Глава 19 Ночной охотник

Директор и владелец котельного завода Александр Вениаминович Бари застал своего партнера, инженера Владимира Шухова, в его кабинете. На столах, на стульях и даже на полу были навалены разнокалиберные огрызки турбин, а сам хозяин этой коллекции задумчиво складывал бумажных журавликов из технологической документации.

— Грешишь? — с улыбкой спросил предприниматель, ужом протискиваясь сквозь нагромождение металла.

— Даже и не думал, — равнодушно ответил Владимир Григорьевич, принимаясь за очередную поделку.

— Я про уныние, которое есть смертный грех, — уточнил Бари. — По какой причине траур? Металл ползёт? — и пнул ногой останки турбины.

— Угу, — кивнул Шухов и мрачно обвёл взглядом металлическое кладбище, — деформация проявляется на седьмой минуте работы, после десятой — клинит вал. Сегодня пришло письмо от Стодолы (*). Пишет, что с заданными параметрами задача решения не имеет — надо уменьшать температуру. Утверждает, что турбина Кузьминского — тупик.

— В таком случае у меня две новости. Первая — государем только что подписаны два указа: о создании Института Теплотехники во главе с Гриневецким (**), и Института Стали и Сплавов во главе с Черновым (***). Как сказал император: «Жаропрочные металлы и сплавы — первая и наиглавнейшая цель!», а это и оружейные стволы, и двигатели внутреннего сгорания, и наши котлы-турбины. Так что собирайся — едем в Кронштадт!

— Почему именно в Кронштадт? — удивился Шухов.

— Как сказал Его Величество, Кронштадт будет нашим наукоградом. С прошлой недели весь остров — особо режимный объект. Всем новым разработкам присвоен гриф «Секретно». Сегодня у нас встреча с Черновым, Поповым и адмиралом Макаровым — твои гиперболоиды будут ставить на корабли в качестве радиомачт (****), ну и… — Бари подмигнул партнеру и чуть понизил голос, — государь подсказал, в каких двигателях семи минут работы турбины будет вполне достаточно.

— А теперь прошу сюда, — Александр Степанович Попов, как радушный хозяин, был учтив и слегка возбуждён. — Смотрите, — указательный перст уперся в стоящий на рейде Кронштадта броненосец «Апраксин», — слышите щелчки искрового передатчика? Нет? А вот мы сейчас поворачиваем антенну… — два дюжих матроса подхватили оглобли ворота и начали медленно вращать мачту с закрепленными на ней проводами. — И вот! Щелчки уже слышны… а теперь стали явно громче. Это радиоволны отражаются от корпуса корабля! — Попов распрямился и торжествующе поглядел на Макарова. — Вы понимаете, какая польза от этого изобретения? Помните, какие у нас на Балтике туманы! А тут, просто поворачивая антенну, вы сможете определить не только наличие препятствия, но и направление… а может и расстояние до него! — Попов торжествующе улыбнулся. — Три года назад я написал в отчете радиотехнической комиссии:

«Влияние судовой обстановки сказывается в следующем: все металлические предметы (мачты, трубы, снасти) должны мешать действию приборов как на станции отправления, так и на станции получения, потому что, попадая на пути электромагнитной волны, они нарушают её правильность, отчасти подобно тому, как действует на обыкновенную волну, распространяющуюся по поверхности воды, брекватер, отчасти вследствие интерференции волн, в них возбужденных, с волнами источника, то есть влияют неблагоприятно.

…Наблюдалось также влияние промежуточного судна. Так, во время опытов между «Европой» и «Африкой» попадал крейсер «Лейтенант Ильин», и если это случалось при больших расстояниях, то взаимодействие приборов прекращалось, пока суда не сходили с одной прямой линии.»

— Но никогда не мог подумать, что мой доклад прочитает и им заинтересуется сам государь! А тут сразу — и дополнительные фонды, и помощники и настоятельная просьба сделать прибор до вашего отправления в Арктику.

— Да, — задумчиво разглядывая антенну, пробормотал адмирал Макаров, что-то прикидывая в голове, — было бы неплохо иметь на «Ермаке» такие глаза, которые даже ночью смогут предупредить о наличии айсберга…

— Ну тогда я должен буду вам еще кое-что показать, — подмигнул адмиралу изобретатель и потащил его к стоящей у причала барже. — Что вы сейчас слышите?

