Глава 15 Ной и его Ковчег

— Господин поручик! Не изволите ли штос? — Спиридович наигранно весело хлопнул Герарди по плечу. — Наш гость из главного политуправления, капитан Деникин, обещает оставить лейб-жандармерию без штанов-с!

Герарди, сидящий за столом с одинокой бутылкой Шустовского, слабо улыбнулся, покачал головой и снова уставился на янтарную жидкость в бокале.

— И вот так уже целый месяц, — подсаживаясь к другу, обратился Спиридович к Деникину, — не ест, не пьёт, не играет, за дамами, простите, не ухаживает…

— Поручик, вы разрешите? — дотронулся до соседнего стула капитан.

Герарди молча кивнул, поднял на офицеров туманные виноватые глаза.

— Борис! — требовательно и вместе с тем максимально игриво произнес Спиридович, наливая себе полный бокал, — или ты прямо сейчас рассказываешь, что с тобой происходит, или я прямо на твоих глазах напиваюсь в хлам и начинаю позорить честь мундира! Ты же не хочешь, чтобы я из-за твоей неразговорчивости, пустил под кобылий хвост свою карьеру?

— Поручик, — поддержал Спиридовича Деникин, — Александр прав. Если не нам, то кому ещё?

Герарди вздохнул, передернул плечами, как будто ему было зябко, и обхватив двумя руками бокал, медленно обвел глазами офицеров.

— Господа, вам никогда не предсказывали будущее?

— Та-а-а-к, — протянул Спиридович, — и чьё же предсказание выбило из наших рядов одного из лучших жандармов России?

— Борис! — вступил в диалог Деникин, — наше управление отвечает за боеспособность и я также настаиваю на раскрытии личности предсказателя. Негоже, чтобы из-за него в боевых порядках царили праздность и уныние.

— Император! — коротко бросил Герарди, с вызовом глядя на собеседников.

— Что «император»? — не понял Деникин.

— Мне предсказал будущее Его Императорское Величество.

За столом повисла пауза. В глазах офицеров читалось удивление, недоверие и даже какая-то жалость.

— А теперь прошу поподробнее, — заявил Спиридович, первым оправившийся от неожиданности.

Поручик встряхнул головой, будто укладывая в ней таким образом воспоминания.

— Помните Баку? Вы с генералом рванули на гору, а я побежал к императору. Застал его без сознания, попробовал привести в чувство, он даже глаза открыл, но потом опять впал в забытьё и начал бредить, вспоминать какого-то Айтона, а потом абсолютно отчётливо произнес: «Герарди… Борис Андреич Герарди… Хороший малый, жалко, что его убьют в 1918-м… Возьмут в заложники и расстреляют…»

В молчании прошло еще несколько минут.

— Вот прямо так и сказал? — недоверчиво осведомился Деникин.

— Слово в слово, — кивнул Герарди и опрокинул в себя коньяк.

— Но ты ведь сам сказал, что это был бред, — неуверенно предположил Спиридович.

— Вот я и пытаюсь целый месяц себя в этом убедить. Пока не получается…

— Это не бред, — неожиданно твёрдо произнес посерьёзневший Деникин.

— Поясните, капитан, — обратился Спиридович к Антону.

— Я не знаю, что это, поручик, но когда я представлялся его величеству, он пожал мне руку и у меня в тот миг возникло видение… Яркое, ясное… Москва заснеженная, совсем как сегодня, только вся такая серая, мрачная…Неподвижно стоящие полки на Красной площади… и громовой голос «Наше дело правое! Победа будет за нами!» И так эти слова мне в голову впечатались, что я сам их повторил прямо во время представления…

— А ты, Антон, себя видел? — осторожно поинтересовался Спиридович.

— Нет, — мотнул головой Деникин, себя я не видел, но почему-то уверен, что я тоже должен быть там — в строю….

— И что? — горячо спросил Герарди.

— И всё. Но то, что у меня был не обморок, не сон, не игра воображения — это абсолютно точно… И вот что я понял… Приближая к себе, император будто приоткрывает нам окно, показывая частичку того, что он видит сам… У меня это было как видение при прикосновении. У Герарди — в виде монолога в забытьи. А вот теперь, выслушав Бориса, мне стала понятна еще одна странность, которую я не мог себе пояснить…

Офицеры внимательно слушали.

