— Беатрис, погоди минутку, — окликнула меня Целительница Марта, когда я выходила из церкви после дневной молитвы.

Если я не послушаюсь, она даст поручение кому-нибудь другому. День был солнечный, первый ясный день после недели проливных дождей, и я не хотела проводить его в доме, помешивая над огнем какое-нибудь вонючее зелье, или мыть испачкавшую белье старуху. От сбора камышей бывают порезы и мозоли, но я хотя бы смогу почувствовать на лице солнце. Но Кэтрин потянула меня за рукав, и потому я уже не могла притвориться, что не заметила. Целительница Марта хромала к нам, подзывала меня, держась за спину, боль глубоко впечаталась в морщины на ее лице.

— У меня закончилась настойка норичника, а самой идти некогда, в лечебнице полно больных. Может, принесёшь мне немного, Беатрис? Кажется, дальше по берегу был хороший участок с травами. И если найдёшь заодно и герань Роберта, принеси тоже, сколько сможешь.

Любопытная, как всегда, Кэтрин подошла ближе.

— Вонючка Боб? Эта трава, Целительница Марта?

Целительница Марта снисходительно улыбнулась.

— Это она, детка. Почему бы тебе не пойти с Беатрис, поучиться искать её. Боюсь, с таким количеством пациентов мне и дальше придётся просить других собирать для меня травы.

Собирать травы Целительнице Марте мешали не больные, а её спина. Иногда она еле ноги таскает, но слишком гордая, чтобы в этом признаться.

Кэтрин просияла и унеслась за торбами для трав, пока Целительница Марта не передумала. А я, хотя и хотела найти предлог побыть на улице, обиделась на ее просьбу. Я — не Марта, и поэтому все подряд раздают мне поручения, будто ребенку.

Настоятельница Марта позволила мне верить, что по мере роста общины найдется роль и для меня. Мне казалось, раз Целительница Марта становится все слабее, я займу ее место. Сначала под ее руководством, конечно, а позже сама стану Целительницей Мартой. Но она и не думала меня учить. Я нужна им в качестве Марты, хотя, похоже, никто этого не понимает. Настоятельница Марта уже на закате своих дней. Не думает же она, что будет жить вечно? И кто тогда ее заменит? Целительница Марта еще старше. Кухарку Марту интересует только еда. Хозяйка Марта едва высиживает молитвы, торопясь вернуться к своим делам. Учительница Марта много знает, но не может справиться даже с детьми, не то что с целым бегинажем. У кого еще кроме меня достаточно навыков и энергии, чтобы управляться с таким хозяйством? Но я даже не Марта, как я могу стать следующей Настоятельницей Мартой?

Кэтрин вернулась с нашими плащами, и мы вышли из ворот, направляясь к мелкому ручью. Ветки деревьев висели низко, листва промокшая и тяжелая. Когда мы повернули к реке, я старалась не смотреть на деревенские поля, где полегло вбитое дождем в грязь зерно. Мы тоже понесли потери, но наше зерно было сжато и связано в снопы, так что большую часть удалось спасти. Два снопа обожгло молнией, но дождь погасил их прежде, чем загорелось все поле.

Мы с Кэтрин сняли обувь и чулки, чтобы перейти реку, хихикая, как дети, и цепляясь друг за друга в попытках удержать равновесие на скользких камнях. Нам пришлось задрать юбки до бедер, чтобы не намочить подол. После дождей вода была глубокой и очень холодной. У меня заломило кости, и последние несколько шагов я пробежала, почти падая от спешки, а Кэтрин смеялась.

Мы плюхнулись на берег. Я упала на спину в сырую траву и смотрела, как Кэтрин вытирает ноги подолом юбки. Солнце светило ярко — приятное, не обжигающее тепло. После унылых дождей я наконец чувствовала на лице его лучи, мне хотелось танцевать от удовольствия. Такое наслаждение — быть на воле, дышать свежим воздухом, наполненным запахами парящей земли и смятой травы. Я почти забыла за чем меня послала Целительница Марта. По синему небу неслась огромная стая скворцов, их крылья радужно переливались, как масло на воде.

— Я могу летать над землёй и реками, над лесами и селениями, могу плыть на ветру.

Кэтрин испуганно подпрыгнула, и я поняла, что, видимо, произнесла это вслух. Она смотрела на меня, как на сумасшедшую.

— А ты разве не хотела бы быть птицей, Кэтрин?

Кэтрин решительно покачала головой. — Какой-нибудь мальчишка пальнёт из рогатки, сломает мне крылья, и я как мясо попаду в горшок Кухарки Марты. Мне не хочется. — Она стояла, переминаясь с ноги на ногу. — Разве нам не пора идти? Путь долгий.

Я неохотно села, вытерла ноги краем платья.

