Сорок три

В приемной никого не было, журналы были сложены в аккуратную стопку, корешок к корешку, а на экране компьютера на ресепшен застыла заставка. Карин присела. Было очень тихо, очень свежо, но по какой-то причине, несмотря на приятные, хотя и несколько блеклые цвета, преобладавшие в комнате, она казалась скорее безжизненной, чем спокойной.

Она была напряжена, и из-за этого ее спина болела еще сильнее.

Часы были электронные, окна – пластиковые, а ковер очень плотный, так что в комнате было неестественно тихо.

Поскольку она была пациенткой Кэт и поскольку он был знаком с Карин неформально, Эйдан Шарп сразу же назначил ей встречу на конец своего рабочего дня, и она была благодарна. Но теперь, когда она оказалась здесь, Карин стало не по себе. Она так безмятежно плыла по течению, игнорируя факты, заставляя себя мыслить в позитивном ключе, отказываясь признавать существование тьмы, не говоря уже о том, чтобы заглядывать в нее… И теперь все это настигало ее.

Солнце ушло из комнаты. Карин подумала, что она прямо сейчас может встать и уйти отсюда. Так, надо взять себя в руки.

– Миссис Маккафферти, извините, что заставил ждать.

Она поднялась.

– Карин, – сказала она, хотя они не так уж много успели пообщаться на вечере у Серрэйлеров.

– Проходите, пожалуйста.

Все комнаты для консультаций, в которых она успела побывать за несколько недель исследований мира альтернативной терапии, были теплыми, приветливыми, уютными – некоторые из них, как ей казалось, были как будто бы «настоящими» комнатами в обычных домах, как, например, светлая, спокойная, полная цветов комната, в которой работала ее духовный целитель. Ей это нравилось. Больницы и кабинеты врачей были такими холодными, такими тусклыми, такими пустыми. Комната с томографом, кабинет онколога, приемная в отделении радиотерапии – из них всех ей хотелось сбежать.

Кабинет Эйдана Шарпа показался ей неприятным. Хотя в его пастельной однотонности не было ничего необычного, она не расслабляла и совсем не успокаивала.

Она остановилась в неуверенности.

Он был в белом халате с высоким воротником.

– Кэт дала мне результаты вашего сканирования. Как я понял, вас беспокоят боли в спине?

– Да. – «Нет», – хотела сказать Карин. Ее горло сжалось.

– Боли возвращаются время от времени или они постоянные?

У него в руках была папка, и он опустил глаза на файл, который достал оттуда. Результаты ее сканирования, вероятно.

– Они почти не прекращаются. Хотя различаются по интенсивности, в зависимости от того, что я делаю.

– Хуже всего стоять, сидеть или лежать? Хуже, когда вы двигаетесь или когда неподвижны?

– Я могу отвлечься от них, если двигаюсь.

– Понимаю. Ясно. Не могли бы вы зайти за этот экран и снять ваши вещи, оставив только нижнее белье, и надеть халат, который там висит?

Казалось, что в комнате тихо, но когда Карин легла на высокую кушетку, то услышала слабый гул, как будто пол под ней был заряжен электричеством высокого напряжения.

Эйдан Шарп сел на стул рядом с ней и взял за руку, чтобы проверить пульс. Карин подняла глаза. Его глаза смотрели не на нее, а сквозь нее. Это были необычайные глаза, холодные, маленькие, как мелкие твердые камешки, а веки будто закрывали их поволокой.

Ужасные ощущения начали охватывать ее, возникнув где-то в глубине желудка, поднявшись к груди и взяв ее за горло. Это был страх, и это была тошнота, и еще чувство загнанности. Она вспомнила разговор, который был у нее в машине с Кэт. Она хотела вскочить, спрыгнуть с кушетки на пол и убежать, прямо сейчас, распахнуть эти закрытые двери и вырваться на безопасную, полную свежего воздуха улицу.

Из-за тошноты она чувствовала во рту желчь.

Его взгляд неподвижно застыл на ее лице. Он даже не мигал.

– Ваш пульс очень неровный.

Ее язык распух до размеров коровьего и не помещался во рту. Она слегка повернула голову. Под потолком над ней флуоресцентные лампы горели ярким сине-белым светом и слегка пульсировали.

Она услышала звон металла о металл. Эйдан Шарп отпустил ее запястье и потянулся к лотку с аккуратно разложенными маленькими иголками. Он выбрал одну и, обернувшись, снова на нее посмотрел. Эти глаза были такими странными, одновременно прищуренными и распахнутыми, и удивительно пустыми. От него немного пахло антисептиком, немного – мужским мылом, но все же Карин не чувствовала ничего, кроме запаха смерти. Перед ее глазами все плыло.

– Расслабьтесь, пожалуйста.

Игла коснулась ее виска, и острая боль пронзила ее спину.

– Хорошо.

Еще одна игла, рядом с левой ноздрей, и снова боль, теперь ниже.

«Господи Иисусе, помоги мне», – подумала Карин.

Она осознала, что больше в доме никого не было. Девушка с ресепшен уже давно ушла домой, она была последним пациентом на этот день. Она почувствовала дух жилища Эйдана Шарпа, пустого и тихого, которое простиралось за пределами стен кабинета.

Потом были еще иглы, которые он вводил очень аккуратно. Через несколько минут она почувствовала сонливость и легкое головокружение, как будто она была под гипнозом. Боль в спине ушла, но ее ноги стали тяжелыми и онемели.

Эйдан Шарп продолжал внимательно смотреть на нее, пока работал, но не произносил ни слова.

Иглы как будто пришпиливали ее к кушетке, так что она боялась даже пытаться пошевелиться, боялась, что ее кожа начнет рваться, а скальп – сходить с ее черепа. Ей было жарко и очень хотелось пить.

Она подняла глаза. Его глаза тоже были похожи на иголки, проникающие в ее череп. Она совершенно утратила чувство времени. Могли пройти часы или всего несколько минут.

Она задумалась, знает ли кто-нибудь, где она находится. Встреча была назначена по телефону, который она взяла, когда находилась дома одна. Она не помнила, записывала ли что-нибудь. Больше никто не звонил, Майк был в отъезде, вечером ее нигде не ждали. «Почему я об этом думаю?» – подумала она, прикладывая огромные усилия, чтобы не проваливаться все глубже и глубже, а бороться, держаться на поверхности сознания и не отпускать контроль. Эйдан Шарп неподвижно сидел рядом с ней.

– У вас может совсем немного кружиться голова. – Его голос был мягким.

Карин попыталась заговорить.

– Пожалуйста, не двигайтесь.

Что-то в его голосе сообщило ей, что лучше делать, как он говорит, что-то холодное, сухое, лишенное всяких эмоций, но бесконечно могущественное.

А теперь, когда она попыталась вдохнуть, у нее возникло ощущение, будто ее грудная клетка разламывается надвое, ее легкие горели, когда воздух врывался в них и вырывался прочь, ее голова плыла и была заполнена туманом, а конечности потеряли всякую чувствительность, кроме пальцев, которые покалывало, будто в них втыкали мельчайшие иголки. Она поняла, что Эйдан Шарп наклоняется к ней. Она увидела рисунок из ярких желтых запятых на синем фоне на его бабочке. От них у нее зарябило в глазах.

– Не пытайтесь сесть.

Его руки опустились на ее запястья и, казалось, давили на нее так, что она не могла двинуться. Она стала слабо сопротивляться.

Сине-желтый рисунок плясал и мерцал у нее перед глазами. Это было последнее, что ухватило ее сознание, прежде чем она свалилась в засасывающую пустоту.