— По следующей сворачивай налево.

Себастиан сидел на пассажирском месте в одной из принадлежавших полиции машин без опознавательных знаков. В «тойоте». Вела машину Ванья. Она поспешно взглянула на маленький экран над приборным щитком.

— GPS говорит прямо.

— Но если свернешь налево, получится быстрее.

— Ты уверен?

— Да.

Ванья все-таки поехала прямо. Себастиан развалился на сиденье и смотрел сквозь забрызганное боковое стекло на город, нагонявший на него лишь тоску.

Чуть раньше Торкель, Ванья, Билли и он сам собрались в конференц-зале. Себастиан не сумел достаточно быстро придумать подходящую причину, чтобы уклониться от совещания, когда Торкель разыскал его и сообщил, что в деле появились новые данные. Затем он узнал, что они нашли куртку жертвы. Конечно, кровь еще не проанализировали, но никому из них не верилось в то, что куртка и кровь могут принадлежать кому-либо другому. Следовательно, интерес к Лео Лундину в контексте расследования опять возрастал. Ванья собиралась после совещания его снова допросить.

— Конечно, можешь допросить, но это пустая трата времени.

Все обернулись к Себастиану, который сидел у короткого конца стола, раскачиваясь на стуле. Вообще-то он мог бы посидеть молча, предоставив другим совершать любые ошибки, пока не найдет способ получить доступ к компьютерам и необходимым ему сведениям. Или, вернее, найдет в том отделе другую женщину, более восприимчивую к его шарму, чем Мартина. Это, вероятно, не составит особого труда. С другой стороны, его все уже и так недолюбливают. Можно с таким же успехом изображать из себя всезнайку, каковым он в глубине души и является.

— Тут что-то не сходится.

Себастиан снова опустил передние ножки стула на ковер. В комнату вошла Урсула и молча села на один из ближайших к двери стульев.

— Лео ни за что не спрятал бы куртку жертвы у себя в гараже, — продолжил Себастиан.

— Почему же? — Билли, похоже, проявил откровенный интерес без всякого стремления отстаивать свою позицию. Возможно, его стоит попытаться немного приблизить.

— Потому что он не стал бы даже снимать ее с тела.

— Но часы-то он взял. — Ванья тоже не оборонялась. Даже скорее, нападала. Ей хотелось его поправить. Уничтожить его аргументы. Она как Урсула. Или даже как он сам, каким он был в те времена, когда его действительно все волновало.

Настроена на борьбу.

Рвется к победе.

К сожалению, этого матча ей не выиграть. Себастиан спокойно посмотрел ей в глаза.

— Тут есть разница. Часы — вещь ценная. Мы имеем дело с парнем шестнадцати лет, которого мать воспитывает в одиночестве. Он пытается поспевать за непрерывно происходящей вокруг него погоней за материальными ценностями. Зачем ему стаскивать изрезанную, пропитанную кровью куртку и забирать ее с собой, если он оставляет бумажник и мобильный телефон? Тут что-то не сходится.

— Себастиан прав.

Все повернулись к Урсуле. Себастиан даже вздрогнул, будто с трудом верил в то, что правильно расслышал. Эти два слова Урсула за свою жизнь произносила нечасто. Себастиан с ходу не мог припомнить, чтобы такое вообще случалось.

— Мне неприятно говорить это, но так и есть.

Урсула быстро встала и вынула из большого конверта две фотографии.

— Я знаю, что вы думаете, будто я в первый раз пропустила куртку. Но взгляните сюда.

Она положила на стол один из снимков. Все наклонились вперед.

— Когда я обследовала гараж вчера, меня особенно интересовали три вещи: мопед — по естественным причинам, сток в полу — чтобы посмотреть, не осталось ли там следов крови после того, как кто-нибудь мыл в гараже мопед или оружие, и садовые принадлежности — поскольку у нас отсутствует орудие убийства. Эту фотографию я сделала вчера.

Она поставила палец на снимок, запечатлевший деревянную подставку с садовыми орудиями. Снимок был сделан сверху, немного наискосок, и в одном из углов гаража отчетливо просматривалось белое ведро с керамзитовым гравием.

