На часах было двадцать минут третьего, и стоял просто собачий холод. Может, и не минусовая температура, но около того. Во всяком случае, изо рта Харальдссона, который не отрывал взгляда от дома на противоположной стороне улицы, шел белый пар. Харальдссон где-то слышал, что смерть от холода является безболезненной и считается чуть ли не приятным способом умирать. По всей видимости, перед самой кончиной человек согревается и расслабляется всем телом. Значит, пока его жизни ничего не угрожает. Сидя на водительском месте со скрещенными на груди руками, Харальдссон мерз как собака. При малейшем движении он непроизвольно вздрагивал, и ему казалось, что температура тела опускается еще на десятую часть градуса. В доме, за которым он наблюдал, отдельные окна по-прежнему светились, но в большинстве окон свет уже погас. Там мирно спят. Под одеялом. В тепле. Харальдссон не мог не испытывать зависти. В течение вечера он не раз и не два уже был готов сдаться и поехать домой, но каждый раз, чувствуя искушение повернуть ключ зажигания, он мысленно представлял себе, как приходит завтра на работу человеком, раскрывшим убийство Рогера Эрикссона. Человеком, поймавшим убийцу, раскрывшим дело. Он прямо видел реакцию.

Поздравления.

Зависть.

Ему казалось, он прямо слышит, как комиссар полиции лена благодарит его и превозносит его умение проявить инициативу и преданность работе, с помощью которых он пошел на шаг дальше, чем того требовали служебные обязанности, на шаг дальше, чем считала нужным даже сама Госкомиссия. Такой шаг мог предпринять только настоящий полицейский. Последнее комиссар произнесет, бросив многозначительный взгляд в сторону Хансер, которая несколько стыдливо опустит глаза. Своими блестящими действиями Харальдссон, возможно, даже предотвратил угрозу для других жизней.

Стоило Харальдссону подумать об этом, как по всему телу распространялось тепло. Как же он будет себя чувствовать, когда это действительно произойдет! Все переменится. Ведущая вниз спираль, куда угодила его жизнь, оборвется, и он снова поднимется. Во всех отношениях.

Харальдссон очнулся от своих полусонных промерзших мечтаний. К дверям дома кто-то приближался. Высокая худощавая фигура. Мужчина. Шел быстрым шагом, глубоко засунув руки в карманы куртки и подняв плечи. В эту ночь мерз явно не только Харальдссон. Мужчина прошел мимо висевшей на фасаде лампы, и Харальдссон на мгновение отчетливо увидел его лицо. Он бросил взгляд на фотографию, прикрепленную к приборной панели. Никаких сомнений. Мужчина, направляющийся к дому, — это Аксель Юханссон.

«Добро пожаловать домой», — подумал Харальдссон, чувствуя, что леденящую усталость как рукой сняло. Аксель Юханссон подошел к парадной и набрал четырехзначный код. Замок щелкнул, он распахнул дверь и уже собирался войти в темноту и тепло, как услышал еще один щелчок — металлический звук, явно указывавший на то, что где-то рядом открылась дверца машины. Аксель остановился, не закрывая входной двери, и оглянулся. Харальдссон секунду просидел неподвижно. Он слишком поторопился. Надо было дать подозреваемому войти в дом, а уже потом открывать дверцу машины. Что же теперь делать? Он видел, что Аксель Юханссон стоит перед открытой дверью и неотрывно смотрит на «тойоту». Сидеть в машине с приоткрытой дверцей казалось еще более подозрительным, поэтому Харальдссон вылез наружу. Метрах в двадцати от него Аксель Юханссон отпустил дверную ручку и отступил назад. Харальдссон решительным шагом пересек улицу.

— Аксель Юханссон! — Харальдссон приложил максимум усилий к тому, чтобы это прозвучало так, будто он совершенно неожиданно увидел старого друга. С радостным удивлением, без малейшей угрозы. Будто он вовсе не полицейский.

У него явно ничего не получилось.

Аксель Юханссон развернулся и побежал.

Харальдссон пустился следом, проклиная то, что так долго сидел и мерз в машине. Слишком медленно. Завернув за угол дома, он увидел, что расстояние до Акселя Юханссона увеличилось. Харальдссон прибавил скорости, наплевав на то, что бедра и ноги застыли и отказывались подчиняться. Он двигался на силе воли. Юханссон быстрым легким шагом бежал между домами. Перепрыгивал через низкие деревянные ограждения с табличками «место занято» возле прилегающих к домам парковок, пересекая асфальт, выскакивал на следующий газон и мчался дальше. Но Харальдссон не отставал. Он чувствовал, как шаги становятся длиннее и как все тело откликается на его усилия. Он постоянно наращивал скорость. Расстояние до Юханссона больше не увеличивалось. Оно даже не оставалось неизменным. Харальдссон его сократил. Не намного, но он был в хорошей форме и едва ли мог устать и сбавить ход. Если он не потеряет подозреваемого из виду или не поскользнется на покрытой ночной росой траве, то постепенно его догонит — в этом Харальдссон не сомневался.

Недурно для парня с тяжелым вывихом правой ноги.

Откуда взялась эта мысль?