— Это необъяснимое, на первый взгляд, приближение людей, которых он до этого вообще не знал и о которых ему никто не докладывал. Положим, я писал на Высочайшее имя прошение и меня он мог знать… Но остальные приглашенные из нашего управления просто пожимают плечами. Юденич и Корнилов вызваны из глуши из Туркестана, Марков — начинающий артиллерист-подпоручик, хоть и из лейб-гвардии, Дроздовский — вообще юнкер, ну и гражданские штафирки Гучков и Врангель… Все — абсолютно разные по происхождению, образованию, взглядам и привычкам люди. Никакой связи и ничего общего. Но вот теперь Борис рассказал мне свою историю и я сразу понял, в чем дело… Мы все приговоренные, понимаете? Он собирает вокруг себя тех, чью трагическую судьбу как-то разглядел, и хочет спасти…

— Ной и его Ковчег… — пробормотал Герарди.

— И как можно проверить Ваши предположения?

Деникин пожал плечами.

— Только спросить прямо. Другой возможности не вижу.

— Или монаршую руку почаще жать, — улыбнулся Спиридович.

— Поручик, сколько вам отмерено Его Величеством? Ещё 17 лет? Так это же целая вечность! — Деникин попытался успокоить Герарди, положив ему руку на плечо. — Предлагаю вернуться к этому вопросу в 1917! А пока — просто требую составить мне партию!

— Ваше императорское Величество, Вы меня пугаете. Зачем такая секретность?

Алексе?й Па?влович Игна?тьев, генерал от Кавалерии и Член Государственного Совета, конечно же не выглядел напуганным и даже заинтригованным. Его скорее забавляла эта императорская игра в венецианский карнавал с переодеванием и маскарадом. Однако монаршая воля для бравого вояки была приказом вышестоящего начальника. Он не мог ослушаться, потому покорно согласился со всеми условиями встречи, переданными ему сыном — поручиком Игнатьевым.

Встреча состоялась в Петровском путевом дворце, сером и угрюмом в это время года, Император явился туда без всякой помпы и даже без эскорта, всего с двумя сопровождающими.

Игнатьевы, прибывшие верхом, застали монарха во дворе в казачьей бурке и папахе, азартно штурмующим снежную крепость, отчаянно защищаемую местными ребятишками.

— А-а-а! Вот и подкрепление прибыло! — радостно закричал царь, перекрывая визг детей, радующихся удачному попаданию снежка. — Господа! Приказываю немедленно взять в плен и доставить в штаб этих сорванцов, а то у них уже носы синие…

— Эскадро-о-о-н! — зычным голосом скомандовал сыновьям старший Игнатьев. — Слушай мою команду!..

Только через полчаса, когда радостно визжащую ораву, довольную вниманием взрослых, удалось препроводить к родителям, раскрасневшиеся от неожиданных забав офицеры наконец-то добрались до отведенного для беседы флигеля, где в жарко натопленной столовой их ждал накрытый стол.

— Порадовали, Ваше императорское величество, — смакуя горячий ароматный чай, признался Алексей Павлович.

— А я-то тут причем? — пожал плечами император, — это ребятишек благодарить надо, они затеяли строительство крепости, вот я и не утерпел… Только знаете, какой вопрос меня беспокоит, мой генерал? Как мы им долги отдавать будем за предоставленное удовольствие?

— Не понял, — поднял брови старший Игнатьев.

— Есть у меня ощущение, — пояснил император, — что у нас, кто сейчас находится у власти, имеется должок перед этими детишками. Он растет и скоро будет предъявлен к оплате.

Генерал кашлянул, потер пальцем переносицу и уставился на царя совсем другими глазами, в которых уже не было никакой расслабленности.

— Только не говорите, Алексей Павлович, что я изменился, — усмехнулся монарх, — я это уже слышал слишком часто, чтобы привыкнуть. Будем считать, что я болел, а теперь выздоровел и обнаружил, что мир выглядит сегодня так, будто огонек на бикфордовом шнуре уже нырнул в зорьку, поэтому времени уже не хватает на традиционные церемонии, приходится быстро переходить к существу дел.