— А это я сняла сегодня. Найдите ошибку.

Урсула выложила вторую фотографию. Почти идентичную первой. Но здесь сквозь тонкий слой керамзита в нескольких местах четко виднелась зеленая ткань. На мгновение в комнате воцарилось молчание.

— Кто-то подбросил туда куртку ночью. — Билли первым произнес то, о чем подумали все. — Кто-то хочет засадить Лео Лундина в тюрьму.

— Это не главная причина.

Себастиан поймал себя на том, что рассматривает снимки с некоторым интересом. Только что произошедшее каким-то образом придало ему энергии. Убийца забрал с собой вещи жертвы и теперь воспользовался ими, чтобы подбросить доказательство. И не к кому-нибудь, а к главному подозреваемому. Это указывало на то, что убийца тщательно следит за работой полиции, а потом действует — спланированно и взвешенно. Он твердо намерен выпутаться. Наверное, даже не раскаивается. Человек как раз во вкусе Себастиана.

— Главная причина в другом: подбрасывая куртку в гараж, убийца пытается отвести подозрения от себя. Здесь нет ничего личного против Лео, он просто удачно подвернулся, поскольку мы уже на нем сосредоточились.

Торкель посмотрел на Себастиана с некоторым удовлетворением. Его прежние сомнения немного развеялись. Он знает Себастиана лучше, чем тому хочется думать. Знает неспособность коллеги активно участвовать в том, что его не интересует, но знает и то, с какой самоотдачей Себастиан может работать, если дело его по-настоящему увлекает, и какую пользу он тогда способен принести расследованию. Торкель чувствовал, что они на пути к успеху. Он молча возблагодарил присланный мейл и найденную куртку.

— Значит, человек, пославший мейл, вероятно, и является убийцей, — быстро сделала правильный вывод Ванья. — Надо попробовать узнать, откуда отправили мейл.

Далее все произошло как в театральном спектакле. В дверь деликатно постучали. Будто Харальдссон просто стоял снаружи и ждал нужной реплики, чтобы войти.

Себастиан отстегнул ремень безопасности и вышел из машины. Он взглянул на фасад здания, перед которым они остановились, и на него навалилась невероятная усталость.

— Значит, здесь он учился?

— Да.

— Несчастный бедолага. А самоубийство мы полностью исключаем?

Над двустворчатыми дверями, ведущими в Пальмлёвскую гимназию, находилась большая картина, изображавшая мужчину, который мог быть только Иисусом. Он распростер руки жестом, который художник наверняка задумывал как пригласительный, а Себастиан истолковал как угрожающий. Откровенно лишающий свободы.

Под картиной было написано: Иоанн «12:46».

— Я, свет, пришел в мир, чтобы всякий верующий в Меня не оставался во тьме, — изрек Себастиан.

— Ты знаешь Библию?

— Это я знаю.

Себастиан преодолел оставшиеся ступеньки и распахнул одну створку двери. Ванья бросила последний взгляд на огромную картину и последовала за ним.

Директор Рагнар Грот указал рукой на небольшой диван и кресло в углу своего кабинета. Ванья с Себастианом уселись. Сам же Рагнар Грот расстегнул пиджак и сел за грубоватый старомодный письменный стол. Он автоматически передвинул лежавшую перед ним ручку, поместив ее абсолютно параллельно краю стола. Себастиан обратил на это внимание и окинул взглядом сперва письменный стол, затем остальную часть комнаты. Рабочее место директора оказалось почти пустым. С левой стороны стопкой лежало несколько папок. Край к краю. Ни одна из папок не торчала. Они лежали на дальнем левом углу письменного стола, отступая на два сантиметра от каждого из краев. С правой стороны лежали две ручки и карандаш — параллельно друг другу и концами в одном направлении. Чуть выше под прямым углом располагалась линейка и резинка, казавшаяся ни разу не использованной. Телефон, компьютер и лампа стояли точно выверенно по отношению к краям стола и друг к другу.

