Торкель завтракал в ресторане гостиницы. Билли уже уехал в отделение, чтобы оборудовать им помещение, а Ванью он еще не видел. Начинался серый, туманный, уже почти летний день, за окном жители Вестероса спешили на работу. Торкель стал просматривать утренние газеты. Центральные и местные. Все писали об убийстве. Центральные газеты писали немного, в основном дополняли сведения. Помимо прибытия Госкомиссии единственной новостью оказалось то, что, согласно близкому полиции источнику, речь может идти о ритуальном убийстве, поскольку у жертвы отсутствует сердце. Торкель вздохнул. Если утренние газеты обсуждают ритуальное убийство, до чего же дойдет вечерняя пресса? Сатанизм? Воровство органов? Каннибализм? Возможно, найдут какого-нибудь немецкого «эксперта», который расскажет читателям, что отнюдь не исключено, будто некий сумасшедший с определенными навязчивыми идеями мог съесть сердце другого человека с целью заполучить часть его силы. Затем сошлются на индейцев-инков или какое-нибудь другое давно вымершее племя, которое вызывает у народа ассоциации с человеческими жертвами. И рядом интернет-опрос:

Торкель покачал головой. Надо следить за собой. Он начинает превращаться в то, что Билли называет 3С, — в Скучного Сварливого Старика. Хотя он целыми днями и вращался в обществе молодых людей, он чувствовал, что все чаще скатывается к мышлению, которое можно истолковать лишь так, будто он считает, что раньше было лучше. Ничего раньше лучше не было. За исключением его личной жизни, но она едва ли оказывала воздействие на остальной мир. Надо приноравливаться к ситуации. Торкелю совсем не хотелось превращаться в одного из тех усталых старых полицейских, что цинично жалуются на время, в котором живут, все глубже проваливаясь в свои кресла со стаканом виски в руке и музыкой Пуччини в стереонаушниках. Значит, надо брать себя в руки. В мобильном телефоне зажужжало — эсэмэс от Урсулы. Он нажал на «показать». Она прибыла и поехала прямо к месту обнаружения трупа. Не могут ли они встретиться там? Торкель допил кофе.

Урсула Андерссон стояла на краю маленького озерца. В вязаном шерстяном свитере, заправленном в темно-зеленые прорезиненные брюки, доходившие ей до груди, она больше походила на рыбака или человека, собиравшегося очищать берег от разлившейся нефти, чем на одного из самых прозорливых полицейских страны.

— Добро пожаловать в Вестерос.

Урсула обернулась и увидела, как Торкель кивнул Харальдссону и нырнул под заградительную ленту, шедшую вокруг большей части болота.

— Красивые брюки.

Урсула улыбнулась ему:

— Спасибо.

— Ты уже туда залезала? — Торкель многозначительно кивнул на озерцо.

— Измерила глубину и взяла несколько проб воды. А где остальные?

— Билли готовит для нас помещение в отделении, а Ванья собиралась поехать поговорить с подругой парня. По нашим сведениям, она последней видела его в живых. — Торкель подошел и остановился на краю озерца. — Как у тебя идут дела?

— О следах ног нечего и думать. Тут прошла целая куча народу. Ребята, которые нашли парня, полицейские, персонал скорой помощи и просто гулявшие прохожие.

Урсула присела на корточки и указала на бесформенную ямку в глинистой почве. Торкель присел рядом с ней.

— К тому же следы глубоко вдавлены. Слишком глинистая и сырая почва. — Урсула обвела рукой вокруг. — Неделю назад было наверняка еще более мокро. Большая часть низины находилась под водой. — Она поднялась, бросила через плечо взгляд в сторону Харальдссона и наклонилась поближе к Торкелю.

— Как зовут того парня? — Она кивнула в сторону Харальдссона, и Торкель обернулся через плечо, хотя прекрасно знал, кого Урсула имеет в виду.

— Харальдссон. Он руководил расследованием до нашего приезда.

— Знаю. По пути сюда он повторил это по меньшей мере три раза. Как он тебе?

— Ему необходимо поработать над первым впечатлением, но он, пожалуй… о’кей.

— Можешь подойти на минутку? — обратилась Урсула к Харальдссону.

Харальдссон подлез под заграждение и, хромая, подошел к Урсуле и Торкелю.

— Вы обследовали дно? — поинтересовалась Урсула. Харальдссон кивнул:

— Дважды. Ничего.

Урсула кивнула сама себе. Она и не ожидала, что здесь найдут орудие убийства. Урсула вновь окинула взглядом окрестности. Все верно.