Харальдссон инстинктивно притормозил, выругался про себя и снова прибавил скорости. Побежал. Услышал, как отдается в висках пульс. Почувствовал второе дыхание. Ноги стучали ритмично. Мощно. Аксель Юханссон не делал попыток сбавить ход. Он пересек Скультунавеген и направился к мосту через речку Свартон. Харальдссон — следом, но его не покидала мысль: официально он травмирован. У него тяжелый вывих ноги. Он ловко поддерживал эту иллюзию. По-прежнему едва мог дойти до кофейного автомата и обратно к письменному столу, не скривившись от боли. Иногда ему приходилось отдыхать на полпути у кого-нибудь из коллег только потому, что так сильно болела нога. Чуть ли не разрывалась от боли. Если он теперь поймает подозреваемого после погони длиной в несколько километров, все узнают, что он симулировал. Лгал. Они получат доказательство того, что он покинул свой пост при прочесывании леса. Уклонился от работы. Будет ли это иметь какое-то значение? Если он поймает убийцу ребенка, никто, пожалуй, не станет раздувать историю из того, что он слегка подкорректировал правду относительно некоторых обстоятельств, имевших место несколько дней назад. Нет, Хансер станет. В этом он не сомневался. Она наверняка позаботится о том, чтобы никаких речей и поздравлений не было. Окажется ли он объектом внутреннего расследования? Может, и нет, но что скажут коллеги? Не последует никакого шага наверх, в котором он так отчаянно нуждался. Мысли вертелись в голове. Харальдссон увидел, как Аксель Юханссон пересек речку и свернул налево, на велосипедную дорожку. Большое преимущество. Скоро он достигнет зеленого района возле горы, и тогда найти его в темноте станет невозможно. Харальдссон сбавил ход. Остановился. Потерял Юханссона из виду. Стоял запыхавшись и громко ругался. Зачем он придумал эту вывихнутую ногу? Почему просто не сказал, что Пенни заболела, или что он чем-то отравился, или, черт возьми, что угодно другое, что быстро проходит. Харальдссон повернул обратно к машине.

Он решил поехать домой к Пенни.

Разбудить ее и заняться с ней сексом.

Чтобы не чувствовать себя совершенно бесполезным.

Одно из окон было приоткрыто, и от свежего ночного воздуха в неприбранную спальню веяло прохладой. Себастиан потянулся и осторожно выпрямил сжатые в кулак пальцы правой руки. Кожа по-прежнему хранила ощущение Сабины, и он погладил ладонь, чтобы немного побыть рядом с дочкой. Под одеялом было тепло, и какой-то части Себастиана хотелось полежать еще, чтобы отдалить встречу с холодом. Он повернулся к Беатрис. Та неподвижно лежала рядом и смотрела на него.

— Тебе приснился кошмар?

Он ненавидел, когда они просыпались. В таких случаях прощание всегда оказывалось куда более тягостным.

— Нет.

Она подползла поближе, тепло ее обнаженного тела обволокло его. Он не сопротивлялся, хотя чувствовал, что ему следовало бы предпочесть холод. Она погладила его по шее и спине.

— Тебе не нравится?

— Нравится, но мне, пожалуй, надо идти.

— Я знаю.

Она поцеловала его. Не слишком крепко, без отчаяния. Ему пришлось ответить на поцелуй. Ее рыжие волосы упали ему на щеки. Потом она отодвинулась от него, поправила подушку и улеглась поудобнее.

— Обожаю раннее утро. Возникает ощущение, будто ты один на всем белом свете.

Себастиан сел в постели, спустил ноги на холодный деревянный пол. Посмотрел на Беатрис. Он был вынужден признать, что она его удивила. Раньше он с подобным не сталкивался. Она была потенциальным «наростом» — этот термин Себастиан использовал для женщин, которых считал по-настоящему опасными. Тех, что к тебе прирастали. Они что-то давали, большее, чем секс. К таким можно прикипеть и чувствовать, что должен вернуться. Особенно когда ты немного не в форме. Он встал, чтобы создать между ними дистанцию. Сразу стало лучше. Для Себастиана большинство женщин были красивее, когда он укладывал их в постель, нежели когда просыпался вместе с ними. С некоторыми выходило наоборот — «наростами» он называл тех, кто казался ему красивее всего перед самым расставанием, скорее, оставлял обещание в конце, чем обещал что-то в начале. Она улыбнулась ему:

— Хочешь, я отвезу тебя домой?

— Нет, спасибо, я прогуляюсь.

— Я тебя отвезу.

Он кивнул — она ведь «нарост», ничего не поделаешь.

Они поехали. Утро было спокойным, солнце отдыхало за горизонтом и просто ожидало исчезновения ночи. По радио играли Heroes Дэвида Боуи. Они почти не разговаривали, предоставив Боуи поддерживать беседу. Себастиан чувствовал себя сильнее. В одежде всегда бывало легче. За последние дни произошло много такого, что вертелось у Себастиана в голове. Много чувств, а теперь еще это. Эмоциональная привязка, хоть и слабая. Ему оставалось винить во всем ситуацию, он был просто-напросто ослаблен, утратил свое обычное «я».

Беатрис свернула к дому его родителей и, заглушив мотор, посмотрела на Себастиана с некоторым удивлением:

— Ты живешь здесь?

— В данный момент.

— Должна сказать, дом не совсем в твоем стиле.

— Ты даже не представляешь, насколько ты права.

