80
Себастиан за свою жизнь мало кого ненавидел.
Некоторых он не любил, на гораздо большее количество людей сердился, но с теми, кто настолько провоцировал его, что он начинал их ненавидеть, он просто-напросто прекращал общаться, вычеркивал их из своей жизни, чтобы не приходилось уделять время и энергию на активную нелюбовь к ним.
Но Давида Лагергрена он ненавидел. Ненавидел то, к чему тот вынудил его приобщиться.
Не хотел с ним больше встречаться.
Но он был вынужден. Лагергрен отказывался говорить с кем-либо другим, а отправить его в тюрьму можно было только при помощи допросов. По словам Торкеля, у них пока отсутствуют против него технические доказательства, хотя они побывали у него дома и забрали телефон и компьютеры, как из дома, так и с работы. Возможно, что-то появится, когда Билли с ними поработает, но пока только косвенные доказательства.
Поэтому ему пришлось переступить через личное нежелание и действовать профессионально.
— Ты готов?
Себастиан поднял взгляд. Торкель стоял в дверях комнаты для ланча. Себастиан посмотрел на нетронутую чашку кофе и кивнул. Насколько возможно, готов.
— Ванья здесь? — поинтересовался он тоном легкой беседы, когда, войдя в офисное помещение, стал оглядывать знакомую среду.
— Нет.
— Или она просто не хочет встречаться со мной?
— Ее здесь нет.
— Потому что здесь я?
Торкель не ответил, а просто продолжил идти на полшага впереди Себастиана в сторону коридора с допросными.
— Это ведь она велела тебе выгнать меня, разве нет? — проговорил Себастиан, когда они почти пришли, желая получить подтверждение тому, в чем уже, собственно, был уверен.
— Возьми, — Торкель протянул ему наушник-ракушку. — Я буду в соседней комнате и помогу тебе, если понадобятся сведения из расследования.
Себастиан взял маленькую вещицу и засунул в ухо.
— Удачи.
Торкель открыл дверь рядом с допросной и скрылся. Себастиан подошел к соседней, серовато-голубой двери.
За ней сидит Убийца-застекольщик. Давид Лагергрен.
Человек, сделавший его причастным к убийству.
Себастиан глубоко вдохнул. Выпустил воздух. Еще раз. Обрел контроль над эмоциями, открыл дверь с видом, который, он надеялся, будет восприниматься, как самоуверенная беззаботность, и вошел. Он коротко кивнул полицейскому, который незамедлительно покинул комнату. По пути Себастиан бросил взгляд на отражающую стеклянную поверхность, словно мог получить поддержку от взгляда Торкеля, подошел к столу, выдвинул стул и сел. Поднял взгляд. Сообразил, что до этого избегал смотреть на мужчину по другую сторону. Наверное, ошибка. Когда их взгляды встретились, ему пришлось бороться, чтобы контролировать дыхание.
Это он.
Себастиан узнал глаза. Губы за маской. Ему их никогда не забыть.
Он почувствовал, как во рту пересохло. Заговаривать первым он не хотел, отчасти потому, что это ставило его в несколько подчиненное положение, а отчасти потому, что не был уверен, что голос не сорвется.
— Я раскаиваюсь, — сказал Лагергрен после примерно полуминутного молчания.
— Я не католический священник, поэтому мне все равно, — быстро ответил Себастиан и, к своей радости, обнаружил, что голос звучит именно так твердо, как он надеялся. Потом он опять замолчал. Вести разговор он не намеревался. Пока не поймет, чего хочет противник, твердо решив ничего не давать тому даром.
— Я раскаиваюсь в том, что пришел сюда и взял на себя убийства, которых я не совершал, — проговорил Лагергрен вроде бы с откровенным сожалением в голосе. Себастиан понял, что по нему наверняка видно, как он удивился. Дело принимало совершенно неожиданный оборот.
— Ты не убивал этих людей?
— Да.
— Зачем же ты сказал, что тебя зовут Свен Катон и ты хочешь сознаться в убийствах?
— Не знаю, — пожав плечами, ответил Лагергрен. — А ты как думаешь? Временное помешательство?
Внезапно Себастиан понял, чего хочет мужчина напротив. Опять играть. Снова бросить Себастиану вызов. Вынудить его к активности в процессе, который, возможно, приведет к тому, что им в конце концов придется его отпустить.
Ставки высоки.
Чтобы справиться с этим, Лагергрен должен быть уверен в том, что у них нет доказательств. Что он не оставил после себя следов. Вопреки желанию, Себастиану приходилось признать, что мужчина по другую сторону стола вполне способен с этим справиться. Вероятно, он также знает, что, не имея ни малейших доказательств, они могут держать его семьдесят два часа. Возможно, он даже ждет этого. Трое суток поиграть в кошки-мышки. Померяться своим превосходящим интеллектом с Себастианом, чтобы под конец победить его и триумфально выйти отсюда свободным человеком.
— Кого ты пытаешься обмануть? — бросил ему Себастиан, твердо решив не подыгрывать. — Я тебя узнаю.