— Ну что ж, — старший Игнатьев промокнул губы салфеткой, аккуратно сложил её на скатерти и положил сверху оба кулака, — по существу, так по существу….Вы хотели поговорить о Пирамиде?

— Да, ведь именно так называл детище Канкрина министр Александра II Лорис-Меликов? Мне нужна агентура в Европе, которая никаким образом не будет связана с официальным МИД или с жандармским управлением. Мне нужна полностью независимая работоспособная разведочная структура, и использовать для этих целей ваших людей, — император сделал акцент на слове «ваших», — было бы проще, чем создавать что-то с нуля… А Ваша «Звездная палата» и Пирамида идеально для этого подходят. Меня всё устраивает, даже ваша ссора со «Священной дружиной» и вынужденный переход на нелегальное положение.

— Вы даже это знаете? — удивился Игнатьев.

— Да, и еще многое-многое другое, начиная с того, что «Священная дружина» не распущена, даже наоборот — недавно договорилась о взаимодействии, а фактически — наняла социал-революционеров для формирования справедливого общества — в их понимании этого слова.

— А их понимание расходится с вашим? — осторожно поинтересовался генерал.

— Чуть больше, чем полностью, — вздохнул император, — но я не собираюсь прямо сейчас рубить с плеча и пресекать их деятельность, в частности — пока не трогаю Безобразова и Вонлярского. Пусть считают, что все их планы — тайна за семью печатями.

— А про нас… про меня вам тоже известно ВСЁ? — с легкой усмешкой спросил Игнатьев.

— Вы имеет ввиду Ваши сетования на отсутствие на троне сильного царя и задушевные беседы о необходимости военной силой принудить династию к решительным реформам? — в тон генералу спросил император. — Да, известно. И не бледнейте так, пожалуйста, среди ваших собеседников нет доносчиков, я узнал это совершенно другим способом.

— А можно полюбопытствовать — каким? (*)

— Нет… И считаю, что это не важно. Я прекрасно понимаю, что ваши действия — это результат полного невнимания к вашим тревогам за судьбу России и пытаюсь исправить ситуацию, ожидая от вас понимания и взаимности.

— Я, конечно, могу что-то подзабыть, — медленно начал генерал…

— А вот этого точно не надо сейчас говорить, Алексей Павлович, — жестко пресек продолжение император. — Человек, который помнит по фамилиям не только вахмистров, но даже взводных унтер-офицеров своего бывшего полка, не может не помнить такие важные вещи. (**) Скажите лучше правду — вы сомневаетесь в том, что задачи, которые я хочу решить с вашей помощью и с помощью Канкрина в Европе, пойдут на пользу Отечеству? Боитесь, что всё закончится трагедией для людей, которых вы оберегаете?

Генерал насупился и опустил голову. Конечно же, разведочная служба Канкрина не была его личной собственностью и он не имел права что-либо скрывать от государя. Но с другой стороны, после отставки Лорис-Меликова людей просто выкинули, как надоевшую игрушку и никогда о них не вспоминали, их работой не интересовались. Исключительно благодаря инициативе семьи Канкриных и частным пожертвованиям нескольких посвящённых, именуемых в шутку «Звездной палатой», служба не рассыпалась и не исчезла, а продолжала по инерции свою деятельность, все более превращаясь в тень прошлого, пока три года назад в бывшей вотчине губернатора Иркутска Игнатьева не погиб при загадочных обстоятельствах Георгий Канкрин, расследовавший хищения в Иркутской таможне. Ниточки, за которые потянуло расследование, привели сначала на строительство Транссиба, а оттуда — к могущественному министру финансов Витте, после чего стали рваться, наполняя газеты скоропостижными некрологами. Преступное сообщество, перекачивающее казённые средства в частные руки, оказалось столь обширным и замысловатым, что создавалось впечатление о существовании на территории России еще одного — теневого государства, гораздо более могущественного, чем официальный императорский двор. Оставалось только понять какую роль играет в этом теневом государстве царская семья, изначально отнесенная к сообщникам. Но сегодняшняя встреча и последние слова монарха эту уверенность поколебали. Если царь, как от назойливой мухи, отмахивается даже от домашних заговоров, считая их несущественными, то это значит только одно — он чувствует нечто более серьезное и этой угрозой вполне может быть как раз объект их собственного внимания.