Остальная часть комнаты в том же стиле. Все картины висят ровно. Никаких приклеенных как попало листочков, все на доске объявлений и аккуратно прикреплено булавками на одинаковом расстоянии. Папки стоят край в край с книжной полкой. На столе ни малейших следов от кофейных чашек или бокалов. Мебель расставлена с сантиметровой точностью по отношению к стене и лежащему под ней ковру. Себастиан быстро поставил директору Гроту диагноз: педант с признаками вынужденных действий.

Директор встретил Ванью с Себастианом перед дверьми кабинета с удрученным видом, поздоровался, до нелепости прямо протянув руку, и долго распространялся о том, как ужасно, что одного из учеников школы обнаружили убитым. Каждый, естественно, сделает все возможное, чтобы помочь раскрыть это гнусное преступление. Они не будут чинить никаких препятствий. Полное сотрудничество. Ванья не могла избавиться от мысли, что все слова директора были словно взяты из инструкции по поведению в кризисной ситуации какой-нибудь пиар-фирмы. Директор предложил кофе. Ванья с Себастианом поблагодарили, но отказались.

— Насколько много вы знаете о школе?

— Вполне достаточно, — ответил Себастиан.

— Довольно мало, — сказала Ванья.

Грот обратился к Ванье со слегка извиняющейся улыбкой в адрес Себастиана.

— Мы начинали в 1950-е как интернат, теперь же у нас независимая гимназия, обучающая по программе «обществоведение и естественные науки» с различными направлениями — язык, экономика и подготовка руководящих работников. У нас двести восемнадцать учеников, здесь обучается молодежь со всего региона озера Меларен, даже из Стокгольма. Поэтому мы сохранили у себя интернат.

— Чтобы отпрыскам богатеев не приходилось общаться с простолюдинами.

Грот обратился к Себастиану, и, хотя голос его оставался негромким и ровным, он не сумел скрыть отразившегося на лице раздражения.

— Наша репутация школы для высших слоев общества уже сходит на нет. В настоящее время наша целевая группа — родители, которые хотят, чтобы их дети действительно чему-нибудь научились. По оценкам мы среди лучших школ страны.

— Естественно, среди лучших, ведь благодаря этому вы конкурентоспособны и оправдываете свою до нелепости высокую плату за обучение.

— Мы больше не берем плату за обучение.

— Конечно берете, только теперь вам приходится называть ее «посильным взносом».

Грот бросил на Себастиана мрачный взгляд и откинулся на спинку по-настоящему эргономичного офисного кресла. Ванья почувствовала, что все начинает уплывать у них из рук. Несмотря на свой чуть преувеличенно корректный тон, директор все-таки, похоже, хотел помочь расследованию. Наглое поведение Себастиана могло за три минуты изменить его отношение. Тогда им придется бороться за получение любых сведений об учениках и учителях. Если Рагнар Грот не даст согласия, они не смогут даже посмотреть на какую-нибудь школьную фотографию, не запрашивая специального разрешения. Ванья не была уверена в том, что директор Грот сознает, насколько он может осложнить им работу, но рисковать ей сейчас не хотелось. Она наклонилась вперед и заинтересованно улыбнулась ему:

— Расскажите побольше о Рогере. Как он оказался в вашей школе?

— У него были проблемы, над ним издевались в старой школе и в гимназии, в которую он поступил сначала. Одна из моих учительниц его хорошо знала, он дружил с ее сыном, поэтому она замолвила за него словечко, и мы организовали для него место.

— А тут ему нравилось? Он не участвовал в драках или чем-то подобном?

— Мы очень активно работаем над профилактикой травли.

— У вас есть для этого другое слово, не так ли? Дружеское воспитание?

Грот полностью игнорировал выпад Себастиана. Ванья бросила на Себастиана взгляд, который, как она надеялась, заставит коллегу заткнуться.

— Вы не знаете, не вел ли себя Рогер в последнее время как-то странно? — снова обратилась она к директору. — Не волновался ли из-за чего-нибудь, не занимался ли посторонними делами?

Директор задумался, покачивая головой.

— Нет, мне ни о чем подобном не известно. Но вы можете поговорить с его классным руководителем Беатрис Странд, она встречалась с ним гораздо чаще, чем я.

Теперь он обращался исключительно к Ванье.

— Это Беатрис помогла Рогеру попасть сюда.