— Ветер, шум, извозчик коня перепрягает…

— Хорошо! — кивнул головой Попов и деловито полез в трюм, — а сейчас?

Адмирал прислушался и пожал плечами.

— А так? — ученый вытащил из кармана врачебный стетоскоп и приложил к обшивке.

Макаров приник к прибору ухом, прислушался, поднял голову.

— Динамо-машина «Апраксина»?

— Да! — торжествующе кивнул Александр Степанович, — я просидел тут целую неделю, когда буксиры лед ломали и в конце концов даже научился на слух определять расстояние до них и отличать одного от другого — у них машины работают по-разному.

— Но у айсберга ничего не шумит и не гремит, — протянул адмирал, явно рассчитывая на продолжение интриги.

— А мы на что? — улыбнулся Попов и громко крикнул в пустой зев трюма. — Эй!

— Эхо! — изумленно пробормотал Макаров…

— Да, — подтвердил профессор, — вода плотнее воздуха и звуковые волны будут распространяться быстрее, а по скорости отражения можно будет довольно точно определить расстояние.

— Значит и глубину?

— И глубину тоже! — торжествующе заключил изобретатель.

— Ну, Александр Степанович, ну удружил, — искренне обрадовался моряк.

— Да вот, понимаешь, — смущенно возразил ученый, — это не совсем я. Точнее — исполнение, конечно, моё, и отчёт комиссии — тоже мой, но вот всё остальное — описание того, как можно практически использовать эффект отражения акустических и радиоволн… и даже фокус со стетоскопом — это всё его, — и Попов указал глазами на потолок, — мы проговорили больше двух часов и знаешь, я устал конспектировать его мысли. Никогда бы не подумал, что он хорошо разбирается в гальванике и так детально знаком с последними исследованиями в этой области…. Хотя есть то, что выходит даже за рамки известных мне исследований…

— Например? — удивился Макаров.

— Ну вот несколько лет назад Эдисон пытался увеличить срок службы осветительной лампы с угольной нитью накаливания. С этой целью он поместил в вакуумное пространство лампы металлическую пластину с проводником, выведенным наружу. При экспериментах заметил, что вакуум проводит ток, причем только в одном направлении — от электрода к накалённой нити. Это было неожиданно — считалось, что вакуум не может ничего проводить, так как в нём нет носителей заряда.

— И что?

— В том-то и дело, что ничего! — всплеснул руками Попов, — Эдисон зафиксировал этот интересный феномен и на этом дело закончилось. Никакой практической пользы ни он, ни все остальные, включая меня, в нем не увидели. Поэтому когда государь начал пересказывать мне этот опыт, я откровенно заскучал, а он вдруг хитро так: «А что вы думаете, Александр Степанович, если между катодом и анодом расположить сетку, и подать на нее потенциал, не сможем ли мы тогда не только направлять сигнал, но и усиливать его?» А это ведь прорыв! Это… — Попов залез пятерней в прическу, — ты даже не представляешь, Степан Осипович, какие здесь открываются возможности!.. Но откуда он про них узнал?..

Точно такой же вопрос задавал себе, направляясь в Кронштадт, Дми́трий Константи́нович Черно́в, получивший должность директора пока еще не существующего Института Стали и Сплавов, чин действительного статского советника и целый список вопросов, на которые он тоже пытался и не мог найти ответа.

Чернов был одним из ведущих специалистов по сталеплавильному производству своего времени. Ещё совсем молодым инженером совершил эпохальное открытие, позволившее устранить «знахарство» и «догадки» в производстве орудий. И после этого в учебных аудиториях он неустанно втолковывал студиозам, что при определенных критических температурах в стали происходят структурные превращения, изменяющие ее механические свойства. Следовательно, научившись учитывать эти температуры, можно произвести правильную тепловую и механическую обработку, что придаст изделию наилучшие механические свойства…