Он улыбнулся ей и открыл дверцу. В салоне зажегся свет, сделавший ее веснушки еще прекраснее. Себастиан склонился к ней. От нее приятно пахло. Что он делает? Никаких поцелуев в щечку на ночь или при пробуждении. Черт, он же собирался держать дистанцию, он ведь решил. Беатрис обхватила его и поцеловала прямо в губы, словно желая еще больше усложнить ему ситуацию. В машине было тесно, но атмосфера стала накаляться. Ее руки ласкали его волосы и затылок. Он вырвался. Деликатно, но вырвался. Все-таки что-то.

— Мне надо идти.

Он поспешно захлопнул дверцу, погасив тем самым предательский свет, делавший ее слишком привлекательной. Беатрис завела мотор и дала задний ход. Галогеновые лампы ослепили его, но он смог увидеть, как она в последний раз помахала ему рукой, перед тем как полностью вывернуть колеса. Фары машины скользнули по родительскому дому и дальше — в сторону дома Клары Лундин. В свете фар у соседского дома блеснули чьи-то глаза и голубая стеганая куртка. Клара Лундин сидела на лестнице с сигаретой в руке и смотрела на него со злостью и болью во взгляде. Себастиан кивнул ей и попытался прощупать почву:

— Привет!

Ответа не последовало. Себастиан на него, собственно, и не рассчитывал. Клара загасила сигарету, бросила на него последний долгий взгляд и ушла в дом. Наверное, плохо. Но Себастиан слишком устал, чтобы обращать на это внимание. Он пошел к дому родителей. Ему казалось, что он чувствует, как взгляд Клары сверлит ему спину. Меньше чем за сорок восемь часов он обрел дом, возможного ребенка и работу, а также столкнулся с «наростом» и потенциальным мстителем. Ему необходимо поспать.

Приемная психологов находилась в шестистах метрах от Пальмлёвской гимназии, в трехэтажном доме с кабинетами на первом этаже и квартирами на остальных. Ванья прождала Себастиана в отделении до 8:25, а потом решила ехать к Вестину одна. С облегчением. Обычно она предпочитала проводить допросы вдвоем, какими бы примитивными они ни были, отчасти потому, что наличие разных углов зрения на любую историю всегда плюс, отчасти потому, что это позволяло неформально делиться информацией с другими членами группы. В результате не требовалось сидеть на долгих брифингах, что с годами казалось Ванье все более и более скучным. Однако с Себастианом все было по-другому. Уж точно не скучно, но он обладал способностью почти из всего устраивать борьбу. Поэтому особенно долго Ванья ждать не стала.

На стеклянной двери значилось: «АО Вестин и Леммель», а пониже маленькими буквами: «Лицензированные психологи». Ванья вошла. Психологически уютная атмосфера, светлая мебель, освещение продумано лучше, чем в традиционных приемных врачей. На журнальном столике — маленькие белые дизайнерские настольные лампы. Удобный диван для ожидающих посетителей. В комнате имелась стеклянная дверь, за которой, как догадалась Ванья, располагались кабинеты. Она попробовала открыть дверь — заперто. Ванья несколько раз настойчиво постучала, после чего к ней вышел мужчина лет сорока. Он представился как Рольф Леммель. Ванья показала удостоверение и изложила свое дело.

— Петера еще нет, но он должен прийти с минуты на минуту, — объяснил Рольф и попросил ее пока посидеть.

Ванья уселась на диван и начала просматривать лежавшую на столе вчерашнюю газету. В комнате для посетителей было тихо и спокойно. Через несколько минут вошла девочка лет пятнадцати, немного полноватая, с влажными от недавнего мытья волосами. Ванья ей приветливо кивнула:

— Ты к Петеру Вестину?

Девочка кивнула.

Хорошо, значит, он должен скоро прийти.

— Мне надо с тобой поговорить.

Себастиан сразу понял: что-то случилось. Он достаточно хорошо знал Торкеля и его тон. Правда, Себастиан в виде исключения снова уснул после звонка будильника и появился в отделении только после десяти часов, но речь явно пойдет не о позднем приходе. Тут что-то посерьезнее.

— Конечно, — ответил Себастиан и поплелся за Торкелем, который зашел в одну из трех комнат для допросов, располагавшихся друг за другом на первом этаже здания, и помахал Себастиану, чтобы тот пошевеливался. Дело серьезное. Поторопись. Разговор наедине. К тому же в комнате с хорошей звукоизоляцией. Начало ничего хорошего не предвещало. Себастиан немного замедлил шаг — готовясь к худшему, он всегда действовал еще более раскованно. Торкелю это не понравилось.

— Заходи же, я не могу потратить на тебя весь день.

Торкель закрыл за Себастианом дверь и посмотрел на него в упор:

— В день накануне того, как ты пришел и попросился работать вместе с нами, ты занимался сексом с матерью Леонарда Лундина. Это соответствует действительности?

Себастиан помотал головой.

— Нет, вечером накануне того дня.

— Прекрати! Ты что, совсем с ума сошел? На тот момент она была матерью нашего главного подозреваемого.

— Какая разница? Лео ведь был невиновен.

— Тогда ты этого еще не знал!

Себастиан улыбнулся Торкелю. Разумеется. Кое-кто сказал бы — высокомерно.

— Нет, знал. Я был совершенно уверен, тебе же это известно.

Торкель покачал головой и раздраженно прошелся взад и вперед по тесной комнате для допросов.

— Ты поступил неправильно во всех отношениях, и ты это знаешь. Теперь она звонит мне и ставит меня в известность. Грозит сообщить в прессу, если я не приму мер. Ты должен, черт подери, попридержать свой пенис!