— Как же он справился с посильным взносом? — немедленно встрял Себастиан. Он не собирался допускать, чтобы его игнорировали. Это бы слишком упростило ситуацию для господина Грота.

У ректора сделался слегка удивленный вид, будто ему на некоторое время действительно удалось забыть о существовании в комнате этого чуть излишне полного, небрежно одетого мужчины.

— Рогер был освобожден от взноса.

— Значит, он являлся вашим маленьким социальным проектом? Заполнял квоту на благотворительность. Наверное, ему было приятно?

Грот сдержанным жестом отодвинул кресло и поднялся. Он остался стоять за письменным столом, выпрямив спину и упершись кончиками пальцев в идеально чистую поверхность стола. «Точно Калигула в старом фильме „Травля“», — подумал Себастиан, отметив, что директор, вставая, машинально застегнул пиджак.

— Должен сказать, что меня возмущает ваше отношение к нашей школе.

— Ну надо же. Но, понимаете ли, я провел здесь три худших года в жизни, поэтому требуется несколько большее, чем ваша рекламная болтовня, чтобы я влился в хор восхищающихся.

Грот посмотрел на Себастиана с некоторым скепсисом.

— Вы наш бывший ученик?

— Да, к сожалению, моему отцу взбрело в голову организовать этот храм знаний.

Грот переварил информацию и, когда до него дошло то, что он услышал, снова сел. Расстегнул пиджак. Возмущенное выражение лица сменилось откровенным недоверием.

— Вы сын Туре Бергмана?

— Да.

— Вы с отцом не особенно похожи.

— Спасибо, это самое приятное из услышанного мною с тех пор, как я сюда приехал.

Себастиан встал и повел рукой, объединяя Ванью и Рагнара вместе.

— Вы тут можете продолжать вдвоем. Где я могу найти Беатрис Странд?

— У нее сейчас урок.

— Но она ведь, наверное, проводит его где-то в школе?

— Я предпочел бы, чтобы вы отложили разговор с ней до перемены.

— Ладно, я найду ее сам.

Себастиан вышел в коридор. Закрывая за собой дверь, он услышал, как Ванья просит за него прощения. Эти слова ему слышать уже доводилось. Не от нее, а от других коллег, обращенные к другим людям и при других обстоятельствах. Себастиан начинал все больше осваиваться в расследовании. Он быстрым шагом двинулся к лестнице. Раньше большинство классов располагались этажом ниже. Едва ли что-нибудь изменилось. Вообще почти все выглядело так, как сорок лет назад, немного изменился цвет стен, а в остальном Пальмлёвская гимназия была верна себе.

Ад ведь обычно не меняется.

Это, вероятно, заложено в самом определении ада.

Неизменная боль.

Материалы находились на двух внешних жестких дисках LaCie. Их час назад доставил курьер охранного предприятия. Билли быстро подсоединил первую стальную коробочку к своему компьютеру и принялся за дело. На диске значилось: пятница, 22 апреля 06:00–00:00, камеры 1:02-1:16. Билли ничего не понимал в этой нумерации, но, согласно приложенному регистру, камеры 1:14-1:15 покрывали улицу Густавсборгсгатан или ее части. Последнее из известных им мест пребывания Рогера в тот роковой вечер.

Билли отыскал среди разных папок камеру 1:14 и, дважды кликнув, запустил запись. Качество воспроизведения было лучше обычного, эту систему камер установили не более шести месяцев назад, и компания явно не поскупилась. Билли очень обрадовался — в большинстве случаев материал с камер наружного наблюдения оказывался столь нечетким, что мало помогал расследованию. Но тут совсем другое дело. «Самая крутая оптика фирмы „Цейсс“», — подумал Билли, прокручивая запись вперед до 21:00. Уже через полчаса он позвонил Торкелю.