— Я оберегаю людей, — дрогнувшим голосом, наконец, произнес генерал, — которые всегда оберегали Вас, Ваше императорское величество, несмотря на опалу и досадное пренебрежение их патриотизмом и самопожертвованием.

— Жизнь несправедлива, — ответил император. — Думаю, что список незаслуженно забытых и обойденных вниманием будет настолько значительным, что мы до весны не управимся с составлением мартиролога. Не будет ли более продуктивно попытаться спрогнозировать более справедливое будущее, вместо того, чтобы постоянно ворошить обиды прошлого?

— Вы надеетесь, Ваше императорское величество, что с помощью «Пирамиды» Вам удастся сделать это? — спросил старший Игнатьев, кивнув в знак согласия с такой постановкой вопроса. — Если вы настаиваете на столь высокой конфиденциальности как нашей встречи, так и последующей работы, значит вы реально опасаетесь кого-то из столичного высшего света?

— Всё гораздо серьёзнее, Алексей Павлович, — внимательно глядя в глаза генералу, сказал монарх, — я считаю, что так называемый высший свет давно представляет собой коллективную опасность, и его стремительная деградация оказывает разрушительное влияние на всё государство.

— Ваше Императорское Величество, — поперхнулся Игнатьев, — но и Вы, и я… мы тоже являемся частью этого общества.

— И это — самая большая трагедия, генерал. Когда война идет с внешним врагом, то тут всё привычно, просто и понятно. Впереди — чужие, вокруг — свои… Хотя… чужие у нас тоже присутствуют и играют далеко не последнюю скрипку.

— Вы про масонов? Про англичан?

— Нет, я про тех, кто использует и масонов, и англичан, как рабочие инструменты.

— В ваших словах присутствует что-то инфернальное!

— Напротив, я сейчас, как никогда, далёк от мистики, поэтому предлагаю сразу назвать всех своими именами, чтобы не казалось, что я на досуге занимаюсь столоверчением.

— Я весь во внимании, Ваше императорское величество!

— Россия и нынешняя элита еще долго могли бы спокойно тихо гнить в своем тихом омуте, если бы не новый геополитический игрок без привычных государственных реквизитов. Россия стремительно становится колонией не какого-то другого государства, а неправительственных структур, вообще не имеющих национальной принадлежности, а потому, как хамелеон, окрашивающихся в цвета любого флага в зависимости от текущих потребностей.

— Простите, Ваше величество…

— Алексей Павлович, Вы что-нибудь слышали о банковских домах Барди и Перуцци? Нет? Ну тогда сначала небольшой экскурс в историю, потому что именно их разорение ознаменовало собой конец средневековья, и сейчас весь мир переживает аналогичные процессы. Антигерои 14 века, флорентийские банкиры Барди и Перуцци были не просто финансистами. Они в большей степени влияли на политику, чем короли и нобели. Им удалось получить право на сбор десятины для папского престола методом денежных переводов — дом Барди платил Папскому престолу авансом из своих денег, а потом возмещал себе расходы сбором десятины. Сотрудничество с католической церковью позволяло им безбоязненно кредитовать знать, потому что за невозврат долга следовало отлучение от Церкви, чего они боялись как огня. Компания Барди и Перуцци завела даже счёт в банке на имя Господа Бога, куда ежегодно начислялась огромная сумма от 5000 до 8000 флоринов на мессы по прощению греха ростовщичества. Папские секретари могли брать оттуда деньги в любой момент. Из всей Европы наибольшее влияние Дом Барди получил в Англии, где они прибрали к рукам все финансы и вогнали короля в огромные долги. В то время между Англией и Францией не было каких-то непримиримых противоречий, однако в состоянии покоя эти страны были неудобны для грабежа. И вот методом кредитования обеих сторон, банкирские дома подтолкнули Англию и Францию к войне, названной столетней. Они надеялись, что таким образом быстро и окончательно подомнут под себя оба государства. Но война затянулась… Английский и французский престолы объявили дефолт. В итоге в 1340 году «золотая сеть» лопнула, обанкротив почти всю Европу. Я так подробно рассказываю эту историю исключительно для того, чтобы Вы, Алексей Павлович, а также Ваши сыновья, имея аналитический склад ума, смогли увидеть параллели между этим историческим экскурсом и днем сегодняшним, о котором очень хорошо написал Михаил Осипович Меньшиков на начало ХХ века… Давайте я лучше прочитаю, чем пересказывать…