— Кэтрин, ты хочешь остаться бегинкой?

Она выглядела изумлённой, как будто ответ так очевиден, что ей непонятно, зачем я это спрашиваю. Потом смущение обратилось в тревогу.

— Настоятельница Марта сказала?.. Знаю, я не такая умная, как Османна, но я буду стараться, правда.

— Не принимай так близко к сердцу, дитя. Настоятельница Марта ничего не говорила, и я знаю, ты станешь по-настоящему хорошей бегинкой. Ум — не единственный возможный талант. У тебя тоже есть свои дары — вера, доброта — и ты много работаешь.

Кэтрин растерянно смотрела на ромашку, с которой обрывала лепестки, один за другим, как будто гадала о любви.

— Но Османна читает разные книги. Я там даже слов не понимаю, а она может обсуждать их с Учительницей Мартой, даже с Настоятельницей Мартой. Я сама слышала. Что значит — Бог един в трёх лицах и Троица есть единый Бог? Османна не раз пыталась объяснить, но я знаю, мне этого никогда не понять, так что я просто притворяюсь, будто понимаю. — Её глаза наполнились слезами. — Мне просто должны говорить, что делать.

Я погладила её волосы.

— Османне не стоило даже думать о таких вещах в её возрасте.

Настоятельнице Марте следовало бы хорошенько подумать, прежде чем заставлять Османну читать такие книги, тем более, обсуждать их с ней. Бедная девочка бледная и худая, как будто половину ночей не спит. Настоятельница Марта никогда меня не слушает, но я поговорю с Учительницей Мартой, скажу, чтобы не перегружала Османну книгами. Кто-то должен присмотреть за этим ребёнком.

— Идём, Кэтрин. Поищем, где растёт норичник. Как думаешь, куда лучше пойти?

Она сразу оживилась.

— Вот сюда, — она опять заговорила уверенно, с этой задачей она могла справиться.

Мы шли вдоль изгибающейся реки, против течения, часто обходя берег из-за топей с камышами. Осень приближалась чересчур быстро, как будто, обманутая бурей, она слишком рано решила, что настала её пора. Но мне по-прежнему недоставало солнца, холоду и темноте ещё слишком рано снова смыкаться вокруг нас. Ещё противнее была мысль о времени, которое вскоре придётся провести за замачиванием этого камыша — целые часы в жаре и удушающей вони, помешивание горячего сала в котлах, жжение в глазах, больные руки, покрытые мелкими волдырями от брызжущего жира.

Прежде, будучи хозяйкой в доме мужа, я просто послала бы за свечами мальчишку. Я вообще не задумывалась о них, разве что присматривала, чтобы ни одна не оказалась в котомке какой-нибудь шустрой служанки. В Брюгге наши сестры, державшие пчел, сами делали свечи из воска, пахнущего медом, тимьяном и свежесобранными яблоками. И будто сладости самого воска недостаточно, они смешивали его с розмариновым, лавандовым и розовым маслом, и даже зимой наши комнаты наполняло дыхание теплого, сонного лета. Я знаю, грешно оглядываться назад. Но я повторяю этот грех снова и снова, как пьяница, что не в силах отказаться от вина. Не знаю, зачем я это делаю, воспоминания приносят мне лишь боль.

Река всё глубже уходила в расселины холма, вода низвергалась пенным потоком с валунов и камней. Долина круто поднималась вверх, и вскоре, чтобы идти вдоль берега, пришлось взбираться на скалы. На солнечном свете в брызгах разбивающейся о камни воды играла лёгкая радуга. Но мы не видели и следа трав, необходимых Целительнице Марте.

Я вскарабкалась на холм у излучины реки и взглянула на долину. Далеко внизу простиралась равнина, жёлто-зелёные участки пастбищ чередовались с тёмно-коричневыми полосами уничтоженной бурей пшеницы. Река, извиваясь, скользила по равнине, поблёскивая на солнце сквозь кусты и деревья. Вдалеке земля переходила в изумрудные с коричневыми краями болота, а за ними виднелась тёмно-синяя линия моря, сливающаяся на горизонте с бледно-голубым небом. Здесь было так спокойно, только с шумом разбивалась о камни вода да кричали стервятники, кружащие в тёплом воздухе, едва шевеля крыльями. Обернувшись к реке, я заметила поросль из тёмно-зелёных листьев.

— Норичник, — окликнула я Кэтрин, показывая на траву. — Немного, но начало положено.

Она нахмурилась.

— Но это же ранник.

— Как ни назови, это то, что просила Целительница Марта. Ты собери этот, а я пойду дальше, может, найду ещё. Будь осторожна, не порежься листьями. Срезай их, не пытайся срывать. Стебли у них жёсткие, ты можешь порезать пальцы.