На то, чтобы отыскать нужный класс, Себастиану потребовалось больше времени, чем он предполагал. Довольно долго он бродил по знакомым коридорам и стучался в разные двери, прежде чем наконец нашел класс, в котором находились 9 «Б» и Беатрис Странд. По пути Себастиан решил отключить эмоции. Школа — это всего лишь здание. Здание, в котором он, внутренне протестуя, провел три года. Когда пришло время идти в гимназию, отец заставил его поступить в Пальмлёвскую, и Себастиан с первого дня решил, что ему там не понравится, что он не впишется. Он нарушал все мыслимые правила и, будучи сыном основателя, бросал вызов всем учителям и авторитетам. Его поведение, вероятно, могло бы снискать ему славу среди остальных учеников, но Себастиан решил: ничего хорошего за годы, проведенные в школе, у него не будет, поэтому сплетничал и настраивал учеников друг против друга и против учителей. Это сделало его ненавистным для всех и создало отчужденность, к которой он и стремился. Ему почему-то казалось, что, отдаляясь от всех и вся, он наказывает отца, и нельзя не признать, что полная отчужденность создавала ему своего рода свободу. От него заранее ожидали, что он во всех случаях будет поступать как ему заблагорассудится. А это у него получалось прекрасно.

По протоптанной в подростковом возрасте дорожке Себастиан продолжал идти всю дальнейшую жизнь.

Му way or the highway

Всю жизнь. Нет, не всю жизнь. С Лили он таким не был, отнюдь. Как это возможно, чтобы один человек, а позднее два оказали на его жизнь такое влияние? В корне изменили его?

Он не знал.

Знал только, что так было.

Было, а потом его этого лишили.

Себастиан постучал в светло-коричневую дверь и сразу вошел. На учительском месте сидела женщина лет сорока. Густые рыжие волосы завязаны на затылке в хвост. Ненакрашенное открытое лицо, полное веснушек. Темно-зеленая блузка с бахромой, идущей по довольно внушительному бюсту. Длинная коричневая юбка. Женщина вопросительно посмотрела на Себастиана, который, представившись, отпустил учеников с конца урока. Беатрис Странд не возражала.

Когда они остались в классе одни, Себастиан выдвинул стул и уселся за первую парту. Он попросил Беатрис рассказать о Рогере, ожидая, что сейчас последует всплеск эмоций, и не ошибся. При учениках Беатрис приходилось быть сильной, знающей ответы на все вопросы, являться им опорой в условиях, когда в их нормальную жизнь вторглось непостижимое. Теперь же она оказалась с глазу на глаз с человеком взрослым, занимавшимся расследованием и тем самым бравшим роль защитника стабильности и контроль за ситуацией на себя. Ей больше не нужно было оставаться сильной, и она дала волю чувствам. Себастиан терпеливо ждал.

— У меня просто в голове не укладывается, — бормотала она, всхлипывая. — В пятницу мы, как обычно, попрощались, а теперь он… больше никогда не придет. Мы до последнего надеялись, но когда его нашли…

Себастиан промолчал. Тут в дверь постучали, и в класс заглянула Ванья. Пока Себастиан представлял их друг другу, Беатрис сморкалась и вытирала слезы. Потом она приложила носовой платок к заплаканному лицу, извинилась, встала и вышла из класса. Ванья села на край одной из парт.

— Школа не следит за компьютерными операциями, и нигде нет камер. Директор говорит, что им важно взаимное уважение.

— Значит, мейл мог отправить кто угодно?

— Даже не обязательно кто-то из учеников. Можно просто зайти прямо с улицы.

— Но тут необходимо определенное знание школы.

— Разумеется, правда, это означает двести восемнадцать учеников, плюс родители, плюс приятели, плюс весь персонал.

— Он это знал.

— Кто?

— Тот, кто посылал мейл. Он знал, что проследить дальше невозможно. Однако он бывал здесь раньше. Он каким-то образом связан со школой. Из этого можно смело исходить.

— Вероятно. Если это, конечно, «он».

— Я бы очень удивился, если бы это оказался не «он». Метод и особенно эта история с сердцем указывают на то, что преступник мужчина.

Себастиан уже собирался начать рассказывать о свойственной преступникам-мужчинам потребности в трофеях, об их стремлении сохранять власть над жертвой путем сохранения чего-либо ей принадлежащего, что в принципе совершенно не характерно для преступников женского пола. Но его прервало возвращение Беатрис. Еще раз извинившись, она села за стол и повернулась к ним лицом. Теперь она выглядела более собранной.