Себастиану вдруг стало жаль Торкеля. Тот взял в группу печально известного возмутителя спокойствия вопреки воле большинства. Ему наверняка пришлось защищать свое решение в разных ситуациях, и прежде всего перед самим собой. Одним из аргументов, скорее всего, было классическое «Не беспокойтесь, он теперь другой, он изменился». Но правда заключается в том, что никто не меняется, Себастиан это знал. Мы просто вращаемся вокруг той же оси, в результате чего показываемые нами стороны варьируются, но основа всегда остается неизменной.

— Безусловно. Но, когда мы с Кларой вступили в интимные отношения, я ведь у вас еще не работал, не так ли?

Торкель смотрел на него, не чувствуя сил отвечать.

— Больше такое не повторится, — сказал Себастиан с максимальной честностью в голосе и добавил: — Я обещаю.

Как будто это дополнительное обещание могло стереть воспоминание об обнаженной Беатрис вчерашней ночью. О Беатрис Странд, классной руководительнице убитого. Ее сын к тому же являлся лучшим другом Рогера. Как ни крути, это было во всех отношениях недопустимо. Господи, действительно настоящий идиот, это он был вынужден признать даже сам.

Торкель смотрел на него, и Себастиану на секунду показалось, что его попросят немедленно удалиться. Это было бы правильным решением. Но Торкель чуть слишком медлил с продолжением, он колебался по какой-то непостижимой для Себастиана причине.

— Ты уверен? — раздалось наконец.

Себастиан кивнул — по-прежнему с максимальной честностью, на какую был способен.

— Совершенно.

— Тебе ведь не обязательно заниматься сексом с каждой встречной женщиной, — чуть мягче продолжил Торкель.

Себастиан вдруг осознал то, что раньше представлялось ему непостижимым. Все просто: Торкель его любит. Себастиан решил хотя бы попытаться проявить честность, ему почему-то стало казаться, что Торкель заслуживает некоторого поощрения.

— Мне трудновато быть одному. Хуже всего по ночам.

Торкель посмотрел ему в глаза:

— Запомни одно: больше шансов у тебя не будет. А теперь ступай, чтобы я смог хоть немного от тебя отдохнуть.

Себастиан кивнул и пошел. С нормальной точки зрения, ему следовало бы страшно радоваться и ощущать превосходство. Он сумел выпутаться из еще одной трудной ситуации, отделался легким испугом.

— Ты впутываешь меня в дерьмо, — донеслось ему в спину. — А я этого не люблю.

Будь Себастиан предрасположен к раскаянию или угрызениям совести, он, вероятно, испытал бы их. Пожалуй, привкус этих ощущений сопровождал его по пути к двери. Беатрис была и останется одноразовым приключением. Это он себе пообещал.

Через двадцать минут девочка со свежевымытой головой сдалась. Петер Вестин к тому времени так и не появился. Вскоре Ванья решила пройтись вокруг дома, чтобы подышать свежим воздухом. Ей всегда было трудно сидеть на одном месте, а тут она еще и воспользовалась случаем, чтобы позвонить родителям. Те как раз собирались уходить, но все-таки немного с ней поговорили. Прямо как в старые времена. Сперва она обстоятельно побеседовала с матерью, а потом, совсем недолго, с отцом. Им, как ни странно, никогда не требовалось так много слов, чтобы сказать ровно столько же. В последние месяцы все крутилось вокруг жизни и смерти, а теперь в их разговорах стало потихоньку находиться место будням. Ванья поняла, насколько ей не хватало обычного даже в этом, и засмеялась, когда мама села на своего любимого конька — Ваньины любовные отношения. Или, вернее, отсутствие таковых. Ванья, как всегда, отнекивалась, но не так активно, как обычно.

Не встретила ли она кого-нибудь в Эребру?

В Вестеросе, но нет, она слишком занята работой.

Да, но это было бы все равно что спать с братом.

А потом они добрались до Юнатана — непременной конечной остановки в маминых рассуждениях.

Несколько месяцев назад Ванья обычно уходила в яростную оборону, когда речь касалась Юнатана. Ее до крайности возмущало то, что мама все время пытается воссоединить ее с бывшим молодым человеком, не понимая, насколько унижает этим Ванью. Сейчас же это казалось лишь приятно-будничным. Ванья даже некоторое время не прерывала маминых рассуждений и уговоров. Та, похоже, сама удивилась тому, что не получает резкого отпора, несколько сбавила силу убеждения и вскоре закончила тем, к чему обычно приходила сама Ванья:

— Ну, ты ведь уже взрослая, так что решай сама.

— Спасибо, мама.

Потом трубку ненадолго взял отец. Он решил сегодня вечером приехать ее навестить. Никаких возражений он не принимал, да Ванья и не пыталась возражать. Хоть она и старалась всегда четко разграничивать свои два мира, но чувствовала, что на этот раз даже рада их пересечению. Он собирался выехать на поезде в 18:20, и Ванья пообещала встретить его на вокзале. Она закончила разговор и вернулась в приемную. Раздобыла домашний адрес Петера Вестина у его коллеги, который уже успел к этому времени от нее подустать, но пообещал передать Петеру, когда тот появится, что к нему заходили из полиции. Ванья села в машину. Забила в GPS-навигатор адрес — Рутевеген, 12. Дорога займет около тридцати минут. Она обещала вернуться в отделение для совещания с остальной частью группы. Вестин подождет.

