Я доехал по Бруклин-Манхэттенской ветке до Пятьдесят седьмой улицы, поднялся наверх и оказался на углу забегаловки «Недик», что в здании Карнеги-холл. Не успел я дойти до двери, как притащился бродяга и выклянчил у меня десятицентовик. В квартале от меня, на Седьмой авеню, какие-то деятели митинговали у входа в отель «Шератон».

Я вошел в маленький пустынный холл и осмотрелся. Справа были два лифта, а между ними – почтовый ящик со стеклянным лотком. На Шестьдесят пятой улице был второй вход в бар «Карнеги» и табличка с именами жильцов. Так, вот оно: «М. Крузмарк. Астрология – 11 этаж».

Бронзовая стрелочка на указателе этажей полукругом двинулась справа налево, словно кто-то пустил часы в обратную сторону. Уперлась в семерку, потом – в тройку и, наконец, замерла на единице. Из лифта, что по левую руку, вылетел крупный дог, увлекая за собой толстуху в мехах. Вслед за нею вышел бородач с виолончельным футляром.

Я вошел в лифт и назвал свой этаж дряхлому лифтеру в обвислой ливрее, похожему на пленного времен Балканской войны. Тот взглянул на мои ботинки и молча захлопнул решетчатую дверь. Лифт понес нас вверх.

До одиннадцатого этажа добрались без остановок. Коридор, широкий и длинный, был так же пуст, как и холл на первом этаже. По стенам через равные промежутки висели свернутые пожарные шланги. Из-за нескольких дверей доносилась нестройная перебранка нескольких пианино. Дальше по коридору распевалось сопрано, трели переливались из гаммы в гамму.

Я нашел дверь с золотыми литерами «М. Крузмарк» и значком, похожим на букву «М» с загнутым вверх хвостиком-стрелочкой. Позвонил. По ту сторону простучали высокие каблуки, щелкнул замок и дверь приоткрылась на длину цепочки.

Из темноты на меня глянул чей-то глаз, и голос вопросительно произнес:

– Да?

– Гарри Ангел, я звонил сегодня. Помните, мы договаривались?

– Ах да! Минутку.

Щель сомкнулась, звякнула снятая цепочка.

Затем дверь отворилась полностью, кошачий зеленый глаз засветился, обрел пару и обосновался на бледном угловатом лице в складках поблекших век под прикрытием густых черных бровей.

– Проходите. – Женщина отступила на шаг, чтобы дать мне дорогу.

Она была вся в черном, как одна из тех богемных девиц, что по выходным сидят в кафе на Лонг-Айленде. Черная шерстяная юбка, черный свитер и чулки. Даже тяжелый пучок смоляных волос сколот двумя китайскими палочками из черного дерева. Уолт говорил, что ей должно быть лет тридцать шесть-тридцать семь, но без косметики она казалась много старше. Она была худа, почти костлява, ее крошечные груди едва приподнимали тяжелые складки свитера. На шее у нее висело единственное украшение – перевернутая золотая звездочка на простой цепочке.

Ни она, ни я не произнесли ни слова. Я смотрел на покачивающийся кулон.

«Поймай падучую звезду…» Фаулер барабанит пальцами по столу, а на руке – кольцо. Потом, в спальне, золотого кольца со звездочкой уже не было.

Вот он, пропавший кусок головоломки.

Мне на голову словно вылили ведро ледяной воды. По спине пробежал холодный ветерок, тронул волосы на затылке. Куда же делось кольцо Фаулера? Может, оно было у него в кармане – я ведь не обыскивал его. Но зачем он снял кольцо перед смертью? Или это не он… Но тогда кто?

Женщина глядела на меня болотными огоньками глаз.

– Вы мисс Крузмарк? – спросил я, чтобы прервать молчание.

– Да, – отвечала она без улыбки.

– А что у вас там за значок на двери?

– Это Скорпион, мой знак. – Она заперла дверь и посмотрела так, словно могла сквозь зрачки заглянуть мне в душу. – Какой у вас знак?

– Не знаю, я в этих делах не силен.

– Когда вы родились?

– Второго июня двадцатого года. – Я специально назвал день рождения Джонни, чтобы посмотреть, как она отреагирует.