Кроме этого, Дми́трий Константи́нович внимательно следил за всеми мировыми новинками по своей специальности и справедливо считал свои знания достаточными, чтобы уверенно чувствовать себя в любой обстановке. В разговоре с императором этого не получилось. Монарх внимательно выслушал доклад профессора, и без всякой подготовки спросил, что он думает насчет новых методов выплавки и легирования стали с помощью электричества? Не дав Дми́трию Константи́новичу опомниться, император похвалил достижения современной электротехники, дающие возможность с помощью усовершенствованных электропечей получить высококачественную сталь, дозированно прибавляя к расплавленному металлу марганец, вольфрам и хром. А пока профессор вспоминал, применял ли такие технологии в своей первой в мире индукционной печке шведский изобретатель инженер F. A. Kjellin, монарх спросил, что он знает про автофреттаж?

Вот тут Чернов честно покачал головой, коря себя за недостаточно внимательное изучение иностранного опыта. Впрочем, император нисколько не огорчился из-за такой неосведомленности профессора, и достаточно бойко пояснил — автофреттаж заключается в том, что внутри заготовки орудийного ствола кратковременно создается гидравлическое давление, в два раза превышающее нормальное давление пороховых газов. Под его влиянием металл очень сильно уплотняется и как бы разделяется на множество слоев. Каждый внешний слой, слегка растянутый, обжимает следующий за ним внутренний слой, и поэтому получается очень прочное скрепление. Прочность ствола увеличивается, а следовательно, уменьшается опасность его разрыва.

Пожелание императора обязательно и в максимально сжатые сроки постараться проверить, описать, освоить и перевести на промышленные рельсы эти технологии, сопровождалось подпиской о неразглашении государственной тайны, что ставило крест на желании Чернова затеять переписку с немцами и французами по поводу услышанных инвенций. Монарх мягко заметил, что его интересует именно отечественный опыт и он верит в возможность профессора создать собственную оригинальную технологию на основании полученной информации…

Аудиенция, превратившаяся для Дмитрия Константиновича в постыдную демонстрацию собственной неосведомленности, на этом не закончилась. После артиллерийского вопроса, император легко перешел на проблемы двигателей внутреннего сгорания, котельных установок и турбин, посетовал на проблемы коррозии и деформации существующих материалов, и поинтересовался, справится ли Чернов с производством металла, выдерживающего длительную механическую нагрузку при температурах 600–900 градусов Цельсия? А пока профессор размышлял над поставленной задачей, тут же набросал примерный рецепт хромоникелевой аустенитной стали…

Последний вопрос, касающийся стали для подшипников, Чернов уже слушал молча и даже не пытался морщить лоб, вспоминая, где он читал про составы стали для работы в агрессивной и слабоагрессивной среде. Взял всю папку. Поклонился. Вышел из кабинета и вот уже сутки, добираясь из Москвы в Кронштадт под охраной жандарма, приставленного для присмотра и обеспечения режима секретности, пытался сложить в своей голове пасьянс потрясающей осведомленности императора в столь узкой специфической области, как материаловедение.

Самое хорошее настроение из всех участников движения в Кронштадт было у адмирала Макарова. Он совершенно неожиданно получил сразу всё для осуществления своей мечты — строительства безбронного боевого корабля, осматривающего морские просторы глазами невидимых радиоволн, слушающего глубины ушами эхоприёмника, вооруженного самодвижущимися минами с невиданным по своей мощности парогазовым двигателем Кузьминского, позволяющим доставлять смертоносный груз на расстояние до сорока кабельтовых… Всё вышеперечисленное ненавязчиво диктовало особенности тактики боевого применения такого судна… Он даже имя ему придумал — «Ночной охотник» …

______________________

— Ваше высокопревосходительство! — встретил смертельно уставшего после ночных учений генерала Трепова адъютант, — смею сообщить, что Вашими планами интересовалась супруга… Она уже в шутку называет Вас «ночным охотником» и спрашивает — где собираетесь провести следующий вечер…

Трепов усмехнулся — на придумывание какой-либо остроты уже не хватало сил, кивнул и проследовал в свой кабинет. Практически каждую ночь жандармерия отрабатывала один и тот же сценарий — блокирование кварталов, охваченных беспорядками, действия в случае перехода военных частей на сторону бунтовщиков, разведка, эвакуация учреждений и, страшно подумать, боевые действия в плотной городской застройке. Ночью! Это категорическое требование императора, не желающего, чтобы лишние глаза наблюдали за учениями сил правопорядка, и предписывающего всему составу полиции уметь взаимодействовать и решать задачи в любых условиях в любое время суток. Сегодня они ловили «террористов», которых успешно изображали ветераны-африканеры, расположившиеся на чердаках и крышах и ведущие оттуда убийственную «стрельбу» по городовым и окнам государственных учреждений.