Я двинулась вверх по реке и вскоре потеряла Кэтрин из вида. Я нашла ещё одну поросль норичника, но листья оказались все в дырах и плесени. А потом увидела ещё одну, выше по склону, она выглядела получше. Я продолжала взбираться наверх, зная, что Кэтрин последует за мной или будет сидеть и ждать моего возвращения. Я наслаждалась одиночеством. Ни звука колокола, ни криков детей. Впереди с шумом неожиданно взвился вверх жаворонок, как будто он, как и я, радовался свободе в этот день. Я добралась туда, где река пробивалась через скалу и бурным потоком падала на другую сторону, но на изгибе реки берег переходил в длинную отмель, поросшую жёсткой травой.

Я так сосредоточилась на поиске трав, что сначала не заметила домик. Только что здесь ничего не было, и вдруг, сделав шаг, я его увидела, как будто дом в одно мгновение вырос из-под земли. Дом притаился за выступами голых скал, так что не был заметен ни сверху, с вершины холма, ни снизу, из долины. Глинобитные стены потрескались и были залатаны зеленоватой грязью и навозом. Тростник на крыше много лет не поправляли, и он сполз, оставив дыры заплесневелой соломы, похожие на стригущий лишай. Казалось, дом покинут много лун назад. Но через дверь тянулась тонкая струйка синего дыма от очага с горящим торфом.

В доме явно кто-то жил. Но только отшельник, безумец или разбойник поселился бы так далеко от людей. Одинокий куст шиповника, росший в расселине скалы рядом с домом, был весь покрыт маленькими связками сухих цветов, лентами, обрывками одежды, зубами и костями, ярмарочными игрушками и кусочками жести. Всё это свисало с веток, как благодарственные приношения в церкви. Но креста не было, значит, это не место поклонения христиан. Это не жильё отшельника, и у меня нет желания встречаться с обитающим здесь сумасшедшим или преступником. Я повернула назад, стараясь идти по своим следам, ступая осторожно, чтобы не привлечь внимание того, кто мог находиться в доме.

— Что привело тебя сюда, госпожа?

Я резко обернулась. У огня стояла старая женщина, она словно появилась из дыма. Я испуганно перекрестилась, и она ехидно ухмыльнулась в ответ. Яркие, похожие на ягоды терновника глаза блеснули на сморщенном, как сухое дикое яблоко, лице. Старуха казалась отвратительной. Коричневая, как грецкий орех, кожа почти сливалась с грязным коричневым платьем.

— Я не хотела потревожить тебя, матушка. Я была... — шаркая ногами, она подошла ко мне, и я потеряла голос.

— Хочешь заполучить мужчину в свою постель? — хрипло спросила старуха.

Залившись краской, я покачала головой и отступила назад, когда она приблизилась ко мне. Но она только рассмеялась, откинув голову и показывая два последних почерневших зуба.

— Может, у тебя был мужчина, а теперь ты хочешь, чтобы в твоём животе не стало его семени?

Она вытянула длинную тощую руку и прижала к моему животу, смеясь ещё громче. Рука через одежду обжигала, как лёд. Я отшатнулась.

— Нет, дело не в этом, — сказала она. — В твоём животе смерть, госпожа. Окаменевшие дети. Вот оно что, потому ты и пришла — окаменевшие дети.

Я отшатнулась, как будто она меня ударила. Почему она так сказала? Никто здесь не знал. Мне хотелось бежать, но ноги словно приросли к земле.

Она кивнула в сторону украшенного куста шиповника.

— Да теперь к моему порогу чаще приходят, чтобы получить детей, а не избавиться от них. И как говорят, ни у коров нет приплода, ни у овец и свиней. Земля больна. Люди забыли старую жизнь. Хотят взять от земли слишком много, а потом удивляются, почему она оборачивается против них. Но они знают, старая Гвенит может помочь им произвести потомство. Что ты мне принесла? Дар за дар.

— Мне ничего не нужно, — сказала я, наконец обретя голос. Я забрела сюда случайно, собирала травы.

Гвенит — я уже слышала это имя, но не знала...

— Ничего не приходит случайно. Раз ты не искала меня, значит понадобилась ей. Она способна позвать разными путями. Должно быть, она увидела что-то в тебе, — старуха тяжело посмотрела на меня. — Ага, я тоже это вижу. — Она указала на хижину. — Идём к ней.

Мне этого совсем не хотелось, но под пристальным взглядом старухи я подошла к двери и нырнула внутрь. Рваный серый свет проникал сквозь дыры в соломенной крыше. Утоптанный сырой земляной пол вонял мочой. С потолочных балок свисали пучки сухих трав, но их отвратительный запах не делал воздух приятнее. Лежанку из прошлогодних листьев папоротника возле угасающего очага покрывала куча тряпья. Я догадалась, что это старухина постель, жёсткая и холодная для старых костей. На закопчённых камнях у очага стояли железный чайник и несколько глиняных горшков. В доме не было ни сундука, ни даже скамейки, чтобы присесть.