Торкель вошел в конференц-зал. Остальные уже собрались. Войдя, Торкель сразу услышал из-за спины голос Урсулы:

— Куда же ты дел Себастиана?

Он в это утро как-то особенно обидчив или между вопросами «Где Себастиан?» и «Куда же ты дел Себастиана?» действительно существует разница? Последнее звучало так, будто они совершенно неразлучны. Лёлик и Болек, Том и Джерри, Торкель и Себастиан. «Куда же ты дел Себастиана?» Пассивный, но агрессивный способ дать Торкелю понять, что у Урсулы сложилось впечатление, что Себастиан для него важнее, чем она. Будто ему требовалось еще какое-то напоминание. Если бы она только знала. В данный момент Торкель готов был продать Себастиана для мучительных медицинских опытов. Однако утро уже и так казалось достаточно отвратительным без дополнительной перебранки с Урсулой.

— Сейчас придет, — ограничившись таким ответом, Торкель выдвинул стул и сел. Потом потянулся через стол за термосом и налил кофе в один из одноразовых стаканчиков. — Микаэль еще не приехал?

Тон нейтральный. Обычный непринужденный разговор.

— К вечеру.

— Как приятно.

— Конечно.

Ванья подняла глаза. Ее насторожил тон разговора Урсулы с Торкелем. Какой-то другой тон. Такого ей раньше вроде слышать не доводилось. Или, пожалуй, это немного напоминало то, когда мама с папой в детстве не хотели ей показывать, что они поссорились. Когда они сохраняли вежливый нейтральный тон, чтобы она думала, будто все хорошо. Тогда это не срабатывало. Не сработало и сейчас. Ванья взглянула на Билли — он тоже уловил? Очевидно, нет. Он был полностью поглощен экраном лэптопа.

Вошел Себастиан, кивнул собравшимся и сел. Ванья исподтишка наблюдала за Урсулой. Та бросила на Себастиана мрачный взгляд, затем такой же — на Торкеля и уставилась в стол. Что же происходит? Торкель отпил глоток кофе и кашлянул.

— Билли, можешь начинать.

Билли распрямил спину, закрыл лэптоп, взял со стола небольшую пачку листов А4 и встал.

— Вчера вечером я получил распечатки от телефонного оператора, а сегодня утром — списки от криминалистов, поэтому я свел все в один документ.

Билли обошел стол и роздал каждому по несколько листов. Ванью заинтересовало, почему он просто не кинул их на середину стола, чтобы каждый сам взял себе экземпляр, но она промолчала. Открыла первую страницу полученной распечатки.

— На первой странице исходящие разговоры. В последний раз Рогер звонил домой классной руководительнице — в пятницу в двадцать семнадцать. — Билли зафиксировал время разговора на висящем на стене графике.

Себастиан оторвал взгляд от распечаток:

— А можно увидеть, не пытался ли он звонить еще кому-нибудь, но не дозвонился?

— Да, больше он никуда не звонил.

— О чем ты подумал? — спросила Ванья, поворачиваясь к Себастиану.

— Он ведь хотел поговорить с Юханом, когда звонил к Страндам домой? Но потом даже не пытался звонить Юхану на мобильный?

Билли оторвался от доски и помотал головой:

— Да. Или нет, не пытался.

— Возможно, ему что-то помешало, — предположил Торкель.

— Например, убийца, — вставила Урсула.

— На следующей странице, — продолжил Билли, — принятые звонки. Последний от Лизы, около половины седьмого. Ну, вы сами видите.

Этот звонок Билли тоже записал на стене. Потом повернулся к столу и перевернул страницу.

— Следующая страница. Эсэмэс. На первом листе те, что, так сказать, сохранились в поврежденном водой телефоне. Их довольно мало, в большинстве своем это переписка с Юханом, Свеном и Лизой. Нам ведь уже известно, что с друзьями дела у Рогера обстояли неважно. Тут нет ничего примечательного. Если пролистнуть до последней страницы, то там у нас входящие эсэмэс, которые были стерты и, безусловно, представляют наибольший интерес.

Себастиан пробежал глазами лежавшую перед ним страницу и выпрямил спину. Представляют интерес — это еще мягко сказано.

— Два сообщения пришли с телефона с сим-картой экспресс-оплаты, — продолжал Билли. — Одно в четверг, а второе в пятницу, за несколько часов до исчезновения Рогера.

Себастиан прочел первое: «ЭТО НАДО НЕМЕДЛЕННО ПРЕКРАТИТЬ! РАДИ ВСЕХ!»

Второе: «ДОРОГОЙ, ОТЗОВИСЬ! ЭТО МОЯ ВИНА! ТЕБЯ НИКТО НЕ ОБВИНЯЕТ!»

Себастиан опустил распечатки на стол и повернулся к Билли:

— Технические вопросы никогда не были моей сильной стороной. Я не уверен, правильно ли я понимаю, что значит телефон с сим-картой экспресс-оплаты.

— Если ты думаешь, что у нас имеется номер, но нет имени абонента, то да, — ответил Билли, записывая на стене номер мобильного телефона. — Я заказал распечатки всех разговоров и сообщений с этого номера, посмотрим, не даст ли это нам что-нибудь.

Себастиан увидел, как Ванья, продолжая изучать лежавшие перед ней страницы, скорее всего машинально, поставила руку на локоть и вытянула вверх указательный палец, словно бы подняла руку. На мгновение Себастиан представил себе ее в школьной форме, но сразу же отбросил эту мысль. Он уже преступил достаточно много границ в этом расследовании, а если годы случайных связей чему-нибудь его и научили, так это сразу понимать, есть у него шанс или нет.