На секунду мне показалось, что в ее пристальном, ничего не выражающем взгляде промелькнула искорка.

– Близнецы. Интересно… У меня был знакомый – родился в один день с вами.

– Вот как? И кто же?

– Неважно. Это было слишком давно. …Но что же это я? Держу вас в коридоре! Проходите, пожалуйста, садитесь.

Я прошел вслед за ней полутемным коридором и оказался в большой светлой гостиной с высоким потолком. Безликую обстановку из магазина Армии спасения скрашивали покрывала с пестрым индийским рисунком и множество вышитых подушечек. На фоне дешевой мебели ярко выделялись прекрасные туркестанские ковры с четким геометрическим рисунком. Повсюду стояли горшки с папоротниками, комнатные пальмы подпирали потолок. Из подвесных кашпо тянула ветки всевозможная зелень. Маленькие тропики исходили влагой под стеклянными колпаками террариев.

– Красиво тут у вас, – заметил я.

Хозяйка взяла у меня пальто и, сложив, повесила на спинку дивана.

– Да, действительно хорошо. Я была очень счастлива здесь, – сказала она.

Откуда-то донесся резкий свист.

– Хотите чаю? Я как раз ставила чайник, когда вы пришли.

– Ну, если вам нетрудно…

– Совсем нетрудно! Чайник уже вскипел. Какой вам: дарджилинг, улун, жасминовый?

– Какой вам нравится, я не знаток…

Она слегка улыбнулась вылинявшей улыбкой и быстро прошла на кухню, где по-прежнему пронзительно свистел чайник. Я тем временем огляделся как следует.

Повсюду стояла, лежала и висела всякая экзотическая дребедень. Храмовые флейты, магические круги, индейские фетиши, воплощения Вишну, выходящие из зева рыб и черепах. На книжной полке поблескивал обсидиановый ацтекский нож в виде птицы. Среди разрозненных томов я нашел «Книгу перемен», «Оаспе» и несколько книжек из серии «Тибет йогов».

Когда хозяйка вернулась с серебряным подносом, на котором стоял чайный прибор, я смотрел в окно и думал об исчезнувшем кольце.

Она поставила поднос на низенький столик у дивана и подошла ко мне. На углу Пятьдесят седьмой улицы, на крыше меблированных комнат Осборна красовалось нелепое сооружение – особняк в федеральном стиле с белыми дорическими колоннами.

– Что, кто-то купил Парфенон и перетащил сюда? – саркастически поинтересовался я.

– Причуда Эрла Блэвквелла. У него там бывают дивные вечеринки. По крайней мере, наблюдать забавно.

Я прошел за ней к дивану.

На стене висел портрет стареющего пирата в смокинге.

– Лицо знакомое, – сказал я.

– Это мой отец. Итан Крузмарк.

Чай витой струйкой потек в прозрачный фарфор.

Решительно сжатые губы Крузмарка, казалось, вот-вот дрогнут в разбойничьей улыбке. В знакомых уже мне зеленых глазах светился жестокий и хитрый ум.

– Так это тот самый пароходчик Крузмарк? – спросил я. – Я, помню, видел его фотографию в «Форбс»…

– Ему портрет не понравился. Знаете, что он тогда сказал? Что он похож на зеркало, в котором заело отражение. Вам с лимоном или со сливками?

– Без ничего. Спасибо.

Она протянула мне чашку.

– Мы заказали его в прошлом году. По-моему, очень похоже.

– Видный мужчина.

Она кивнула.

– Ни за что не скажешь, что ему за шестьдесят, правда? Он всегда выглядел на десять лет моложе. У него ведь Солнце в Юпитере, это очень удачное положение.

Я оставил без ответа всю эту галиматью и заметил, что Крузмарк похож на лихого капитана из детского фильма про пиратов.

– Да, правда. В колледже все девчонки думали, что он у меня Кларк Гейбл.

Я глотнул чаю, отдававшего подгнившим персиком.

– Знаете, когда мой брат учился в Принстоне, у него была знакомая девушка – фамилия тоже Крузмарк. Она училась в Уэллсли и даже гадала ему на выпускном…

– А-а, это, Маргарет, моя сестра. Она Маргарет, а я – Миллисент. Мы близнецы, только она у нас черная колдунья, а я – белая.

