Глава 6 Сильные женщины у престола

Возок бодро летел по заснеженной Неве, превратившейся в это время года в один сплошной мост, по которому даже запустили трамвай. Зимнее Солнце, еле-еле приподнявшееся над горизонтом и уже готовящееся нырнуть обратно, старалось за это короткое время максимально насытить землю светом, от чего было нестерпимо больно глазам. Отражаясь от ослепительно белого снега, солнечный свет просверливал даже прикрытые веки и буквально жалил зрачки, привыкшие к полусумраку закрытых, законопаченных на зиму помещений.

Может быть из-за этого яркого сияния, а может быть из-за собственных мыслей, пассажир возка ёрзал на подушках и морщился, как от зубной боли. Увешанный угловатыми орденами мундир топорщился под тяжёлой шубой и врезался в тело под самыми неожиданными углами. Пассажиру возка в этот морозный день неудобным было абсолютно всё.

20 лет назад Манифестом императора Александра III от 14 марта 1881 года он был назначен регентом, «правителем государства» на случай кончины императора до совершеннолетия наследника престола Николая Александровича, а также в случае кончины или недееспособности последнего. И вот теперь, глядя на него, брата покойного императора и дядю ныне действующего совсем не так, как ему хотелось и думая совсем не о том, что полагалось думать в таких случаях, про этот пыльный манускрипт вспоминали все, кому не лень.

«Как было хорошо, пока был жив Саша! — думал про себя великий князь Владимир Александрович, с раздражением оглядывая угрюмые стены Петропавловки. — Как было просто и спокойно! Никто не просил принимать щекотливые решения. Никто не приставал с просьбами и не мучал подозрениями. Всё, что было неприятно, но необходимо, делал брат, император Александр III, а если он что-то пропускал, так на то его Императорская воля и можно было всегда пожать плечами и сослаться на решение самодержца.» (*)

Владимир Александрович, несмотря на представительную внешность и громоподобный голос, вполне подходящий для публичных собраний, политику не любил. Точнее, он любил её ровно до того момента, пока она не мешала более приятным занятиям — великий князь был большим знатоком кулинарии и охоты. Кроме того, он был президентом Академии художеств, поклонником живописи и литературы, охотно рисовал сам и окружал себя артистами, певцами и художниками, первым финансировал заграничные балетные турне Дягилева. Иными словами, старался держаться подальше от власти, поближе к кухне.

Политиком негласно считалась его супруга — Мария Павловна, в семье — Михень. Урожденная герцогиня Мекленбург-Шверинская так и не соизволила перейти в православие, что не мешало ей занимать исключительно высокое положение в высшем обществе и содержать двор, превосходивший императорский своим великолепием и размерами.

Амбициозная, хваткая, умеющая подать себя в свете и в дипломатическом корпусе, она была очаровательной хозяйкой. Ее приемы, заслужившие репутацию блестящих, пользовались популярностью при европейских дворах.

«Должно сознаться, — писал А. А. Мосолов, — великая княгиня знала свое «ремесло» в совершенстве. Двор ее первенствовал в Петербурге». Приемы и балы славились продуманностью и великолепием, этот двор был продолжателем «большого стиля» эпохи Александра II, к столу приглашалось до 1000 человек.»

У великокняжеской четы с племянником Никки, скоропостижно ставшим императором Николаем Вторым, отношения изначально сложились покровительственно-снисходительные, на что царь, впрочем, совсем не обижался, испытывая перед именитым дядей, доверенным лицом и лучшим другом своего отца, заметный даже для посторонних комплекс неполноценности.(**)

Всё изменилось после свадьбы Никки и Аликс. Первой взбрыкнула новоиспеченная императрица, высокомерно отвергнувшая предложение Михень «дружить домами» (***), после чего супруга Великого князя закусила удила и начала исподволь готовить скромненький такой дворцовый переворотик, начав с настойчивых попыток выдать свою единственную дочь Елену за брата императора — Михаила Александровича — наследника престола.

Не надо было обладать особой фантазией, чтобы предположить — вслед за матримониальными планами последуют интриги с целью отстранения Николая Второго от власти, а уж каким способом — тут можно вообще дать волю фантазии. И вот теперь весь двор наблюдает «картину маслом» — на императора одно за другим происходят сразу три покушения на фоне Михень, суетящейся вокруг наследника. Еще и про Манифест Александра III вспомнили — и у «злых языков» в высшем свете сложилась вся мозаика — пока Аликс не родила сына, Александровичи устроили охоту на Николая II, имея на руках документ о регентстве Владимира Александровича и подстраховываясь «правильным» бракосочетанием Елены с Михаилом. В эту строку хорошо ложилось и «лыко» откровенной вражды Михень с Алекс, и казнокрадство еще одного брата покойного императора — генерал-адмирала Алексея Александровича, и так вовремя случившаяся «неприятность» во время коронации на Ходынке, которую вполне мог подстроить третий брат — московский губернатор Сергей Александрович.

