Ванья и Торкель сидели в комнате для допросов. Напротив них сидела Беатрис Странд. На ней были те же темно-зеленая блузка и длинная юбка, что и в тот раз, когда Ванья с Себастианом впервые встретились с ней в гимназии. Но сейчас Беатрис выглядела усталой. Усталой и бледной. Веснушки еще отчетливее выступали на ее бледном лице. Возможно, это только казалось, но стоящему в соседней комнате Себастиану подумалось, что даже ее пышные рыжие волосы утратили часть блеска. Беатрис сжимала в руке бумажный носовой платок, но даже не пыталась вытирать слезы, беззвучно стекавшие у нее по щекам.

— Конечно, мне следовало рассказать.

— Да, это бы многое упростило, — кратко, сердито, почти с укором произнесла Ванья.

Беатрис посмотрела на нее с ужасом, будто ее только что осенило:

— Они бы тогда остались живы? Лена и Рагнар. Если бы я рассказала?

За столом возникла пауза. Торкель, казалось, понял, что Ванья собирается ответить «да», и накрыл ее руку своей. Ванья сдержалась.

— Это невозможно сказать, и размышления на данную тему ни к чему нас не приведут, — Торкель говорил спокойно, внушая доверие. — Лучше расскажите о вас с Рогером.

Беатрис глотнула воздуха и ненадолго задержала дыхание, словно собираясь с силами.

— Я понимаю, что вам это кажется крайне неподобающим. Я замужем, а ему всего шестнадцать, но он был очень зрелым для своего возраста, и… так уж произошло.

— Когда это произошло?

— Через несколько месяцев после того, как он начал у нас учиться. Он нуждался в ком-то, дома ему особой поддержки не оказывали. А я… я нуждалась в ощущении, что нужна. Любима. Это звучит совершенно ужасно?

— Ему было шестнадцать, и он находился в зависимом положении, вам самой как кажется — как это звучит? — снова Ванья. Жестко.

Излишне жестко.

Беатрис стыдливо опустила глаза. Она сидела, положив руки на стол и сжимая платок. Они потеряют ее, если Ванья немного не успокоится. У Беатрис сдадут нервы. От этого они ничего не выиграют. Торкель снова легонько коснулся руки Ваньи. Себастиан предпочел действовать через наушник.

— Спроси, почему у нее возникла потребность ощущать себя любимой. Она ведь замужем.

Ванья покосилась на зеркало. В ее взгляде чувствовался вопрос: какое это имеет отношение к делу? Себастиан снова нажал кнопку трансляции:

— Не добивай ее. Просто спроси. Ей хочется об этом рассказать.

Ванья пожала плечами и вновь переключила внимание на Беатрис:

— Что вы можете сказать о своем браке?

— Он… — Беатрис вновь подняла глаза. Посомневалась. Похоже, подыскивала слово или слова, которые бы лучше всего подходили к ее домашней ситуации. К ее жизни. В конце концов она их нашла: — Он лишен любви.

— Почему же?

— Я не знаю, что вам известно, но мы с Ульфом шесть лет назад развелись. А примерно полтора года назад снова поженились.

— Почему вы развелись?

— У меня завязались отношения с другим мужчиной.

— Вы изменяли мужу?

Беатрис кивнула и снова опустила глаза. Пристыженно. Ей стало совершенно очевидно, что именно думает о ней молодая женщина напротив. Это слышалось в ее голосе, просматривалось в ее взгляде. Беатрис ее не осуждала. Сейчас, когда она услышала, как сама озвучила в этой комнате с пустыми стенами свои действия, они предстали глубоко аморальными. Но тогда, ощущая любовь, почти граничащую с преклонением, она ничего не могла с собой поделать. Она все время сознавала, что это неправильно. Во многих отношениях.

Во всех отношениях.

Но как она могла отвергнуть любовь, в которой так отчаянно нуждалась и нигде в другом месте не получала?

— И Ульф вас оставил?

— Да. Меня и Юхана. Он в принципе просто открыл дверь и ушел. Потребовалось не меньше года, чтобы мы стали снова разговаривать.

— Но теперь-то он вас простил?

Беатрис посмотрела на Ванью на удивление ясным взглядом. Это важно. Необходимо, чтобы молодая женщина все поняла правильно.

— Нет. Ульф вернулся ради Юхана. Наш развод и последующий год очень тяжело на нем сказались. Он озлобился и утратил почву под ногами. Жил он со мной, а ведь семью разрушила я. Началась открытая война. Мы никак не могли найти выход из положения. Большинство детей справляются с разводом родителей, кому-то требуется больше времени, кому-то меньше, но в конечном счете у большинства все устраивается благополучно. С Юханом же получалось иначе. Даже когда он стал жить у Ульфа каждую вторую неделю или дольше. Он вбил себе в голову, что если семья не в сборе, то все плохо. Постепенно это превратилось у него в навязчивую идею. Он заболел. Страдал депрессией. Какое-то время помышлял о самоубийстве. Он начал посещать психотерапевта, но лучше не стало. Все крутилось вокруг семьи. Мы, все трое, вместе. Как раньше. Как было всегда.

— И Ульф вернулся.

— Ради Юхана. Я ему очень благодарна, но мы с Ульфом… Наш брак нельзя назвать браком в полном смысле слова.