— Это вы помогли Рогеру перейти сюда? — начала Ванья.

Беатрис согласно кивнула.

— Да, они с моим сыном Юханом друзья. — Беатрис сообразила, что говорит не в том времени, и поправилась: — Были друзьями. Он часто бывал у нас дома, и я знала, что ему трудно приходилось в старших классах школы, но постепенно выяснилось, что в гимназии началось то же самое, если не хуже.

— А здесь ему нравилось?

— Более или менее. Поначалу, конечно, было трудно.

— Почему?

— Ему многое было в новинку. Здесь ученики очень нацелены на учебу. Он не привык к такому темпу и к уровню, на котором мы работаем. Но потом стало лучше. Он оставался после уроков на дополнительные занятия. Действительно серьезно взялся за дело.

Себастиан молчал. Внимание Беатрис было целиком направлено на Ванью, а Себастиан сидел, разглядывая ее профиль, и поймал себя на том, что размышляет, каково это — запускать пальцы в ее густые рыжие волосы. Целовать веснушчатое лицо. Смотреть, как закрываются от наслаждения большие голубые глаза. Что-то в ней подавало сигналы, Себастиан толком не понимал, что именно, возможно, одиночество. Но не такое, как у Клары Лундин. Не столь беззащитное. Беатрис была… увереннее. Более зрелой. Себастиану подумалось, что ее было бы труднее уложить в постель, но усилия, наверное, стоили бы того. Он отбросил эту мысль. Одной женщины, связанной с расследованием, вполне достаточно. Он снова сконцентрировался на разговоре.

— У Рогера были здесь друзья?

— Мало. Он общался с Юханом и иногда со Свеном Хеверином, но тот уехал на этот семестр учиться в США. Ну и конечно, Лиза, его девушка. Нельзя сказать, чтобы с ним никто не общался или к нему плохо относились. Просто он был немного волком-одиночкой.

— Но никаких драк?

— Здесь нет. Правда, иногда он сталкивался с людьми из старой школы.

— Как вам кажется, его ничто не беспокоило?

— Нет. Когда он уходил, он выглядел как обычно. Радовался тому, что настала пятница, как и все остальные. У них была контрольная по шведскому, он заглянул ко мне и сказал, что думает, что написал хорошо.

Беатрис умолкла и покачала головой, будто внезапно задумалась над невероятностью ситуации. У нее из глаз опять хлынули слезы.

— Он был очень хорошим мальчиком. Нежным. Зрелым. Это совершенно необъяснимо.

— А Юхан, ваш сын, здесь?

— Нет, он дома. На него это ужасно подействовало.

— Мы бы очень хотели с ним поговорить.

Беатрис подавленно кивнула:

— Я вас понимаю. Я буду дома около четырех.

— Ваше присутствие совсем не обязательно.

Беатрис снова кивнула. Еще более подавленно. Это ей знакомо. Никто в ней не нуждается. Себастиан с Ваньей встали.

— Возможно, мы еще придем, если нам попозже потребуется снова поговорить с вами.

— Пожалуйста. Я так надеюсь, что вы разберетесь в этом. Это так… так тяжело. Для всех.

Себастиан кивнул ей с видимым сочувствием. Беатрис остановила их.

— Еще одно, не знаю, важно ли это, но Рогер звонил. Нам домой. В ту пятницу вечером.

— Во сколько?

Информация оказалась совершенно новой, что было заметно по Ванье. Она автоматически придвинулась поближе к Беатрис.

— Приблизительно в четверть девятого. Он хотел поговорить с Юханом, но тот ушел с Ульфом, с отцом. Я сказала, что он может позвонить Юхану на мобильный, но, по словам Юхана, он так и не перезвонил.

— Что он хотел? Он что-нибудь сказал?

Беатрис покачала головой:

— Он хотел поговорить с Юханом.

— В четверть девятого в прошлую пятницу?

— Примерно так.

Ванья поблагодарила и вышла. Четверть девятого.

В это время Рогер находился у своей подружки Лизы.

Ванья все больше утверждалась в мысли, что он у нее вообще не был.