— Сообщения были написаны прописными, то есть большими, буквами и в телефоне тоже или только в распечатке?

Билли посмотрел на Ванью с некоторой усталостью во взгляде:

— Мне известно, что такое прописные буквы.

— Сорри.

— Они были изначально написаны именно так, прописными буквами.

— Похоже на крик.

— Или тот, кто писал сообщение, не слишком знаком с функцией эсэмэс.

— Плохо знакомыми со своими мобильными телефонами обычно бывают люди постарше.

Себастиан перечитал короткие сообщения и был склонен согласиться с Ваньей. Он не знал, означали ли большие буквы крик, но выбор лексики явно указывал на взрослого, на человека немолодого.

— Значит, у нас нет никакой возможности узнать, кто это послал? — спросил Торкель, и в его голосе прозвучали нотки отчаяния.

Билли покачал головой.

— А кто-нибудь пробовал звонить по этому номеру?

В комнате воцарилась тишина. Все посмотрели на задавшую вопрос Ванью, потом друг на друга и, наконец, на Билли. Тот поспешно подошел к стоявшему посреди стола телефону, включил громкую связь и набрал номер. Тишина в комнате сделалась напряженной, полной надежд. Не прошло ни одного сигнала. Зато сразу раздалось: «Абонент временно недоступен, пожалуйста, попробуйте позже».

Билли отключил громкую связь. Торкель посмотрел на него серьезным взглядом:

— Проследи за тем, чтобы кто-нибудь продолжал звонить по этому номеру.

Билли кивнул.

— Что тут еще осталось? — Урсула указала на бумаги, которые снова взяла в руку.

Себастиан принялся изучать распечатку.

Первое сообщение: «12 пива + водка».

Следующее: «20 пива и джин:-)».

Следующее: «1 бут. красного & пиво».

И так далее.

— Это заказы.

Остальные подняли взгляды.

— На что?

— На то, что тут означено.

Себастиан обратился к Билли:

— Когда он получил последнее сообщение такого рода?

— Чуть меньше месяца назад.

Чуть меньше месяца назад — значит, несколько недель. Себастиан встретился через стол взглядом с Ваньей. Он увидел, что она уже понимает, к чему он клонит, но все же высказал это:

— Именно тогда Акселя Юханссона выгнали за незаконную продажу алкоголя.

Ванья встала и посмотрела на Себастиана, который уставился в распечатки. Он знал, куда она хочет направиться. Ему туда не хотелось.

Ванья двинулась к дому. Себастиан держался на несколько шагов сзади. Поначалу он собирался остаться в машине, но быстро сообразил, что это будет выглядеть странно. Не то чтобы его волновало, будет Ванья считать его странным или нет. Скорее, сработал инстинкт выживания. Себастиан решил, что ему надо еще немного продержаться в расследовании, во всяком случае пока Билли не найдет для него адрес. Если Беатрис Странд поблагодарит его за чудесную ночь, то определенно сможет помешать его плану. Ванья не успела позвонить, как дверь открылась. За ней оказалась Беатрис с подобранными волосами, одетая в простую блузку и джинсы. Вид у нее был удивленный.

— Здравствуйте, что-то случилось?

— Нам надо поговорить с Юханом, — начала Ванья.

— Его нет дома, они с Ульфом отправились в поход. — Беатрис посмотрела на Себастиана, но ничем не выдала того, что с их прошлой встречи прошло всего несколько часов.

— Мы знаем, — продолжила Ванья, — а вам известно куда?

Они поехали на запад по шоссе E18. Инструкции Беатрис повели их мимо небольшого местечка Дингтуна, потом на юг по маленьким дорогам в сторону озера Меларен и залива Лилла Блаккен, где, по соображениям Беатрис, должны были находиться ее сын и муж. Ванья с Себастианом оба молчали. Ванья пробовала позвонить Петеру Вестину, но по-прежнему безрезультатно. Ее стало раздражать то, что психолог ей не перезванивает. Она оставила ему уже четыре сообщения. Себастиан закрыл глаза, пытаясь поспать.

— Вчерашний вечер затянулся?

Себастиан помотал головой:

— Нет, просто неважно спал.

Себастиан снова закрыл глаза, давая понять, что не хочет разговаривать. Вскоре ему, однако, пришлось их опять открыть, поскольку Ванья резко затормозила.

— В чем дело?

— Здесь надо поворачивать налево или направо? Ты же у нас штурман.

— Кончай.

— Ты ведь любишь командовать. Вот тебе хороший шанс.

Себастиан вздохнул, взял карту и принялся ее изучать. У него не было сил препираться. Пусть на этот раз победа останется за ней.

Он ненавидел Вестерос.

Господи, как он ненавидел Вестерос.

Создавалось впечатление, что он уже просмотрел каждый квадратный метр города на записях с камер наружного наблюдения — лучшего или худшего качества. Было бы приятно взглянуть на город, так сказать, вживую, но оторваться от записей ему удалось лишь однажды — чтобы сопоставлять телефонные распечатки или…

Билли вздрогнул. Быстро нащупал нужную клавишу. Стоп. Назад. Пуск. Да, наконец. Уважаемые дамы и господа, справа входит Рогер Эрикссон. Снова стоп. Билли посмотрел в прилагавшийся к записям регистр. Какая это у нас камера? 1:22. Улица Дроттнинггатан. Где она находится? Билли достал карту Вестероса, поискал, нашел и отметил место. Время в верхнем углу: 21:29.