— Расскажи, — попросил Торкель, по опыту знавший, что Урсула, вероятно, видит здесь гораздо больше, чем просто простиравшуюся перед ним мокрую лесную низину.

— Умер он не здесь. Согласно предварительному протоколу вскрытия, ножевые удары были настолько глубокими, что на коже остались следы от рукоятки ножа. Это указывает на то, что жертва лежала на чем-то твердом и жестком. — Урсула показала рукой себе на ноги. — Если мы предположим, что в прошлые выходные тут было еще более сыро и глинисто, то вогнать нож по рукоятку почти невозможно. Во всяком случае, в мягкие области.

Торкель посмотрел на нее с восхищением. Хоть они и проработали вместе уже много лет, ее знания и аналитические способности по-прежнему производили на него сильное впечатление. Он возблагодарил свою счастливую звезду за то, что Урсула сама нашла его всего через несколько дней после того, как его назначили начальником следственной группы Государственной комиссии по расследованию убийств. Урсула просто появилась в одно прекрасное утро семнадцать лет назад. Ждала его прямо перед кабинетом. Она не договаривалась о встрече заранее, но сказала, что ей потребуется не больше пяти минут. Он впустил ее.

Она работала в Государственной лаборатории судебной экспертизы, начинала свою карьеру в качестве полицейского, но вскоре стала все больше специализироваться на обследовании мест преступления, а впоследствии — на технических доказательствах и судебной медицине. Таким образом она и попала в Линчёпинг — в Государственную лабораторию судебной экспертизы. За свои пять минут она рассказала, что там ей вполне нравится, но не хватает охоты. Именно так она и выразилась — охоты. Одно дело стоять в белом халате в лаборатории, сверяя ДНК и испытывая оружие, и совсем другое — анализировать доказательства на месте и с остальными окружать добычу, которую затем поймают. Это дает стимул и удовлетворение, каких никогда не получишь от совпадения анализов ДНК. Способен ли Торкель ее понять? Торкель оказался способен. Урсула кивнула. Хорошо. Она посмотрела на часы: четыре минуты сорок восемь секунд. Последние двенадцать секунд она употребила на то, чтобы оставить свой номер телефона и выйти из кабинета.

Торкель навел справки: все отзывались об Урсуле только хорошо, но быстро принять решение ему под конец помогло то, что начальник лаборатории судебной экспертизы практически пригрозил ему физической расправой, если он хотя бы взглянет в сторону Урсулы. Торкель пошел дальше — он в тот же день принял ее на работу.

— Значит, это лишь место, куда его сбросили.

— Вероятно. Если исходить из того, что убийца выбрал это озерцо, значит, он хорошо ориентируется в здешних местах и наверняка припарковал машину максимально близко. Там, наверху.

Она указала на расположенный метрах в тридцати довольно крутой откос высотой около двух метров. Словно по команде они двинулись туда. Харальдссон похромал следом.

— Как Микаэль?

Урсула бросила на Торкеля удивленный взгляд.

— Нормально, почему ты спрашиваешь?

— Ты ведь вернулась домой всего несколько дней назад. Ему не удалось с тобой толком пообщаться.

— Это работа. Он понимает. Привык.

— Хорошо.

— Кроме того, ему надо на какую-то выставку в Мальмё.

Они подошли к откосу. Урсула оглянулась на озерцо. Преступник, вероятно, спускался где-то здесь. Они принялись втроем изучать склон. Буквально через минуту Урсула остановилась. Отступила на шаг назад. Для сравнения посмотрела по сторонам, присела, чтобы взглянуть сбоку. Впрочем, она не сомневалась. Растительность была слегка примята. Большая часть уже поднялась обратно, но все-таки остался такой след, будто здесь что-то тащили. Урсула присела на корточки. На слабеньком кустике сломано несколько веточек, и на беловато-желтом изломе присутствовал лишний цвет чего-то, что могло оказаться кровью. Урсула достала из сумки маленький мешочек на молнии, осторожно отщипнула кусочек ветки и положила в мешочек.

— Думаю, я нашла, где он спускался. Вы не займетесь дорогой?

Торкель рукой показал Харальдссону, чтобы тот продолжал идти наверх. Выбравшись на узкую гравиевую дорогу, Торкель огляделся. Чуть поодаль стояли их собственные машины.

— Куда ведет эта дорога?

— В город, мы ведь по ней приехали.

— А в другую сторону?

— Она немного плутает, но постепенно выходит на шоссе.