— Неужели?
— Да.
— Откуда? Не могу припомнить, чтобы мы встречались.
— Когда ты убил Чельмана.
— Я не знаю, о чем ты говоришь. Ты, наверное, меня с кем-то путаешь. Неужели это действительно был я? Ты меня видел? Ты видел мое лицо?
— Я узнаю твой голос.
— Даже если бы это было так, разве для суда этого достаточно? — Лагергрен, казалось, проявлял искреннее любопытство. Себастиан вдруг сообразил, почему жертвы во время самих тестов сидели в автофургоне с завязанными глазами. Если они справлялись, получали зачет и освобождались, Лагергрен мог утверждать, что он действительно ел вместе с этими молодыми людьми, но к происходившему после он отношения не имел. Разве они видели его в фургоне, когда проходили тест? Эббе не повезло. Она была вместе с сестрой. Будь она одна, возможно, она не лишилась бы зрения.
— Я, очевидно, болен, раз беру на себя убийства, которых не совершал. Разве нет?
Лагергрен улыбнулся ему. С Себастиана уже хватило. Это ни к чему не приведет. На прямой конфронтации ничего не выиграть. Лучше сыграть с ним, но только изменив план игры.
Пусть нападение будет защитой. Защита — нападением. Что ему известно о Лагергрене? Преподаватель, считающий, что знания недостаточно высоко ценят, измеряющий человеческую ценность общим образованием.
Неинтересно. Это — его соображения, не сущность. Что им движет? Что он говорил перед тем, как убить Чельмана? На его стороне пресса. Он донес до людей свою мысль. Казалось, он гордился этим. Тем, что его выслушали. Проявили к нему интерес.
Интервью с Вебером было скорее манифестом, чем разговором.
Этим можно воспользоваться. Кроме того, Лагергрен проявляет признаки несколько гипертрофированного самолюбия. До сих пор все играло ему на руку.
Себастиан почувствовал, как энергия возвращается. В этом он силен. Сильнее всего. Он уже почти с нетерпением ждал возможности взять реванш. Наконец выиграть.
— Жаль, — коротко произнес он с достаточно печальным видом и с некоторой подавленностью покачал головой.
— Что жаль? — поинтересовался Лагергрен.
Себастиан посмотрел на него, взвешивая, какой наживкой воспользоваться, решил и подбросил ее.
— Что это был не ты. — Он выпрямился на стуле и наклонился вперед, уперев локти в столешницу и опустив подбородок на сцепленные руки. — Ты слышал об Эдварде Хинде?
— Я знаю, кто это.
— А знаешь, почему тебе о нем известно? — Он ясно показал, что вопрос риторический и сразу сам на него ответил. — Потому что я написал о нем книги. Пользовавшиеся успехом. Делал о нем доклады. Читал о нем лекции. Довел сведения о нем до сознания народа.
Себастиан замолчал, изучая мужчину напротив. Понимает ли тот, что происходит? Чем занимается Себастиан? Трудно сказать, стоит продолжить.
— Если бы этих людей убил ты, — проговорил он. — Написал те письма, дал то интервью…
Он опять замолчал. Наживка теперь в принципе совершенно очевидна. Видит ли ее Лагергрен, заинтересовался ли?
— Это не я, — сказал Лагергрен, и Себастиан почувствовал некоторое разочарование. Или? Может, разница по сравнению с началом все-таки есть? Голос ниже, менее уверенный, более вкрадчивый…
— Жаль, потому что тогда ты был бы более интересной личностью, — продолжил Себастиан, встал и принялся расхаживать по комнате. — Ведь так увлекательно иметь дело с человеком, который понял, что сможет сильнее повлиять, охватить большее количество народу, не будучи анонимом. Стать символом борьбы, даже сидя в тюрьме. Даже лучшим символом, обретя статус, равный мученику.
Себастиан прислонился к стене. Выражение лица Лагергрена не изменилось, но по языку его жестов Себастиан видел, что пробудил мысль. Наверное, она у него все время присутствовала. Видимо, сказанное Себастианом и явилось причиной того, что Лагергрен сдался. Но когда эту мысль облек в слова, подтвердил кто-то другой, она стала более реальной.
Реальной и заманчивой.
— Жаль, что это не ты, — завершающим тоном сказал Себастиан и оттолкнулся от стены. — Я бы написал о тебе, а мои книги издают.
Он развернулся и направился к двери. Сколько тут может быть шагов? Шесть? Пять. От Лагергрена ни звука. Четыре. Три. Он протянул руку к ручке двери, пытаясь придумать предлог, чтобы остаться, не выдавая того, как ему этого хочется. Два. Не получается.
— Подожди.
Себастиан не смог сдержать улыбки. Лагергрен увидел наживку и счел ее интересной. Теперь нужно немного подтянуть ее, чтобы он последовал за ней, вытащить его на поверхность. Удалив малейшие следы довольной улыбки, Себастиан повернулся с выражением лица, которое, как он надеялся, показывало, что ему это надоело и что у него есть дела поважнее.