— Ваше высокопревосходительство, — уже в спину доложил адъютант, — Вас в кабинете дожидается граф Толстой. Как он изволил выразиться — желает сесть в тюрьму.

«Этого еще не хватало!»— прошипел про себя генерал, толкая дверь кабинета.

Лев Николаевич сидел на кресле перед журнальным столиком с выражением нашкодившего сорванца, осознающего свою вину и не собирающего отпираться, но гордого и не просящего о пощаде.

— Mea culpa! — вставая, встретил писатель генерала латынью, — понимаю, раскаиваюсь, но ни о чем не жалею! Готов отправиться отбывать наказание вместо сбежавшего арестанта.

— Здравствуйте, Лев Николаевич! Подождите, пожалуйста, дайте присесть, — остановил Толстого Трепов. — Я так понял, вы говорите про Дзержинского?

Старик кивнул и опустился обратно в кресло. Трепов расстегнул ворот мундира, помассировал шею, с размаху плюхнулся на стул и удовлетворенно вытянул ноги.

— Удивительно, — прошептал он, закрыв глаза и массируя пальцами виски, — просто удивительно…

— Что, простите, Дмитрий Фёдорович? — удивился писатель.

— Поразительно, Лев Николаевич, — усмехнулся генерал, — как точно государь предсказал поведение этого Дзержинского… Впрочем, и Ваши действия он просчитал не менее успешно. А раз так, то будем и дальше действовать по его плану. Хотя, честно Вам скажу, сначала он мне показался какой-то несерьезной шуткой..

— Его Императорское Величество знал, что Дзержинский сбежит? — ошарашенно пробормотал Толстой.

— Государь сказал «скорее всего», после чего Вы обязательно изволите, как поручитель, отправиться за решетку. А раз это случилось, то Вам, уважаемый граф, предписано вызвать обидчика на дуэль.

— Но я не хочу стреляться с этим шляхтичем! — ещё более изумлённо произнёс Толстой. — Я не трус, но в данном случае считаю это абсолютно неуместным…

— Случай как раз тот, что надо, уважаемый Лев Николаевич, — парировал генерал, — и вызвать на дуэль — совсем не значит — стреляться. Вы ведь, как предположил государь, разошлись с Дзержинским в стратегии построения светлого будущего, правильно? Вы — сторонник воспитания людей нового духа на основе накопленного человечеством опыта, он — решительный сторонник слома старого мира без оглядки на «тысячелетнюю рухлядь» с последующим конструированием принципиально новой цивилизации. Я ничего не перепутал?

— Ну…, — запнулся писатель, — в общих чертах…

— А-а-а, — протянул Трепов, — так значит вы с вашей вспыльчивостью еще чего-то там наговорили?

— Да мы оба… наговорили, — вспоминая детали последних разговоров с революционером, совсем стушевался Толстой.

— Тем более, — руководитель лейб-жандармерии встал, поправил мундир и начал приводить его обратно в рабочее состояние. — Вызовите его на публичный поединок, сиречь диспут… И пригласите в секунданты меня и Его Величество. Дзержинский тоже будет волен пригласить двух любых секундантов. А я, данной мне властью, пообещаю, что никаких репрессий по отношению к ним не будет. Условия — каждый высказывает свою точку зрения и предлагает свой ответ на вопрос господина Чернышевского: «Что делать?». Пресса их публикует. Советы организуют голосование — всеобщее, равное, тайное. Условие — проигравший выполняет условия победителя.

— И император на это пойдет? — не веря своим ушам, спросил Толстой.

— Император на этом настаивает! — коротко и решительно бросил Трепов…