Себастиан в соседней комнате кивнул. Значит, у него возникло правильное ощущение, что не он соблазнил Беатрис, а она его. Но все оказалось куда хуже, чем он думал. Через какой же ад ей, очевидно, пришлось пройти в последние годы. Только представить себе: изо дня в день жить с мужем, который тебя попросту отвергает и откровенно демонстрирует нежелание иметь с тобой дело, и с сыном, который обвиняет тебя во всех бедах семьи. Вероятно, Беатрис страшно одинока. Неудивительно, что она принимает любовь и подтверждение чувств, как только ей предоставляется такая возможность.

— Каким образом о ваших отношениях узнала Лена Эрикссон? — вступил в разговор в комнате для допросов Торкель.

Беатрис перестала плакать. Ей стало легче от того, что она кому-то все рассказала. Казалось, даже молодая женщина напротив теперь смотрела на нее с некоторым сочувствием. Она, естественно, никогда не стала бы защищать действия Беатрис, но, возможно, сумела понять, что той двигало.

— Не знаю. Просто вдруг оказалось, что ей все известно. Но вместо того, чтобы попытаться положить этому конец, она начала выжимать из Рагнара и школы деньги. Так он и узнал.

— И он платил?

— Думаю, да. Рагнар ставил репутацию школы превыше всего. Он разрешил мне доработать до конца учебного года, мы ведь уже уволили завхоза посреди семестра, и если бы ушел еще один человек… это выглядело бы нехорошо. Но он, разумеется, потребовал, чтобы я прекратила отношения с Рогером.

— И вы прекратили?

— Да. Вернее, попыталась. Рогер отказывался понимать, что все кончено.

— Когда это было?

— Наверное, чуть меньше месяца назад.

— Но вы снова встретились с ним в ту пятницу?

Беатрис кивнула и сделала еще один глубокий вдох. Ее лицо вновь немного обрело краски. Пусть содеянное ею предосудительно и сидящие здесь люди ее вполне справедливо осуждают, но нельзя не признать, что возможность выговориться принесла ей облегчение.

— Он позвонил в пятницу вечером и попросил встретиться с ним в последний раз. Сказал, что нам надо поговорить.

— И вы согласились?

— Да. Мы условились о месте, где я буду его ждать. Я сказала дома, что пойду прогуляться. Взяла школьную машину и встретилась с ним. Он пришел расстроенный, поскольку угодил в драку, у него шла носом кровь.

— Лео Лундин.

— Да. Мы поговорили, и я попыталась объяснить. Потом отвезла его к футбольному стадиону. Он по-прежнему отказывался понимать, что мы больше не сможем встречаться. Плакал, умолял, злился. Чувствовал себя брошенным.

— Что произошло потом?

— Он покинул машину. Злой и расстроенный. Последнее, что я видела, — это как он почти бегом пересекает футбольное поле.

— Вы не бросились следом?

— Нет. Я поехала обратно к школе и поставила машину на стоянку.

В комнате воцарилось молчание. Беатрис сразу восприняла его как недоверие. Они думают, что она лжет. У нее из глаз снова полились слезы.

— Я не имею никакого отношения к его смерти. Вы должны мне верить. Я любила его. Можете думать об этом что угодно. Но я его любила.

Беатрис зарыдала, уткнувшись лицом в ладони. Ванья с Торкелем переглянулись. Торкель слегка кивнул на дверь, и они оба встали. Торкель объяснил, что они скоро вернутся, но усомнился в том, поняла ли его Беатрис.

Когда они уже открыли дверь в коридор, Беатрис остановила их:

— А Себастиан здесь?

По виду Торкеля и Ваньи казалось, будто они неправильно поняли слова рыдающей на стуле женщины.

— Себастиан Бергман?

Беатрис кивнула сквозь слезы.

— В каком смысле? — Ванья пыталась припомнить, встречались ли когда-нибудь Себастиан и Беатрис. Конечно, в тот раз в школе и еще когда они спрашивали у нее дорогу к палаточному лагерю Ульфа и Юхана, но это были лишь короткие мгновения.

— Мне надо с ним поговорить.

— Мы посмотрим, что сможем сделать.

— Я вас очень прошу. Думаю, он тоже захочет со мной встретиться.

Торкель придержал перед Ваньей дверь, и они оба покинули комнату.

Секундой позже из другой комнаты вышел Себастиан. Он перешел прямо к делу.

— Она не имеет к убийству никакого отношения.

— Почему ты так думаешь? — поинтересовался Торкель, пока все трое шли по коридору. — Ведь это ты выдвинул мысль о том, что машину вела она и что они с Рогером состояли в связи.

— Знаю, но я сделал поспешные выводы. Я исходил из того, что сидевший за рулем и является убийцей. Но она не убийца.

— Этого ты знать не можешь.

— Нет, могу. Ничто в ее рассказе или поведении не указывает на то, что она лжет.

— Этого маловато для того, чтобы списывать ее со счетов.

— Технические доказательства в машине соответствуют рассказу Беатрис о том вечере. Поэтому-то мы и не обнаружили в машине следов крови.

— В виде исключения я вынуждена согласиться с Себастианом, — сказала Ванья Торкелю.

Тот кивнул. Он сам был того же мнения. Рассказ Беатрис звучал очень достоверно. К сожалению. У Ваньи мысль явно работала в том же направлении. Она не могла скрыть усталости и разочарования.

— Это означает, что существует еще одна машина. Мы уже в который раз вернулись к исходной точке.

— Совсем не обязательно, — произнес Себастиан. Все трое остановились. — Если кого-то обманывают, кто-то становится обманутым. Что мы знаем о ее муже?