— В чем дело?
— Я видел твое интервью, ты считаешь, что этот Убийца-застекольщик — идиот.
— Да.
— Тогда почему ты хочешь написать о нем книгу?
— Я писал о Хинде не потому, что он мне нравился или я был с ним согласен. — Себастиан сделал несколько шагов обратно. — Он был интересен мне, читателям. Человек, совершивший это, еще более интересен. Хинде был обычным психопатом, нарушения эмпатии, насилие в детстве и тому подобное, ну, ты знаешь. А этот человек хочет сказать что-то важное. Поднять важный вопрос.
Он увидел, как Лагергрен согласно кивнул. Наживка определенно манит. Он подбирается все ближе и ближе. Пора опять отдернуть. Подальше. Чтобы она исчезла из поля зрения. Чтобы ему пришлось сделать усилие, чтобы вновь увидеть ее. Усилие в форме признания.
— Хотя не знаю… чем больше я об этом думаю, тем… — Себастиан остановился, не закончив предложение, словно ему что-то пришло в голову. Будто его внезапно осенило.
— Тем что? Что дальше?
Себастиан сильно наморщил лоб, вздохнул и слегка покачал головой, будто бы разочаровавшись в собственных мыслях.
— Этого, пожалуй, не хватит.
— Чего не хватит?
Беспокойство в голосе. Отлично.
— Некий манифест и горстка убитых. — Себастиан обратился к Лагергрену так, словно тот был равноправным участником дискуссии, чье мнение Себастиана интересовало. — Мир изменился, ведь так? Хинде убил четверых, двадцать лет назад это было много, а сейчас…
Новое покачивание головой, оставлявшее возможность для разного толкования.
— Да и манифест сочинить может любой, — продолжил Себастиан. — Интернет кишит ими. Я хочу сказать, посмотри на Брейвика, много ли о нем слышно? Насколько он сегодня интересен? А тот, кто совершил это, даже близко к нему не приближается.
— Пока что.
Два слова. Первая трещина в фасаде. Первый настоящий захват наживки. Как продолжить, не потеряв его? Понадеяться, что он захватит крепче, или атаковать его с другой стороны?
— Ты думаешь, он опять убьет?
Себастиан увидел, что Лагергрен сообразил, что́ именно он только что признал своими двумя словами.
— Откуда мне знать? — Агрессивно. Сердито. Словно чтобы компенсировать свою ошибку силой и громкостью. Себастиан решил атаковать с другой стороны.
— Так же было и с Эббой Юханссон и той стипендией в МТИ? Просто вырвалось. Спонтанно. Это твоя ахиллесова пята? Ты иногда позволяешь эмоциям управлять ртом?
— Я не знаю, о чем ты говоришь.
— Так мы тебя и нашли.
Себастиан обошел вокруг стола, оказался позади Лагергрена. Он видел, как тот борется с желанием повернуться и проследить за ним взглядом. Себастиан подошел близко, наклонился, понизил голос, зашептал сантиметрах в десяти от уха.
— Ты сдался. Сам пришел.
Молчание.
— Ты сидишь здесь.
Молчание.
— Ты должен был рассчитывать на возможность не выйти отсюда.
Молчание.
— Но ты знаешь, что последует что-то еще.
Лагергрен не смог больше сдерживаться. Он резко обернулся.
— Я не знаю, о чем ты говоришь.
— Заткнись, ты точно знаешь, о чем я говорю. — Лагергрен не сводил с него глаз. Тяжело задышал. Словно мог в любое мгновение вскочить и ударить Себастиана. Себастиан ни на секунду не отводил взгляда. Пристально смотрел ему в глаза. Мужчина на стуле тяжело дышал. Потом быстро развернулся обратно и устремил взгляд прямо перед собой. Себастиан продолжал тем же тихим, уверенным голосом.
— Значит, это уже подготовлено.
Молчание.
— Это бомба? Ты намерен опять что-нибудь взорвать?
Молчание. Себастиан выпрямился и начал снова расхаживать по комнате. Стал излагать текст так, будто говорил скорее самому себе.
— Ты не хвастаешься тем, какой ты умный, что сумел обмануть нас, что у нас нет никаких шансов, потому… — Он остановился, бросил на Лагергрена торжествующий взгляд и теперь даже не пытался сдержать улыбки. — Потому что теперь, когда мы знаем, мы можем по-прежнему остановить это.
— Нет, не можете.
— Нет, можем.
По-прежнему улыбаясь, он прошел последние шаги до двери. Он не сомневался в том, что Торкель покинул соседнюю комнату, как только Себастиан установил, что последует что-то еще. Где и когда — работа других. Свою Себастиан сделал. Или не полностью… Он остановился на полпути в коридор.
— Возьми свои проклятые вопросы для викторины и забальзамируй их. Вот… — Он постучал себя пальцем по виску. — Вот настоящий ум.
С этим он вышел, захлопнув за собой дверь.
