Они принесли мне подарки — тонкую белую рубаху и высокую коническую шляпу, острую, как рог единорога. Все трое набились в мою крошечную камеру, заперев дверь, — отец Ульфрид, кузен Филипп и криворотый юнец, паж Филлипа — заполнили ее, закрыв дневной свет. Я прижималась к шершавой стене, дрожа от страха, боясь того, что они сделают под покровом мрака, который пришёл вместе с ними.

Филипп изобразил шутовской поклон.

— Сделай мне одолжение, госпожа, сними всю свою одежду, потом надень эту. — Он поднял белую рубаху, но когда я потянулась за ней, отдёрнул. — Не стоит так спешить. Сперва ты должна раздеться.

Он сделал шаг вперёд, хитро глядя на меня, как будто ждал, что я откажусь, и тогда он сделает это сам. Они ждали. Мне хотелось отвернуться, но тогда я стала бы ещё более беззащитной. Глядя прямо на них, я постаралась сбросить одежду, не давая им прикоснуться ко мне.

Отец Ульфрид хотя бы опустил взгляд. Филипп усмехался, щёлкая пальцами, мальчишка вытаращился на меня, выпучив глаза, и залился краской до самых корней соломенных волос. Я стояла голая, прижавшись спиной к холодным колючим камням стены, и пыталась прикрыться зажатым в руках платьем. Филипп выхватил одежду у меня из рук. Я обхватила себя руками, закрыв ладонью страшный шрам.

— Скромность? — отец Ульфрид презрительно смотрел на меня. — Там, куда ты идёшь, нет одежды. Ты никогда не обращала внимания на картины на стенах церкви? Они для того и предназначены, чтобы учить глупых девчонок вроде тебя. Еретики, связанные вместе, вечно горят в адском пламени, голые и босые, мучимые всеми демонами ада.

Он взял из рук Филиппа рубаху и протянул мне. Я поспешно натянула её через голову, чувствуя, как их взгляды ощупывают моё тело.

— Она останется с голым задом задолго до того, как за ней придёт дьявол, — Филипп смеясь склонился надо мной, прижал к стене. Я чувствовала запах сладкого вина от его дыхания. Он намотал на руку прядь моих волос.

— Как только тебя коснётся пламя, эта хорошенькая рубашка сразу вспыхнет и сгорит, а вместе с ней все волосы на твоём теле. Ты будешь в костре связанной и голой, как ошпаренная свинья. И вся деревня увидит твою отметину, прежде чем твоя плоть перетопится в сало.

Мальчишка захихикал.

— Может, подставим под неё горшок для жира, собирать капли. Положим в сало камыши и будем жечь её всю зиму.

— Всю зиму? — Филипп отстранился от меня. — Не много же тебе надо света, мальчик. Жира в ней едва хватит на пеннивейт камыша.

Пол закачался под ногами. Лицо горело, хотя я страшно замёрзла. К горлу подступила волна желчи. Дрожа, я скрючилась у стены, меня вырвало на вонючую солому.

— Моя милая кузина замёрзла? Ничего, завтра ты как следует согреешься. — Он несильно шлёпнул пажа по голове. — Давай живее, мальчишка. У «Старого дуба» меня уже заждалась бутылка вина.

Только теперь я увидела в руках у пажа овечьи ножницы.

Я попыталась подняться, но Филипп сжал мне руки. Мальчишка наклонился и сгрёб в горсть мои волосы. Ножницы лязгнули, он бросил на грязную солому клубок отрезанных волос, потом ещё и ещё, пока все мои волосы не остались лежать на вымазанной рвотой соломе. Я и не знала, что у меня столько волос, пока не увидела их разбросанными перед собой. Кожу саднило, я ощущала холод, как будто на голову положили лёд. Филипп отпустил меня, и я упала на солому. Всё это словно происходило с кем-то другим, а я смотрела со стороны, откуда-то сверху. Может, меня здесь и нет, может, я призрак, и никто меня не видит.

Отец Ульфрид сунул мне высокую шляпу.

— Смотри. — Он встряхнул меня. — Посмотри на это, девчонка.

Я попыталась собраться и прочла имя, красными буквами написанное на шляпе — Лилит .

— Это имя принадлежит тебе по праву — как сказал твой отец, ты родилась под дьявольской звездой. Тебе не дозволяется умереть с именем святой. Тебе нужно имя демона, чтобы отправиться прямо в ад.

Он поставил шляпу напротив меня, повернул имя ко мне, словно знак осуждения. Дверь распахнулась и захлопнулась снова, в замке лязгнул ключ. Я опять осталась одна. Я так и сидела там, где они меня бросили, холодная, как утопленник. Кожу на голове щипало, но мне не хотелось до нее дотрагиваться. Да я бы и не смогла поднять руку, если бы хотела. Тело больше мне не подчинялось. Я смотрела на длинные каштановые завитки, валяющиеся на соломе. Еретички, шлюхи, монахини — все одинаково острижены. Почему мужчины так боятся наших волос?

Сырой камень давил мне в спину, но я не чувствовала боли. Я плыла где-то далеко, вне её пределов. Я понимала — они сказали, что сделают это завтра, но нет, так не может быть. Не будет. Всё это — просто страшный сон. Скоро я проснусь.