Сгорбившись на стуле, я снова попыталась запихнуть ложку тёплого пюре в рот Целительницы Марты. Немного пюре стекло по её губам, я собрала его ложкой и снова сунула в рот. Ей стало чуть лучше. Несколько дней назад почти всё, что я пыталась ей дать, вытекало наружу, а теперь либо она стала глотать получше, либо я приспособилась держать ложку правильно. Устав глотать, она откинулась назад. Край покрывала промок там, где её стошнило, и рубашка тоже. Нужно сменить, иначе высохнет и появится неприятный запах.

Она не могла говорить, но наблюдала единственным здоровым глазом, ничего не упуская из вида. Она указывала на какой-нибудь непорядок в лечебнице, а если мы не могли её понять, снова и снова издавала невнятные звуки, а потом, в раздражении, переходила на крик. Она не успокаивалась, пока всё не устраняли — очищена грязная кровать, поправлена сползшая повязка, разожжён огонь в чадящем очаге. Целительница Марта никогда прежде не была такой злой и нетерпеливой. Но раньше она вечно была занята, а теперь могла только наблюдать. Она часто плакала. Иногда по морщинистым щекам на подушку тихо катились слёзы. Иногда она громко рыдала, захлёбываясь и стуча здоровой рукой по деревянному краю кровати, так что появлялись лиловые синяки.

Я растирала её лавандовым маслом, чтобы прояснить разум. Она успокаивалась, но мне кажется, скорее из гордости, чем от масла — ведь даже в таком болезненном состоянии она помнила значение запахов.

Некоторые бегинки, к примеру Кэтрин, отказывались к ней подходить. Кэтрин говорила, что боится расплакаться и расстроить Целительницу Марту. Но я думаю, на самом деле она боялась заболеть сама, как будто Целительница Марта была заразной. Другие приходили, они не могли оставаться в стороне. По вечерам я часто видела, как у её постели сидят бегинки или другие пациенты. В основном после наступления темноты, когда комната освещалась только тусклыми свечами и лицо Целительницы оставалось в тени.

А когда наступал день, она оставалась одна, у кровати лежали только маленькие дары — ленты, сладко пахнущие сухие травы и цветы, краски которых угасли, как призраки лета. Такие подношения кладут к ногам статуи святой. Но что могла Целительница Марта дать бегинкам? А те, прячась в тени, выкладывали ей все свои помыслы. Целительница Марта ничего не говорила, лишь неразборчиво мычала. Но они уходили удовлетворенные, будто получили отпущение. Она, а не Настоятельница Марта, была маткой нашего улья, беспомощной и беззащитной, и мы, рабочие пчелы, с радостью служили ей.

Я поднесла чашку к её губам.

— Попробуй немного выпить, Целительница Марта. Тебе это полезно.

Она пристально смотрела на меня.

— Гар!

— Пожалуйста, Целительница Марта. Ты же сама писала в своём травнике — ландыш, настоянный на вине, восстанавливает речь. Я приготовила точно по твоему рецепту.

Слышит ли она? Если бы знать... Но она также писала, что лекарь должен быть терпелив. «Исцеление требует времени» — гласила запись. Если бы я могла надеяться, что время исцелит её, я была бы рада ждать. Но что, если я прожду недели и месяцы, не давая ей нужного лечения?

Кто-то тронул меня за плечо. Я оглянулась — позади стояла Хозяйка Марта.

— Ну, как она? — Хозяйка Марта едва заметно кивнула в сторону Целительницы Марты.

— Почему бы вам не спросить её? — сказала я, опускаясь на стул.

Она ободряюще похлопала бессильную руку.

— Поправляешься, Целительница Марта? Хорошо. — Она кричала так, словно больная оглохла. Потом, всё ещё сжимая слабую руку, как кроличью лапку на удачу, Хозяйка Марта обратилась ко мне с тем, зачем на самом деле пришла. — Там, у ворот, женщины. Принесли больных — троих детей и старика. У них лихорадка.

— Больные? — тупо повторила я.

— Та же лихорадка, что мы видели в деревне. Похоже, она распространяется. Куда мы их положим? — Хозяйка Марта нетерпеливо шаркала ногой, как будто просители уже у неё на руках, а она ждёт от меня указаний, куда их положить. Она окинула пронзительным взглядом переполненную лечебницу. — Надеюсь, сюда не принесут больных со всей деревни. Они же помнят, что мы отлучены. Возможно, священник сослужил нам добрую службу, не то все они стояли бы у наших ворот, и Настоятельница Марта потребовала бы кормить всю ораву, не думая, откуда брать еду.

Она покачала головой — такое безрассудство было за гранью её понимания.

— Но всё же надо разобраться с теми, что пришли. Лучше отвести их в приют для странников, в соседний дом. Не стоит пускать сюда, вдруг болезнь заразна.

Я кивнула, благодарная за принятое решение. Ну что я могу для них сделать? Хозяйка Марта сказала — разобраться. Сказала так легко, словно приказывала подоить корову. А что мне известно о лихорадке? Что если она перейдёт и на бегинок? Я уже чувствовала взгляд Целительницы Марты, которая хочет сказать, что так я всех убью.

Я слишком плотно подоткнула одеяло Целительницы Марты, но она не пошевелилась. Я поправила безжизненную руку, небрежно брошенную Хозяйкой Мартой, погладила пальцы, устраивая поудобнее. Рука лежала под неестественным углом. Я поправила снова, получилось не лучше. Я смотрела на неё, пытаясь представить, как должна лежать нормальная рука.

— Идем же, — поторопила Хозяйка Марта. — Они ждут.

