. Они, насколько я знаю, во всех религиях есть. Исламская звезда, Вифлеемская, звезда Давида. На талисмане Аговэ Ройо – тоже звезды.

– Аговэ Ройо?

– Это Обеа.

– А эта картинка к вуду имеет отношение?

– Господи, да нет же! Это сатанизм, понимаешь? – Епифания была в отчаянии от моего невежества. – Овен – символ дьявола. Перевернутая звезда приносит беды. Тоже, наверное, сатанинский знак.

Я схватил мою девочку и прижал к себе.

– Ты – золото. А в вашем Обеа есть дьявол?

– И даже много.

Она улыбнулась, и я шлепнул ее по попке. Очень миленькая попка, кстати говоря.

– Да, пора меня подтягивать по черной магии. Давай-ка сейчас оденемся и махнем в библиотеку. Поможешь мне делать уроки.

Утро было чудное, можно было даже не надевать пальто. Яркое солнце отражалось в слюдяных частичках асфальта. До официального начала весны был еще целый день, но погода была такая, какой теперь, может, и до мая не дождешься. Епифания в свитерке и клетчатой юбочке соблазнительно напоминала школьницу. Когда проезжали по Пятой авеню, там, где светофоры увенчаны золотыми статуэтками Гермеса, я поинтересовался, сколько ей лет.

– Шестого января семнадцать стукнуло.

– Господи, да тебе даже выпивку не продадут!

– А вот и нет. Если я как следует оденусь, продадут как миленькие. В «Плазе» с меня даже документы не потребовали.

Что ж, вполне вероятно. В своем костюмчике она выглядит лет на пять старше.

– А не рановато тебе магазин содержать?

Епифания глянула на меня с удивлением, смешанным с досадой.

– Я, знаешь, сколько всем этим занимаюсь? С тех пор как мама заболела, я и за товаром слежу, и всю бухгалтерию веду. Я ведь только по вечерам за прилавком стою, днем там два продавца.

– А что ты днем делаешь?

– Учусь, по большей части. Я в Городском на первом курсе.

– Это хорошо. Значит, ты у нас по библиотечным делам специалист. Тогда назначаю тебя главной по изысканиям.

Пока Епифания шелестела карточками в картотеке, я дожидался ее в главном читальном зале. Жрецы науки всех возрастов молчаливыми рядами прели вдоль длинных деревянных столов. Настольные лампы, расставленные на равном расстоянии друг от друга, были все пронумерованы, как заключенные на прогулке. Наверху, в непомерной пустоте, с высоченного, как на вокзале, расписного потолка перевернутыми свадебными тортами свисали великанские люстры. Вокруг стояла полнейшая, храмовая тишина, нарушаемая изредка лишь сдавленным покашливанием какого-нибудь жреца.

Я нашел свободное место в дальнем конце стола. Номер на абажуре соответствовал металлическим цифрам на овальной медной табличке, вдавленной в поверхность стола: 666. Вспомнив надменную физиономию метрдотеля из «Трех шестерок», я решил пересесть. Место номер 274 оказалось не в пример уютней.

– Ты посмотри только, что я нашла. – Епифания обрушила на стол целую кипу книг. Взвилось облако пыли, завертели головами потревоженные сухари.

– Тут и бульварщина есть, но вот посмотри: «Гримуар Папы Гонория». 1754 год. Париж, частная типография.

– Я по-французски не понимаю.

– Это латынь. Я тебе переведу.

Я взял толстую книгу, на вид попроще, и открыл ее наугад. Иллюстрация во всю страницу воспроизводила средневековую картину. С нее смотрело рогатое чудище в чешуе и с когтистыми лапами. Из ушей и разинутой пасти, полной сталактитовых клыков, вырывалось пламя. Наверху было написано: «Сатана, Князь преисподней».

Я перевернул несколько страниц. Гравюра елизаветинских времен изображала коленопреклоненную женщину в юбке с фижмами и повернувшегося к ней тылом обнаженного дьявола с фигурой циркового атлета. Нечистый был снабжен крыльями, козлиной головой и длиннющими когтями вроде тех, что вырастают у нерях в поучительных книжках для детского возраста. Улыбающаяся дамочка обнимала его за ноги, уткнувшись носом в отверстие у него под хвостом.

– Это поцелуй ведьмы, – пояснила Епифания, заг-лянув мне через плечо. – Обычно ведьмы так присягали в верности Сатане.

– Очевидно, нотариусов тогда еще не было, – заметил я.

Я полистал еще, то и дело натыкаясь на изображения Сатаны и его сородичей. В разделе «Талисманы» было много пятиконечных звезд. У одной в центре треугольником были вписаны три шестерки.

– Вот, – сказал я, тыча пальцем в картинку. – Вот мое самое нелюбимое число.

– Это из Откровения.

– Откуда?

– Из Библии: «Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое; число его шестьсот шестьдесят шесть».

– Правда?

Епифания недовольно глянула на меня поверх очков.

– Ты что, совсем темный?

– Ну, в общем, темноват, конечно, но зато все схватываю на лету. Вот смотри, тетеньку назвали в честь ресторана, где я вчера обедал. – Я показал Епифании гравюру, изображающую пышную матрону в крестьянском чепце, похожем на клобук.

– «Вуазен» по-французски значит «сосед» или «соседка», – сказала она.

– Да, здорово тебя твои монашки натаскали. А здесь что написано?

Епифания взяла книгу и шепотом прочла набранную петитом подпись под гравюрой.

– Катерина Дешайе по прозванию Соседушка, гадалка и колдунья, служила черные мессы для маркизы де Монтеспань, любовницы Людовика Четырнадцатого и прочей французской знати. Арестована, пытана, осуждена и казнена в 1680 году.

– Подходящая книга.

– Забавно, конечно, но суть вот где: Malleus Maleficarum. И вот еще: «Изучение ведовства» Реджинальда Скотта, потом Кроули: «Магия» и «Тайны Альберта Великого», и еще…

– Так, все прекрасно. Ты сейчас поезжай домой, поваляйся на диване с какой-нибудь умной книжкой. Подчеркни там, что мне нужно прочесть, особенно про черную мессу.

Епифания посмотрела на меня так, как учитель смотрит на последнего в классе тупицу.

– Это читальный зал. Здесь книги на дом не выдают.

– Но я тут с тобой сидеть не могу. Мне работать надо.

Епифания сложила книги в стопку.

– У них тут внизу абонемент. Пойду посмотрю, что у них из этого есть.

– Гениально. Ты у меня умница. На, держи ключи и вот тебе на такси или еще там на что. – Я достал из бумажника двадцатку.

– Не надо, у меня есть деньги.

– Бери-бери, у кого я потом одалживаться буду?

– Я боюсь одна.

– Ничего. Дверь на цепочку закроешь – и все.

Епифания проводила меня вниз, сквозь беломраморный дворцовый холл до широкой лестницы, сбегающей к Пятой авеню. Она была похожа на маленькую испуганную девочку. Наш бесстыдно-глубокий поцелуй вызвал неодобрительные взгляды парочки дельцов, а также восторженный свист и бурные аплодисменты со стороны малолетнего разгильдяя – чистильщика обуви, пристроившегося у подножия каменного льва.