Пуск.

Билли увидел, как Рогер медленно бредет по направлению к камере, опустив голову. Метров через десять он поднимает взгляд, сворачивает направо, скрывается за припаркованной на улице поменьше машиной и исчезает из кадра.

Билли вздохнул. Замечательное быстро закончилось. Парень еще был жив и продолжал двигаться дальше. Это означало, что Билли тоже придется продолжать. Увидеть еще больше Вестероса, хочет он того или нет. Рогер пошел на север. Билли снова посмотрел в регистр, сверился с картой, исключил кучку камер, расположенных в другой стороне, и стал искать дальше.

Он ненавидел Вестерос.

Побережье залива Лилла Блаккен было популярным местом отдыха, во всяком случае летом. Сейчас оно казалось совершенно пустынным. Им пришлось немного поколесить по маленьким дорожкам, прежде чем они нашли то, что искали, — перед покосившейся доской с информацией стояла машина «рено меган». Себастиан вылез и подошел к пустой машине. Ему показалось, что он накануне видел ее возле дома Беатрис, когда они встретили Ульфа. Потрепанная вывеска на доске гласила: «Добро пожаловать в зону отдыха залива Лилла Блаккен». Под ней было приколото несколько размытых зимней влагой объявлений о купле-продаже и предложение лицензии на рыбную ловлю. Себастиан обернулся к Ванье:

— Думаю, мы у цели.

Они огляделись. На спускавшемся к воде открытом пространстве кое-где росли группки лиственных деревьев. На самом берегу виднелась синяя палатка, слегка покачивавшаяся от ветра.

Они прошли по влажной траве к расставленной палатке. День был облачным и серым, но от ночного холода не осталось и следа. Ванья, как всегда, шла впереди. Себастиан улыбнулся, подумав о ней. Всегда первая, всегда оставляет последнее слово за собой. В этом вся Ванья. В точности как он сам, когда был молодым и голодным. Теперь же он обычно довольствовался последним словом. Приблизившись, они увидели, что на шатких мостках, выдающихся в воду, чуть в стороне от палатки, сидят два человека. Они, похоже, ловили рыбу. Рядышком. Подойдя еще ближе, Себастиан и Ванья узнали Ульфа с Юханом. Классический образ отца и сына, какого не встречалось в жизни Себастиана.

Ульф и Юхан изрядно утеплились, на них были даже шапки и зеленые резиновые сапоги, рядом с ними стояли несколько ведер, лежали нож и коробка с крючками и грузилами. Каждый держал по удочке. Юхан остался сидеть, а Ульф поднялся навстречу полицейским с явным беспокойством в глазах:

— Что-нибудь случилось?

Из-за стаявшего снега вода в озере Меларен стояла высоко, и низ мостков опасно приблизился к водной поверхности. Когда Ульф пошел по мосткам, холодная озерная вода стала выплескиваться сквозь щели на деревянные доски. Себастиан отступил на несколько шагов назад, чтобы не промочить ноги.

— Нам надо немного поговорить с Юханом. У нас появились кое-какие новые сведения.

— Вот оно что, а мы-то надеялись, что нас ненадолго оставят в покое, хотелось от всего отключиться. Ведь ему пришлось очень нелегко.

— Да, вы это говорили, но нам необходимо с ним снова поговорить.

— Папа, все нормально.

Юхан неподвижно сидел на своем месте, глядя на воду.

Ульф обреченно кивнул и пропустил полицейских на мостки. Когда они приблизились, Юхан отложил удочку и медленно поднялся. Ванья была больше не в силах ждать:

— Юхан, Рогер торговал алкогольными напитками вместе с Акселем Юханссоном?

Юхан застыл на месте, глядя на Ванью. Он производил впечатление маленького мальчика в слишком большой одежде. Юхан слабо кивнул. Ульф тут же среагировал — для него это явно оказалось новостью:

— Что ты такое говоришь?

Трое взрослых смотрели на шестнадцатилетнего подростка, который еще больше побледнел.

— Изначально это была идея Рогера. Он принимал заказы. Аксель закупал. Они продавали спиртное дороже и делили прибыль.

Ульф серьезно посмотрел на сына:

— Ты тоже в этом участвовал?

Мальчик немедленно замотал головой:

— Нет, я не захотел.

Мальчик смотрел на отца умоляюще, но тот ответил на взгляд наставлением:

— Юхан, послушай меня внимательно. Я понимаю, ты чувствуешь, что должен защищать Рогера, но сейчас ты обязан рассказать мне и полицейским все, что знаешь. — Юхан подошел и встал рядом с отцом. — Ты меня понял?

Юхан тихонько кивнул. Ванья почувствовала, что пора продолжать.

— Когда это началось?

— Где-то осенью. Рогер поговорил с Акселем, и потом они быстро взялись за дело. Они довольно хорошо зарабатывали.

— Что же пошло не так? Почему Рогер сдал Акселя?

— Тот не захотел ни с кем делиться и начал торговать в одиночку. Рогер ему оказался не нужен. Заказы он мог принимать напрямую.

— И тогда Рогер пошел к директору?

— Да.

— А тот выгнал Акселя Юханссона.

— Да, в тот же день.

— Но Аксель не рассказал, что вначале Рогер в этом тоже участвовал?