Хозяйка Марта шла так быстро, что я едва поспевала за ней, но она всегда ходила, будто у неё восемь ног, а не две, и вроде бы она не особенно спешила. Крепко сжимая мою руку, она подвела меня к открытым воротам бегинажа.

Вход перекрывала тележка — похоже, её владелец решил, что никто не войдёт в ворота раньше него. В тележке, скрючившись на грязном мешке, лежал седой старик. Его борода слиплась от рвоты, на покрасневшем лице выступил пот. Он тяжело дышал с открытым ртом, как собака. Другой, помоложе, сидел с закрытыми глазами на корточках рядом с тележкой и, похоже, дремал — никто не мог пройти мимо тележки, не побеспокоив его.

Привратница Марта, возмущённая тем, что не может закрыть ворота, кудахтала, как старая курица. Я прошла через ворота за ней, протиснулась мимо тележки. Две женщины позади неё жались к стене, пытаясь укрыться от ветра. Обе казались измученными, у одной на коленях лежала плачущая маленькая девочка, вся в испарине. Женщина ритмично похлопывала ребёнка по спине. Похоже, это не успокаивало девочку, но казалось, мать делает это давно и просто не может остановиться.

Мальчик постарше сидел рядом с другой женщиной, положив голову ей на колени. Мать не смогла бы нести его, мальчик был почти с неё ростом. Должно быть, его привезли вместе со стариком на тележке. За ними, скрючившись в бурой вонючей луже жидких испражнений, лежала маленькая девочка.

Привратница Марта оглянулась, потом посмотрела вниз, на одинокого ребёнка.

— С ней был парнишка. Назвался Уильямом, сказал, что её брат. Но, получается, сбежал. Думаю, мы его больше не увидим.

Наклонившись, я дотронулась до ноги брошенного ребёнка. Девочка горела.

— Как давно у неё такой жар? — спросила я.

Ни одна из женщин не ответила, даже не взглянула — как будто я не говорила вслух. Они невидящими глазами смотрели вниз, на собственную заляпаннную одежду, ушли в свои мысли, так что вряд ли заметили бы, даже если здесь появился бы сам святой Михаил с огненным мечом. Привратница Марта подтолкнула носком башмака грязные пальцы на ноге ближайшей женщины, и та подняла взгляд.

— Девушка спрашивает вас, что с этим ребёнком.

Женщина крепче прижала к себе свою дочку, чуть не задушив. Девочка захныкала, слабо сопротивляясь.

— Мы пришли за исцелением для своих детей.

Я попыталась ободряюще улыбнуться.

— Мы положим ваших детей в комнате рядом с лечебницей. Им там будет хорошо.

Обе женщины нахмурились, как будто не понимали, о чём речь.

— Там хорошие чистые кровати, сухо и тепло, — добавила я. Можно подумать, я хозяин постоялого двора, расхваливающий достоинства своей ночлежки проезжим торговцам. — Мы дадим им микстуры и травы, чтобы помочь, все, какие есть.

Женщины недоуменно смотрели на меня. Я почувствовала, что им хотелось услышать что-то другое.

— Мы не обещаем их вылечить, но попытаемся, всеми известными средствами, и если Бог даст... Мы будем молиться за них.

Женщина с трудом поднялась на ноги, сгибаясь под тяжестью ребёнка на руках. Она сердито глядела на меня, как будто я отказала им в помощи.

— Мы хотим исцеления, — сказала она с мрачной решимостью обманутой хозяйки, требующей, чтобы ей довесили муки.

— Мы можем искупать их, дадим горячее питьё, пустим кровь... сделаем всё, что можем, но...

Женщина разгневанно шагнула вперёд.

— Мы сами можем вымыть детей и принесли их сюда не для того, чтобы получить зелье. Мы пришли за исцелением. Дайте нашим детям прикоснуться к нему, это всё, о чём мы просим.

Я в недоумении обернулась к Хозяйке Марте.

— Что она называет исцелением?

Привратница Марта кивнула нам, отзывая в сторону.

— Гостия, спасшаяся от огня, — прошептала она. — Вот за каким исцелением они пришли.

— Реликвия Андреа?

Привратница Марта кивнула, а Хозяйка Марта помрачнела, никогда прежде я её такой не видела.

— Но почему они думают, что реликвия исцелит их детей? — удивилась я. — Это же не лекарство.

Облатка в разукрашенном деревянном ковчеге хранилась в нише у алтаря. Все говорили, что она защитила нас от мора скота и даже от потопа, но никто не упоминал об исцелении от немощей и болезней. Реликвия не вылечила Целительницу Марту.

Привратница Марта пожала плечами, но не стала ничего объяснять. Женщина двинулась к нам, держа на руках ребёнка, как таран.

— Вы не можете отказать ребёнку в исцелении. У нас есть деньги на свечи, — резко сказала она. Женщина обернулась к молодому человеку, по-прежнему храпевшему на земле под тележкой.

— У него есть деньги, путь не врёт вам, что нет. Я видела, ему жена дала. Только он скорее потратит их на эль, а старику позволит умереть. Давно хотел убрать его с дороги, говорил, что этот старый пьяница — лишний рот.

Одиноко лежащая на земле девочка судорожно вздрогнула и перевернулась. Даже под грубой рубашкой было заметно, что живот у неё раздут, как у утонувшей овцы, покрасневшее лицо скривилось от боли. Девочка вскрикнула, из неё снова полился поток зелёных испражнений. Но глаз она так и не открыла.

Хозяйка Марта крепко сжала мою руку.

— Раз они требуют реликвию, лучше мне сходить за Настоятельницей Мартой, она должна узнать. А ты пока забирай к нам ту девочку, раз брат бросил её здесь на наше попечение. Уверена, что хоть этот ребёнок будет благодарен за теплую комнату и сухую постель.