Я почувствовал себя человеком, который проснулся и понял, что сказочные богатства растаяли вместе со сновидением.

– Она тоже здесь живет? – спросил я, хватаясь за соломинку. Но ответ напрашивался сам собой.

– Что вы! Мэгги лет десять как в Париж переехала, а то и больше. Я и не вспомню, когда ее в последний раз видела… А как зовут вашего брата?

– Джек. – Моя выдумка лопнула и повисла сдувшимся шариком.

– Что-то не припомню. Хотя у нее тогда было так много знакомых… Ну, займемся гороскопом. Мне нужно будет у вас кое-что спросить. – Она потянулась за кожаным блокнотом и карандашом.

– Спрашивайте. – Я взял из пачки сигарету и сунул в рот.

– Нет, не курите, пожалуйста. – Миллисент Крузмарк замахала рукой перед лицом, словно подсушивая лак. – У меня аллергия на дым.

– Хорошо, извините. – Я пристроил сигарету за ухом.

– Ну что ж, вы родились второго июня двадцатого года. Это уже о многом говорит.

– О чем же?

Миллисент уставилась на меня кошачьими глазами.

– Вы – прирожденный актер, легко играете любую роль. Вы меняете маски, как хамелеон меняет цвет. Вы мучительно ищете правду, но при этом лжете не задумываясь.

– Неплохо. Что еще?

– У вашего актерства есть и темная сторона. Поэтому, сталкиваясь с двойственностью своей натуры, вы теряетесь. Я бы сказала, вы много сомневаетесь. Вы сильно переживаете из-за собственных поступков. Вы слишком часто бываете жестоки, но не желаете себе в этом признаться. С одной стороны, вы методичны и упорны, а с другой – часто полагаетесь на интуицию. Что касается женщин, – она улыбнулась, – то вы предпочитаете молодых и темнокожих.

– В точку. Не зря я деньги потратил.

Я не льстил ей. Она действительно попала в точку. При таких способностях любой психоаналитик со своей кушеткой мог бы брать по двадцать пять долларов в час. Одна беда: я назвал ей чужой день рождения, а говорила она обо мне.

– Может, подскажите, где мне их искать, этих молодых и чернокожих?

– Очень скоро я смогу сказать вам гораздо больше.

Белая колдунья чертила что-то в своем блокноте.

– Не ручаюсь, что назову вам вашу суженую, но кое-что, конечно, узнать можно. Сейчас мы посмотрим, как стояли планеты в июне. Тогда можно будет сказать, как они влияют на вашу судьбу. Даже, наверное, не на вашу, а на судьбу того моего знакомого. У вас должны быть очень похожие гороскопы.

– Я весь внимание.

Глядя в свои записи, Миллисент нахмурилась.

– Сейчас для вас очень опасное время. Умер кто-то из ваших знакомых. Недавно, максимум неделю назад. Вы его не очень хорошо знали, но его смерть вас сильно беспокоит. Это как-то связано с медициной. Может быть, вы даже сами попадете в больницу. Очень сильное неблагоприятное влияние. Вам нужно быть осторожнее с незнакомыми людьми.

Я смотрел на странную женщину, одетую в черное. Страх щупальцами облепил мне сердце. Откуда она все это знает? Во рту у меня пересохло, губы склеились.

– Что это у вас за кулон?

– Это? – Ее рука птицей замерла у горла. – Это магическая фигура. На счастье.

Немного же счастья принесла Фаулеру его звездочка. Хотя в момент смерти он был без кольца… Или все-таки кто-то убил его и забрал талисман себе?

– Так. Но это не все. – Миллисент Крузмарк направила мне в сердце острие карандашика в филигранном золотом футляре. – Мне нужно знать день рождения вашей невесты и где она родилась. Нужно точное время и место, иначе я не просчитаю широту и долготу. И вы, кстати, тоже не сказали, где родились.

Я дал ей какие-то цифры и адреса и приступил к обычной процедуре прощания: глянул на часы, отставил чашку. Мы встали одновременно, как будто нас поднял какой-то механизм.

– Спасибо за чай.

Хозяйка проводила меня к двери и сказала, что гороскопы будут готовы на следующей неделе. Я обещал позвонить, и мы пожали друг другу руки с механическим безразличием заводных солдатиков.