Два подозрения отменяют презумпцию невиновности, три — делают суд пустой формальностью. Именно об этом с тоской думал великий князь Владимир Александрович, подъезжая к Аничкову дворцу, бывшей резиденции своего покойного брата Александра III и нынешней резиденции его супруги, вдовствующей императрицы Марии Федоровны, миниатюрной женщины, в кругу семьи — просто Минни.

Минни!.. По своему положению в обществе и весу в политике это была совсем не Мини, а очень даже Макси! Железный характер и такую же хватку этой крошечный дамы оценили практически все, кто пытался каким-то образом продавить через нее нужное решение или использовать Марию Федоровну для своей интрижки.

После смерти мужа, Александра III, и вступления на престол сына, Николая II, для вдовствующей императрицы начался новый период жизни. Умная, властная женщина, обладавшая природной интуицией, она постоянно стремилась направить сына в его делах, уберечь от чуждого вредного влияния, окружить нужными людьми. И действительно, в первые годы царствования Николая II мать имела на него большое влияние. «Спросите матушку», «я спрошу у матушки», «надо спросить maman» — так отвечал Николай II на вопросы по поводу назначения очередного министра.

По меткому замечанию княгини Л.Л.Васильчиковой, Мария Федоровна «обладала как раз теми качествами, которые не доставали ее невестке. Светская, приветливая, любезная, чрезвычайно общительная, она знала всё и вся, ее постоянно видели, и она олицетворяла в совершенной степени ту обаятельность, то собирательное понятие «симпатичности», которое так трудно поддается анализу и которому научить невозможно. Она была любима всеми, начиная с общества и кончая нижними чинами Кавалергардского полка, чьим шефом она являлась». Любовь эта была не показная. Будучи командующим всей гвардии, великий князь Владимир Александрович отчетливо понимал — стоит Минни пошевелить своим очаровательным миниатюрным пальчиком и её кавалергарды, порвут его, как тузик — грелку. Поэтому, обычно шумный и говорливый, в её компании великий князь предпочитал больше молчать и слушать, особенно сейчас, когда цель вызова «на ковёр» была кристально ясна и печальна, как плакучая ива осенью.

Плохим знаком были первые же минуты аудиенции — великого князя встретила не сама хозяйка дворца, а князь Гео́ргий Дми́триевич Шерваши́дзе, состоящий при Марии Федоровне в должности обер-гофмейстера и попутно оказывающий другие, публично неафишируемые услуги. Вдовствующая императрица ждала своего родственника в голубой гостиной, которая лучше всего оттеняла её холодную ярость, пробивающуюся сквозь аристократические манеры и дворцовый этикет.

— Ну вот что, Вольдемар, — начала Мария Федоровна тоном, от которого замёрзли в клетке канарейки. — Я могла бы долго и нудно пересказывать факты, которые ты и без меня прекрасно знаешь. Я могла бы два часа говорить о том, о чем судачат во всех салонах столицы. Но меня интересует ответ только на один вопрос: кто из вашей гнусной компании носит прозвище Фальк?

Салон погрузился в тишину, как подводная лодка — в пучины мирового океана. Метель, понемногу занимающаяся за окном, вполне заменяла шум воды, заполняющей балластные цистерны, а треск дров в жарко натопленной «французской» печи — скрип корпуса, принимающего на себя давление глубины.

Великий князь Владимир Александрович молча медленно опустился на оба колена и дрожащим, неестественным от волнения голосом, в котором смешались страх и смертельная обида, произнес:

— Матушка Мария Федоровна… Минни… Клянусь памятью моего брата и твоего супруга, клянусь жизнью моих детей… никогда я… никто из нас… да я сам голыми руками придушу…

— Не клянись детьми, Волдемар, — дрогнувшим голосом ответила вдовствующая императрица и присела на ближайшую банкетку, устало сложив руки на коленях. Только теперь великий князь понял, что она держится из последних сил. — Ты никогда не занимался их воспитанием и не знаешь что это, когда ОН отнимает частицу тебя самого… Мой Никки, конечно, не Александр, и ты хорошо знаешь — не он должен быть императором. Но независимо от того, хороший или плохой правитель — он мой сын и я не дам, слышишь, Волдемар, не дам растерзать его на моих глазах, как растерзали твоего отца — Александра II…

Владимир Александрович медленно поднялся с колен, отряхнул с мундира невидимую пыль и ответствовал уже более спокойным и уверенным голосом.

