Чем больше у ребенка свободы, тем меньше необходимость в наказаниях.

Чем больше поощрений, тем меньше наказаний.

Чем выше интеллектуальный и культурный уровень персонала, тем меньше, тем справедливее, тем разумнее, а значит, мягче наказание.

Понятно, в интернате должен быть порядок, должны существовать правила, регулирующие общежитие коллектива, должна существовать обязанность сотрудничать и подчиняться существующим предписаниям и запретам.

Понятно, некоторый процент детей охотно признает существующие правила; другие подчиняются, чувствуя их справедливость, хотя с некоторыми из них не согласны; третьи пытаются усыпить бдительность, ускользнуть, улизнуть или добиться льготы; еще одни вступают в борьбу на свой страх и риск и для своей выгоды. Но должны встречаться и такие, которые или примером, или влиянием, интригой и нажимом стремятся повести за собой детей. Бывают дети пассивно и активно недисциплинированные; стихийно, но разумно и бессмысленно недисциплинированные; наконец – так называемые трудные дети и дети с нравственным изъяном. Каждый воспитатель знает и отличает детей плохо воспитанных, которые быстро исцеляются, от детей, отягощенных в том или ином направлении, где можно ожидать улучшение, а не излечение.

Чем здоровее социальные условия среды, откуда поступают дети, тем больше можно ожидать детей положительных и меньше – отрицательных.

Меньше всего наказаний там, где в здоровом физически и нравственно обществе у ребенка имеются благоприятные условия существования и развития – широкое поле для выхода энергии, проявления инициативы и для творчества, где ребенку обеспечено право на движение, еду, тепло, труд, лечение, игры и взрыв радости. Где персонал, довольный условиями труда, хочет и умеет организовать, советовать, помогать и совместно с детьми руководить. Где лишение ребенка одного из многих развлечений и сверхпрограммных привилегий не изводит ребенка и не раздражает, а настораживает и усиливает желание исправиться.

Картина эта не фантазия. Так было в детском доме под Лондоном – я сам видел, а о многих подобных слышал.

Я видел детей во время игры в мяч. Обширная площадка, высокая трава, много деревьев, внушительное здание, питательная пища, персонал молодой, здоровый, веселый.

Так будет и должно быть и у нас. Так обязательно будет, ибо мы станем настаивать, требовать, бороться. Польша – это не поля, шахты, леса и пушки, а прежде всего ее дети. Богатства – тело Польши – тогда приобретут подлинную ценность, когда ими будет управлять – честно и разумно – дух – человек – ребенок. Это не пустая фраза, а математически точная, непреложная истина. Погибал тот, кто не понимал. Катакомбы истории – доказательство.

Что, однако, надлежит делать в современных условиях? Прежде чем мы добьемся (вскоре) больших участков, воздвигнем на них современные здания и снабдим их не только самым необходимым оборудованием, но и всем тем, что служит развитию тела, силы и красоты духа? Да, гимнастические снаряды, но и картины на стенах, и инструмент для ручного труда, и музыкальный инструмент, прежде чем пища выйдет из голодной нормы, а куцые бюджеты дозреют и удовлетворят потребность в театре, прогулке, концерте, лодке, катке.

Ах, этого еще нет и в богатых странах. Мы этого не имели. Хотим ли мы уподобиться подмастерью, который потому бьет ученика, что его самого били? Разве тот факт, что королевские дети учились при свечах, удержит нас от проведения электричества во всеобщих школах?

Надо говорить о том, что должно быть, наперекор постыдной действительности.

Плохо сейчас – несказанно плохо. Душно, тесно, холодно, впроголодь в интернатах для сирот. Значит, без наказаний нельзя, хотя они, правду говоря, и не оправдывают себя, но создают иллюзию, что все же руки не опустились.

Воспитатель знает, что разбитое стекло – это вина двора, а не ребенка; но он не может разрешить бить стекла, даже если бы и хотел. Он должен найти выход. Какой? Известно – наказать.

Вызывают удивление те немногие воспитатели, которые в самых невероятных условиях применяют мягчайшие наказания и достигают поставленной цели: парализуют детей, во вред им, наперекор природе. Наказания столь мягкие, что создается наивная иллюзия, что их вообще нет. «Учительница сердится, она грустная и только взглянула, вздохнула». И помогло.

Я вижу единственную аналогию: в нищей комнатке несчастная вдова воспитывает своих примерных детей, которые, не желая огорчать маму, сознательно приносят ей в жертву всю радость жизни, бледнеют, хиреют, гаснут в страхе перед ее осуждающим взглядом. «Ты меня огорчил» – но ведь это наказание – суровое наказание!

Другие – брюзжат, ворчат, отчитывают, толкнут в раздражении. «Ну просто беда с этими ребятами». Неустанная война, а ведь любят друг друга, взаимно прощают. То плохо, а это еще хуже. Система «грызни» с ребятами.