Император раскрыл лежавшую на столе записную книжку:

«ХIХ век окончательно утвердил наш духовный плен у Европы. Народно-культурное творчество у нас окончательно сменилось подражанием. Из подражания Западу мы приняли чужой критерий жизни, для нашей народности непосильный. Мы хотим жить теперь не иначе как западной роскошью, забывая, что ни расовая энергия, ни природа наша не те, что там. Запад поразил воображение наших верхних классов и заставил перестроить всю нашу народную жизнь с величайшими жертвами и большой опасностью для неё. Подобно Индии, сделавшейся из когда-то богатой и ещё недавно зажиточной страны совсем нищей, Россия стала данницей Европы во множестве самых изнурительных отношений. Желая иметь все те предметы роскоши и комфорта, которые так обычны на Западе, мы вынуждены отдавать ему не только излишки хлеба, но, как Индия, необходимые его запасы. Народ наш хронически недоедает и клонится к вырождению. И всё это только для того, чтобы поддержать блеск европеизма, дать возможность небольшому слою капиталистов идти нога в ногу с Европой. ХIХ век следует считать столетием постепенного и в конце тревожно быстрого упадка народного благосостояния в России. Если не произойдёт какой-нибудь смены энергий, если тягостный процесс подражания Европе разовьётся дальше, то Россия рискует быть разорённой без выстрела».

— Да, — задумчиво покачал головой старший Игнатьев, — со многим я согласен, но журналист ни словом не обмолвился об этой таинственной силе, анонсированной вами.

— Дойдёт и до неё, — усмехнулся император. — Я бы хотел только подчеркнуть, на что обращает внимание Меньшиков. Тот самый высший свет, о котором мы говорили, уже сто лет живёт не по средствам. Соответствовать навязанному дворянскому образу жизни, давать балы и бывать на приемах, иметь гувернёров, и тому подобное, в России могут позволить себе лишь один из семи дворян. Если по Пушкину, то только каждый седьмой может быть Троекуровым, остальные — только Дубровскими. А там, где на красивую жизнь не хватает денег..

— Там сразу появляется ростовщик, — закончил мысль старший сын Игнатьева — Алексей, впервые вступивший в диалог.

— Именно так, поручик, — кивнул головой император. — Сначала нам был навязан образ жизни не по средствам, а потом вежливо предложен выход из этого безвыходного положения — кредит! А ведь на руках дворян были деньги и немалые! После отмены крепостного состояния помещики получили десять млрд рублей выкупных платежей — в три раза больше стоимости всей российской промышленности на начало ХХ века — и всё промотали. А промотав, продолжили красивую жизнь уже в кредит. Изменился лишь объект залога: в первой половине XIX века дворяне закладывали крепостных, во второй половине — землю. Результат закономерен — если тридцать лет назад в залоге было 4 % дворянских земель, то сейчас уже половина и при этом больше половины дворян уже не служит и служить не собирается. Ну как вам картина нашей действительности, Ваши сиятельства?

Приглашенные уткнулись в столовые приборы и безмолвствовали. Они все это знали, видели, чувствовали… Но как-то не складывали всю мозаику на одну полочку, а потому все эти мздоимства, банкротства, паразитизм и иже с ними, казались не системой, а частными недостатками, которые возможно устранить хирургически — вырезав негодные, загнившие органы к чертовой матери…