Торкель посмотрел вниз, под откос, где осторожно ползала на четвереньках Урсула, с интересом переворачивая каждый листок. Если тело спускали здесь, то можно предположить, что его вытащили из багажника или задней дверцы непосредственно над этим местом. Почему бы убийце не избрать, так сказать, кратчайший путь вниз? Гравиевая дорога плотно утрамбована — ни малейшего шанса найти следы от шин. Торкель посмотрел на машины, на которых они приехали. Их припарковали чуть в стороне, чтобы они не занимали слишком большую часть узкой дороги. А что если?..

Торкель встал точно над узким промежутком, который изучала Урсула. Багажник здесь. Торкель представил, что перед ним припаркована машина. Стало быть, если следы от шин имеются, то они должны находиться примерно на метр дальше. Он осторожно ступил на обочину. К своей радости, он обнаружил, что почва на ней значительно мягче, чем на дороге, но не такая глинистая, как в низине. Торкель принялся осторожно отклонять траву и кусты и почти сразу получил дивиденды.

Глубокие отпечатки шин.

Торкель улыбнулся.

Начало положено хорошее.

— Вы не передумали?

Спросившая женщина поставила на стол чашку дымящегося чая и выдвинула стул для Ваньи, которая отрицательно помотала головой.

— Нет, спасибо.

Женщина уселась и начала помешивать ложечкой в чашке. На кухонном столе был накрыт завтрак. Молоко и простокваша стояли рядом с пакетом мюсли и овсяных хлопьев. В корзиночке для хлеба, похоже сплетенной из коры, лежали несколько кусков свежего хлеба и два разных сорта хрустящих хлебцев. Картину дополняли масло, сыр, ветчина, нарезанные огурцы и коробочка печеночного паштета. Накрытый стол контрастировал с кухней в целом, которая казалась взятой из каталога мебели. Пусть и не самого нового, но порядок на кухне царил безупречный. Никакой посуды в мойке, никаких крошек на столах, пусто и чисто. На черной плите ни единого пятнышка, как и на всем кухонном оборудовании. Ванья могла поклясться, что если бы она встала и пощупала полку с приправами над плитой, то не обнаружила бы даже тонюсенькой пленки жира. Насколько Ванья успела заметить, патологическая любовь к порядку распространялась и на остальную часть дома. Однако один предмет немного выделялся. Ванья никак не могла оторвать взгляда от висевшего на стене позади пьющей чай женщины украшения. Это была вставленная в рамку мозаичная картина из пластиковых бусинок. Причем размером не с подставку под кастрюлю, а не менее чем 40 х 80 см. Она изображала распростершего руки Иисуса со свисающими вниз белыми одеждами. Вокруг головы у него светился золотисто-желтый нимб, а лицо с черной бородой и ярко-голубыми глазами было обращено чуть наискось и вверх. Над головой красными бусинками было выложено: «Я есмь Путь, и Истина, и Жизнь». Женщина напротив проследила за взглядом Ваньи.

— Лиза сделала это, пока болела ветрянкой. Ей было шесть. Разумеется, ей немного помогали.

— Очень красиво, — сказала Ванья, добавив про себя: «И чуть жутковато».

Женщина, которая, открывая Ванье дверь, представилась как Анн-Шарлотт, довольно кивнула в ответ на похвалу, отпила маленький глоток горячего чая и опустила чашку.

— Да, Лиза очень талантлива. Тут более пяти тысяч бусинок. На мой взгляд, потрясающе!

Анн-Шарлотт потянулась за хрустящим хлебцем и стала намазывать его маслом. Ванью не переставало занимать, откуда им известно, сколько здесь бусинок. Неужели они считали? Она чуть не спросила об этом Анн-Шарлотт, когда та вернула нож в коробочку с маслом и посмотрела на нее, озабоченно наморщив лоб.

— Как ужасно то, что случилось. С Рогером. Мы молились за него всю неделю, пока он считался пропавшим.

«И видите, насколько это помогло», — подумала Ванья, но лишь пробормотала в знак согласия что-то сочувственное, бросив одновременно, возможно, чуть слишком очевидный взгляд на часы. Анн-Шарлотт, похоже, уловила намек.

— Лиза освободится с минуты на минуту. Если бы мы знали, что вы придете… — сказала Анн-Шарлотт, разведя руками извиняющимся жестом.

— Ничего страшного. Я признательна за возможность поговорить с ней.

— А как же иначе? Если мы можем хоть чем-то помочь. Как себя чувствует его мама? Ее, кажется, зовут Лена? Она наверняка совсем убита.

— Я с ней не встречалась, — ответила Ванья, — но можно себе представить. Рогер был единственным ребенком?