— Не знаю. Думаю, Рогер сказал об этом сам. Что он участвовал, но раскаялся и больше участвовать не захотел.

Последние вопросы задавал Себастиан. Он прямо видел, как Рогер стоит перед педантичным директором, разыгрывая примерного и полного раскаяния ученика, и доносит на предавшего его человека. Рогер оказался более расчетливым, чем он предполагал. Все время раскрывался с новых сторон. Это увлекало.

— Зачем Рогер занимался такими делами?

— Ему нужны были деньги.

Ульф счел необходимым вмешаться. Вероятно, хотел подчеркнуть, что к его семье это отношения не имеет.

— На что?

— Папа, ты разве не видел, как он выглядел? Что на нем было надето, когда он поступил в нашу школу? Он не мог допустить, чтобы его снова начали травить.

Все немного помолчали, потом Юхан продолжил:

— Неужели вы не понимаете? Он просто хотел быть как другие. И ради этого мог пойти на все что угодно.

Расплывчатый поначалу образ Рогера стал обретать форму. На свет стали выползать его скрытые стороны, а с ними и мотивы. Печально, но по-человечески понятно. Молодой человек, который хотел быть кем-то другим. Чем-то другим. Любой ценой. Ванье это было знакомо по времени службы в полиции — удивление по поводу того, что такая борьба могла приводить к насилию и даже к убийству. Она достала полученные от Билли распечатки эсэмэс с мобильного телефона Рогера и протянула их Юхану.

— Эти сообщения мы обнаружили в его телефоне. — Ванья указала на листы с теми двумя отчаянными сообщениями, и Юхан внимательно их прочел.

— Ты не знаешь, кто бы мог их послать?

Юхан покачал головой:

— Представления не имею.

— А этот номер телефона тебе не знаком?

— Нет.

— Точно? Это может оказаться чрезвычайно важным.

Юхан кивнул в знак того, что понимает, но он не знал. Ульф приобнял сына.

— Вы с Рогером, пожалуй, стали немного отдаляться друг от друга в этом семестре, я прав?

Юхан кивнул.

— Почему же? — поинтересовалась Ванья.

— Но ведь это известное дело, парни в таком возрасте развиваются по-разному. — Ульф пожал плечами, всем своим видом показывая, что тут уж ничего не поделаешь, таков закон природы.

Ванья не сдавалась. Она еще более подчеркнуто обратилась к Юхану:

— Не было ли какой-то причины, почему вы стали меньше общаться?

Юхан немного поколебался, тоже пожав плечами:

— Он стал как бы другим.

— В каком смысле?

— Не знаю… В конечном счете все сводилось только к деньгам и сексу.

— Сексу?

Юхан кивнул:

— Он говорил о нем все время. Мне надоело.

Ульф наклонился и обнял сына. «Классика», — подумал Себастиан. Сколько родителей чувствуют необходимость защищать своих детей, как только речь заходит о сексе. И делают они это в основном для тех, кто за ними наблюдает. Чтобы показать остальным: в нашей семье детей защищают от всего животного, от всякой грязи. Если бы Ульф только знал, чем его жена вчера занималась с Себастианом, пока он сам дрожал в холодной палатке. Правда, с другой стороны, это бы свело на нет возможность проведения конструктивного допроса.

Они еще несколько минут поговорили с Юханом, лихорадочно пытаясь добыть еще какие-нибудь сведения о том, кем же на самом деле являлся Рогер, но Юхану, похоже, было больше нечего сказать. Он устал и измучился, это они оба видели, да им и так удалось узнать больше, чем они могли надеяться. В конце концов они поблагодарили и пошли обратно к машине. Себастиан посмотрел на отца с сыном, стоявших у берега и смотревших им вслед.

Любящий отец-защитник.

Его сын.

Другим тут места нет.

Возможно, это не Себастиан соблазнил Беатрис.

Возможно, наоборот.

На обратном пути Ванья решила заехать домой к Петеру Вестину на Рутевеген. Крюк получался не слишком большим. Раздражение по поводу его нежелания перезвонить ей сменилось у нее некоторым беспокойством. Ведь прошло уже полдня. Беспокойство вскоре получило подтверждение, когда машина стала приближаться к нужному адресу и Ванья внезапно почувствовала, что салон заполняется резким запахом пожара. Через боковое стекло она увидела слабенький черно-серый столб дыма, поднимавшийся над деревьями и двухэтажными домами. Ванья сбавила скорость и свернула по поперечной улице налево, потом еще раз налево, на Рутевеген. По обеим сторонам улицы росли каштаны и располагались частные дома, но спокойствие нарушало множество пожарных машин, перегородивших дальний конец. Проблесковые маячки включены. Взад и вперед не спеша разгуливают пожарные с оборудованием. За ограждением толпятся любопытные. Даже у Себастиана сон как рукой сняло.

— Мы ехали именно туда?

— Думаю, да.

Они вышли из машины и быстрым шагом направились к дому. Чем ближе они подходили, тем более жуткая картина перед ними открывалась. С одной стороны второго этажа отсутствовала стена, и внутри виднелись сгоревшая мебель и разный хлам. Через улицу к люкам текла дурно пахнущая черная вода. Чем ближе они подходили, тем резче становился запах. Несколько пожарных завершали тушение огня. На сером заборе, очевидно, имевшем до пожара тот же цвет, что и дом, висела металлическая табличка с номером 12. Это был дом Петера Вестина.