— А теперь обещанные имена, — безжалостно продолжал император, — а также их ближайшие планы. В первую очередь это семейство Барухов и их карманная касса — Chartered Bank of India, Australia & China, руководит которым талантливый и амбициозный Бернард Барух.(***) Эта семья — главный координатор финансовых потоков и основной заказчик политических катаклизмов. Они — над схваткой и являются верховными арбитрами для всех остальных. Теперь об остальных: в первую очередь — Ротшильды и Бэринги, во вторую — Рокфеллеры и Шиффы, и наконец — Ватикан. Это трио освоило и распределило три способа получения «денег из воздуха». Я говорю об обменный курсе, и тут первую скрипку играют Ротшильды, о ссудном проценте, где непревзойденные мастера — Рокфеллеры. И, наконец, о неосязаемом капитале — это репутация, клиенты, связи — это прерогатива Ватикана. Таким образом, за Ватиканом закрепились доходы от управления людскими ресурсами, за Рокфеллерами — финансовые потоки от ростовщичества, а за Ротшильдами — контроль над мировыми запасами полезных ископаемых. У каждой из указанных группировок есть своя «контора». У Ватикана это прелатура Папского престола — орден «Opus Dei». Офисом Ротшильдов является орден Бнай-Брит, «Сыны Завета» со штаб-квартирами в Лондоне и в Гонконге. Наконец, гнездом Рокфеллеров является масонский орден «Иллюминатов», штаб-квартира которого располагается при Йельском Университете в штате Коннектикут. Чтобы не передраться между собой насмерть, эти группы образуют постоянные или временно действующие международные структуры наднационального управления и согласования, продавливающие коллективными усилиями любое, выгодное им решение, через национальные правительства. Например, в 1884 году на берлинской конференции общим советом западно-европейских стран было принято решение, что те страны, которые не могут своими ресурсами воспользоваться, должны быть открыты насильственно. Официально речь шла про Африку, на самом деле никого особо не интересовавшую. По существу, европейцы говорили о России….

— Ваше Императорское Величество! Но это невозможно! У нас с Францией союзнический договор! Они бы не позволили!..

— Алексей Павлович! — не стал дослушивать император, — Франция не просто позволила, она, как наш кредитор была застрельщиком еще более решительной резолюции, где рядом с Африкой должна была быть названа Россия. У Вас слишком возвышенное представление об этой стране. Давайте я приведу слова маркиза де Брольи, руководителя французской спецслужбы Secret du Roi короля Людовика XV:

«Что до России, то мы причислили ее к рангу европейских держав только затем, чтобы исключить потом из этого ранга и отказать ей даже в праве помышлять о европейских делах… Пусть она впадет в летаргический сон, из которого ее будут пробуждать только внутренние смуты, задолго и тщательно подготовленные нами. Постоянно возбуждая эти смуты, мы помешаем правительству московитов помышлять о внешней политике»

— То есть Россия опять осталась одна? — подавленно спросил младший Игнатьев.

— Ещё меньше, чем одна, — грустно усмехнулся император. — Часть России таковой уже фактически не является. Внутри государства созрело, выросло, укрепилось и набрало существенный политический вес сообщество, враждебно настроенное по отношению к России и даже не говорящее по-русски. Во время последней переписи 1897 года больше половины дворян заявило, что русский не является для них родным… А сколько у нас англоманов, франкоманов — вообще не сосчитать… Еще Юрий Крижанич в XVII веке отмечал нашу старую «смертоносную немощь» — ксеноманию, преклонение и даже заискивание перед «иноплеменниками» с одновременным «посрамлением» себя. Запад давно подметил эту болезнь и умело использует её…

— Ну что же, Ваше Императорское Величество, теперь мне понятно, зачем Вам нужна Пирамида, но она никак не сможет справиться с такими мощными организациями, о которых Вы нам рассказали.

— От нее это и не требуется, — улыбнулся император, — достаточно будет информации о финансовых потоках утекающих из России, а это больше миллиарда золотых рублей в год. Как и кем они выводятся? Куда попадают? Кто является конечным получателем и почтальоном? Этого вполне достаточно, чтобы начать контригру. А до этого — создавать у противника полное впечатление, что у него всё под контролем и всё идёт строго по его плану.

— Тогда с чего начнём?

— Со связи, которую мы будем поддерживать через газетные объявления, телеграфные депеши и курьеров. Подробные инструкции я приготовил. Сейчас вы их прочитаете — только не вслух — и запомните. Потом в моем присутствии уничтожите. Кто поедем во Францию? И Алексей, и Павел? Оба? Ну что ж, господа, будьте готовы к тому, что командировка окажется длительной….

–