Когда уходят по-английски, с наследством может быть волынка.
Вообще я спокойно отношусь к материальным ценностям. Жизнь – более широкое явление, чем бизнес. По образованию я инженер, в 1980-е гг. работал в институте ядерной физики, но, когда стране понадобились торговцы, перешел в сферу коммерции. Потом стал заниматься страхованием.
В 1990-е гг. считалось, что процесс передачи бизнеса происходит несправедливо. К сожалению, мы и сейчас не можем толком передать все, чем владеем, даже в материальном плане. Есть объективные реалии, и надо уметь примирять с ними наши желания… Хотелось бы оставить детям успешный бизнес, выдающий заработанные активы. Но когда мы уходим из дела, возможность передать его наследнику ограничивается многими причинами, одна из них – профессиональная: я, например, занимаюсь страхованием, а сын – летчик, и ему моя сфера деятельности неинтересна. А есть удачные бизнесмены, у которых нет наследников. Кому они передадут свои дела? И вообще, бизнес в том виде, который ты сам создал, невозможно передать, поскольку у нас нет ни поддерживающих его законов, ни лояльности со стороны государства.
Бизнес – это тоже дитя, которое мы родили. Это некий живой организм со своими уникальными жизненными процессами. И мы хотим понять его будущее. У кого-то это будущее совпадет с передачей бизнеса детям, а у кого-то – нет. Всего лишь 30 % предпринимателей хотят передать свое дело детям, при этом зачастую не понимая, что совершают насилие над их будущим. Ведь наследникам придется думать не о том, чем бы им хотелось заниматься в жизни, а о том, как сохранить отцовский бизнес.
Комментарий Владимира Юрина, финансового директора:
«Не согласен с Павлом. Первое – рациональный мотив.
Планирование передачи наследства позволит предусмотреть и предупредить уменьшение его стоимости – минимизировать налоги, урегулировать потенциальные споры и задолженности, снизить стоимость различных административных расходов, связанных с распоряжением наследуемым имуществом.
Завещание в этом плане будет резюмирующей частью.
План не составляется раз и навсегда, так как состав наследуемых активов меняется, изменяются и жизненные приоритеты, и обстоятельства.
Его необходимо регулярно (например, ежегодно) проверять на актуальность и корректировать по мере необходимости.
Второе – этический мотив. Все решения относительно приобретения и накопления этого имущества принимал наследодатель. Поэтому он и должен определить его судьбу, не обременяя этим решением своих наследников».
Я принципиально не буду составлять завещание: хочу, чтобы дети сами делили наследство, пусть это будет для них испытанием Божиим. Когда меня не будет, я не должен проявлять свою волю. У меня двое детей, я их люблю, отношения у нас хорошие, но завещание писать не хочу. Представьте: они идут по лесу и вдруг находят клад… Как они будут его делить? Так и с наследством. Может, все пройдет хорошо, а может, брат и сестра станут врагами. Но я надеюсь, что правильно их воспитал и они достойно справятся с задачей деления наследства. Они скорее отдадут последнее свое, чем возьмут чужое. Я верю в их порядочность, и мне не о чем беспокоиться. Единственное, что может помешать им в принятии справедливого решения, – это влияние других людей. Поэтому я предупрежу их заранее, что решение при делении наследства они должны будут принимать только внутри нашей семьи, совместно с матерью – ее интересы тоже надо учитывать.
Павел Сигал, предприниматель
Из истории понятия
ДУХОВНАЯ, или ДУХОВНОЕ ЗАВЕЩАНИЕ, – так именовались до 1917 г. все письменные завещания. Это распоряжение перед смертью; человек, готовясь предстать перед Страшным судом, оставлял «завет» своим близким здесь, в земной жизни. Составление завещания, или духовной, в дореволюционной России всегда было связано со стремлением человека спасти свою душу.
* * *
Словарь древнерусского языка И.И. Срезневского дает еще одно слово для обозначения понятия наследство – слово «задница». К XIX в. (времени составления словаря) это значение уже устарело, но для Древней Руси оно было основным: «дети тяжутся о заднице», то есть идет тяжба за материальное наследство. В древнем судебнике «Русская Правда» сказано: «Аже умрет смерд, то задница – князю» (в нашем смысле: имущество отойдет государству). О случаях тяжбы «о заднице» неоднократно сообщает «Домострой». Дело привычное, регулируемое родительской волей завещателя, а в случае ее отсутствия – властями: кому какая «задница» отходит.
Само слово происходит от существительного «зад», означающего «прошлое, минувшее», «крайнее, удаленное из видимости, находящееся сзади», и только потом уже собственно «часть туловища человека ниже спины», которую сам не увидишь, как ни крутись. Задница – это то, что человеку недоступно для осмотра, то, что остается от него за днями его жизни, ведь никто не приведет нас из загробного мира назад поглядеть на то, как взросли дела наши.
Сейчас трудно сказать, был ли в слове «задница» некий уничижительный оттенок, но определенно можно говорить о том, что имущественное владение представлялось человеку Древней Руси менее значимым и важным, чем владение духовное. Не мирской закон, но духовный завет, не человек для себя, но человек для Бога – именно эти смысловые доминанты главенствовали в обществе и вошли в матрицу русского сознания. Правда, в современном языке, отражающем реалии нынешней жизни, говорят несколько иначе: не по закону, а по справедливости; не по закону, а по понятиям. Выражаясь словами древнерусского книжника, «о житиискыхъ вещехъ и о задници тяжемся». Ибо если Бога нет, кто-то обязательно занимает его место.
Между тем вовсе не житейские вещи были в течение веков приоритетом для русского человека, и потому закон никогда не был нормой, но, скорее, поведенческим образцом, обоснованным именно духовным заветом.
Поэтому завещать имущество не так важно, как завещать правильные представления о благе, справедливости, законе и благодати. Если есть справедливость, сироты не останутся без крова, жена не пойдет по миру, стяжатели не расхитят имение…
Бытие всегда выше быта, и как бы ни старалась безбожная эпоха вывести Бога из души русского человека, Творец остается там – в памяти предков, в русской ментальности, наконец в русском слове, бесконечной полнотой своей подавляя тщету и суетность всего мирского и тварного.