Той, к кому привела меня сюда старая Гвенит, не было видно. Старуха, должно быть, заговаривается, совсем не удивительно, когда живёшь одна в таком месте. Может, вообразила, что в доме её ждёт давно умершая мать. Старики часто впадают в детство, им кажется, будто их близкие рядом и всё ещё живы. Словно призраки приходят за ними, чтобы увести за собой. Я повернулась к двери.

Уже на пороге меня остановил чуть слышный шорох. Я резко обернулась, сердце застучало, я отчаянно пыталась понять, что это, и боялась пошевелиться. Когда глаза привыкли к тусклому свету, я увидела, что угол хижины отгорожен куском ткани, как занавеской. Звук исходил оттуда. Я осторожно приподняла ткани кончиком ножа и ахнув отскочила назад.

В углу, поджав ноги, сидела девочка в тонкой рваной рубашке, спутанные рыжие волосы рассыпались по плечам. На бледном лице горели кошачьи зелёные глаза. Это была Гудрун. Она сидела совершенно неподвижно, но при этом всё её тело извивалось и корчилось. Я разглядела, что именно движется, и содрогнулсь от ужаса. Тело покрывали гадюки. Они сплетались вокруг неё, скользили в волосах, оборачивались вокруг шеи. Чёрно-жёлтые браслеты обвивали запястья. Девочка поднесла их к лицу, её розовый язычок замелькал, высовываясь изо рта и снова прячась, а змеи касались его своими языками. Внезапно она посмотрела прямо на меня. Губы раздвинулись, как в улыбке, но изо рта не исходило ни звука.

Я бросилась прочь из хижины и побежала с холма вниз, той же дорогой, как шла сюда, спотыкаясь и скользя на склоне, почти не обращая внимания на колючие ветки, цепляющиеся за одежду и ноги.

— Что случилось, Беатрис? За тобой как будто гнались демоны ада.

— Меня напугала старуха, она живёт там, наверху.

Кэтрин взглянула вверх, на склон холма.

— Наверное, старая Гвенит? Пега говорила, она живёт неподалёку, но я никогда не знала, где именно. Пега сказала, у неё есть дар ясновидения. Говорят, к ней опасно подходить близко. — Она испуганно посмотрела на меня. — Она тебя не прокляла?

Я покачала головой.

— Там была ещё старухина внучка.

Глаза Кэтрин удивлённо расширились.

— Ты видела Гудрун вблизи? Обычно она убегает прежде, чем кто-нибудь приблизится. Какая она?

Я покачала головой, вспоминая, что видела. Змеи! Это были настоящие змеи? Трудно что-то разглядеть в том полумраке. Кому не случалось, идя в полутьме по дороге, увидеть стоящую на пути старуху, которая вблизи оказывается сломанным деревом? Может, это был просто морок.

— Я... я не очень хорошо разглядела. Идём, ты же не хочешь опоздать к вечерне?

Я знала, что от страха опоздать хоть куда-нибудь, Кэтрин забудет о своём любопытстве.

По дороге к бегинажу мы увидели направляющуюся к воротам торжественную процессию. Четверо мужчин несли на носилках укутанное тело. Серый монах уверенно шагал впереди. Позади них безмолвно шли несколько женщин, одетых слишком хорошо для деревенских, но и не из Поместья. Не слышно было никаких стенаний или плача, только тяжёлое молчание. Маленькая печальная группа скорбящих выглядела жалко. Должно быть, тело принадлежало древнему старику, пережившему друзей и родственников.

Я схватила Кэтрин за руку и оттащила назад.

— Дождёмся, когда они повернут к церкви. Перейти дорогу похоронной процессии — плохая примета. Помолимся за отошедшую душу, кем бы она ни была.

Но, к моему удивлению, процессия не свернула к деревне. Вместо этого они подошли к входу в бегинаж и опустили носилки на землю. Монах потребовал впустить их, Привратница Марта, появившаяся изнутри, решительно захлопнула перед ними ворота, но они ждали, и мы тоже ждали, не желая приближаться, пока они не уйдут. Вскоре к ним вышла Настоятельница Марта с несколькими бегинками, которые занесли носилки внутрь. Монах и плакальщицы развернулись и медленно, той же дорогой, двинулись обратно, поддерживая друг друга, как в великом горе.

Кэтрин озадаченно посмотрела на меня.

— Почему они принесли к нам этот труп?

— Должно быть, я ошиблась, и это не покойник, а кто-то очень больной. Нам лучше поторопиться, Кэтрин. Целительнице Марте могут понадобиться эти травы.