Торкель уселся рядом с Билли. Под потолком жужжал проектор, подключенный к компьютеру. На стене прокручивались кадры с камеры наружного наблюдения 1:15. По углу съемки можно было быстро заключить, что камера установлена в нескольких десятках метров от земли. Она смотрела на открытую площадку, по центру которой проходила улица, исчезавшая между двумя высокими домами и продолжавшаяся дальше. В одном из зданий, в левом, помещался институт, в другом — школа. Пустая площадка перед камерой казалась холодной и продуваемой ветром. В углу картинки бежали цифры таймера. Тишину внезапно нарушил въехавший в кадр мопед, и Билли нажал на паузу.

— Вот. В 21:02 проезжает Лео Лундин. Почти сразу за этим слева появится Рогер.

Билли снова нажал на клавишу и продолжил показ записи. Не прошло и минуты, как в кадре возник новый персонаж. На нем была зеленая куртка, и он шел быстрым, целеустремленным шагом. Билли задержал кадр, и они с Торкелем принялись разглядывать этого человека. Несмотря на то что козырек кепки скрывал лицо, перед ними, вне всякого сомнения, был Рогер Эрикссон. Рост, довольно длинные волосы — и куртка, которая теперь висела в полиции, в сейфе для доказательств, коричневая от засохшей крови, была здесь целой и безо всяких пятен.

— Он появляется ровно в 21:02:48, — сказал Билли, снова запуская запись.

Рогер ожил и продолжил путь. Движущиеся кадры с человеком, которому осталось жить всего несколько часов, обладали некоей особенностью. Известность катастрофы словно бы заставляла вглядываться в каждый шаг с большей тщательностью и вниманием. Смерть уже притаилась за углом, но на обычной прогулке это на самом деле никоим образом не отражалось. Знанием судьбы обладает наблюдатель, а не шестнадцатилетний парень, спокойно идущий мимо камеры 1:15. Он ничего не знает о том, что его ждет.

Торкель увидел, как Рогер остановился и поднял взгляд. Секундой позже в кадре снова возник мопед. По жестам Рогера они определили, что тот узнал водителя и понял, что появление мопеда сулит ему неприятности. Он застыл на месте и огляделся, словно в поисках выхода из положения. Потом быстро решил попытаться игнорировать мопед, который теперь уже задиристо кружил вокруг него. Рогер попробовал отойти на несколько шагов, но кружащий мопед мешал ему, сужая круги. Рогер остановился. После нескольких кругов остановился и мопед. Лео слез на землю. Рогер смотрел на парня, который, словно желая прибавить себе роста, снял шлем и распрямил спину. Он знал, что сейчас начнется драка, и приготовился дать отпор. Торкель впервые получил возможность по-настоящему познакомиться с убитым мальчиком и составить себе о нем некоторое представление. Он не бросился бежать. Возможно, он был не только жертвой. Казалось, он тоже пытается вытянуться. Лео что-то сказал. Рогер ответил, и тут же получил первый толчок, и, споткнувшись, отпрянул назад, Лео бросился следом. Не успел Рогер вновь обрести равновесие, как Лео ухватился за его левую руку и отогнул рукав куртки, обнажив часы. Наверное, Лео что-то сказал, поскольку Рогер предпринял попытку вырвать руку. Лео ответил ударом кулака в лицо.

Быстро и сильно.

Без предупреждения.

Торкель увидел, как по правой ладони Рогера потекла кровь, когда тот поднес ее к лицу. Лео снова нанес удар. Рогер пошатнулся и, падая на колени, ухватился за футболку Леонарда.

— Тут кровь попадает на футболку Лео, — коротко констатировал Билли.

Торкель мысленно кивнул: это объясняет обнаруженную ими кровь. Окровавленная футболка, похоже, стала стартовым сигналом. Лео только того и требовалось, чтобы оправдать дальнейшее избиение. Он яростно набросился на Рогера. Прошло немного времени, прежде чем Лео повалил Рогера на землю и стал его пинать. Таймер на записи механически отсчитывал время, которое Рогер пролежал, скрючившись и принимая заслуженное, по представлениям Лео, наказание. Только в 21:05 Лео прекратил орудовать ногами, наклонился над лежащим Рогером и сорвал с него часы. Потом в последний раз посмотрел на лежащего на земле мальчика, нарочито медленно надел шлем, словно желая усилить свое превосходство, уселся на мопед и выехал из кадра. Рогер еще некоторое время не вставал. Билли посмотрел на Торкеля.