Анн-Шарлотт кивнула, сразу приняв еще более озабоченный вид. Будто на ее плечи только что легла большая часть мировых проблем.

— Им жилось не слишком легко. Насколько я понимаю, одно время у них были финансовые затруднения, потом разные неприятности в старой школе Рогера. Правда, сейчас у него вроде все наладилось. И тут случилось это.

— Что за неприятности были у него в старой школе? — поинтересовалась Ванья.

— Его там травили, — донеслось из дверей.

Ванья с Анн-Шарлотт обернулись. В дверях стояла Лиза. Прямые влажные, но хорошо расчесанные волосы до плеч. Челка убрана простой заколкой. На девочке была застегнутая почти до шеи белая рубашка, а поверх нее вязаный однотонный жилет. На шее висел золотой крестик, цепочка от которого зацепилась за один из уголков воротника рубашки. Юбка заканчивалась чуть выше колен, дальше — плотные колготки. Ванья сразу подумала о девочке из какого-нибудь телевизионного сериала семидесятых годов, который повторно показывали в ее детстве. Особенно из-за серьезного, почти угрюмого выражения лица. Ванья встала, протянула вошедшей на кухню девочке руку и пододвинула стул к короткому концу стола.

— Здравствуй, Лиза, меня зовут Ванья Литнер. Я из полиции.

— Я уже разговаривала с одним полицейским, — ответила Лиза, принимая протянутую Ваньей руку, быстро пожала ее и согнула колени, сделав книксен. Потом села. Анн-Шарлотт встала, подошла к кухонному шкафу и вынула оттуда чайную чашку.

— Я знаю, — продолжила Ванья, снова усаживаясь, — но я работаю в другом отделе, поэтому мне бы очень хотелось, чтобы ты согласилась поговорить со мной тоже, хотя меня, возможно, будут интересовать те же вопросы.

Лиза пожала плечами и потянулась к стоявшему на столе пакету с мюсли. Потом вытряхнула в стоявшую перед ней глубокую тарелку солидную порцию хлопьев.

— Когда ты говоришь, что Рогера в старой школе травили, — продолжила Ванья, — знаешь ли ты, кто именно его травил?

Лиза опять пожала плечами.

— Думаю, все. Приятелей у него там, во всяком случае, не было. Он не любил об этом рассказывать. Просто радовался тому, что оставил ту школу и перешел к нам.

Лиза потянулась за простоквашей и обильно полила ею хлопья. Анн-Шарлотт поставила перед дочерью чашку с чаем.

— Рогер был очень хорошим мальчиком. Спокойным. Чувствительным. Взрослым для своего возраста. Просто непостижимо, что кто-то… — не закончив фразу, Анн-Шарлотт села на прежнее место.

Ванья открыла блокнот и записала на одной странице: «Старая школа — травля». Потом обратилась к Лизе, как раз засунувшей в рот большую ложку простокваши с хлопьями.

— Давай вернемся к той пятнице, когда он исчез. Не можешь ли ты рассказать, чем вы занимались, не случилось ли чего-нибудь особенного, когда Рогер был здесь, — все, что сможешь вспомнить, каким бы обычным и несущественным оно ни казалось?

Прежде чем ответить, Лиза не торопясь дожевала и проглотила хлопья.

— Я уже все рассказала. Другому полицейскому, — заявила она, глядя на Ванью в упор.

— Да, но как я уже говорила, мне тоже необходимо это услышать. В котором часу он сюда пришел?

— Где-то после пяти. Возможно, в половине шестого. — Лиза взглянула на мать, прося о помощи.

— Ближе к половине шестого, — сказала Анн-Шарлотт. — Нам с Эриком надо было поспеть к шести часам, и мы как раз выходили, когда появился Рогер.

Ванья кивнула и записала.

— А чем вы с ним тут занимались?

— Мы сидели у меня в комнате. Немного поготовили уроки на понедельник, потом вскипятили чай и посмотрели Let's Dance. Он ушел чуть раньше десяти.

— Он говорил, куда направляется?

Лиза снова пожала плечами.

— Сказал, что домой. Ему хотелось узнать, кто вылетел, а это сообщают только после новостей и рекламы.

— И кто вылетел?

Ванья увидела, как ложка, уже направлявшаяся в рот Лизы с новой порцией хлопьев с простоквашей, остановилась. Ненадолго. Едва заметно, но все же. Возникло сомнение. Ванья просто вела легкую беседу, чтобы снять ощущение допроса, но вопрос Лизу удивил, это точно. Лиза продолжила есть.

— Я де зда…

— Не говори с набитым ртом, — вмешалась Анн-Шарлотт.