Так бывает в небольших интернатах, но при одном условии: устраняются все дети с нравственным изъяном и большинство самых буйных, менее дисциплинированных.

Дети живут под угрозой исключения, или мягче: устранения тех, кто не хочет слушаться. Это наказание – угроза – большое наказание. Изгнание из интерната, где доброта и задушевность, – это кара смертью. Если в наиредчайших случаях интернат исключает ребенка, то один этот пример действует устрашающе. Няня говорит: «Вон сведу в лес, волки тебя съедят». Интернат: «Не будешь слушаться, отдам тебя семье, переведу в интернат, где бьют и морят голодом».

Я говорю об этом, желая развеять иллюзии, что можно без наказаний руководить интернатом, ба – любым объединением людей.

Иначе в больших интернатах, имеющих свои традиции, систему, характер учреждения, где воспитатель только чиновник, зависящий от циркуляра, приказа сверху. Утверждать, что внушение здесь заменило наказание, – уже не иллюзия, а сознательная ложь.

– Ты разбил стекло – так уж получилось. Будь внимательней.

Но и второе стекло падает жертвой. И снова ему спокойно объяснит. И это помогает.

Не верю.

Следовательно: в крайнем случае ребенка лишат развлечения или сладкого десерта. А какие это у них развлечения, как часто, много ли их и что на третье получают дети? И что делается, если и это не помогает?

Я утверждаю со всей решительностью, что в интернатах продолжают существовать телесные наказания и то, другое, одинаково грубое, жестокое, преступное, уголовное, о котором я хочу сказать. Это второе наказание тем опаснее, что оно глубже запрятано в тайниках воспитательных методов.

Телесные наказания неудобны для персонала, уже слишком много о них говорили, писали, врачи осудили и скомпрометировали. Когда воспитатель (?) бьет, он должен скрывать то, что относительно трудно скрыть. Здесь нужно орудие наказания: какая-нибудь розга, плетка, ремень, линейка, дети их знают и могут показать. Битый ребенок кричит, вырывается, он ударит, пнет, укусит… Утруждать себя приходится. Остаются следы: полосы, синяки, шишки – много времени пройдет, пока они не исчезнут. Если ребенок заболеет, какой-нибудь чувствительный врач в больнице поднимет шум. Прицепится печать. Протокол, следователь, прокурор. Это малоправдоподобно, но возможно. Впрочем, телесные наказания малоэффективны. Дети быстро привыкают. Уже пять ударов – небольшое, слишком мягкое наказание, приходится увеличить число и повысить качество ударов. Усиливается опасность скандала.

И надзор в поисках чего-то более удобного и эффективного находит наказание, которое может с успехом заменить остальные.

– Не давать жрать, будут слушаться.

Вот как это выглядит – лишать ребенка сладкого.

Оставляя ребенка без завтрака или обеда, можно ничего не давать или только полпорции. Можно лишить обеда или завтрака на день, на неделю, на месяц. Утверждаю, что морить голодом детей в интернатах – очень распространенное преступление и требует коренного пересмотра. О нем надо говорить столько же, сколько о телесных наказаниях, и даже больше.

На избитом ребенке – следы пытки; ребенок может быть истощен от болезни или хилый от рождения, необязательно от голода. Поймать преступника с поличным трудно: признается в конце концов, что лишил «десерта», что исключительно недисциплинированного или капризного действительно раз, другой оставил без еды. Случается, даже самая нежная мать скажет в гневе: «Ну и не ешь, ничего другого не дам». Привлечь к ответственности невероятно трудно, а доказать – просто невозможно. Даже при самом невероятном стечении обстоятельств тюрьма не угрожает.

Не приходится налетать на ребенка. Можно сохранить спокойствие, достоинство и даже кротость. Не приходится кричать. Приговор шепотом более весом.

– Неделю не будешь получать ужина.

Это не вспышка гнева, когда наказание через час кончилось. День за днем все та же автоматически возобновляющаяся, все более мучительная пытка. Долгие часы унижения, зависимости, терзаний, бессилия. Атака на тело и на дух ребенка. Голодом можно ко всему принудить и все предотвратить.

Кто владеет подобным сокровищем, должен его старательно беречь. Тайна, имеющая такие неслыханные плюсы, не может быть популярной. Поэтому с ужасом говорят о наказании детей голодом, а так мало пишут о нем, и ничего не сделано, чтобы его предотвратить.

Предлагаю конкретный проект.

В каждом интернате должны быть весы. Детей надо взвешивать не каждый квартал или месяц, а еженедельно. Взвешивать должен обязательно врач или, во всяком случае, кто-то извне. Это оградит детей от уродливых, грешных, преступных наказаний, приведет к контролю кухню, которая под наблюдением весов должна будет хозяйничать честно.

Это дело, которым должны заняться Общество евгеники, Общество педиатрии и все гигиенические общества и общества опеки ребенка. Нельзя ждать сложа руки, воспитательная чахотка может стать повсеместной болезнью.