— Он не смотрел с подружкой «Давайте потанцуем».

Торкель кивнул. Лиза лжет. Однако сведения, полученные при допросе Леонарда, тоже не подтверждаются. Рогер не сталкивал Леонарда с мопеда.

Они не дрались.

Драка, по мнению Торкеля, подразумевала двух активных участников.

Торкель откинулся на спинку стула и заложил руки за голову. Они всяко могут привлечь Лео Лундина за побои и ограбление.

Но не за убийство. По крайней мере не там и не тогда. Да и позднее тоже, в этом Торкель был почти уверен. Лео — хулиган. Но чтобы вырезать сердце — нет, на такое он не способен. Во всяком случае, сейчас, быть может, через несколько лет, если его жизнь действительно пойдет под откос.

— Куда Рогер отправляется потом?

— Не знаю. Вот смотри. — Билли встал и подошел к приколотой к стене карте. — Он продолжает идти вперед и попадает на Васагатан. Здесь он может свернуть направо или налево. Если пойдет налево, то выйдет к Северной кольцевой дороге. На этом перекрестке имеется камера, но там он не появился.

— Значит, он, вероятно, пошел направо?

— Тогда бы он постепенно появился на записи с камеры, расположенной здесь. — Билли указал на карте место перед стадионом, примерно на дециметр к северу. — На самом деле там метров двести. Но там его тоже не было.

— Значит, он свернул раньше.

Билли кивнул, указывая на небольшую дорогу, отходящую от Васагатан чуть под углом.

— Судя по всему, здесь. Апалбювеген. Ведет прямо в жилой квартал. Там нет никаких камер. Мы не знаем даже, в каком направлении он пошел.

— Тогда проверь все направления. Возможно, он потом снова появляется на какой-нибудь более крупной дороге. Отправь людей походить по домам. Кто-нибудь его наверняка видел. Я хочу знать, куда он пошел.

Билли кивнул, и оба мужчины достали телефоны.

Билли позвонил не до конца отошедшему от праздника юбиляру из охранной фирмы, чтобы получить еще записи.

Торкель позвонил Ванье. Та, как всегда, ответила с первого сигнала.

Когда Торкель позвонил, Ванья с Себастианом как раз выходили из Пальмлёвской гимназии. Уже прозвенел звонок на перемену, и в школьном дворе толпилось много учеников. Торкель быстро ввел Ванью в курс дела; говорить по телефону он любил эффективно, и разговор продолжался меньше минуты. Ванья положила трубку и повернулась к Себастиану.

— Они нашли запись с Густавсборгсгатан. В начале десятого Рогер был там.

Себастиан стал вникать в новую информацию. Ванья упорно утверждала, что Лиза Ханссон, шестнадцатилетняя девушка, подруга Рогера, раз за разом лгала относительно его местонахождения в ночь убийства. Теперь они получили доказательство. Следовательно, ей важнее утаить правду, чем раскрыть убийство ее парня. Такие загадочные тайны Себастиана интересовали. Черт, это дело в целом начинало интересовать его все больше и больше. Приходилось признать, что небольшое отвлечение от его собственных терзаний подвернулось как нельзя кстати. Ему, пожалуй, надо продержаться в расследовании сколько потребуется, извлекая максимум пользы из ситуации, а когда представится такая возможность, заново решать вопрос о своем участии и будущем.

— А не побеседовать ли нам немного с Лизой?

— Я уж думала, что ты никогда об этом не спросишь.

Они снова направились в сторону школы. Лиза ушла домой после английского. У нее оказался сегодня короткий день. Можно надеяться, что сейчас она дома. Ванья не чувствовала в себе сил звонить и проверять — это бы лишь дало родителям возможность подготовиться и выстроить линию обороны. Они сели в машину, и Ванья нажала на газ, сильно превысив предел допустимой скорости.