— Думаю, Минни, что слухи о беспомощности и беззащитности Его Императорского Величества сильно преувеличены. Во всяком случае последний месяц он принимает решения, которые по своим масштабам и решимости больше подходят Петру Великому, чем всем нам известному Никки..

— Что я ещё не знаю про своего сына? — удивленно приподняла бровь вдовствующая императрица.

— Доступ к императору в настоящее время затруднен настолько, что личную аудиенцию не могут получить даже самые настырные, имеющие весьма веские причины для очной встречи. Общение с министрами — только письменное, посредством нового статс-секретаря — князя Ратиева. Ликанский дворец, где император изволит пребывать, поправляя здоровье, окружен тройным кольцом охраны, и подразделения, стоящие во внешнем кольце, не имеют никакой возможности проникнуть через внутреннее оцепление. Состав караулов постоянно меняется. Все близлежащие высоты охраняются постоянными постами Кавказского гренадерского корпуса, все дороги и даже тропинки патрулируют казаки. Не знаю, кто разрабатывал эту систему охраны, но этот человек знает свое дело — злоумышленникам осуществить задуманное будет теперь крайне сложно…

— Это мне известно…

— После третьего покушения император изволил объявить об упразднении свиты, а его активность в наборе новых приближенных заставляет предполагать, что он решил пойти по стопам своего пращура — Петра Великого — при его персоне сейчас находится столько инженеров и учёных, сколько не было у престола за предыдущие полвека. Но самое главное — это его собственное «потешное» войско. Количество инвенций в нем так велико, что смело можно говорить о полках нового строя… Вот полюбопытствуй, — и великий князь широким жестом достал из-за обшлага и протянул Марии Федоровне скромную брошюру «Временный полевой устав Вооруженных сил. Маневренная война.»…

— Действительно любопытно, — погладив рукой шершавую обложку, удивленно покачала головой Мария Федоровна. — Никогда не замечала за Никки любви к работе с документами, тем более с такими скучными, как воинские уставы и артикулы…Впрочем… Генерал Трепов свёл с ума всех фрейлин сообщением о наборе женщин в жандармский корпус. Число прошений от мающихся скукой домохозяек, уже, кажется, превысило число жителей столицы…

— Не только в жандармский корпус, — уточнил великий князь. — Никки отменил все ограничения для обучения дам на врачебных и педагогических факультетах. В Императорском Московском университете — фурор и аншлаг…

— Поразительный результат покушений, не находишь?

— Как человек военный, скажу — после того, как смерть свистнет над головой шрапнелью, в человеке просыпаются неведомые ранее способности и таланты, а мозг предлагает решения, о которых в мирное-спокойное время никогда не задумался бы..

— Я не была на войне, но я в курсе, — усмехнулась Мария Федоровна, — для мужчин жизненно необходимо получить пинок под зад, чтобы двигаться вперед…

— Беда только в том, что судьба не всегда может рассчитать свои силы, и пинок иногда получается смертельным…

— А что сиё означает? — и пальчик вдовствующей императрицы ткнулся в гриф «Совершенно секретно».

— Эта фраза означает, Минни, — вздохнул Владимир Александрович, — что, раздобыв сей документ и передав его тебе, я уже совершил должностное преступление, которое грозит мне самыми серьезными неприятностями.

Мария Фёдоровна впервые за время аудиенции улыбнулась:

— Ты так убедительно прибедняешься, Вольдемар, что можешь легко ввести в заблуждение такую доверчивую женщину, как я… Неужели именно из-за всех этих инвенций, изложенных в этой книжице, нашего Никки так усердно пытаются убить?

— Уверен, Минни, что эти покушения — цепь не связанных между собой случайностей. Каждое должно рассматриваться и исследоваться отдельно. Я тебе обещаю, что приложу все свои силы и всё свое влияние, чтобы выявить и наказать злодеев, включая не к ночи упомянутого Фалька. Это имя так часто поминают, что мне лично начинает казаться — кто-то просто хочет этим именем отвлечь нас и пустить по ложному следу…

— Хорошо, Вольдемар, — спустя паузу кивнула головой Мария Федоровна. — Будем считать, что ты меня успокоил и убедил. Ступай же исполнять своё обещание, мне необходимо побыть одной и постараться хотя бы немного отдохнуть — не сплю уже вторую ночь подряд… У князя Шервашидзе заготовлен приказ, который тебе надобно подписать — я немедленно отправляюсь к своему сыну и меня будут сопровождать мои кавалергарды….

— Вы выбрали, кто именно? — уточнил Владимир Александрович

— Все, Вольдемар! Со мной отправится весь мой полк в полном составе, включая музыкантов и интендантов. Если рядом с императором уже идет война с применением артиллерии, ему наверняка вскоре понадобится резервы…

–