Лиза умолкла. Она тщательно жевала, не сводя глаз с Ваньи. Выигрывает время? Почему она не ответила перед тем, как сунуть ложку в рот? Ванья ждала. Лиза жевала. И глотала.

— Не знаю. Я не посмотрела после новостей.

— Какие они исполняли танцы? Ты помнишь? — Ванья была уверена в том, что взгляд Лизы помрачнел. Вопросы ее почему-то раздражали.

— Я не знаю, как они называются. Мы смотрели не очень внимательно. Болтали, читали, слушали музыку и тому подобное. Немного переключали каналы.

— Не понимаю, почему вам так важно знать содержание телепередачи, когда надо найти того или тех, кто погубил Рогера, — вмешалась Анн-Шарлотт, с некоторым раздражением поставив чашку на стол.

— Конечно, неважно. Просто к слову пришлось, — ответила Ванья с улыбкой.

— Рогер говорил в течение вечера о том, что его что-то беспокоит? — снова обратилась она к Лизе, продолжая улыбаться.

Девочка на улыбку не ответила, а посмотрела Ванье в глаза с вызовом:

— Нет.

— Ему никто не звонил? Не получал ли он эсэмэс, о которых не хотел говорить или которые бы его взволновали?

— Нет.

— Он не вел себя как-то по-особенному, тебе не казалось, что ему трудно сконцентрироваться или что-нибудь в этом роде?

— Нет.

— И он не говорил, что собирается пойти еще к кому-то, когда уходил от тебя около… десяти, ты сказала?

Лиза разглядывала Ванью. Кого она, собственно, пытается обмануть? Ей ведь прекрасно известно, что Лиза сказала: «Рогер ушел около десяти». Значит, проверяет ее. Чтобы посмотреть, не начнет ли та противоречить сама себе. Ничего у нее не выйдет. Лиза хорошо подготовилась.

— Да, он ушел около десяти, и нет, он сказал, что пойдет домой, чтобы узнать, кто вылетел. — Лиза потянулась к корзинке с хлебом и взяла мягкий кусок.

Тут снова вмешалась Анн-Шарлотт.

— Она ведь уже говорила. Я не понимаю, зачем заставлять ее снова и снова отвечать на те же вопросы? Вы что, ей не верите? — голос Анн-Шарлотт звучал почти оскорбленно. Будто одна мысль о том, что ее дочурка может солгать, казалась ей глубоко возмутительной.

Ванья посмотрела на Лизу. Возможно, для матери это и оскорбительно, но совершенно ясно: Лиза что-то скрывает. Что-то произошедшее тем вечером, о чем она не намерена рассказывать. По крайней мере в присутствии матери. Лиза отрезала немного сыра и раскладывала кусочки по бутерброду медленными, почти обстоятельными движениями, периодически поглядывая на Ванью. Надо проявлять осторожность. Эта женщина гораздо проницательнее того полицейского, с которым она разговаривала в школьном кафетерии. Главное — придерживаться заученной истории. Точно повторять время. Мелкие подробности вечера ей не вспомнить. Ничего особенного не произошло.

Рогер пришел.

Уроки.

Чай.

Телевизор.

Рогер ушел.

Не может же она помнить все детали обычного скучноватого вечера пятницы. К тому же она в шоке. Ее парня убили. Умей она получше плакать, она бы сейчас выдавила несколько слезинок, чтобы заставить маму прекратить разговор.

— Разумеется, я ей верю, — спокойно сказала Ванья, — но Лиза была последней из известных нам людей, видевших Рогера тем вечером. Важно, чтобы мы правильно установили все детали. — Ванья отодвинула свой стул. — Впрочем, я ухожу. Вы можете отправляться в школу и на работу.

— Я работаю только несколько часов в неделю в приходе. Но это на общественных началах.

Домохозяйка. Это объясняет безупречность дома. По крайней мере в отношении уборки.

Ванья достала визитную карточку и протянула ее Лизе. При этом она так долго не отрывала пальца, что Лизе пришлось поднять глаза и встретиться с ней взглядом.

— Позвони, если вспомнишь что-нибудь, чего не рассказала о пятнице. — Ванья переключилась на Анн-Шарлотт: — Я найду дорогу. Продолжайте завтракать.

Покинув кухню, Ванья вышла из дома и поехала обратно в отделение. По пути она думала об убитом мальчике, и ей пришла в голову мысль, которая ее слегка огорчила и от которой ей стало не по себе.

Она пока не встретила никого, кто бы казался особенно опечаленным и расстроенным смертью Рогера.